Твоя навеки

Глава 7

Когда Анна впервые увидела Санта-Каталину — стоящий посреди огромной равнины дом в колониальном стиле, окруженный высокими деревьями, она поняла, что будет здесь счастлива. Гленгарифф казался бесконечно далеким, она ощущала такое радостное возбуждение, что ей было не до воспоминаний о своей семье или о бедняжке Шоне.

Она уехала из Лондона в пору золотой осени, а в Буэнос-Айресе в это время все цвело и взрывалось красками, потому что в Аргентине была весна. В аэропорту пахло потом, было очень влажно, а от одной из пассажирок, которой вздумалось освежиться, дохнуло ландышами.

Анну и Пако встретил крепкий мужчина со смуглым лицом, на котором светились маленькие карие глазки, и читался намек на улыбку. Он занялся багажом, а потом вывел их через боковую дверь прямо на улицу, залитую ноябрьским солнцем. Пако ни на минуту не отпускал ее руки. Он демонстративно держал ее руку все время, пока они ждали машину, которую подали со стоянки аэропорта.

— Эстебан, это моя невеста, сеньорита О'Двайер, — сказал он смуглому мужчине, загружавшему их чемоданы в багажник.

Анна, которая немного научилась испанскому в Лондоне, робко улыбнулась и протянула водителю руку. Его рукопожатие было горячим и крепким, а рука — влажной. Своими глазами-изюминками он внимательно изучал ее лицо. Позже она поинтересовалась у Пако, почему на нее все обращают внимание, и он объяснил ей, что в Аргентине почти невозможно встретить бледнокожую и рыжеволосую женщину. Анна выставила разгоряченное лицо в открытое окно автомобиля, чтобы охладиться и получше рассмотреть незнакомый городской пейзаж.

Она решила, что Буэнос-Айрес очарователен в своей старомодности. Он напоминал европейские города, которые изображают в туристических справочниках. Некоторые здания вписались бы в парижский или мадридский пейзаж. Площади были окружены пальмами, а парки поражали воображение буйством красок. К ее восторженному удивлению, яркие цветы пробивались даже сквозь асфальт. В воздухе витал аромат чувственности. Маленькие кафе были заполнены людьми, которые сидели за столиками, установленными прямо на пыльном тротуаре, выпивали или играли в карты. Пако объяснил, что, когда их предки прибыли в Аргентину во второй половине девятнадцатого века, они отстраивали города по европейскому образцу в напоминание о своих родных местах и традициях, на которых воспитывались. Наверное, так первые эмигранты боролись с ностальгией. Поэтому оперный театр похож на итальянскую «Ла Скала», вокзал — на лондонский Ватерлоо, а улицы, усаженные платанами, — на юг Франции.

— Тоска по оставленной родине заложена у нас в крови, — сказал он. — Мы безнадежные романтики.

Она засмеялась, наклонилась к нему и страстно поцеловала.

Анна жадно вдыхала запах эвкалипта и жасмина, которыми были усажены маленькие затененные площади, и наблюдала за оживленным потоком людей. Ее внимание привлекали элегантные смуглолицые женщины и уверенные в себе мужчины, которые прохаживались вдоль тротуаров, меряя взглядом красавиц, спешивших им навстречу. Перед ней разворачивалось сложное, как в балете, действо: пары обменивались легкими рукопожатиями за столиками в кафе, а другие пары целовались на парковых скамейках, залитых солнечным светом. Ей еще никогда не доводилось видеть столько целующихся людей. Казалось, в этом городе целуются все.

Машина въехала в подземный гараж. На входе в дом их ждала симпатичная горничная с молочно-шоколадным цветом кожи. Когда она увидела Пако, ее большие карие глаза налились слезами. Она обняла его, хотя ростом едва доходила ему до груди. В ответ он со смехом, что было сил, сжал ее в объятиях.

— Сеньор Пако, как вы замечательно выглядите, — оглядывая его с ног до головы, вымолвила она. — Европа явно пошла вам на пользу.

Она перевела взгляд на Анну.

— Должно быть, это ваша невеста. Все только и говорят об этом. Просто умирают от желания поскорее встретиться с ней.

Она протянула свою пухленькую руку, и Анна ответила на рукопожатие. Служанка говорила настолько быстро, что Анна не поняла ни слова.

— Моя любовь, это наша дорогая горничная Эсмеральда. Разве она не чудо? — сказал Пако и подмигнул.

Анна улыбнулась, а потом ступила в лифт.

— Мне было двадцать четыре, когда я уехал из страны, поэтому, как ты легко можешь догадаться, она немного ошарашена.

— А твоей семьи не будет? — настороженно спросила Анна.

— Конечно, нет. Сегодня же суббота. Мы никогда не остаемся на выходные в городе, — объяснил он, словно этот вопрос вызвал у него удивление. — Мы возьмем самое необходимое и отправимся в поместье. Все остальное оставим на Эсмеральду.

Квартира была просторной и светлой. Окна выходили в парк, усаженный раскидистыми деревьями, под которыми на скамеечках сидели влюбленные, наслаждаясь весенним утром. Щебетание птиц и звонкий детский смех эхом отдавались в комнатах. Где-то неподалеку громко и настойчиво лаяла собака. Пако провел Анну в маленькую бледно-голубую комнату, декорированную в английском стиле. Занавески в цветочек сочетались с покрывалом на кровати и подушками на кресле у прикроватного столика. Из окна открывался вид на город: за бесконечными крышами виднелась искрящаяся полоса реки.

