Ведомство. Свежая кровь

Глава 8

Уже вечерело. Где-то у горизонта, над деревьями — обычными, не гигантскими, — тучи заметно покраснели, но сверху по-прежнему лилось сквозь них мягкое золотистое сияние. В этом свете тени, обычно и так еле заметные в пасмурный день, практически исчезли. Настю такое освещение одновременно и настораживало — ей, как вампиру, без теней было неуютно, — и нравилось своей необычностью.

«Пойдешь направо, пройдешь площадь, а там и сельпо. Только не сворачивай, увидишь, не заблудишься!» — напутствовал ее дядь Толя перед уходом. Теперь в одном кармане шелестели свернутые пакеты, в другом — врученные ей Котом-Ученым купюры и немаленький список продуктов. Длинная улица, которая, как и следовало ожидать, носила имя Пушкина, осталась позади.

А впереди лежала площадь — та, которую они проехали по пути сюда. С одной стороны стояло здание райадминистрации, с другой… Настя без труда опознала в этом строении в стиле «сталинский ампир», с четырьмя колоннами, местный дом культуры — почти точно такой же красовался посреди ее села. И точно так же перед ним, лицом к администрации, торчала когда-то покрашенная серебрянкой, а теперь облупившаяся статуя с протянутой в неведомые дали рукой…

…И вдруг Настя увидела зайцев!

Сомнений в том, что это они, быть не могло — даже издалека.

Собственно, это были самые что ни на есть зайцы. Трое.

Но очень крупные. Наверное, по грудь ей.

Сделав еще несколько шагов, Настя смогла рассмотреть их получше.

Двое сидели на кортах, один крутил на пальце ключи, другой четки. А третий расселся на ступеньках дома культуры и терзал одну струну потрепанной балалайки, монотонно напевая: «Мы едем, мы едем, в натуре, два вагона…» Еще через несколько шагов Настя поняла, что других строчек в песне не предполагалось изначально и быть не могло в принципе, ей даже показалось, что на сей счет в законах мироздания имелся особый пункт.

Это музыкальное сопровождение, кепарики на головах зайцев, их спортивные костюмы и шлепанцы на лапах, а также четки с ключами явно указывали на их род занятий. Картину довершали недопитые полторашки пива прямо на земле и авоська еще с тремя полными в ногах у балалаечника.

Связываться с местным аналогом гопоты не хотелось, и Настя ускорила шаг…

…И в этот момент они ее заметили.

«Глупо пытаться проскользнуть побыстрее — это же зайцы!» — промелькнуло в голове несколько секунд спустя, когда все трое уже практически стояли перед ней. Настя как можно незаметнее попыталась оглянуться, — площадь была пуста.

Мельком она отметила, что избиты они знатно — у двух еще не отошли глаза от отеков, у третьего на морде красовались плохо приклеенные пластыри, из-под которых виднелись ссадины. Шерсть под пластырями то ли выщипали, то ли криво выстригли.

— Эй, подруга, стопэ! Стопэ, я сказал! Сама с какого раёна? — начал оказавшийся ближе всего балалаечник — назвать его певцом язык не поворачивался. Инструмент небрежно болтался в его лапе.

В принципе, она могла бы просто широко улыбнуться — как правило, даже с нежитью это прокатывало. Более того, Настя не сомневалась, что в случае с зайцами демонстрация клыков расставит приоритеты правильно. Но начинать так знакомство с жителями Лукоморья, пусть даже с этой шпаной, не хотелось.

«Ладно, мы пойдем другим путем…» — вспомнила она известную цитату и покосилась на статую невдалеке.

— Пацанчеги, вы чо, какая подруга? Кого во мне увидели? — как можно дружелюбнее произнесла она.

Но эффект оказался противоположным тому, что она ожидала:

— Ы-ы-ы, ма-а-асквичка! — провыл в восторге один из подпевал и подался к ней всем телом. — Дай айфончик отработаю!

Второй демонстративно, с цыканьем, сплюнул вбок, сверкнув золотой фиксой, и тоже придвинулся поближе.

Настя почувствовала страх: уроки орфоэпии[1] для дикторов и корреспондентов, которые она прилежно посещала на телевидении, кажется, сыграли с ней злую шутку. Изначально целью занятий было искоренение из ее речи южнорусского фрикативного «г», из-за которого ее лишали прямых включений, но в сложившейся ситуации ее произношение оказалось слишком литературным. Слишком.

