Тот, кто держит за руку

Глава 1. Марк

Часть первая.

Марк.

«За пять секунд в человека не влюбишься, но предчувствие любви может заронить в душу и пятисекундная встреча».

**********

Все начинается со взгляда. Всегда. (Есенин)

Просыпайся, соня! — слышу я воркующий девичий голосок, и при этом что-то щекочет меня по кончику носа. Вероника. Ей по утрам никогда не спится — она самый настоящий жаворонок, который для таких сов, как я, что-то вроде генно-модифицированного монстра, в естественной природе не встречающегося. Я мужественно борюсь с желанием отмахнуться от нее и спать дальше, но щекотка становится почти нестерпимой, и я приоткрываю глаза. Ровно на секунду.

Что, уже восемь? — хриплю я спросонья, водя рукой перед лицом, словно отгоняя назойливую муху. — А чувство такое, словно я только что лег…

Вероника смотрит на меня с таким умилением, словно перед ней не двадцатисемилетний парень с копной растрепавшихся волос, а годовалый карапуз самого трогательного вида. Даже неловко становится…

Семь утра, соня, — пропевает она мне в самое ухо, приглаживая особо вздыбленные пряди на моей светлой макушке. — Пора вставать!

Семь утра? — стону я мученически. — Я мог спать еще целый час. Зачем ты меня разбудила?

Она корчит недовольную рожицу, но я-то лежу с закрытыми глазами и не могу этого видеть. Ну, почти не могу…

Значит ты предпочитаешь лишний час проваляться в постели, нежели провести это время со мной?

Это вопрос с подвохом — я знаю это однозначно — на такие можно ответить только одним способом, иначе беды не оберешься, и тогда я наконец разлепляю смеженные веки и растягиваю губы в игривой полуулыбке. По правилам игры любой парень именно так и должен поступить, разве нет?

Моя искусительница полулежит на одном локте, и лямка ночного топа предусмотрительно свисает вниз, мол, смотри, еще одно минимальное усилие и эта шикарная девица в твоей постели будет почти обнажена. Я протягиваю руки и оглаживаю покатое плечико своей девушки, которая даже в этот ранний час выглядит крайне соблазнительно: меня всегда удивляет эта ее способность быть идеальной в любой момент любого дня и ночи, словно эта какая-то фантастическая сверхспособность, которой меня, Марка, при рождении обделили.

Вероника же ласково трется о мою руку, напоминая собой пушистую кошечку, что абсолютно не вяжется с ее внутренним «я», и это несоответствие, если говорить честно, занимает меня больше, чем полуприкрытые, фиалковые глаза девушки за сеткой густых полукружий ресниц.

Со мной она всегда чуточку другая — и я — такой вот я тугодум — никогда не понимал, что является тому причиной… Неужели любовь?

Иди сюда, — тяну ее к себе и целую в густо пахнущую сиреневыми духами кожу за ухом. Та блаженно стонет, позволяя моим губам совершать свой особенный ритуальный танец вдоль ее гладкого, пышущего жаром тела… Когда же мои руки тянут обе лямки вниз, обнажая белоснежную грудь, покрытую пупырышками «гусиной кожи», она вдруг шепчет мне в самые губы:

Марк, хочу всю жизнь просыпаться в твоих объятиях и заниматься с тобой любовью… Давай назначим уже день свадьбы.

Если вам когда-нибудь выливали ведро холодной воды прямо на голову, то вы легко поймете меня в тот момент…

Что, извини? — переспрашиваю я ошарашенно, так и замерев на границе между ее ключицей и правой грудью..

Я говорю, что пора бы уже определиться с днем свадьбы, — преспокойно повторяет Вероника, похоже даже не догадываясь в какую румбу пустилось сердце ее парня. А оно еще как пустилось… Можете мне поверить. И так как я продолжаю молчать, она добавляет: — Мы уже много лет вместе, Марк, и ждали, как мне казалось, именно этого момента — окончания учебы и получения дипломов — и теперь мы можем, наконец, официально подтвердить наши отношения. Тем более, — игриво шепчет она мне на ухо, — я просто мечтаю о том моменте, когда стану называться фрау Штальбергер… Согласись, это звучит получше, чем Вероника Фолькерт! Никогда не любила эту фамилию.

Я знаю с точностью до дня, сколько лет мы уже вместе — почти шесть без нескольких месяцев — и я знаю точно, за что Вероника ненавидит свою девичью фамилию — это фамилия отчима, с которым она никогда не ладила — но вот чего я не знает да и не понимаю вовсе, так это маниакального увлечения Верники мной.

