Твоя навеки

Глава 17

Следующие несколько дней прошли, как в счастливом сне. Жизнь на ранчо шла своим чередом. Но для Санти и Софии, которые с головой окунулись в мир запретных удовольствий, каждая украденная минута была священна. Оставаясь вдвоем, они торопливо целовали друг друга. Влюбленные пользовались любым удобным моментом, чтобы остаться наедине за закрытой дверью, в тени деревьев или в бассейне. Никогда до этого Санта-Каталина не была для них такой прекрасной и наполненой бьющей ключом энергией, как теперь.

С утра, оседлав лошадей, Санти и София исчезали в пыльной дали, чтобы под сенью дерева омбу встретить рассвет. Перемежая разговоры нежными поцелуями и ласками, они проводили вместе много часов, развлекаясь тем, что вырезали перочинным ножом Санти на толстых ветках свои инициалы и составляли секретные послания. Вскарабкавшись по стволу самого древнего в Аргентине дерева так высоко, как позволяла им смелость, они наблюдали за тем, как на полях, казавшихся сверху пестрым калейдоскопом, мирно пощипывают травку пони. Они следили за гаучо, как всегда одетыми в широкие брюки и подпоясанные ремнем с серебряными монетами. А вечерами, которые оба любили больше всего, они сидели на земле, вдыхая аромат трав и наслаждаясь величественной картиной заката.

Для Софии все было новым и наполненным радостью. Даже самое простое и незначительное дело, например, рассыпать крошки для птиц, вызывало у нее восторг. Она готова была петь о том, что Санти любит ее. София была опьянена своей любовью. Она волновалась о том, что вся их конспирация пойдет прахом и все заметят перемену в ней самой: она не ходила, а подпрыгивала, не говорила, а щебетала. Ее тело отзывалось каждой клеточкой на слово «люблю». Теперь она поняла, почему люди готовы на все ради близкого человека, даже на преступление.

Более того, улучшились и отношения Софии с матерью. Она стала новым человеком — любезным, внимательным и думающим не только о себе.

— Если бы я не знала точно, что у Софии никого нет, то могла бы заподозрить, что моя дочь влюблена, — сказала Анна однажды утром за завтраком, после того как София очень доброжелательно отозвалась на просьбу дать Панчито несколько дополнительных уроков по английскому.

— Она и влюблена, — наивно обронил Августин, помешивая кофе.

— Неужели? — воскликнула Анна с радостью в голосе. — Но в кого?

— В себя, — быстро вмешался Рафаэль.

— Не надо быть таким грубым, Рафаэль. Она очень изменилась и, что меня радует, — в лучшую сторону. Не надо нарушать этот хрупкий мир.

В данный момент гораздо больше, чем София, Анну интересовала Жасмин Пенья, подружка Рафаэля, отец которой, знаменитый Игнасио Пенья, был самым успешным адвокатом в Буэнос-Айресе. То, что Жасмин из такой уважаемой семьи, делало ее в глазах Анны лучшей кандидатурой на роль жены Рафаэля. Анну переполняла гордость при одной мысли о том, что ее сын может рассчитывать на такую хорошую партию. Она знала мать девушки. Сеньора Пенья была набожной католичкой, и они изредка встречались во время мессы в церкви, когда им приходилось оставаться в городе. Анна решила, что будет чаще посещать храм, так как дружба с сеньорой Пенья может оказать решающее влияние на судьбу ее сына.

— Ради всего святого, Августин! О чем ты думаешь, когда так распускаешь язык? София влюблена?! Ты ничего не соображаешь, что ли? — начал отчитывать брата Рафаэль, когда мать вышла из-за стола.

— Расслабься, Рафаэль. Я просто говорил правду, — запротестовал Августин.

— Иногда лучше промолчать.

— Ну, перестань. Это просто детская влюбленность.

— Ты ведь знаешь маму? Помнишь, как она восприняла новость о том, что Санта Круз выходит замуж за своего двоюродного брата?

