Вишневая

Глава 14

Алкоголь и тонкий шлейф знакомого запаха травки раскачивал человеческую биомассу под тяжелые басы. Расслабленность на грани нирваны лишала людей проблем и чувства пространства, отсекала прочь время, усыпляла внутри сознание, оставляя одни только инстинкты. Темноту рассеивала флуоресценция красок и ультрафиолетовых переносных ламп, которые как попало были устроены на всем, за что можно было зацепиться. Кто-то истерично размахивал фонариками, кто-то поджигал спички, наплевав на технику безопасности. Датчики дыма сегодня ночью безмолвствовали.

Первой в толпе Миронов отыскал Киру, во рту которой уже орудовал языком какой-то парень в рваной футболке с татуировками на бугристых руках. Сестра всегда была чрезмерно дружелюбной. Порой настолько, что некоторых ее кавалеров выпроваживать приходилось не только словами. Заведенному препирательствами с администратором Дане хватило бы самой малости, чтобы отвадить от нее непрошенную компанию. Нужен был лишь повод.

Вот только, завидев его, Кира сама без охоты оторвалась от нового друга и что-то наспех прошептала ему на ухо. Тот с пониманием кивнул в ответ и выпустил ее из объятий. В неоновом полумраке улыбка сестры казалась кокаиново-белой.

— Что за хрен? — перекрикивая громкую музыку, поинтересовался Даня.

— Не знаю, — беспечно отмахнулась Кира, — познакомились минут двадцать назад. Пойдем-ка к бару, в горле пересохло.

Не было никаких сомнений в том, что владельцы базы ни за что не упустят возможности нажиться на общей беде. Высокая цена на алкоголь, которая в любой другой день только отпугивала гостей, сегодня всеми полностью игнорировалась. Ажиотаж вокруг барной стойки не утихал ни на мгновение. Волны утомленных, взмокших от танцев и духоты людей, накатывали вновь и вновь, вымывая прочь все запасы спиртных напитков.

Едва удалось, наконец, найти свободное место у стойки и заказать Текилу-Санрайз для обезвоженной Киры, как вопросы сами посыпались с языка:

— Где Есеня?

— Кто? — осоловело переспросила она, тяжело наваливаясь на стойку.

Вены от пальцев до шеи прострелил разряд тока. Не хватало еще, чтобы Вишневецкая безвозвратно потерялась где-то среди толпы пьяных и наглухо оторванных от мира придурков по вине гулящей сестры. А влипать в неприятности на пустом месте эта малахольная всегда умела хорошо. Даня против воли скрипнул зубами и уставился на Киру с негодованием.

— Да ладно, шучу, — засмеялась она, дружески хлопая его по плечу. — Ушла переодеваться, кажется. Я ей одолжила кое-что из своего. Может уже вернулась. Не знаю, я за ней не следила. Расслабься, а то у тебя от напряжения аж венка на лбу вздулась.

По правде, от напряжения вздувалась не только венка. Все внутри до последнего сухожилия грозилось вот-вот лопнуть, если он не остановится и не выпустит пар. Чертовы обстоятельства не давали даже мига, чтобы спокойно вздохнуть. Вот тебе и взрослая жизнь с ответственностью.

— С вами расслабишься, — выдохнул Даня, — как же.

— Лучше выпей, пока еще есть из чего выбирать.

Под носом всплыли четыре стопки текилы, солонка и пиала с зелеными четвертинками лайма. Первую порцию без долгих раздумий поглотила Кира, даже не поморщившись. Из глубин зала вынырнул тот самый кавалер в рваной футболке, который представился Матвеем, и неторопливо сцедил вторую. Минуты не прошло, как его поганый язык снова оказался во рту сестры. Сладкая парочка мигом отсеялась. Даня же вдруг остался один в компании двух сиротливо устроенных стопок. Безликие потные тела вокруг то и дело неосторожно наваливались на него в попытках пробиться к бару. И это до пульсирующей боли в висках бесило.