— Это Рио де Ла-Плата, — объяснил Пако, подходя к Анне сзади и обнимая ее. — Там, за рекой, уже начинается Уругвай. Эта река самая широкая в мире. А вон там, — показал он на здания, — находится ла Бока, старая портовая зона, заселенная индейцами. Я обязательно поведу тебя туда, потому что там лучшие итальянские рестораны и дома, выкрашенные в необыкновенные цвета. Еще я непременно покажу тебе Сан-Тельмо, старую часть города с мощены-ми улицами и такими древними домами, что они уже рассыпаются от времени. Там я станцую с тобой танго.

Анна не могла сдержать восторга при мысли о том, что этот великолепный город вскоре станет ее второй родиной.

— Мы будем прогуливаться вдоль реки, которую называют Костанера, держаться за руки, целоваться, а потом...

— Что потом? — кокетливо спросила она.

— А потом я приведу тебя домой и буду любить вот на этом супружеском ложе. Я буду любить тебя, и моя чувственность зажжет в твоей душе ответный огонь, — ответил он.

Анна хрипло рассмеялась, вспоминая все те вечера, когда они целовались, отказывая своей плоти в утолении страсти, грозившей испепелить их обоих. Анна словно не ощущала тяжести своего тела, когда руки Пако ласкали ее грудь под тонкой тканью блузки. Она отстранилась и покраснела от стыда и желания. Мать учила ее, что девушка должна беречь девственность до самой брачной ночи. Ни одна порядочная девушка не позволит мужчине скомпрометировать себя, добавляла она.

Пако был старомоден и вел себя как истинный рыцарь. Не известно, каким чудом ему удалось выдержать все нарастающее физическое напряжение, но он с уважением отнесся к желанию Анны сохранить целомудрие до свадьбы и пытался подавить зов плоти продолжительными прогулками и холодным душем.

— Впереди у нас вся жизнь, и как только мы поженимся, то сможем познать друг друга, как и полагается мужу и жене, — говорил он.

Анна вытащила из чемодана свою летнюю одежду, не тронув остальных вещей, которыми предстояло заняться Эсмеральде.

Она искупалась в большой мраморной ванной и переоделась в длинное платье, украшенное цветочным рисунком. Пока Пако был занят в своей комнате, у нее появилась возможность обойти апартаменты, которые занимали два этажа. Она задержала взгляд на черно-белых фотографиях членов семьи в красивых рамках. Должно быть, эти улыбающиеся люди на снимках были родителями Пако. Гектор был высоким и темноволосым, с черными глазами и орлиными чертами лица, что делало его похожим на особу королевской крови. Мария-Елена, мать Пако, была светловолосой миниатюрной женщиной с меланхоличными глазами и красивым ртом. Они выглядели как очень элегантная пара. Анна надеялась, что понравится им. Она вспомнила слова тети Дороти о том, что родители Пако, очевидно, мечтали, чтобы он женился на девушке своего круга. Анна была так уверена в себе в Лондоне, но чем ближе был момент знакомства с этим великосветским миром, тем больше в ее сердце вползал страх. Несмотря на присущее от природы изящество, Анна знала, что она всего лишь провинциальная ирландская девчонка, которая мечтает о судьбе Золушки.

Она услышала, как Пако разговаривает с Эсмеральдой на лестничном пролете. Он спустился к ней с чемоданом в руках.

— Это все, что ты с собой берешь? — спросил он, увидев ее с небольшим коричневым кейсом. — Хорошо, пойдем, — пожал он плечами.

Она кивнула. Да, у нее было не так уж много летних нарядов. Когда Эсмеральда вручила ей корзину с провизией, она улыбнулась и выдавила из себя: «Adios». Так ее учили прощаться на занятиях в Лондоне. Услышав, как его невеста произнесла испанское слово, Пако удивленно поднял бровь и заметил:

— Не отличишь от настоящей испанки.

Поставив сумки в лифт, он снова похвалил ее:

— Ты молодец!

У Пако оказался новенький «мерседес», привезенный из Германии, — бледно-голубого цвета, с откидным верхом. Когда Пако повернул ключ зажигания, машина взревела, наполнив гулким эхом подземную парковку. Анна наблюдала, как мимо нее проносится город. Ей казалось, будто она пересекает океан на скоростном катере. Как бы ей хотелось, чтобы ее ужасные кузины в этот момент увидели ее! Да они лопнули бы от зависти. Анна подумала о родителях, о том, что сейчас они гордились бы своей дочерью. Она вспомнила их измученные, залитые слезами лица, и ее сердце наполнилось тоской по дому, но ветер так весело трепал ее волосы, а мир вокруг казался таким гостеприимным, что плохие воспоминания развеялись сами собой.

Пако объяснил, что у него есть три брата. Он был третьим. Старший, Мигель, пошел в отца — такой же темноволосый, смуглый и кареглазый. Он был женат на Чиките, которая, как считал Пако, должна понравиться Анне. Второй брат, Нико, темноволосый в отца и голубоглазый в мать, был женат на Валерии, женщине, очень острой на язык, но Пако не сомневался, что и с ней Анна поладит, как только они получше узнают друг друга. Младший брат Пако, Александро, пока еще не был женат, но, очевидно, имел очень серьезные намерения в отношении Малены, которая, по словам их отца, могла считаться одной из самых красивых девушек Буэнос-Айреса.

— Не волнуйся, — успокоил Пако Анну. — Просто будь собой, и все полюбят тебя так, как я полюбил тебя.

