Свободные

Эпилог

От Александра Регнера

Я вырываюсь из машины и перебегаю через дорогу. Вокруг хаос. Пожарные пытаются совладать с огнем, поглотившим особняк Болконских, но их попытки тщетны. Бунгало Димы горит, словно новогодняя елка.

Хватаю за руку одного из докторов.

– Что здесь происходит?

– В доме еще остались люди.

– Что? – Женщина убегает, а я замечаю вдалеке отца. Он сидит на парапете и держится руками за лицо. Мне становится паршиво. Я срываюсь с места, бегу к нему. – Папа!

Он не отвечает. Даже не поднимает на меня глаз. Черт, что же тут творится? Рассерженно оглядываюсь и смахиваю со лба капли пота. Жара стоит неимоверная, будто особняк Валентина – лагерный костер, который весь город решил посетить.

Вновь смотрю на отца.

– Где Зои?

Его плечи содрогаются. Теперь мне и вовсе нечем дышать. Что эта тупая идиотка опять учудила! Присаживаюсь напротив папы на корточки и рычу:

– Что такое? Где она?

– Я не смог.

– Что?

– Саша, я… – Он наконец поднимает взгляд. Лучше бы он этого не делал. – Я не смог уберечь ее. Не смог ее спасти.

Дело в том, что моя злость мгновенно испаряется. Вскочив на ноги, я распахиваю глаза, смотрю на горящее здание и неожиданно осознаю: с Зои произошло нечто плохое.

Все мое тело наливается горячим свинцом.

Сорвавшись с места, несусь к докторам и кричу:

– Где девушка? Она жива? Ее нашли? – Язык заплетается. – Девушка, невысокая. Выглядит на семнадцать-восемнадцать лет. Постоянно несет чушь и не думает о последствиях.

– Девушка?

– Да!

– Есть девушка, – отвечает мужчина и кивает в сторону одной из носилок. Из мешка торчит обугленная рука. – Но смотреть не советую.

Больше ничего не помню.

Проваливаюсь в бездумье и молочу кулаками воздух до тех пор, пока меня не оттаскивают в машину и не увозят в неизвестном направлении.

В себя прихожу уже дома. В ушах звенит, в носу запах гари. Я моргаю, поднимаюсь и вновь валюсь на постель. Понятия не имею, сколько так провожу времени. Мои глаза постоянно открыты, и они устремлены куда-то в пустоту сквозь стены. Едва вспоминаю обугленную руку, начинаю блевать, а потом рыдаю, как девчонка, круша все, что попадается под руку.

– Саша, пора.

Это голос мамы. Она заходит ко мне в комнату и впервые не выглядит надменно. Сейчас ей так же паршиво, как и всем в этом доме. Ее рука касается моей щеки.

– Саш, поднимайся. Нас ждут.

– Зачем?

Она не отвечает. Отводит взгляд, и только потом до меня доходит, что я лежу на постели в черном, смятом костюме. Когда оделся? Какой сейчас день? Заторможенно поднимаюсь на ноги, шепча: «Я в порядке, все хорошо», пусть и не слышу собственного голоса.

Потом, кажется, еду на машине, потом вроде папа что-то говорит. Глаза у него до сих пор красные. Может, он тоже потерял счет времени? Погода серая. Как и всегда было в Питере до того дня, какона не появилась на пороге. Я не хочу думать о ней, потому что единственное мое воспоминание – это последний наш разговор. Но все равно думаю. Иногда меня пробирает, и вместо рыданий вырывается смех. Мама в такие моменты очень пугается. Но не объяснять же ей, что я вспоминал, как мы напились на парковке и носились под ночным небом?

Уже на кладбище ко мне подбегает Ярый. Мы отходим в сторону и хорошенько затягиваемся. Рыжий начинает ржать, а я толкаю его в бок.

– Заткнись, идиот. Это же похороны!

– Зои бы не хотела, чтобы мы рыдали. Она бы вообще обрадовалась музыке и танцам после скучнейшего ритуала. Вспомни ее выкрутасы на вечеринке.

– Да никто о ее выкрутасах и понятия не имеет. Все здесь пришли почтить память девочки, чья мама была шлюхой, а отец – слабохарактерным слизняком.

– И все они классно оторвутся вечером на званом ужине. – Ярослав презрительно хмыкает и почесывает обросший щетиной подбородок. – Думаешь, дело закроют?

– Его уже закрыли. – Затягиваюсь и, наблюдая за тем, как толпа выстраивается рядом со свежей могилой, отбрасываю окурок в сторону. – Пойдем.

– Тебя, блин, не настораживает, что в особняке Болконского поджарились абсолютно все охранники? Все! Какого черта они столпились дома? Должен же был кто-то остаться на улице, вызвать полицию. Полный абсурд.

– Сбежались, как мотыльки на пламя.

– Да чушь это.

Мы останавливаемся перед моей матерью. На ней черное, простое платье, и, если бы я не знал свою маму, я бы решил, что ей очень грустно. Хотя, может, она тоже успела привязаться к этой неугомонной, бешеной брюнетке? Какой-то толстый мужик произносит речь. Я даже не смотрю на него. Изучаю землю под ногами и почесываю нос. Главное, просто не думатьо Зои на похоронах Зои. Куда уж проще. Папа стоит с каменным лицом. Я бы подошел к нему, если бы знал, что сказать. Но я не знаю. Я, блин, понятия не имею, как себя вести, что делать! Какого черта она вообще умерла? Какого черта она не убежала, не попыталась спастись! Какого черта, Зои, что ты натворила?