В кармане заметно потяжелел телефон, настойчиво требуя обратить на него внимание. Короткая передышка мигом сместила приоритеты на ворох непрочитанных сообщений. И лучше бы Миронов их вообще не открывал. Лучше бы удалил, не глядя и не сомневаясь.

От «Наташа»:

«Поговорим?»

«Можно я позвоню?»

«??»

«Возьми трубку, пожалуйста»

«Давай я приеду и все обсудим?»

«Это несерьезно, Даня»

«А шла бы ты в жопу, Наташа», с досадой пронеслось в голове. Палец быстро смахнул все оповещения: 8 новых сообщений и 4 пропущенных вызова. Горло обожгло текилой, на языке закислил лайм. Разбираться со всем этим дерьмом ему не хотелось, и связи здесь не было. Да и задолбался он, если честно, снова и снова опрометью бросаться в попытки наладить то, что восстановлению давно не подлежало. Она свой выбор сделала еще в августе, когда молча собрала вещи и ушла. А он? А он просто отпустил.

— Эй, Дэн, — громко позвала вернувшаяся Кира, кивая куда-то вглубь толпы, — нашлась твоя подружка.

Взгляд цепким хватом перескакивал с лица на лицо, пока не выловил среди плотной массы одно единственное, хорошо ему знакомое. Едва заметив ее, Миронов ощутил, как под кожей зазудело желание залпом осушить еще одну стопку. Кажется, он впервые видел на ней макияж и настолько плотно облегающую одежду. Эта Есеня была ему совсем не знакома, но оттого оторвать взгляд было еще труднее.

С каких пор она позволяла себе развлекаться таким образом? С каких пор одевалась так, будто бы совсем не боялась перспективы быть облапаной? И с каких пор реально позволяла некоторым сомнительным персонажам это делать?

Позади Вишневецкой пристроился непонятный примат в плотной толстовке до колен. И он не отказывал себе в удовольствии то и дело притираться к девчонке как бы невзначай, касаясь руками бедер и талии. Короткая кожаная юбка, одолженная у Киры, так и намеревалась задраться чуть выше приличного. Между подолом и краем вязанных, черных чулок обнажалась по миллиметру полоска бледной кожи. О какой ответственности за нее шла речь, если ситуация прямо на глазах стремительно выходила из-под контроля.

— Вы и ее споить успели?

— Миронов, угомонись, — твердо заявила Кира, — она попросила и ей налили. Чего пристал? По ней было видно, что ей это надо. По тебе, кстати, тоже.

Духота в помещении, которое попросту не приспособлено под ночной клуб, стояла такая, что из футболки хоть выжимай. Миронов поморщился от ощущения прилипающей к взмокшей спине ткани.

Один взгляд на то, как похабно и мерзко ничтожество в толстовке накладывало свои потные руки на тело Вишневецкой, поднимал из глубин прожигающую внутренности злость. На кого он злился больше — на озабоченного пацана, Есеню или на самого себя — понять не удавалось. На всех сразу, кажется.

Последняя стопка оказалась опустошена. Закусив зубами мякоть лайма и со злостью швырнув корочку на барную стойку, Даня ледоколом принялся прорубаться сквозь толпу.

В какой момент он перестал видеть в ней нелепого почти-подростка и осознал вдруг, что Вишневецкая давно уже не та забитая и угловатая девчонка из спортивной школы? Когда понял, что она способна вызывать интерес у особей мужского пола? Сейчас это казалось неважным. В приоритете стояло спасение ее бедовой задницы от домогательств. Даже если она его об этом не просила. Опять.

— Пошел вон.

Взвинченность и враждебный настрой не предполагали отказа. Какая-то часть сознания даже хотела, чтобы тело напротив начало сопротивляться. Но, как и с ухажером Киры, одной фразы оказалось достаточно, чтобы парень оценил свои шансы против Миронова, который был на голову выше и на пару сантиметров шире в плечах, и покорно отвалился, растворившись в густой толще толпы. Зуд в сжатых кулаках утих.

— Пришел убийца вечеринки, — обреченно бросила Есеня.

— Тебе не кажется, что пора баиньки?

— А тебе не кажется, что мне не восемь лет и опекать меня не надо?