— София вряд ли собирается замуж за Санти. Бедняжка. Он просто хорошо к ней относится. Не станешь же ты обижать котенка.

— Не имеет значения, как ты себе представляешь их будущее. Просто в следующий раз, прежде чем открыть свой большой рот, сначала подумай.

Роман Санти и Софии развивался не замеченным. Все, кто что-то подозревал, как Рафаэль и Августин, приписывали это юношескому увлечению и считали их отношения вполне невинными. В том, что они проводили столько времени вместе, не было ничего необычного. Но они часто обменивались взглядами и жестами, понятными только им. Эти двое словно жили в мире своих фантазий, который существовал только для них. Они будто находились в идиллической стране грез и думали, что никто не сможет нарушить гармонию их любви. Ничего не имело для них значения, кроме драгоценного настоящего.

Матчи по конному поло продолжались, но Софии было все равно, играет она или нет. Ее утренние занятия с Жозе почти прекратились, она предпочитала проводить время с Соледад в кухне, выпекая пирожные и торты, которые она потом с гордостью относила в дом Чикиты в качестве угощения к чаю. Она перестала спорить с матерью, советуясь с ней по поводу макияжа и одежды. Анна не скрывала счастья, молясь про себя, чтобы дочь не вернулась к прежнему. Она решила, что ее дочь наконец-то начала взрослеть. Больше не было ни купания голышом, ни постыдных выходок, ни демонстрации своих капризов. Даже Пако, который, казалось, ничего не замечал, сказал, что дочь явно меняется к лучшему.

— София! — позвала Анна из спальни.

На улице шел сильный дождь. Он лил не переставая с самого утра. Анна закрыла окно и раздраженно вздохнула, заметив лужу воды на ковре.

— Соледад! — крикнула она служанку.

София и Соледад появились в спальне Анны одновременно.

— Прошу тебя, Соледад, убери эту ужасную лужу на ковре. Когда идет такой сильный дождь, ты должна проследить, чтобы все окна были закрыты. Господи, глядя на такую погоду, невольно поверишь в конец света, — вздохнула она.

Соледад вышла в кухню, чтобы взять ведро и губку. София плюхнулась на мамину кровать с бутылочкой розового лака в руках.

— Тебе нравится этот цвет? — спросила она ее по-английски.

Ее мать села на кровать рядом с ней и пристально посмотрела на дочь.

— Моя мама терпеть не могла, когда я красила ногти. Она считала, что это вульгарно.

Она улыбнулась при воспоминании о матери.

— Так и есть, но все-таки это выглядит сексуально, — рассмеялась София, раскручивая бутылочку и начиная красить ногти.

— Дитя мое, если ты будешь так торопиться, лак смажется. Дай мне. Лучше всего, если кто-то делает тебе маникюр.

София наблюдала за матерью, которая аккуратно покрывала ей ногти лаком. Она и не помнила, когда мама последний раз уделяла ей столько внимания.

— София, я хотела тебя попросить об одолжении, — сказала Анна.

— Что? — с неохотой отозвалась София, надеясь, что мамина просьба не отвлечет ее от мыслей о Санти.

— Антонио приезжает из Буэнос-Айреса четырехчасовым автобусом. Может, ты попросишь Санти привезти его с вокзала на своей машине? Я знаю, что это довольно скучное поручение, но ни Рафаэль, ни Августин не могут.

— Конечно, смогу. Он не станет возражать. Мы можем поехать вместе. А что за дела у Антонио в Буэнос-Айресе?

Она говорила намеренно небрежным тоном, чтобы скрыть свое возбуждение. Они с Санти получили возможность провести весь день вместе. Главное, чтобы Мария не вызвалась поехать вместе с ними.

— Бедняга, ему пришлось отправиться к доктору. Его снова беспокоит бедро.

— Хорошо, — рассеянно проговорила София.

Мыслями она уже унеслась на озеро, где они с Санти наслаждаются обществом друг друга.

— Спасибо, София, очень мило с твоей стороны. Не могу себе представить, как бы я вышла в такой дождь на улицу.