Анна не знала, что и ответить. Ее поражало все: разница в климате, красках, языке, традициях. Изумрудно-зеленые холмы Ирландии остались далеко позади, и Анна с изумлением смотрела на сухие равнины, где коричневыми островками виднелись пасущиеся коровы, а иногда лошади. Небо было таким пронзительно-синим, что казалось нарисованным над полями. Санта-Каталина производила впечатление оазиса, с ее большими деревьями и высокой травой вдоль длинной пыльной дороги. Заслышав характерный звук машины Пако, его мама оставила тенистую террасу и вышла ему навстречу, чтобы первой поприветствовать сына на родной земле. На ней были белые брюки с пуговицами на щиколотках, которые, как позже узнала Анна, являлись копией традиционных брюк гаучо, и открытая рубашка с подвернутыми рукавами. Талию Марии-Елены перехватывал толстый кожаный ремень с серебряными монетами, которые сияли на солнце. Ее светлые волосы были стянуты сзади, открывая мягкие черты лица с бледно-голубыми глазами.

Мария-Елена обняла сына с нескрываемой нежностью. Взяв в руки его лицо, она вглядывалась в глаза Пако, то и дело восклицая что-то на испанском. Анна не поняла ни слова, но по интонации догадалась, что Мария-Елена выражает радость от долгожданной встречи. Потом она повернулась к Анне и довольно сдержанно поцеловала ее, после чего на ломаном английском проговорила, что рада познакомиться с невестой сына. Анна прошла за ними следом в дом, где их с нетерпением ждала вся семья.

Войдя в прохладную гостиную, полную незнакомых людей, Анна ощутила, что от ужаса у нее слабеют ноги. Она заметила, что несколько пар глаз оценивающе оглядывают ее, чтобы решить, достаточно ли хороша она для их драгоценного Пако. Он отпустил ее руку, и его тут же обступили со всех сторон. Семья не виделась с ним два года. На мгновение, которое для ошеломленной Анны тянулось целую вечность, она осталась совершенно одна. Она выглядела ужасно беспомощной. Ее словно пригвоздило к месту, и в этот момент она, как никогда, поняла, насколько чужеродной кажется окружающим. Когда силы были готовы оставить ее, на выручку ей решил прийти Мигель, взяв на себя труд представить ее семье. Мигель от природы был добрым и отзывчивым человеком.

— Приготовься к кошмару. Но не теряй духа — просто сделай глубокий вдох и переживи это, — подбодрил он Анну, обратившись к ней на ломаном английском.

Его акцент очень напоминал акцент Пако. Анна услышала, как они обсуждают ее на испанском. Мигель похлопал ее по руке. Нико и Александро вежливо улыбнулись, а когда она повернулась к ним спиной, то ощутила, что они все еще смотрят на нее. До нее доносились отдельные знакомые слова, но она не могла понять значения фраз, как ни старалась вспомнить свои лондонские уроки: родственники Пако говорили очень быстро. Увидев Валерию, Анна поразилась ее величественной красоте. Та поцеловала «новенькую» без улыбки и высокомерно смерила ее взглядом. Анна испытала огромное облегчение, когда ее представили Чиките: та обняла ее с чувством и выразила радость по поводу знакомства.

— В письмах Пако было столько лестных слов о тебе! Я рада, что ты здесь, — сказала она на английском и вспыхнула.

Анна была так благодарна ей, что готова была расплакаться.

Когда она заметила приближение Гектора, которому, как никому другому, подходило определение «глава семейства», то ощутила, что ноги не держат ее. Он был настолько высоким, казался таким властным, что она боялась, как бы ее не раздавила невидимая сила. Он наклонился и поцеловал ее, и Анну окутал пряный аромат его одеколона. Теперь она увидела, что Пако очень похож на отца, — такие же орлиные черты лица, такой же нос с горбинкой. Лишь цветом кожи и общей мягкостью черт Пако больше напоминал мать.

— Я рад приветствовать вас в Санта-Каталине. И в Аргентине. Насколько я понимаю, это ваш первый визит в нашу страну?

Он говорил на безупречном английском.

Она глубоко вздохнула и покачала головой.

— Если не возражаете, я оставлю вас со своей женой, а пока поговорю с сыном наедине.

Анна закивала, а потом выдавила из себя:

— Конечно, пожалуйста.

В этот момент ей больше всего хотелось, чтобы Пако увез ее снова в Буэнос-Айрес, где они могли бы остаться одни. Но Пако радостно откликнулся на желание отца, и Анна поняла, что ей придется забыть на время о своих планах.

— Пойдемте на воздух, — предложила Мария-Елена, наблюдая, как муж уводит в комнату Пако.

Она поняла, для какого разговора удалились мужчины, и ее светлые глаза потемнели. У Анны не было выбора, и она вышла вместе со всеми на безжалостное солнце, где все могли рассмотреть ее получше.

— Бог ты мой, Пако! — с непривычной эмоциональностью воскликнул отец своим глубоким голосом и покачал головой. — Она очень красива, я не спорю, но ты только взгляни на нее. Она похожа на переполошенного кролика. Разве это правильно, что ты привез ее сюда?

Пако густо покраснел, его глаза словно зажглись фиалковым цветом. Он знал, что его ждет выяснение отношений. И оказался прав — отец выказал свое неодобрение с первой же минуты.

— Папа, но что же тут удивительного? Она напугана, не знает языка и только что прошла экзамен, ведь все оценивали ее. Но я знаю, что главное — моя личная оценка. Я никому не позволю переубеждать меня.

Он решительно посмотрел на отца.

— Сынок, я знаю, что ты влюблен, но одной влюбленности для брака мало.

— Не надо так говорить, — с жаром сказал Пако. — Я женюсь на Анне, — добавил он тихо и твердо.

— Пако, она обычная провинциалка. Она никогда не бывала нигде, кроме Ирландии. Ты вырвал ее из привычного ей мира. Как ты думаешь, легко ей будет?

— Она справится, я помогу ей. Все помогут ей, и ты тоже, — горячо возразил Пако. — Ты прикажешь всем принять Анну.

