Вишневая

Глава 6

В легких стремительно сгорал кислород. Языки пламени поедали гладкие ткани органов, вылизывая изнутри всю оболочку. Есене казалось, еще немного и сердце заклокочет где-то в глотке, а может и вовсе вывалится на язык. Мышцы были напряжены до спазматического тремора, так что даже боль почти не ощущалось, только полное истощение.

Голосов она не слышала, не видела вокруг себя ничего кроме размытых расфокусированных очертаний собственных кроссовок. Земля перед глазами растекалась зеленой массой и плыла куда-то в небытие вместе с мыслями и ощущениями.

— Подойдите к судье за результатами, назовите свой номер.

Голоса утонули в громком звоне, который на уши давил с особым садизмом. Есеня и тела-то своего почти не ощущала, двигаясь больше по инерции на негнущихся, одеревеневших ногах.

— Молодец! Так держать! Нормально пробежала, умница! — посыпалось со всех сторон, а Есеня и не понимала толком, кому эти слова адресованы.

Важный дядька с секундомером, чьими лоснящимися черными усами можно было подмести пол, с каким-то скупым безразличием переспросил ее номер, хоть тот и был написан на майке. Сверив данные по списку, он огласил итог: результат Вишневецкой был далек от идеального.

Есеня впала в некое безвременье, где не было ни звуков, ни четкой картинки. Ее словно заткнуло со всех сторон мягкой ватой, перекрывая и свет, и кислород. Где-то в толпе от радости бесновались другие участники, хлопал друг друга дружески по плечу и поздравляли непонятно с чем, пока глаза Есени лихорадочно сканировали лица рядом с собой, тщетно пытаясь отыскать одно единственное ей остро необходимое.

Даня держался в стороне ото всех, прохаживаясь взад-вперед где-то на верхних трибунах. Ее он не видел, всецело посвящая себя телефону и незримому собеседнику на другом конце. Есене лишних слов не требовалось, чтобы ясно понять, что сейчас говорить им не о чем, а о произошедшем в кладовке лучше вовсе забыть. Для него, быть может, поцелуй значил не больше, чем простой диалог между двумя людьми. Вот только для самой Вишневецкой отчего-то непосильно трудно было не зацикливаться на этом досадливом инциденте.

Благо кругом было достаточно событий и лиц, на которые можно было отвлечься, запирая кусачие мысли на замок.

— А мы с тобой на одном потоке учимся оказывается. Ну надо же. А то думаю, почему лицо знакомое.

Ее из глубокой задумчивости вывела чья-то переливчатая трель высокого сопрано. Напротив Есени замерла та самая девчонка с длинной русой косой, которая взирала на нее снизу вверх с высоты своих незавидных полутора метров роста.

— Да, ты, кажется, хотела перевестись к Миронову на занятия.

Девчонка смутилась, словно ее поймали с поличным. Ничего позорного в желании уйти от надоевшего преподавателя не было, да и Есеня по большому счету не испытывала к этому поступку ничего, кроме равнодушия. Она уже, кажется, переболела. А та будто пятикилограммовую гирю проглотила и тщетно пыталась сохранять самообладание.

— Было дело, — покраснев, созналась она, — я Настя.

Есеня представилась в ответ.

— Даниил Александрович пообещал, что даст перевестись к нему, осталось только рассказать Владимиру Семеновичу.

«Он обещал подумать», едва не выпалила Есеня, но вовремя сдержалась. В конце концов, ее это не касалось. Сделка будет закрыта едва закончатся соревнования, и над кем Миронов продолжит издеваться на своих тренировках дальше ее мало волновало. Определенно точно не над ней.

— Я, собственно, поэтому и решила познакомиться. Видела, как ты тренируешься. Все время одна.

По мере того, как изо рта ее вырывались звуки, говорить с ней хотелось все меньше и меньше. Не хватало еще, чтобы с ней знакомились из жалости. Есеня слишком ценила свое одиночество и путь этот был выбран совершенно добровольно.

— Я тоже одна, — внезапно заявила Настасья, вздергивая аккуратный носик.

— А что так? — больше из необходимости продолжить диалог, чем из искреннего интереса спросила Есеня.

— Да потому что с остальными говорить не о чем. Там только амбиции и загоны. Зачем только в институт поперлись, если так хотели спортивную карьеру. Хотя, без «вышки» не попасть на универсиаду…

Слова так и били из Насти бурным потоком, лишь разогреваемые молчаливостью Есени. Той же пустая болтовня о незнакомцах казалась вполне себе неплохим способом избавиться от навязчивых мыслей и забыться хоть на мгновение.

— …А вообще везет тебе, знаешь ли, тебя вон Миронов тренирует.

И вот так незатейливо Настя вновь бросила ее в этот омут, заставляя захлебываться и невнятно мямлить, что хорошего в этом на самом деле до абсурдного мало.