Как, однако, забавно изворачивается жизнь, переставляя фигурки на поле местами. Месяца три назад Миронов беспечно топил печали в алкоголе и мало задумывался о последствиях, в то время как Вишневецкая с укором отчитывала его за разгильдяйство. Теперь вот он бухтит, как нафталиновый валенок, о сознательности и порядочности. Самому от себя тошно, но ведь кто-то должен сегодня принять на себя роль старшего.

— Как не надо? — с усмешкой бросил Даня, — ведь я же твой…

— Да-да, тренер, — с раздражением перебила она, — вот только он из тебя крайне хреновый, знаешь ли.

— Это почему же?

— Хороший тренер не сосется с подопечными в подсобках перед стартами, не заваливается пьяным к ним в номера посреди ночи, не приходит домой без приглашения и не отваживает кавалеров будто…

Она споткнулась и остаток фразы смяла между губ. Ну же, Вишневецкая, просто скажи это вслух.

— Будто что?

— Будто сам претендует, — выпалила она.

Подведенные блеском губы снова сжались в тонкую нить, взгляд рухнул под ноги. Гнев, стыд, смятение — что бы она ни испытывала в эту самую минуту, виновником был он. В той злополучной подсобке им руководило что угодно, кроме желания на полном серьезе ее поцеловать. Тогда он посчитал это лучшей альтернативой какой-нибудь пощечине, чтобы отвлечь ее от волнения перед стартами. Кто бы знал, что все его беспечные выходки сумеют навести такой бардак в ее голове. Да и в голове самого Дани тоже.

Стоило бы объясниться перед ней, сказать хоть что-то вразумительное, но язык, как назло, присох к небу. По глупой привычке получилось только выдавить в шутку:

— По-твоему, у меня есть шанс?

— Не знаю, — пожала она плечами, — а сам как думаешь?

И все же что-то с тех пор изменилось. Словно, переступив запретную черту, до сознания, наконец, лениво добралась мысль, что Вишневецкая больше не ребенок. Такая же острая на язык, нелюдимая, не терпящая, как и он, неудач, но совершенно взрослая, почти незнакомая ему. И как бы отчаянно Даня ни душил в себе эту мысль, удерживая Есеню на целомудренном расстоянии, она снова и снова возвращалась и крепко обвивала мозг.

Они бы, наверное, так и стояли в неловком молчании, уставившись друг на друга с неопределенностью во взгляде, но тут диджей решил сменить композицию. Сквозь громкую музыку до ушей донеслось внезапное:

— Потанцуй со мной, Миронов.

Даня в ответ нервно усмехнулся:

— Я не танцую.

Есеня, однако, напора сдавать не собиралась:

— Всего один танец, и я послушно отправлюсь домой.

Ни дать ни взять, обставила все так, что шанса на отказ не оставалось. Ничего не мешало просто закинуть ее тело на плечо и вынести из душного зала, выслушать оскорбления, адресованные спине, твердо настоять на том, чтобы закончить этот вечер. Так было бы правильнее, так бы, наверное, поступил ответственный человек.

Но Даня это слово до сих пор ненавидел. И сил на то, чтобы поступать по-взрослому у него не осталось.

Он в пригласительном жесте протянул ей руку. Будто бы нехотя. Хоть в этом он и не был до конца уверен. На лице Вишневой расцвела улыбка. Волны накатывающих басов подхватили их тела, увлекая в гущу толпы: туда, куда не долетал свет и свежий воздух, где не было видно лиц, не было слышно голосов и все вокруг воспринималось исключительно прикосновениями.

Он безбожно упустил момент, когда музыка увлекла их настолько, что между разгоряченными телами начала стремительно сокращаться дистанция. Вот она на расстоянии вытянутой руки, и вот уже плотно вжимается в его пах ягодицами. А он, будто бы и не против, обвивает ее талию рукой.

Она казалась до безумия податливой, мягкой, как тогда в лесу, когда прижималась к нему, стараясь не растеряться от нахлынувших чувств. И хоть он толком не различал ее лица в темноте, но отчетливо чувствовал запах ее духов, легким флером парящих над тонкой кожей шеи. Запах вишни. Наверняка, в Дане было слишком много алкоголя. Вот он и сглаживал ее черты.