— Этого мало. Мы живем в жестко регламентированном мире. Ее будут судить все кому не лень. Сколько красавиц есть в Аргентине, так почему тебе не выбрать одну из них? — Гектор поднял руки в волнении. — Твои братья сумели определиться, так почему же ты не захотел последовать их примеру?

— Я люблю Анну, потому что она отличается от всех остальных. Да, она неискушенная, она провинциальная, она не относится к нашему классу. Ну и что? Мне она нравится такой, какая есть. Ты тоже полюбишь ее, когда узнаешь ближе. Она немного расслабится, и все станет на свои места. Когда она избавится от страха, ты поймешь, что привлекло меня в ней.

Пако не отводил взгляда от отца. Когда он говорил об Анне, его голос смягчился. Гектор, упрямо выставив подбородок, медленно покачал головой, а потом шумно выдохнул. Он выдержал взгляд сына.

— Хорошо, — согласился он. — Я не могу стоять у тебя на пути. Но, надеюсь, этот брак не станет ошибкой, в чем я лично сомневаюсь.

— Давай дадим ей время, папа, — сказал Пако, благодарный отцу за то, что он отступил.

Ни разу до этого отец Пако не менял своего мнения.

— Ты мужчина, поэтому сам должен принимать решения, — отрезал Гектор. — Это твоя жизнь, и я надеюсь, что окажусь не прав.

— Так и будет. Я знаю, чего хочу, — произнес Пако.

Гектор кивнул и обнял сына, поцеловав его в щеку — так в их семье обычно завершался спор.

— Давай присоединимся к остальным, — сказал Гектор, и они направились к двери.

Анна немедленно прониклась симпатией к Чиките и Мигелю, которые тепло приняли ее как нового члена семьи.

— Не волнуйся о Валерии, — успокоила Анну Чикита, показывая ей поместье. — Она полюбит тебя, когда узнает получше. Все надеялись, что Пако женится на аргентинке. Понимаешь, никто не ожидал такого поворота событий. Пако объявляет о своем намерении жениться, а никто даже не знает его невесты. Все со временем устроится.

Чикита показала Анне ranchos — несколько стоящих рядом белых домиков, которые занимали гаучо, поле для игры в гольф. С приходом лета оно оживало, мальчики занимались исключительно игрой, а если не играли, то говорили об игре. Чикита привела ее на теннисный корт, устроенный посреди широких равнин в окружении эвкалиптовых деревьев. С искусственного холма открывался вид на большое поле, где, задумчиво жуя траву, паслись коричневые коровки.

С Чикитой Анна начала вскоре заниматься испанским. Чикита постаралась объяснить ей грамматическую разницу между испанским, который можно услышать в Европе (а именно этот вариант Анна изучала в Лондоне), и испанским, принятым в Аргентине. Она терпеливо слушала Анну и поправляла ее, когда та, запинаясь от волнения, допускала ошибки.

В течение недели Анна и Пако жили в Буэнос-Айресе с его родителями. Хотя поначалу совместные обеды проходили в напряженной обстановке, по мере того, как испанский Анны совершенствовался, налаживались и ее отношения с Гектором и Марией-Еленой. В первые месяцы после помолвки Анна держала все свои страхи при себе, чувствуя, что Пако хотел бы, чтобы она сама попыталась прижиться в новом для себя окружении. Он начал работать в компании отца, Анна же учила в течение дня язык и историю искусства. Она со страхом ждала наступления выходных, так как в эти дни вся семья собиралась вместе. Больше всего она боялась Валерию, которая вела себя открыто враждебно.

При Валерии Анна ощущала себя никчемной. В своих безупречных летних платьях, с длинными темными волосами и аристократичными чертами, Валерия выглядела рядом с Анной просто королевой. Анна всякий раз замирала, когда Валерия с подругами усаживалась у бассейна, так как знала, что они будут обсуждать ее. Они лениво курили и наблюдали за ней, как стая пантер, которые следят за несчастным олененком, скаля зубы каждый раз, когда жертва совершала очередной промах. Анна с горечью вспомнила, как относились к ней ее кузены в Ирландии. Но в Гленгариффе она хотя бы могла убежать в горы — здесь же все было чужим. Анна не могла пожаловаться Пако, потому что не хотела, чтобы он счел ее слабой и никудышной. Она не хотела перекладывать свои проблемы на Чикиту, которая стала для нее настоящей подругой и союзницей. Ей было не привыкать, потому что отец научил ее скрывать свои слабости от окружающих, чтобы не давать им в руки оружие против себя. В этом случае он точно оказался бы прав. Она ни при каких обстоятельствах не намерена была радовать их своими поражениями.

— Она не лучше Евы Перон! — сердито сказала Валерия, когда Нико обвинил ее в недружелюбии. — Выскочка, которая благодаря замужеству пытается вскарабкаться по социальной лестнице. Неужели ты не видишь этого?

— Я вижу, что она любит Пако, — возразил Нико, защищая выбор брата.

— Какими же глупцами оказываются мужчины, когда дело касается женщин! Вот Гектор и Мария-Елена понимают, в чем дело, я в этом уверена, — настаивала она.

В это время Перон был на вершине власти. Заручившись поддержкой военных, он контролировал прессу, радио и все социальные институты. Никто не смел отойти от линии партии. Перон полностью подчинил себе волю масс и был очень популярен у народа. Утверждая на словах необходимость демократии, он на деле правил железной рукой, опираясь исключительно на вооруженные силы. Для инакомыслящих не строили концентрационных лагерей, а иностранным журналистам не был закрыт въезд в страну, но в самом воздухе, казалось, витал страх, насаждаемый Пероном — новым властителем Аргентины. Ева, которую миллионы поддерживающих ее людей называли Эвитой, использовала свое влияние, чтобы прослыть этаким Робином Гудом. Ее приемную осаждали тысячи просителей, и она одним взмахом волшебной палочки одаривала их то работой, то домом, то хорошей пенсией. Она считала своей миссией избавлять людей от нищеты, о которой знала не понаслышке, и с превеликим удовольствием отнимала нажитое у богачей, чтобы отдать «безрубашечным» (слово, придуманное самим Пероном для обозначения самых обездоленных). Многие богатые семейства, боясь, что автократия Перона приведет к установлению в стране коммунистического режима, поспешно покидали родину.