Кроме того, она поняла, что зайцы на взводе после пива и горят желанием отомстить за свое избиение кому угодно, что клыки их не проймут, а могут только раззадорить. В конце концов до них дойдет, конечно, с кем они связались, но будет поздно.

Надо выкручиваться по-другому.

— Хорош трындеть! Вотжеть собралось бакланов на одном гектаре! Нарисовались на всю путь — не сотрешь… — протараторила она с выражением, как разговаривала бы с хулиганами «на селе», отчаянно надеясь, что зайцы обратят внимание на один-единственный во всей фразе фрикативный звук.

«Что им сказать? Что им еще сказать?!» — отчаянно думала она, не замечая, что зайцы действительно застыли в недоумении.

— Не понял, дык откуда ты? — наконец отреагировал балалаечник, морща лоб и почесывая затылок.

И тут она вспомнила! Как вообще она могла забыть тот разговор с хулиганами, когда поехала к подруге в соседний район и оказалась одна на дороге?! Главное — сослаться на того, кто может быть для шпаны авторитетом!

— Откуда я — не ваш базар, не ваша тема! А вас большой хвостатый к себе ждет, царапы точит! — с внезапно появившимся достоинством ответила Настя.

— Ты чо, глючишь? — с еще большим недоумением откликнулся лидер компании, а один из подпевал поддержал:

— Какой хвостатый?..

На секунду повисла пауза…

Вдруг она в буквальном смысле услышала, как у кого-то из них пресеклось дыхание, все трое мигом переглянулись, и балалаечник крикнул:

— Шуба! Атас! Валим!

«Дошло!» — выдохнула Настя, и через считаные секунды ничто, кроме забытой на крыльце дома культуры авоськи с пивом и колышущихся кустов, не напоминало, что она только что была не одна на площади.

Еще не отойдя от напряжения, прокручивая в голове все произошедшее, она как-то неожиданно для себя оказалась перед одноэтажным кирпичным зданием с озарявшей пол-улицы неоновой вывеской «СЕЛЬПО 25/8». Против ожидания, тротуар у входа был пуст, хотя в родном селе Насти перед подобными магазинчиками всегда толпился народ — кто-то чем-то по мелочи торговал, мелкие компании распивали пиво и кое-что покрепче, кто-то просто приходил к магазину пообщаться и узнать последние новости.

«Будем надеяться, пустынно здесь не потому, что эта самая Зинка такая грозная и всех разогнала…» — подумала она и решительно толкнула тяжелую дверь.

И сразу услышала чье-то унылое безнадежное нытье:

— Зин… А Зин… Ну отпусти в долг…

Ответа не было.

— Ну Зина-а-а… Ну хочешь, я тебе… Паспорт? В залог? А? Зи-и-и-ин…

Тишина.

— Ну Зиночка! Ну лапушка моя! Хочешь, я тебе самоцветов достану? Янтаря? Со дна морского? Я место знаю, мне еще Яшка-старатель показал…

Молчание.

— Голуба моя! Зиночка… Зинулечка, я ведь всегда отдавал! Ну ты же сто лет меня знаешь! Зиночка, а помнишь, как мы…

— Пошел. Вон. — Все помещение, словно оперный зал, заполнило низкое звучное контральто.

Сказано было так весомо, что от прилавка будто сдуло маленького, едва по шею Насте, тощего мужичка с торчащей бороденкой, в куцем пиджачке и потертых джинсах с пузырями. У самой двери он обернулся и, погрозив кулачком в бессильной злобе, просипел:

— Ух, Зинка! Ух! Зар-р-раза!

Дверь бухнула, и Настя поспешила подойти к прилавку. И замерла.

Зина была величественной сама, и все в ней было величественным — только так казалось возможным описать продавщицу. Пышные золотистые волосы с начесом увенчивались белоснежной кружевной шапочкой, светло-голубой халат с белым воротничком и манжетами открывал потрясающее декольте, на котором покоилось золотое колье с бирюзой. Такой же бирюзой сияли крупные серьги, перстень и браслет. Глаза царицы поставок и продаж были опущены, веки с длинными тщательно прокрашенными ресницами полуприкрыты, но Настя не сомневалась: когда она соизволит одарить взглядом, он окажется таким же ослепительно бирюзовым. Нежно-округлые щеки, подбородок с ямочкой, ухоженные брови и темно-розовая помада, сочетавшаяся с бирюзой, довершали образ.

Полные руки царицы с модным аквариумным маникюром, тоже в голубых и розовых тонах, покойно лежали на прилавке. По правую стояла большая открытая коробка с конфетами «подушечки»[2], чье разноцветье посверкивало сквозь вощеную бумагу. По левую — несколько поставленных друг на друга небольших ящичков с пирожными разных сортов.