Я смахиваю с глаз слезы и измученно всматриваюсь в серое небо. Поскорее бы все это уже закончилось. Достало! Когда все бросают цветы в могилу, я отхожу в сторону. Вряд ли Зои любила розы. Мне кажется, ей по нраву были другие цветы, необычные. Хотя, кто знает? Я ведь общался с ней так мало времени.

– Еще? – спрашивает меня какой-то светловолосый парень. Он протягивает мне сигарету.

– Давай.

Мы одновременно затягиваемся. Выдыхаем густые клубы дыма.

– Знал Зои?

– Немного, – кивает парень. На нем дорогой, темно-зеленый костюм. Запонки отливают серебром. – Я был другом ее второй темной половинки. Теслера.

– Да ладно.

– Ага, его хоронят рядом. – Он кивает в сторону еще одной церемонии и усмехается: – Там цветов поменьше. Но зато народу побольше. Я пригласил ребят из института.

– И они пришли?

– А почему бы и нет?

– Ну, потому что Теслер не был дружелюбным. – Откашливаюсь. – Вроде.

Мы стоим в молчании еще несколько минут, а затем моя мама вдруг оказывается рядом и начинает рычать о том, чтобы я выбросил сигарету. Чувствую себя полным кретином. Блондин усмехается и, когда она возвращается к отцу, снисходительно вздыхает.

– Еще в школе учишься? Тогда ясно, почему так опекают. Поверь, пройдет время, и ты освободишься от ее нравоучений. Правда, потом тут же по ним соскучишься.

– А ты… ты работаешь? Или тоже учишься.

– Работаю.

– Где?

– В морге.

Понимающе киваю, пусть ни черта и не понимаю. Люди начинают расходиться. Я и не замечаю, как остаюсь один рядом с толстенным, каменным надгробием. Черт, Зои бы пришла в бешенство. Мало того что фотография у нее отстойная, так еще и надпись:хорошему человеку.

Хорошему человеку? Да застрелить надо того, кто вывел подобную чушь на ее памятнике!

Меня колошматит из стороны в сторону, будто я спятил и не могу спокойно стоять на ногах. Оглядываюсь. Что за черт. Опять становится не по себе, и я решаю вернуться к машинам, как вдруг замечаю женский силуэт за деревом. Тень очень похожа на Зои.

Меня передергивает.

– О, – протягиваю я. Может, мы выкурили не обычную сигарету? – Эй! Подожди!

Ноги сами срываются с места. Я не понимаю, что делаю, но бегу к дереву, оставляя без внимания крики мамы и стоны Ярослава. Кто это был? Почему я не могу остановиться? Мир кружится, как дырявая лампа в моей спальне. Надежда и вина вскипают в груди с новой силой, и я готов бежать вечно, лишь бы увидеть ту девушку, из-за которой не могу спать какой день.

Я забираюсь на небольшой холм, оказываюсь рядом с деревом и сталкиваюсь с пугающей пустотой. Здесь никого нет.

– Черт, черт, – взываю я, размахивая руками в стороны. Неужели мне показалось?

Конечно! Конечно, мне показалось, ведь Зои умерла! Зои, мать ее, погибла! Она – дура ненормальная – осталась в доме сгорать заживо и не спасла свой зад! Не вырвалась наружу! И теперь я не смогу извиниться, не смогу взять свои слова обратно. Теперь она не узнает, как мне стыдно. Не узнает, как мне паршиво без ее заразительного смеха и сумасшедшего взгляда на жизнь! Черт!

– Ты что творишь, друг? – Ярый оказывается рядом. Он касается огромной ладонью моего плеча и стонет: – Пойдем. Все уже собрались на стоянке.

Я слабо протираю пальцами лицо. Это невыносимо! Что же я натворил, почему выгнал ее? И пусть это ничего бы не изменило. Мне стало бы немного проще. На миллиардную долю!

Внезапно слышу визг тормозов, глухое рычание двигателя. Выпрямляюсь и вижу черный «Харлей», рассекающий воздух. Из меня выбивают кислород.

Я делаю широкий шаг вперед и восклицаю:

– Ты это видишь? Ярый! Ты видишь!

На мотоцикле девушка, чьи темные волосы развеваются по ветру. Она крепко держится за талию мужчины, а тот решительно жмет на газ.

Не может быть! Я начинаю хохотать, а Ярослав испуганно морщится.

– Ты чего? – спрашивает он. – Что такое?

– Не видишь?

– Кого?

– Смотри!

– Куда? Ты в порядке?

Это ведь Зои, я уверен, это она! Тогда ясно, почему она отключила микрофон, почему в здании оказались охранники. Они с Теслером все спланировали и решили сбежать!

– Ну, ты и сумасшедшая, Зои, – шепчу я. Глаза щиплет. – Сумасшедшая…

Неужели она правда выжила? Да, именно так.Они выжили, и теперь могут уехать туда, куда им велит сердце. Куда угодно! Я верю в это, я хочу в это верить!

Теперь они свободны.

– Друг, – лепечет Ярый, приобнимая меня за плечи, – пойдем. Я спарился!

– Заткнись, ради бога. Надо было надеть другой костюм.

– Другой костюм? Издеваешься? Его ведь мама выбирала!

– Черт, брат, я все-таки должен поговорить с твоей мамашей. – Неохотно перевожу взгляд на Ярослава и в ответ хватаю его плечи. – Пора поставить предков на место.

– Отличный лозунг! И знаешь, – Ярослав шумно выдыхает, – Зои бы понравилось.