— Да, — злобно произнесла Валерия, — Анна очень похожа на Еву Перон. Амбициозная, честолюбивая, она выбрала вашу семью, чтобы достичь своих целей, и вы, похоже, станете для нее отличным трамплином.

Нико почесал затылок: он считал этот спор настолько смешным, что не стал опускаться до обсуждения подобных нелепых обвинений.

— Надо дать девушке шанс, — сказал он. — Поставь себя на ее место, и тогда, уверен, ты отнесешься к ней с большей добротой.

Валерия прикусила губу, раздумывая, почему мужчины оказываются безнадежными простаками, как только дело касается красивой женщины. Совсем как Хуан Перон.

Поворотный момент наступил однажды днем, когда вся семья, нежась под солнечными лучами, расположилась у бассейна, попивая фруктовые соки, принесенные из дома Гектора горничными в голубых униформах. Анна сидела с Марией-Еленой и Чикитой в тени, а один из друзей Мигеля, Диего Браун, очарованный кельтской красотой Анны, флиртовал с ней на глазах у всех.

— Анна, почему бы тебе не поплавать? — спросил он, плавая в бассейне и надеясь, что она присоединится к нему.

Анна прекрасно поняла вопрос. Но она так нервничала, оказавшись в центре внимания, что не справилась с грамматикой, ответив так, как если бы говорила по-английски.

Она хотела сказать, что ей комфортнее на берегу, согретом солнышком, а вовсе не в холодной воде. Ей показалось, что она достойно справилась с задачей, однако, к ее удивлению, все начали хохотать. Они смеялись до колик, и Анна обратила взор к Чиките, которая, отсмеявшись, объяснила ей.

— Ты сказала: «Я вся охвачена желанием!»

Чикита начала смеяться снова.

Анна сообразила, в какую ситуацию попала, но смех Чикиты был столь заразителен, что она и сама невольно поддалась всеобщему веселью и была награждена за это чудесным ощущением принадлежности к большому клану. Встав, она сказала, не заботясь ни о грамматике, ни о сильном ирландском акценте, что, пожалуй, немного поплавает, чтобы охладиться.

С этого мгновения она поняла всю важность юмора и умения смеяться над собой, которое и открыло ей двери в эту семью. Мужчины перестали восхищаться ею издали и начали открыто подтрунивать над ее плохим испанским, а женщины сочли своим долгом помогать ей не только изучать язык, но и отражать атаки мужчин. Они открыли ей, что латиноамериканцы ведут себя в отношении женщин так уверенно и смело, что ей придется быть более чем осторожной даже будучи замужней дамой. Они не оставят своих попыток соблазнить ее, и, как европейке, да к тому же красавице, ей следует быть вдвойне предусмотрительной. Европейские женщины действуют на аргентинцев, как красные тряпки на быков, поскольку пользуются репутацией «легкодоступных». Но Анна умела твердо говорить «нет», поэтому со временем она вновь обрела уверенность в себе и прежнюю капризность.

Валерия имела случай убедиться, что Анна вовсе не такая слабая и беззащитная. Ее характер не мог раскрыться в полную силу из-за плохого знания испанского и естественного страха перед новой обстановкой. Оказалось, что у Анны острый как бритва язык, несмотря на все еще возникавшие проблемы с испанской грамматикой, и характер настоящего бойца. Она не стеснялась огрызаться, и даже открыто не согласилась с Гектором однажды за столом: она не побоялась затеять с ним спор, и вышла из него победительницей. Пако лишь торжествующе улыбался. Ко дню свадьбы Анна, возможно, и не сумела завоевать любовь и признание всех членов семьи, однако ей удалось добиться куда более важной цели — она завоевала их уважение.

Свадьба состоялась в роскошных садах Санта-Каталины под небом цвета океана. Анна Мелоди О'Двайер, в тонкой фате, украшенной маленькими цветами, окруженная тремя сотнями людей, которых она не знала, выступила вперед. Она шла по проходу в сопровождении великолепного Гектора Соланаса и ощущала себя героиней сказок, картинки которых она рассматривала, будучи еще совсем маленькой девочкой. Она заслужила эту судьбу, потому что была решительной и сильной. Все смотрели на нее и одобрительно кивали, обсуждая ее изысканную красоту. Анна чувствовала себя любимой и обожаемой. Она уже не была той испуганной провинциалкой, которая прибыла в чужую страну три месяца назад, она выпорхнула из кокона своих страхов, как бабочка, вызывая всеобщее восхищение. Когда Анна произносила слова клятвы своему принцу, она верила, что сказки всегда имеют счастливый конец. Они с Пако пройдут по жизни рука об руку, встретят закат и будут пребывать в радости и счастье даже в вечности.

Утром накануне свадьбы она получила телеграмму от своей семьи: «НАШЕЙ ДОРОГОЙ АННЕ МЕЛОДИ ТЧК НАША ЛЮБОВЬ ПУСТЬ СТАНЕТ ДОРОГОЙ К ТВОЕМУ НОВОМУ СЧАСТЬЮ ТЧК ТВОИ ЛЮБЯЩИЕ РОДИТЕЛИ ТЕТЯ ДОРОТИ ТЧК МЫ СКУЧАЕМ БЕЗ ТЕБЯ ТЧК». Анна прочла ее, пока Энкарнасион вплетала в ее волосы цветы. Позже Анна отложила телеграмму в сторону, как и всю свою прошлую жизнь.