По венам приятным теплом растекалась расслабленность и безмятежность на грани эйфории. Но стоило лишь телу рядом прижаться еще чуть ближе, как в область пресса стрельнул разряд в несколько сотен вольт, а безобидное тепло как-то слишком поспешно сменилось горячей экзальтацией, на смену которой вскоре пришло настоящее возбуждение.

И с этим срочно стоило что-то делать.

— Мне нужно на воздух, — резко выпалил Даня, и широкими шагами рванул к выходу на террасу.

Одна лишь идея рассмотреть Вишневецкую — ту самую Вишневецкую — как неплохой вариант для отношений, инстинктивно вызывала внутри нервный смех и смятение. Какая из них пара? Это же он, а это она. Ни в одной вообразимой вселенной существование подобного союза предусмотрено не было. Они как ворон и письменный стол — логически несовместимы и не имеют ничего общего.

И все же он здесь — на широкой площадке крытой террасы отчаянно тянет ртом воздух, чтобы сбить наваждение и прийти в чувства. Воистину идиотский выдался денек. Да и сам Миронов ощущал себя не меньшим придурком.

Кожу сквозь взмокшую футболку холодил кусачий мороз.

— Правильно, нужно повышать шансы на развитие пневмонии, — послышалось за спиной, — чтобы опыт пребывания на базе уж точно запомнился.

Припорошенные снегом доски заскрипели в ответ на неторопливые шаги. Даня обернулся. В руках Вишневецкой он заметил небольшой термос, из которого та неумело сцеживала что-то крохотными глотками.

— В термосе не чай, верно? — выбросил он в холодный воздух догадку.

— Нет, — расплылась в улыбке Есеня.

— Дай сюда.

Содержимое обожгло глотку. От неожиданности он едва на сплюнул его назад.

— Это виски?

— Он самый.

Задаваться вопросом, где она успела его раздобыть, не было ни сил, ни желания. Да и в голове на подобные мысли не оставалось места — все заполонил непроницаемый, серый туман.

На свежем воздухе они были не одни. Компанию составляли такие же запыхавшиеся, непутевые танцоры и просто любители занять рот сигаретой. По воздуху сквозь редкие порывы ветра летали неторопливые разговоры, распашные двери зала дребезжали под гулкими басами. А с неба редкой крошкой сыпался снег. Почти насытившись, погода приходила в норму.

— Здесь хорошо, — протянула Есеня, опираясь на деревянную балку.

Сквозь тонкую черную майку стали проглядывать аккуратные очертания сосков. Даня тяжело втянул в легкие новую порцию мороза, отворачиваясь. В штанах снова предательски становилось тесно.

Чтоб тебя!

— Ты в порядке?

Еще ее эта проклятая участливость. Миронов что есть силы потер воспаленные глаза. Хотелось осадить самого себя парой крепких пощечин.

— Да, просто перебрал.

— Так может пора баиньки? — как бы невзначай Вишневецкая ловко перевела стрелки, — могу подсобить. Мне, знаешь, не впервой тебя пьяным укладывать.

— Смешно, — беззлобно хмыкнул Даня.

Выпил он не так уж и много, чтобы не отдавать себе отчет в действиях. Но даже пары стопок, как оказалось, вполне достаточно, чтобы едва не потерять контроль. А ведь он и правда хотел ее. По-настоящему. Хотел так, что перед глазами темнело. Едва осознав это, тело до краев наполнило смятение.

— Идем, — протянула она руку, — нужно возвращаться. Здесь холодно.

Что думала сама Есеня, оставалась загадкой. Хотелось бы влезть к ней в голову и разобраться, потому как ее поведение напрочь сбивало приборы внутри самого Дани: то она с готовностью прижималась к нему в попытках утешить, то придерживалась тактики избегания и тотального игнорирования. Пойди разбери, что происходило в ее загадочном мозгу и какие шестерёнки там вращались.