За спиною у Зинаиды на полках красовались другие ее сокровища: хлеба — белые, серые и черные, бублики с маком и без, калачи, рогалики и булочки, на нижней полке крупы — россыпью и в фасовке, над хлебом — расставленные пирамидками банки сгущенки и консервов самого разного рода и вида. На отдельной полке лежали карамельки и батончики, видимо, менее популярные здесь, чем «подушечки», — с ценами за сто граммов, и шоколадные конфеты — в коробках и россыпью на самом верху, рядом с ними — другие недешевые сладости, а в отдельном стеклянном шкафу — алкоголь… Эти красоты невозможно оказалось охватить взглядом за один раз — это сельпо было идеальным, в нем можно купить все, поняла Настя.

Внезапно Зина медленно вздохнула. Потрясающее зрелище — Рубенс и Кустодиев отдали бы полжизни, чтобы посмотреть на него хоть глазком, а чтобы запечатлеть — еще половину из оставшегося срока.

— Жалко, хорошим домовым был… — нежно пропела она будто самой себе.

— Много задолжал? — сообразив, что речь идет о сбежавшем маленьком мужичке, спросила Настя из вежливости.

Зинка плавно покачала головой:

— Нет. Просто Нинка просила не продавать ему по будням, — снова завораживающе вздохнула она, и вдруг, плавно подняв бирюзовый взгляд, словно включилась: — Вам чего?

Настя растерялась, потом вспомнила, зачем пришла, и снова растерялась, не зная, как сказать, что она от Кота-Ученого:

— В общем, Кот… поручил… Ну, Федя который… Нет, в общем… Это… Тьфу…

Она принялась рыться в карманах в поисках списка, но Зинка вдруг расцвела:

— Федор Богданыч приехали! И неурочно, я так рада! Сейчас, все сделаю, давайте-давайте! — пропевая своим контральто каждое слово, она плавно и в то же время стремительно протянула руку за списком, который наконец нашла Настя, и принялась проглядывать его. — Ясно-ясно. Ну, постойте, я все соберу…

Настя протянула ей пакеты, но Зинаида отмахнулась и вышла из-за прилавка, откинув створку.

Двигалась она поразительно быстро для своих форм, будто плыла, ловко лавируя среди полок, шкафов и ящиков. Длинная, в пол, плиссированная юбка под халатом очень женственно шелестела, и Настя вдруг вспомнила, что кроме перстня на руках у Зинаиды было и четыре разнокалиберных обручальных кольца — три на левой руке, одно на правой. «Однако! Интересно, сколько ей лет?» — подумала Настя, и вдруг поняла, что не может определить даже, нежить Зинаида или человек.

Ступала она очень мягко, и вдруг Настя разглядела: обувь, что скрывалась под длинной юбкой — вовсе не тапочки, как ей показалось вначале. Тут же жалость к прекрасной императрице прилавка закралась в ее сердце. Она видела в своем селе таких женщин, пытавшихся скрыть свою тайну, и всегда жалела их. У Зинки-продавщицы очень болели суставы на ногах, она круглый год ходила по своему царству в валенках… А под ними наверняка были теплые грубошерстные носки…

— А с чем связан неурочный визит? Или просто дедушку своего Филофея Домашевича проведать решили? Не задумали Федор Богданыч дела-то принять, а то ведь Филофей Домашевич старенький совсем? — вдруг разразилась Зинаида вопросами, роясь в холодильном шкафу у боковой стены. — А вы ему кем приходитесь?

«Любовницей!» — чуть не брякнула Настя, запутавшись в вопросах, но сумела сдержать себя.

— Ученицей. Ученицей я ему прихожусь — Она подумала, что лучше ответить честно, и, заметив, что Зина повернулась, вопросительно подняв брови, пояснила: — Он же политолог…

— Вот и хорошо, — кивнула Зинка и вернулась к сборам, поглядывая в список. — Выучит он тебя и примет дела у дедушки…

Судя по всему, возвращение независимого политобозревателя и эксперта в Лукоморье к своим прямым, по мнению Зинки, обязанностям, было ее розовой мечтой. Настя решила развеять ожидания.

— Да мы только начали… — вздохнула она. — Мы по другому поводу приехали. Тут вроде всякое странное происходит.

Царица немедленно выпрямилась и сощурилась:

— Ах, дошли, значит, слухи… Очень хорошо… Значит, передай Федор Богданычу, пожалуйста: завтра с утра сдам смену — и к нему. Запомнишь?