Это началось еще в детском возрасте, когда нам с подругой было по девять лет и мы сдружились на фоне дружбы наших родителей: наш сосед, Густав Фолькерт, до этого претерпевший мучительный бракоразводный процесс, вдруг вновь связал себя узами брака, приведя в дом новую жену с девятилетней дочерью, Вероникой; и так как мы мало того, что жили на одной улице в Эрленштегене, так еще оба наших отца работали в Нордклинике, в одной из городских больниц Нюрнберга, то наша с ней дружба была практически также неизбежна, как неизбежен морской прилив в полнолуние… Вот только тот девятилетний мальчик и представить себе не мог, что совместные просмотры мультфильмов и бесконечное поедание мороженого с шоколадной стружкой может вылиться в свадебные колокола и в «пока смерть не разлучит вас»! От подобной перспективы — а мне приходилось об этом задумываться, уж поверьте — меня всегда пробирала дрожь — и вот момент истины настал…

А, по-моему, очень даже неплохая фамилия! — шутливо произношу я, тщательно скрывая свою нервозность за маской напускного веселья.

Вероника смотрит с укором, с вполне заслуженным укором, понимаю я, но все во мне противится разговору о гипотетической свадьбе.

Ты не хочешь на мне жениться? — сражает она меня прямым вопросом, и даже руки складывает на своей полуобнаженной груди.

Я мысленно стону, представляя себя тем самым куром, попавшим в ощупь…

Конечно, хочу, — отвечаю с вымученной улыбкой, и она это видит. Обида двумя красными пятнами выступает на ее щеках… Какой же я все-таки болван.

Нет, не хочешь, — констатирует она твердо. — Но почему, вот этого я действительно не понимаю? — голос почти дрожит от обиды.

Послушай, Ника, — беру ее за плечи и слегка сжимаю, — я не то чтобы не хочу нашей свадьбы, милая, просто мы едва успели получить наши дипломы… не следует ли сначала хоть немного втянуться в работу, пообвыкнуться на новом месте и вообще…

Мы вполне могли бы сделать все это и после свадьбы, — вторит мне моя девушка. — Я думала, мы оба именно этого и хотели: закончить учебу и пожениться! Разве не этого все от нас ждут?

Ох, я жутко не люблю ссориться, особенно с Вероникой, но сейчас во мне словно что-то щелкает…

Мы не обязаны делать то, чего от нас, якобы, ждут, Ника! — возмущенно кидаю я. — Это наша жизнь и мы может поступать так, как будет лучше для нас самих…

Быть твоей женой, Марк — это лучшее, о чем я могла бы мечтать, — обиженно парирует Вероника. — Но у тебя, похоже, другие мечты…

Послушай, — теперь я увещеваю ее, словно неразумного ребенка, — ничего ужасного не случится, если не ты первая с курса выскочишь замуж…

Она позволяет мне себя поцеловать, а потом смысл моих слов, похоже, доходит до нее, и Вероника гневно отшатывается прочь:

По-твоему, я только поэтому и завела весь этот разговор? — кричит она возмущенно. — По-твоему, все дело только в моей жажде лидерства? Ты дурак, если так думаешь… Я люблю тебя, идиот, и всегда любила.

С этим трудно поспорить: я помню как все началось… Мы сидим с Вероникой на диване за просмотром «Гарри Поттера» и едим попкорн из общего ведерка, а фрау Фолькерт заглядывает в гостиную и умильно лепечет: «Ох, до чего же они прекрасно смотрятся вместе… Просто отрада для глаз!» С тех пор и пошла мода восторгаться Вероникой по любому самому значительному и не очень поводу, мол, и красавица, каких поискать, и лучшая ученица в классе… и вообще, Марк, не упусти такую умницу-разумницу, такие на дороге не валяются.

С двенадцати до пятнадцати лет все эти прозрачные полунамеки меня жутко раздражали, я брыкался и противился им, как новорожденный жеребенок, еще не умеющий управляться своими ногами, а потом явная симпатия Вероники стала мне даже приятна… и, что греха таить, чуточку полезна… Я рос тихим, послушным ребенком, которого даже пубертет не смог превратить в маленького домашнего монстра, о которых неизменно жаловались отцу его друзья-коллеги, я любил учиться и мог часами сидеть над учебниками, зубря расположение костей в человеческом скелете и расписывая формулы химических соединений кислорода… Зубрила одним словам. И не миновать бы мне клички «ботана» и других прилагающихся к нему реалий, кабы не явная симпатия лучшей ученицы и первой красавицы класса Вероники Фолькерт; та неизменно была рядом, терпеливо перенося и мои вспышки раздражения, и даже периодические выпады в адрес ее доброжелательности.