Неведение раздражало. Быть может, он просто себя накручивал, когда как сама Вишневецкая могла вообще не задумываться о подобном. Но дальше так продолжаться определенно не могло.

Завтра наверняка он будет себя за это ненавидеть, но куда больше он будет корить себя, если не попробует.

Обхватив холодное лицо теплыми ладонями, Даня притянул ее к себе. Все произошло как-то смято, спонтанно, неожиданно. Она едва успела запрокинуть голову, как он накрыл ее сухие, чуть обветренные губы своими.

Вышло слишком сумбурно. И тихо. Пугающе тихо.

Наверное, оно должно было быть иначе — оглушающе громко, неловко, стыдно. А оно спокойно как-то, будто так и положено. Все получилось с пугающей легкостью, по наитию. Казалось бы, за такое нахальство Есеня должна была просто оттолкнуть его, влепить пощечину может, или просто сбежать, но она только прижалась еще ближе, приоткрываясь со смущением навстречу. И от этого внутри все вдруг охватило огнем.

И враз стало как-то плевать на окружающих, с любопытством озирающихся на них в темноте. Стало плевать на холод, на последствия. От тихих, едва различимых стонов Вишневой в его губы срывало последние тормоза. В кулаке смялся подол короткой юбки. Хотелось задрать его повыше, прикоснуться к ней там, почувствовать сквозь тонкую ткань белья, насколько сильно она возбуждена.

Кто бы сказал ему раньше, что на вкус она будет настолько великолепна. Возможно, не ходил бы так долго вокруг да около как последний баран.

Если бы не люди вокруг, он бы точно не сдержался, просто не смог бы. Но оторваться пришлось: силой разорвать контакт, заглядывая в эти невозможные, поддернутые опьяняющим возбуждением глаза.

— Наш домик рядом со склоном, — запыхавшись, пролепетала она в его губы.

— Мой номер ближе.

Добраться до номера, как выяснилось, не такая уж и легкая задача. В отсутствие света продираться сквозь коридоры и лестницы приходилось вслепую, то и дело спотыкаясь о пороги и ступеньки. И хоть отчасти это было даже забавно, сердце в грудной клетке с каждым новым шагом разгоняло по кровеносным сосудам тревогу. Чем ближе был заветный номер, тем сильнее в кости начинали вгрызаться сомнения. Что они оба творят? И как это вообще вышло?

В голове разноцветными мотыльками мельтешили самые разные мысли, перебивая и отталкивая друг друга. Густые пары алкоголя закладывали уши. Идеальный вакуум в черепной коробке вызывал назойливую боль где-то в висках и затылке.

Они могли пожалеть об этом. Они обязательно об этом пожалеют. С приходом рассвета пелена обязательно спадет с глаз и на плечи тяжелым покрывалом навалится осознание. Но разбираться с этим предстоит другому Дане — трезвому, обстоятельному и ответственному и другой Есене — собранной, закрытой и вечно задумчивой. Сегодня они друг для друга — идеальные незнакомцы, которым легче притворяться, что все это ничего не значит и не имеет никаких последствий для будущего.

Ключ не с первой попытки влез в замочную скважину, упрятанную под датчиком для карты. В двухчасовой напряженной беседе с администратором Миронов к своей же удаче успел позаботиться о том, чтобы позже без проблем попасть в номер.

Едва с порога обдало искусственным запахом еловых веток, древесины и свежего постельного белья, как решительность, ярко вспыхнув, начала вдруг спешно гаснуть и растворяться в воздухе. Наваждение известковым осадком осыпалось на холодный пол.

Даня сглотнул. С чего бы ему сейчас нервничать? Текилы в крови было достаточно, чтобы послать к черту сомнения. И все же он медлил.

— Ух ты, надо же. Из твоего окна вид получше, чем из наших.

Есеня полупрозрачной тенью проплыла вглубь комнаты, небрежно сбросив по привычке обувь у порога. Она вот не в пример Миронову казалась совсем не встревоженной, напротив, от нее длинным шлейфом тянулось совсем непривычное спокойствие.

— У тебя это впервые?