— А я очень люблю дождь! — рассмеялась София.

— Потому что ты выросла не в таких дождливых краях, как я.

— Ты скучаешь по Ирландии?

— Нет. Если бы мне пришлось сейчас вернуться, я не вписалась бы в родной пейзаж, потому что слишком долго прожила в Аргентине. Ирландия сейчас для меня, как чужое государство.

— Я бы очень скучала по Аргентине, — любуясь тем, как мама накрасила ей ногти, произнесла София.

— Конечно, ты бы скучала. Санта-Каталина совершенно особенное место. Ты принадлежишь этим местам, ведь ты здесь родилась, — ответила мама, удивив сама себя.

Она всегда так противилась мысли о том, что София лучше ее чувствует себя на ранчо, но теперь ее охватили совершенно другие чувства. Она ощущала гордость за дочь.

— Я знаю. Я очень люблю Санта-Каталину и не хотела бы возвращаться в Буэнос-Айрес, — со вздохом произнесла она.

— Нам всем приходится делать то, что хочется меньше всего, но в конце оказывается, что все только к лучшему. Ты поймешь это, когда станешь старше.

Анна улыбнулась и закрутила бутылочку с лаком.

— Все, теперь ты выглядишь, как настоящая распутница, — пошутила она.

— Спасибо, мамочка! — в восторге крикнула София.

— Теперь главное не размазать лак.

— Я должна бежать к Санти, чтобы предупредить его о поездке.

Спрыгнув с кровати, София исчезла из комнаты, промчавшись мимо Соледад, которая пыхтя поднималась с ведром в руках по ступенькам.

Санти был вне себя от радости, услышав новости. Он мог бы проводить с Софией целые дни напролет. Они решили ничего не сообщать Марии, которая тоже пожелала бы отправиться вместе с ними. Она играла в комнате с Панчито и ребенком подруги ее матери Лии. Нырнув под дождь, они помчались к машине, добравшись до нее мокрыми и счастливыми. Они уехали с ранчо в половине третьего, чтобы дать себе время насладиться друг другом, до того как в четыре их уединение нарушит Антонио. Они болтали всю дорогу, наблюдая, как колеса машины разбрызгивают грязь в придорожных лужах. Санти включил радио, и они с упоением слушали популярную мелодию. София положила ладонь на мокрое колено Санти. Они молчали, потому что понимали настроение друг друга без слов.

Дорога была пустынной. Мимо них проехала старая машина, обогнав их и переключившись на возмутительно маленькую скорость. Магазины были закрыты на дневной перерыв. Какой-то старик в потрепанной коричневой шляпе невозмутимо сидел на скамейке у площади, как будто не замечая дождя. Даже собаки спешили укрыться от обрушившегося на город потока. Когда Санти и София миновали церковь, они ждали, что увидят облаченных в неизменную черную одежду старушек, которых дедушка О'Двайер окрестил когда-то «воронами», но и те спрятались от ливня.

Они проехали через городок, в котором была только одна мощеная дорога. Все остальные превратились в грязные канавы. За центральной площадью начиналась трасса, которая шла параллельно озеру. Санти, заметив уединенный уголок, окруженный деревьями, притормозил.

— Давай погуляем под дождем, — предложила София, выходя из машины.

Они перебегали от одного дерева к другому, держась за руки и смеясь. Когда ливень промочил их до нитки, они укрылись под сенью одного особенно большого дерева. Оглянувшись, чтобы никто не заметил их (семья Соланас была известна далеко за пределами этой деревушки), Санти прижал Софию к стволу дерева и прильнул губами к ее шее. Потом отстранился и взглянул на нее пристально. С волос Софии падали капли дождя. Санти провел ладонью по ее лицу, наслаждаясь бархатистостью кожи. У Софии были полные чувственные губы, он любил целовать их, ему нравилось, как быстро улыбка на ее лице может сменяться гримасой недовольства. Ее губы всегда дрожали, когда ее охватывала ярость. С ветвей на них лились потоки воды, а воздухе разлилась такая свежесть, будто сама природа радовалась новизне ощущений своих детей. Он обнял кузину за талию и привлек к себе. Она ощутила, что он возбужден, по тому, как сильно была натянута ткань на его джинсах.