Их брачная ночь была такой же нежной и страстной, как себе и представляла Анна. Когда ночью они, наконец, остались одни, она позволила своему мужу раздеть ее. Анна дрожала от его поцелуев, а он восторгался белизной ее кожи, ее невинностью и тем, что ему открылись запретные, до этого момента, уголки ее тела. В призрачном лунном свете он овладел ею, и тишина ночи нарушалась глубокими вздохами, которые проникали сквозь тонкие занавески на окнах. Ему были по душе и ее восторг, и ее любопытство. Ласки сближали их, и они словно улетали в другой мир, не осязаемый простыми смертными. Она ощутила себя благословенной Богом.

Вначале Анна не чувствовала никакой тоски по дому или семье. Ее новая жизнь была слишком увлекательной. Положение жены Пако Соланаса давало ей большие возможности. Одно это имя вызывало уважение. Ее скромное прошлое было быстро забыто. Ей нравилось играть роль хозяйки их большой городской квартиры. Она порхала по красиво обставленным просторным комнатам и всегда была в центре внимания. Анна легко очаровывала людей, и они снисходительно улыбались, слыша ее плохой испанский. Она привлекала своей неискушенностью. Если ее приняла семья Соланас, то другим людям ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Анна была иностранкой, и уже этим вызывала любопытство. Ей почти все сходило с рук. Пако очень гордился своей женой, которая разительно отличалась от жен других аргентинцев, живущих по законам строгой общественной иерархии.

На первых порах Анна часто допускала ошибки. Она не привыкла к тому, что в доме постоянно находились слуги, и выбрала снисходительную манеру обращения с ними, считая, что так никто не заподозрит ее в том, что она сама выросла без горничных. Она думала, что, выказывая превосходство, поступает, как принято среди знати. Ей хотелось, чтобы все вокруг считали, будто у себя на родине она занимала высокое положение, но, стремясь пустить пыль в глаза, Анна оскорбляла новую семью. В первые несколько месяцев Пако делал вид, что не замечает проблемы, надеясь, что у Анны хватит рассудительности поступать, как другие невестки. Но со временем он убедился в тщетности своих надежд, поэтому отводил ее в сторону и делал замечания, настаивая на том, чтобы Анна относилась к слугам с большим уважением. Он не стал рассказывать, что Анджелина, их кухарка, появилась в дверях его кабинета и, заламывая руки, пожаловалась, что никогда в семье Соланас никто не относился к ней с таким пренебрежением, как сеньора Анна. Замечание Пако расстроило Анну, и она несколько дней дулась на него. Пако такое ее поведение совершенно не понравилось: он не узнавал в этой напыщенной девушке ту Анну Мелоди, в которую влюбился в Лондоне.

Анна вдруг поняла, что у нее больше денег, чем у графа Монте-Кристо, и ей хотелось показать, что она не какая-нибудь провинциальная ирландка, которая не знает, как обращаться с большими деньгами.. Желая поднять себе настроение, она бродила по Флорида-авеню, чтобы найти какой-то особенный наряд, который наденет на праздничный обед по случаю дня рождения свекра. В маленьком бутике на углу авеню Санта-Фе и Флорида-авеню она нашла такой эксклюзивный наряд. Девушка-продавщица была очень любезна и преподнесла ей в подарок три бутылочки духов. Анна пришла в восторг и вновь ощутила внутреннее волнение, как в тот день, когда в первый раз ступила на землю Аргентины.

Однако едва переступив порог квартиры Гектора и Марии-Елены, она увидела, во что были одеты остальные дамы, и поняла, что сделала неудачный выбор. Все взоры обратились к ней. Натянутыми улыбками все пытались скрыть неодобрение, которое явно читалось на их лицах, но не принято было демонстрировать открыто. Она выбрала слишком открытое платье. Оно выглядело нелепо нарядным рядом со сдержанно элегантной одеждой других женщин. К ее стыду, Гектор подошел к ней и предложил шаль. Его черные волосы, едва посеребренные на висках, его внушительная осанка — все делало фигуру свекра устрашающей. Наклонившись к ней, он сказал:

— Я бы не хотел, чтобы ты замерзла. Мария-Елена не любит включать отопление, потому что от этого у нее начинается головная боль.

Анна поблагодарила его, едва сдерживая рыдания, а потом залпом выпила вина, стараясь скрыть эмоции. Позже Пако сказал ей, что, хотя ее наряд был не очень подходящим к случаю, она все равно была самой красивой в комнате.

К тому времени, зимой 1951 года, когда родился Рафаэль Франциско Соланас (которого для краткости называли Рафа), Анна могла с уверенностью сказать, что приспособилась к новой жизни. Чикита, которую она теперь по праву могла называть сестрой, помогала ей делать покупки. Анна одевалась в самые изысканные парижские наряды, и все вокруг восхищались ею, за то, что она подарила Пако сына. Он был таким светловолосым и бледнолицым, что походил на обезьянку-альбиноса. Но для Анны мальчик был самой большой драгоценностью.

Пако сидел у кровати Анны в больнице и говорил ей о том, что она сделала его самым счастливым человеком. Он удерживал ее хрупкую руку в своей и целовал ее ладони, потом осторожно надел на тонкий пальчик кольцо, украшенное бриллиантами и рубинами.

— Ты подарила мне сына, Анна Мелоди. Я так горжусь своей красавицей женой! — Пако надеялся, что ребенок поможет ей быстрее адаптироваться в новой стране и заполнит ее дни, которые до сих пор были заняты только походами по магазинам.