Из-за сухости в горле голос отдавал хрипотцой. Пожалуй, о таких вещах стоило бы уточнять заранее.

— Нет.

Ответ она швырнула с потрясающим безразличием, будто это какой-то малозначительный пустяк. То есть как это «нет»? Образ прилежной Вишневецкой, любую свободную минуту проводящей сидя дома за учебниками, укладывался в голове куда охотнее, чем мысли о том, что она вообще когда-то решилась допустить к себе постороннего. Да еще и настолько близко. Миронов не в счет, разумеется.

Едва ли то, что он ощутил было ревностью, скорее удивлением: Вишневецкая и не девственница? Воистину вечер удивительных открытий.

— И кто был первым?

— Поперечный шпагат, — с усмешкой отозвалась Есеня.

Даня хмыкнул. Разумеется. Расхожая в узких кругах шутка, что все гимнастки поголовно дарили невинность спортзалу. Отчасти, так и было, вот только едва ли причиной тому были напряженные тренировки. Узкое пространство и бесконтрольное буйство гормонов создавало идеальную среду для развития случайных половых связей, как бы старательно ни пытались скрыть этот неудобный факт все причастные. Может и сама Есеня успела когда-то столкнуться в случайном контакте с кем-то таким же зеленым и безбашенным, как до нее сталкивался Миронов и целая вереницы спортсменов до этого. Жизнь между спортзалом и домом иного выбора будто бы и не предполагала.

Она наверняка успела разглядеть что-то в его лице, понять превратно и, возможно, одуматься. Но Вишневецкая только сократила между ними расстояние и с едва заметной улыбкой неловко проронила:

— Это был парень с потока. На первом курсе. Но не переживай, чтобы его переплюнуть, много стараться не придется.

Ладонь легла на ее шею. Под пальцами чувствовались выпирающие из-под кожи позвонки. Миронов медлил. Оставлял ей шанс все хорошенько обдумать. Если прямо сейчас она сбежит, он поймет. Осуждать ее за такой поступок не станет, ведь так было бы правильнее.

В холодном северном-ледовитом океане его глаз плескался невысказанный вопрос: «ты действительно хочешь этого?». Ответом послужили робкие пальцы, закрадывающиеся под футболку, и теплые губы на его губах, замыкающие контакт.

До кровати они добрались в два широких шага. Футболка смятым комом отлетела в угол комнаты. Послышались неловкие попытки Есени стянуть с себя узкий топ, который, как назло, упрямо отказывался слезать с плеч. В ее дерганных движениях читалась нервозность, но отчего-то это даже больше заводило. Растрепанной, чуть запыхавшейся и раздраженной она казалась ему в эту самую минуту особенно желанной.

Едва ли он когда-то позволял себе задумываться о том, что скрывала под одеждой Вишневецкая. Абсолютно точно не парк аттракционов или третью руку. Ведь смысл все же был не в содержании, а в том, что без одежды она была словно без брони. И такой уязвимой он видел ее, кажется, впервые. Молочно-белый атлас кожи в полутьме словно светился изнутри. Аккуратные окружности груди и нежные розовые соски, заострившиеся под прохладным касанием сквозняка, заставили сердце забиться где-то на уровне подвздошной кости.

Под его изучающим взглядом она на миг замешкалась, подтянула руки к плечам, чуть ежась. А он в ответ осторожными, едва ощутимыми касаниями губ к коже начал методично разбивать ее сомнения на куски. Руки прочертили две прямые от острых лопаток вниз, к ягодицам, сжали их крепко и заставили ее прижаться ближе. Настолько, что бедром она могла ощутить его напряжение.

С ее губ сорвался смущенный вздох.

Короткий миг и вот она на кровати — робкая и такая непривычно ранимая. Эта короткая юбка, задравшаяся к талии. Эти чертовы черные чулки. Снимать их не хотелось, слишком возбуждающе они смотрелись на ее худых ногах.

Прикоснувшись к ней, он ощутил дрожь. Вся эта бравада, спрятанная в широкой улыбке, была лишь имитацией, умелым обманом. И он почти поверил.