— Я хочу любить тебя, Софи, — проговорил он, не отрывая взгляда от ее карих глаз.

— Мы не можем этого сделать. Не здесь и не сейчас.

София засмеялась, чтобы скрыть вдруг охвативший ее страх. Она побледнела. Разве это не было ее самым горячим желанием с того момента, как она поняла, что они любят друг друга? Еще два года назад она знала, что жить не может без этого мужчины. Но теперь, когда момент близости был так реален, она пришла в ужас.

— Нет, не здесь. Я знаю другое место, — сказал он, взяв ее за руку и целуя мокрую ладонь.

Он не ощущал ее волнения.

— Софи, я буду нежным. Я буду любить тебя, как никто и никогда, — проговорил он, многообещающе улыбнувшись ей.

Санти повел ее к старой лодочной станции, которая располагалась у края лагуны в низине, где свили себе гнезда цапли. Дождь, наконец, перестал докучать им, и они обессиленно легли на кучу старых мешков. Свет проникал сквозь большие щели в стенах, и замысловатые тени дрожали на перевернутой вверх дном старой лодке, которая лежала рядом с ними, похожая на огромного кита, выброшенного на берег. Они слушали веселую капель и вдыхали влажный воздух, напоенный запахом эвкалиптового масла и сладкой травы. София прижалась к Санти, но не потому, что ей было холодно.

— Я буду любить тебя медленно, Софи, чтобы ты прониклась моими чувствами.

Санти поцеловал ее в висок, слизав с него соль.

— Я не знаю, что надо делать, — честно призналась она.

Санти был тронут ее страхом. Она была самой желанной на свете. Перед ним была София, которую никто не знал. Никто, кроме него. Милая и беззащитная, сбросившая свое привычное высокомерие, словно маску.

— Тебе и не надо знать, моя королева. Я буду любить тебя, и все, — ответил он уверенным голосом, улыбаясь ей с искренним восхищением.

Опершись на локоть, он провел другой рукой по ее телу, задержавшись подушечкой пальца на трепещущих губах. Она нервно улыбнулась, смущенная интимностью его прикосновений и глубиной взгляда, который, казалось, видел ее насквозь. Она благоговейно молчала, не зная, что сказать, и ощущая важность происходящего.

Он опустился к ней и поцеловал с ошеломившей ее нежностью. Языком он ласкал ее губы, лишая способности соображать, столь велико было охватившее ее возбуждение. София тихонько охнула, когда его мокрая ладонь коснулась ее живота и выпуклостей груди. Стянув с нее футболку, Санти с обожанием взирал на ее обнаженное тело и покрывал поцелуями шею, упругую грудь, плечи, нежный пушок на животе, потом его рука обвила ее талию, и София вся подалась к нему. Он ласкал языком ее маленькие соски, пока она не начала извиваться от сладкой боли в ответ на его прикосновения. Она не хотела, чтобы он останавливался, ибо эта боль доставляла ей неземное наслаждение.

Он нашел пуговицы на ее джинсах и расстегнул их одну за другой, она ловко от них освободилась, сбросив заодно и белые трусики. София лежала перед ним, зовущая и соблазнительная. Он ласкал ее, и щеки Софии заливал густой румянец, а губы алели в сумеречном свете от его поцелуев и ожидания. Она готова была переступить заветную черту, нарушив хрупкое равновесие невинности и чувственности. Как будто золотой свет теплой осени облил ее трепещущее тело, сделав его необыкновенно красивым. Затем его рука спустилась к тайному гроту, который София открыла в себе во время бессонных ночей, когда ее снедала непонятная тоска по Санти. Но пальцы не приносили ей желанного удовлетворения, оставляя балансировать на грани спокойствия и отчаяния в те долгие месяцы ожидания. Когда же Санти начал ласкать ее, у Софии вырвался громкий стон.