«А чего тут запоминать-то?» — хотела спросить Настя, которая только что заметила, что Зинаида перешла на «ты» с ней, и была несколько раздражена этим. Но все же решила сама спросить:

— А во сколько?

— Как — во сколько? — видимо, удивилась глупой москвичке властительница сельпо и добавила с достоинством: — Как только смену сдам! Приду надолго: мне много чего надо рассказать!

«Настя, ты в маленьком поселке! Здесь все знают, когда и на каком предприятии смена! А младшие уважают старших, тем более таких старших!» — вернула себя в реальность она.

— Запомню, скажу, — кивнула она покорно. — Меня, кстати, Настя зовут.

Последнее могло быть воспринято как шпилька — мол, уже перешла со мной на «ты», а мы даже не знакомы, — но Зинаида лишь улыбнулась, возвращаясь к прилавку с двумя новыми полными пакетами, которые она собрала:

— Ну, как меня звать, ты уж точно знаешь. Добро пожаловать в Лукоморье!

Эта фраза звучала так, словно продавщица считала себя полноправной владетельницей не только сельпо, но и всего района. Настя невольно склонила голову.

— Все я вам с Федор Богданычем по списку собрала… Так… — Она принялась нажимать кнопки на калькуляторе, временами шепча про себя какие-то цифры, потом назвала общую сумму.

Настя удивилась: похоже, Кот хорошо ориентировался в местных ценах, поскольку денег хватило почти в точности. В кармане зазвенела сданная мелочь, тяжелые пакеты мешались в руках и били по ногам. Настя плечом толкнула тяжелую дверь и шагнула на улицу.

Солнце за тучами, видимо, уже совсем закатилось, но мягкий золотой свет пронизывал воздух, и на улице по-прежнему царили сумерки, а не темнота.

Она стояла в нескольких шагах от крыльца, пытаясь сориентироваться — приключение с зайцами и разговор с Зинаидой несколько сбили ее с толку, — когда позади вдруг снова бухнула дверь сельпо.

На пороге стояла Зинаида, держа в обеих руках какие-то тарелки или миски.

— Кис-кис-кис! Где вы, мои маленькие? Малыши мои толстенькие, кис-кис-кис! — И Настя увидела, как к королеве прилавка со всех сторон сбегаются кошки, обычные дворовые кошки и коты, ничуть не ученые. — Ах вы мои сладкие, мои милые! Кушайте-кушайте, сейчас еще принесу, накормлю вас…

Она поставила миски у крыльца и стала поочередно ласкать сбежавшихся, кого-то поднимая на ручки, а кому-то просто почесывая шейку.

Надежда Зинаиды на окончательное возвращение Кота-Ученого в Лукоморье теперь стала понятна Насте: истая кошатница не могла устоять перед природным обаянием Федор Богданыча. Она тихонько рассмеялась, представив, какое усиленное питание грозит в таком случае эксперту и аналитику, и пошла домой.

Настя уже почти прошла площадь, когда вдруг заметила бредущую навстречу маленькую фигурку, опиравшуюся на клюку. Фигурка что-то бормотала, время от времени помахивая своей палочкой, и она уже было решила обойти ее по дуге — хватит с нее на сегодня приключений, — но та внезапно оказалась очень близко, и Настя увидела, что это старушка в черном, с крючковатым носом и цепким взглядом.

— А кто это у нас тут ходит? Незнакомый такой? — проскрипела старушка и заглянула ей прямо в лицо.

Настя отшатнулась.

— А-а-а-а, это хорошая девочка! Она матом не ругается, не сквернословит! Она в полдень из дома не выходит! Под солнцем не гуляет, жару не любит! Хорошая, хорошая девочка! Нá конфетку!

И Настя на несколько секунд застыла, ошеломленно глядя вслед старушке, которая в той же манере, с бормотанием, постукивая клюкой, продолжила свой путь неведомо куда. В пальцах, пережатых лямками тяжелого пакета-майки, осталась конфетка, обертку которой в сумерках она не успела разглядеть.

«Ладно… Ну ладно… — наконец решила она. — Выбрасывать не буду, покажу Коту дома, спрошу…»

Событий становилось как-то чересчур много, по ее мнению.

[1] Орфоэпия — совокупность правил произношения, правила устной речи.

[2] «Подушечки» — популярные в деревнях дешевые конфеты, карамель в форме подушечек с начинкой, без обертки, обычно местного производства. Продаются россыпью.