Даня медленно опустился на колени у ее разведенных ног. Губы коснулись кожи в том месте, где начинался чулок. Осторожные, влажные поцелуи медленно прочертили дорожку вверх, закрадываясь под подол. Тонкое кружево белья отправилось вслед за футболкой.

Есеня закислила на языке, словно литиевая батарейка. Тело под его губами отозвалось взволнованной дрожью, инстинктивно приоткрываясь навстречу. В прохладный воздух взлетел задушенный стон. Внутри от него все с грохотом перевернулось, сквозь мышцы и сухожилия прокалывая разрядами тока. Палец толкнулся во влажную плоть, воруя еще один стон, куда более громкий и несдержанный. Стоило только добавить второй, как она послушно развела ноги шире, прося и умоляя, чтобы он не останавливался.

Она искрила и подрагивала, словно оголенный провод и, казалось, вот-вот достигнет разрядки. Тонкие пальцы зарылись в его волосы, сжали их с настойчивостью и требовательно потянули.

— Иди ко мне, — сорвавшимся голосом прошептала Есеня.

— Мне нужно… — Даня замешкался, озираясь по сторонам, — погоди немного.

Где чертова сумка? Как в этой проклятой темноте вообще можно хоть что-то найти?

Сдавать назад было уж точно поздно, да и кровь, схлынувшая от головы к паху, наглухо обесточила мозг. И все же, оно должно было быть иначе — не в страшной спешке, не наобум, не в силу сложившихся обстоятельств. Да и не будь база лишена света и доступа к внешнему миру, случилось бы это вообще?

Пока он бестолково шарил в дорожной сумке, вытряхивая все на пол в поисках заветной упаковки с презервативами, Есеня успела избавиться от остатков одежды. Возбуждение, подгоняемое волнением, скоро сменилось на раздражение. Казалось, сама судьба истерично вопила, призывая одуматься. В довесок к этому между лопатками вклинилось обеспокоенное:

— Нужна помощь?

Бинго! Пальцы нащупали пачку во внутреннем кармане.

— Ну почему с тобой всегда все идет не по плану, Вишневая? — процедил Миронов, срывая зубами фольгу.

— Не знаю, — смеясь, ответила она, — наверное, карма у меня такая.

Он смял легкое, податливое тело со злостью и нетерпением, тяжело нависнув над ней. Больше она не дрожала от страха и нервозности, только смотрела на него с тем же нетерпением и крепко впивалась пальцами в предплечья. Осторожный толчок навстречу оборвал ее дыхание. Затем еще один, чуть глубже, чуть смелее. И еще, пока не вошел до основания. Перед глазами предательски поплыло. Весь мир вдруг сузился до крохотной точки, а под кожей забурлила жгучая лава.

А может все так, как и должно быть? Ненормально, глупо, неловко. Во всем этом, в глубоких слоях, таилась какая-то особая гармония. Будто иначе просто невозможно. Между ними с самого начала было так, просто они не замечали закономерности.

Есеня с отчаянием впивалась в его губы поцелуями, стонала в них, прикусывала и, будто извиняясь за грубость, следом проходилась по ним горячим языком. А он воровал ее воздух, впитывал каждый вздох, отвечал с не меньшим напором. Кислорода упрямо не хватало. Прохлада в комнате сменилась липкой духотой, покрывающей кожу испариной. Хотелось быстрее, глубже, больше.

Внутри нее было так тесно, влажно и до одурения приятно, что башка шла кругом. Вот так близко, кожа к коже они никогда…

Ее тело — невыносимо великолепное, гибкое и мокрое от пота тело — напряглось в подступающей волне оргазма. Мышцы внутри нее сжались так крепко, что ему хватило и пары толчков, чтобы ощутить, как сознание накрывает темнота и мир на мгновение лишается звуков.

Он обессиленно рухнул рядом с ней, уставившись в потолок. Иссушающая истома плавила конечности, заставляя те натружено гудеть, но в голове появилась внезапная ясность.

— Ну, и что мы наделали? — с улыбкой прошептала Есеня.

— Я не знаю, — приводя дыхание в норму, отозвался Даня, — но мне понравилось.