Он наблюдал, как она тонет в море наслаждения и в ложбинке между грудей у нее выступают жемчужины пота. Она закрыла глаза и раскинула ноги, сама не осознавая, что подчиняется инстинктам, которые оказались сильнее ее. У Санти уже не было сил сдерживаться — он быстро стянул с себя рубашку и джинсы. София вернулась из дальних далей и открыла глаза, чтобы взглянуть на его вздыбленное мужское достоинство. Оно уже не дремало, как тогда у бассейна, а нетерпеливо рвалось в бой. Санти положил ее руку на свой пенис. Она не стала сопротивляться, а разглядывала его с любопытством ученого, пробежав по сильному стволу рукой и удивляясь его тяжести.

— Так вот что ведет вас к победам! — проговорила она, опустив руку.

Санти хмыкнул. Покачав головой, он снова взял ее ладонь и показал, как надо ласкать его. Потом вытащил из кармана джинсов квадратик фольги. Он объяснил Софии, что очень важно соблюдать меры предосторожности. Ему не хотелось бы, чтобы она забеременела. Она рассмеялась и попыталась помочь ему.

— Бедняжка, а ему не будет страшно там, в кромешной тьме? — сказала она, и ее неопытность искренне позабавила его.

— Ты безнадежная ученица, — притворно посетовал он, оттолкнув ее руку и сам закончил операцию.

София закрыла глаза, ожидая, что ее сейчас пронзит острая боль, но желание ее было столь велико, что она ощутила лишь тепло и радость. Он вошел в нее уверенным движением, заполняя ее всю, освобождая от тревоги и беспокойства. Она прильнула к своему любовнику, лишаясь невинности с готовностью человека, обращенного в истинную веру. В Америке Санти бесконечное число раз занимался сексом, но только с Софией он узнал, что дарит мужчине настоящая любовь.

Когда они очнулись и вспомнили о мире вокруг себя, то заметили, что дождь прекратился. Озеро, освещаемое солнцем, блестело, как начищенное серебро, а тучи неохотно исчезали с ясного неба.

— Антонио! — вдруг вспомнила София о цели их поездки. — Мы чуть не зыбли забрать его!

Санти посмотрел на часы. У них еще было пятнадцать минут.

— Я хочу все время, до последней минуты, провести, наслаждаясь близостью с тобой, — сказал он, снова притягивая ее к себе и страстно целуя.

Как только София отведала запретного плода, она уже не могла им насытиться. На ранчо им было не так просто найти уединенное место — там повсюду трудились гаучо, кроме того, существовала опасность наткнуться на одного из многочисленных кузенов. Однако, как говорил дедушка О'Двайер, «кто хочет, тот добьется». Желание обладать друг другом у Санти и Софии было столь велико, что они могли бы отыскать воду в пустыне.

Поскольку в разгаре были долгие летние каникулы, они все время находились на ранчо. Вскоре обнаружилось, что днем здесь невозможно найти тихое место, где им было бы безопасно оставаться наедине. Когда во время сиесты взрослые, отягощенные большим количеством выпитого и съеденного за обедом, исчезали в прохладной темноте дома, София и Санти пробирались на чердак, где одна из комнат всегда пустовала. Они предавались любовным утехам под пение птиц, которые прилетали сюда, прельстившись хлебными крошками, рассыпанными для них Соледад. Влюбленных окутывали ароматы жасмина и скошенной травы. По ночам, когда все на ранчо погружались в сон, София и Санти ускользали из дому и занимались любовью под звездным небом и всевидящей луной.

Они говорили о будущем. Они верили в то, что у их отношений оно есть. Будущее казалось туманным, но розовые миражи манили их. Они понимали, что жить в Санта-Каталине, сочетавшись брачными узами, — желание неисполнимое, однако с настойчивостью истинно влюбленных предавались фантазиям, зная наверняка только одно — их любовь не умрет никогда.