Мария-Елена подарила Анне золотую подвеску, усыпанную изумрудами, которая принадлежала еще ее матери. Гектор же один раз взглянул на внука и сказал, что он очень похож на мать, но по силе его крика сразу скажешь, что это настоящий Соланас.

Когда Анна позвонила в Англию, Эммер проплакала большую часть разговора. В это время ей особенно хотелось быть рядом с дочерью. Ее сердце разрывалось от тоски при мысли, что она может никогда не увидеть своего внука. Тетя Дороти взяла из рук сестры трубку и сказала Анне, что ее мать обрадована и расстроена одновременно, а потом передала поздравления от всех, кто сидел в это время в их маленькой гостиной.

Дермот спросил, хорошо ли о ней заботятся, как она себя чувствует. Он поговорил с Пако, и тот заверил его, что Анна любима и счастлива. Когда они завершили разговор, Дермот выглядел удовлетворенным, но тетя Дороти лишь недоверчиво протянула, отложив вязание:

— Если хотите знать, то, по-моему, она была сама не своя.

— Что ты хочешь сказать? — сквозь слезы спросила Эммер.

— Мне она показалась очень довольной, — заметил Дермот.

— О да, вполне довольной, — задумчиво проговорила тетя До-роти. — В ее голосе появилось смирение. Да-да, смирение. Что ж, похоже, Аргентина пошла ей на пользу.

Анна могла похвалиться всеми богатствами и привилегиями, которые давала ей принадлежность к большой и уважаемой семье, но ее самолюбие все равно было уязвлено. Как Анна ни старалась, она не могла избавиться от ощущения собственной неполноценности. Она вела себя так же, как окружающие, старательно копировала их манеры, но все было напрасно. В конце сентября, когда в пампе воцаряется весна и вся равнина покрывается высокой травой и красивыми дикими цветами, Анна обнаружила еще одно препятствие, которое стояло между ней и семьей Соланас, — лошади.

Анна никогда не любила их. У нее была аллергия на лошадей. Ей нравились разные обитатели здешних мест: дикие коты, сновавшие по кустам, зверьки, напоминавшие зайцев, и армадилл, поражавший ее воображение своей необычной формой. Когда Анна увидела, что Гектор использует чучело зверька как украшение для своего кабинета, то не могла скрыть, что расстроена. Но вскоре она поняла, что жизнь в Санта-Каталине немыслима без поло. Ездить верхом умели все. Машины не годились для этих отдаленных мест, где дороги, соединявшие два поместья, представляли собой грязную тропинку, кое-где заросшую высокой травой.

Жизнь в Санта-Каталине была очень насыщенной. Все охотно принимали приглашения попить чаю или устроить большое барбекю на соседнем ранчо. Анна тратила массу времени на то, чтобы объехать дорогу на своем мини-грузовике, в то время как другие, прыгнув в седло, уже через минуту оказывались на месте. Все разговоры касались поло: обсуждались снаряжение, сами пони, команды противников. Мужчины большую часть всех вечеров проводили за игрой в поло. Это было их главным развлечением. Женщины в это время усаживались с детьми у поля и наблюдали за игрой мужей. Ради чего? Ради того, чтобы заметить момент, когда мяч пройдет между двумя перекладинами. «Разве это стоило таких усилий?» — кисло думала Анна. Видя, как маленькие дети, вооружившись клюшками, повторяют движения взрослых, Анна в отчаянии закатывала глаза. От этого некуда было деться.

Августин Пако Соланас родился осенью 1954 года. В отличие от своего брата, он был темноволосым и смуглым. Пако сказал, что он вылитый дедушка Соланас. На этот раз Пако подарил жене кольцо с бриллиантами и сапфирами. Но в их отношениях появился холодок, который не замечался раньше.

Анна полностью посвятила себя сыновьям. Хотя ей помогала Соледад, юная племянница Энкарнасион, она предпочитала все делать самостоятельно. Анна знала, что нужна сыновьям, и ей было приятно, что они зависят от нее. Для них она была светом в окне, непререкаемым авторитетом. Она отвечала на их привязанность слепой любовью. Чем больше она уделяла внимания сыновьям, тем больше отдалялась от мужа. Вскоре Пако уже стал неким фоном в детской. Он проводил много времени вне дома, приезжал после работы, когда все уже спали, и уходил утром так рано, что все еще спали. В выходные дни они разговаривали в Санта-Каталине подчеркнуто вежливо. Холод пробрался в их отношения быстро и незаметно. Анна недоумевала, куда подевалось былое веселье? Почему они больше не проводят много времени вместе? Они говорили только о детях.

Пако не смел никому признаться в том, что допустил ошибку. Наверное, он требовал от Анны слишком многого, когда рассчитывал, что она легко приспособится к чужой для нее культуре. Он наблюдал за тем, как исчезает та Анна Мелоди, в которую он влюблен, уступая место женщине, игравшей чужую роль. Ее природная независимость и решительность превратились в угрюмость. Она хотела доказать свою правоту во всем и так боролась за место под солнцем, что потеряла свое «я». Ей так хотелось быть похожей на всех, что она забыла, какой была на самом деле. Анна быстро утратила те качества, которые для Пако были главными в ней: она пожертвовала своей непосредственностью ради того, чтобы казаться искушенной, что вовсе не шло ей, как плохо сшитое платье. Он знал, что она очень страстная по натуре, поэтому старался пробудить ее природную чувственность, однако все его усилия были обречены на провал. Ему очень хотелось обсудить свое беспокойство с матерью, но гордость не позволяла ему признать тот факт, что было бы лучше, если бы он оставил Анну Мелоди О'Двайер в туманном Лондоне и уберег бы их от взаимного несчастья.