«Что тебе вообще от меня надо?», сверкал глазами шестнадцатилетний подросток, действительно, не видевший в девочке рядом ничего, кроме подруги детства, а та улыбалась ему и обещала помочь с физикой, которая ему никогда не давалась.

У нее мог быть любой самый привлекательный парень школы, стоило только поманить, но нет, она выбрала меня, Марка, и это до сих пор остается для меня неразрешимой загадкой.

Сам-то я не приложил к этому никаких усилий, даже наоборот… и подчас мне казалось, что лучшей ученице класса просто хотелось опробовать свои силы на самом упертом из претендентов на ее девичье сердце, возможно, даже в этом проявлялось явное ее стремление к первенству, как знать. Может быть стоило уступить ей еще лет в шестнадцать — и сейчас этого разговора и вовсе бы не было!

Подчас собственные мысли заставляют меня стыдиться самого себя: возможно, я не прав по отношению к Веронике, возможно, все дело, действительно, в чувствах, ведь встречаемся же мы вот уже целых пять лет, и Ванесса по-прежнему любит меня… А ведь я даже не лучший студент выпуска! Она всегда могла бы переключить свое внимание на Дениса Шильмана, тот закончил с красным дипломом да и готов был ради Вероники в лепешку расшибиться.

Вздыхаю и примирительно говорю:

Я тоже тебя люблю, милая. Давай не будем ссориться! Ладно? — развожу руки, приглашая ее в свои объятия, и Вероника послушно утыкается носом в мою ключицу.

Так ты возьмешь меня в жены, Марк Штальбергер? — сипит она мне в шею, все ще слегка обиженным голосом.

Конечно, Вероника, конечно, возьму, — сглатываю я, поглаживая ее по волосам. — Просто давай поговорим об этом в другой раз… Сегодня я опаздываю домой к завтраку.

Совместные воскресные завтраки — это маленький пунктик семьи Штальбергер, я даже и не помню уже, с чего повелась эта традиция, только отсутствие на воскресном завтраке всегда жестоко каралось… Например, в седьмом классе я гонял с другом на скейтборде, позабыв о времени, и был лишен карманных денег на месяц, а в десятом мне отключили интернет, и приходилось делать домашнее задание в интернет-кафе.

Чего могут лишить меня собственные родители в мои полные двадцать семь лет, я уже и представить себе не могу, но рисковать не решаюсь, да и повод для бегства от Вероники сейчас самый что ни на есть подходящий.

Обещай, что мы поговорим об этом в самое ближайшее время? — канючит та, сверля меня пронзительным взглядом. — Пожалуйста…

Такое чувство, что она вот-вот заплачет, а это уж вовсе не похоже на Веронику Фолькерт, еще в школе получившую прозвище «железной леди» за свой целеустремленный и боевой характер. И я ощущаю себя таким растерянным и несчастным, что даже не замечаю, как одеваю футболку шиворот навыворот, просовываю ноги в измятые брюки, а носки рассовывает по карманам — и все это под пристальным взглядом своей девушки, бегство от которой напоминает мне пошлый водевиль самого низшего пошиба.

Когда дверь ее квартиры захлопывается за моей спиной, я облегченно вздыхаю и бегу по лестнице вниз со скоростью реактивного самолета, пытаясь скоростью унять свое безумно стучащее сердце.

Внизу прислоняюсь к стене и сжимаю голову руками: в самом деле, почему я веду себя так по-идиотски, не легче ли было уступить и разрешить этот вопрос раз и навсегда… А теперь я буду постоянно думать о «втором раунде» в этом свадебном спарринге, и, наверное даже, не смогу спать.

Да что с тобой не так, парень? Вы уже пять лет вместе, не этого ли в итоге и ждут от вас…

Я понимаю, что веду себя, как те мужчины, которых всегда презирал — те самые, которые боятся штампа в паспорте похлеще сибирской язвы. Но я ведь не такой! Или такой?

Снова сжимаю голову руками и ругаюсь вслух: рвущееся наружу неясное чувство взывает к зычному ору где-нибудь в безлюдном месте… Если бы я только мог уехать подальше в лес и дать этому чувству голос, думается мне, то, наверное, кричал бы полчаса кряду, и пусть бы после этого я сорвал себе горло и вообще перестал говорить.

Через минуту я ругаю себя за малодушие, срываюсь с места и быстро иду к машине, радуясь, что она не видна из Вероникиных окон. Потом завожу автомобиль и тот, взвизгивая, уносит меня прочь…

Жаль, нельзя также сбежать и от собственных мыслей!