Осенью 1956 года София Эммер Соланас огласила мир своим криком, и супружеские отношения Анны и Пако окончательно испортились. Они почти не разговаривали. Мария-Елена высказала предположение, что Анна очень скучает по своим родителям, поэтому попросила Пако пригласить родителей жены в Санта-Каталину, сделав сюрприз Анне. Сначала Пако сопротивлялся. Он не знал, как отнесется Анна к тому, что он затеял такое важное дело за ее спиной. Но Мария-Елена была непреклонна. Она строго сказала, что, если сын хочет сохранить свой брак, он не должен действовать полумерами. Пако подчинился и позвонил Дермоту в Ирландию, сообщив о своем плане. Он подбирал слова осторожно, чтобы не уязвить гордость старика. Дермот и Эммер приняли приглашение с благодарностью. Тетя Дороти была очень расстроена, оттого что о ней никто не подумал.

— Только запоминай все хорошенько, Эммер Мелоди, иначе слова от меня лишнего не услышишь! — деланно смеясь, напутствовала она сестру, скрывая свое разочарование.

Дермот никуда не выезжал дальше Брайтона, а Эммер боялась перелета, хотя ее и заверили, что швейцарские авиалинии считаются одними из самых надежных в мире. Мысль о том, что она встретит свою дочь, и первый раз в жизни увидит внуков, помогла ей преодолеть все страхи. Билеты прибыли в назначенное время, и Дермот с Эммер начали готовиться к длительному двухдневному перелету из Лондона в Буэнос-Айрес через Женеву, Дакар, Рио и Монтевидео. Они сумели добраться в целости и сохранности, хотя умудрились потеряться в женевском аэропорту и едва не пропустили свой рейс.

Когда Анна вернулась домой с двухнедельной Софией, завернутой в кружевную шаль цвета слоновой кости, она увидела на террасе своих родителей. Они были в слезах, крайне утомленные долгим ожиданием встречи. Анна передала ребенка взволнованной Соледад, а сама бросилась в объятия отца и матери. Они привезли подарки для шестилетнего Рафаэля и для малыша Августина, а еще Эммер захватила для Анны старый фотоальбом. Пако и его семья тактично удалились, чтобы дать возможность Анне пару часов побыть с родителями наедине. Они провели все время в разговорах: болтали не переводя дыхания, смеялись и плакали, как умеют это делать только ирландцы.

Дермот прокомментировал все увиденное, сказав, что у Анны «роскошная жизнь». Эммер просмотрела содержимое шкафа дочери, обвела взглядом комнату и не стала скрывать восхищения.

— Если бы тетя Дороти увидела тебя сейчас, она была бы так горда! Ты устроилась как королева.

Эммер с энтузиазмом восприняла сдержанный интерес Анны к судьбе Шона О'Мара. Потом она скажет Дороти, что ее девочка вовсе не так эгоистична, как твердят все вокруг. Эммер рассказала, что он женился и отправился жить в Дублин. Судя по тому, что говорят его родители, он неплохо устроился. Если она правильно помнит, то кто-то сказал ей, что у него родилась дочь. Она не знает этого наверняка, но ребенок у него есть точно. Анна улыбнулась и сказала, что рада за него.

И Эммер, и Дермот быстро завоевали доверие и любовь детей Анны. Но когда утихла первая радость от встречи, Анна начала стыдиться провинциальности родителей. Они были одеты в свои лучшие наряды, но выглядели крайне скромно в чуждой им среде. Мария-Елена пила с Анной и Эммер чай у камина, который зажгли, так как к вечеру ощутимо похолодало, а Гектор повез Дермота прокатиться к ферме в повозке, запряженной парой начищенных до блеска пони. Вся семья присоединилась к ним за ужином, и Дермот, выпив пару рюмок отличного ирландского виски, сбросил былую робость и начал веселить гостей байками о жизни на родине, смущая Анну рассказами о том, какой она была в детстве. Его волосы, сначала аккуратно зачесанные, теперь растрепались беспорядочными седыми прядями, а щеки налились румянцем. Мария-Елена села за фортепиано, и Дермот стал напевать какую-то фривольную ирландскую песенку. В этот момент Анна пожалела о том, что ее отец потрудился ради нее пересечь океан.

Спустя месяц Анна обняла родителей и попрощалась с ними. Она еще не знала, что ей больше не суждено будет увидеть маму, ее доброе мягкое лицо, услышать ее нежный голос. Но Эммер знала об этом. Иногда человеку свойственно предвидеть свое будущее, и Эммер унаследовала эту мощную интуицию от бабушки. Спустя два года она умерла.

Анна была весьма опечалена предстоящей разлукой, но в то же время радовалась тому, что родители возвращаются на родину. Годы, проведенные врозь, ослабили родственные связи. Ей казалось, что для нее жизнь начала двигаться на другой скорости, жизнь же родителей застыла на прежнем месте. Анна была рада увидеть родные лица и услышать родной язык, но у нее появилось чувство, будто родители подвели ее. Она так хотела выглядеть в глазах новой семьи истинной леди, а теперь все увидели, из какой она семьи. Но на самом деле и Пако, и его родители очень полюбили Эммер, с ее покладистым характером и милой улыбкой, и абсолютно всем пришелся по душе эксцентричный отец Анны. Однако в ее сознании тени вырастали до гигантских размеров, пока не затемнили все вокруг, грозя разрушить хрупкую гармонию ее отношений с миром.

Спустя два года, когда Анна нашла в кармане пиджака Пако счет за оплаченный номер отеля, она наконец-то поняла, где ее муж расточает теперь свою любовь и ласку. Она усмотрела в этой измене страшное предательство и винила его за то, что он не дал ей обещанной опоры. Она не стала анализировать, не было ли в таком повороте событий ее собственной вины.