— Это ты так говоришь.

Где-то глубоко внутри Есеню начало распирать от паскудного, но такого приятного чувства превосходства. Тренировки с Мироновым были, как ни крути, эксклюзивом. По лицу едва на расползлась предательская гадкая улыбка, едва сознание тронула мысль, что Даня ни за какие шиши не возьмет на себя обязательства по натаскиванию университетской сборной. У него и с ней проблем хватало, на большее он вряд ли бы согласился.

— Да тут все лучше, чем Зубков. — заправляя за ухо прядь вьющихся волос, оправдывалась Настя. — Ярых почитателей твоего препода достаточно, чтобы бесить нашего на каждой тренировке.

Распирать изнутри начало с удвоенной силой. Ну хоть где-то Есеня преуспела, не прилагая к этому особых усилий.

— Ты, кстати, молодец, хорошо пробежала, — резко перевела тему разговора Настя, — может даже медаль возьмешь.

— Буду надеяться, — сухо отозвалась Вишневецкая, неловко переминаясь с ноги на ногу.

Будь ее воля, бежала бы она не спринт, а марафон навстречу к дому и подальше от этого сборища на голову здоровых людей. Такое количество ЗОЖ-ников ее шаткая психика выдерживала с большим трудом.

Над головой повисла тяжелая, свинцовая туча, грозясь обернуться проливным дождем. Ей же лучше, если сегодня осень решит взять свое и полноценно отыграться за две прошедшие недели удушающей засухи и тепла. Слабый шанс на отмену второго этапа грел душу Есени не хуже теплой толстовки.

Настасья же напротив подобному исходу событий отнюдь не обрадовалась: она крепче обхватила тонкими веточками рук дрожащие плечи и старательнее закутала себя в толстовку. Крупная шерстяная вязь грозового облака угрожающе зависла где-то над макушкой.

— Вот блин, призвала этих дурней своей болтовней.

Из сладких грез о срыве соревнований вывел голос Насти, заставляя невольно оборачиваться на источник ее недовольства. По жухлому газону к ним неслась пара Зубковских выходцев, отмеряя каждый широкий шаг за три человеческих. Одну из них Есеня даже признала по ярко-рыжей голове. Она плохо помнила имя той красавицы, что любила активно закрашивать природный блонд оранжевым, но где-то на уровне инстинктов ощущала поднимающуюся внутри бурю. Весь организм отчаянно протестовал против новой компании.

— Тебя Владимир Семенович искал, — минуя Вишневецкую, обратилась она напрямик к нахохленной Насте.

В серпентарии группы по легкой атлетике выживать, наверняка, было сложно. Среди клубка шипящих пресмыкающихся, которые были готовы сожрать тебя лишь за то, что ты от них отличаешься, были по старой традиции и свои королевские кобры. Эта, например, умела неплохо подавлять чужую волю авторитетом. Есеня ее еще с начала сентября заприметила как тварь особо гадливую и ядовитую.

— Ты, типа, с нами бегаешь, да? — когда Вишневецкой внезапно польстили вниманием, захотелось, чтобы облако над головой разверзлось разрядом в пару тысяч вольт прямо в то место, где она сейчас стояла.

— Типа, — отозвалась Есеня, в защитном жесте складывая руки на груди.

Хоть имени оппонентки она и не помнила, зато в сознании отложился куда более интересный факт: поступлению в университет рыжей обеспечило ее спортивное прошлое и целая батарея медалей по легкой атлетике. Академические успехи в ее личном списке достижений не занимали даже призовых мест, так, максимум участвовали в цветочной церемонии. Небогатый словарный запас только подтверждал эту теорию.

— Тогда почему не занимаешься со всеми на общих основаниях?

Укус. Под кожей химической реакцией начала пениться злость.

— Так вышло, — в непонятном оправдании выдала Сеня.

— Знаешь, мы как бы и сами не в восторге от тренера, но хотя бы группой держимся, а ты как-то от коллектива отбиваешься, — беззаботно пожала она плечами, не желая сдавать позиций. Так обычно чешуйчатые загоняют добычу в угол.

Скорее от стада, поправила про себя Есеня. Был бы яд внутри, без раздумий цапнула бы в ответ.

— Выбор твой, конечно, но так не делается. Не надо себя выше других ставить. И да, у нас тут и командный зачет тоже, так что ты постарайся уж пробежать нормально, чтобы не подводить всех. Мы вообще-то тренировались ради медалей.

Последние слова ей словно бы выплюнули под ноги, прежде чем удалиться и оставить побежденную в непрошенной баталии Есеню беспомощно замирать на месте.

— Вот же мразь! — раздосадовано прорычала Есеня.

— Теперь понимаешь, почему я хочу перевестись, — виновато отозвалась Настя. Она бросила на прощание что-то похожее на извинения и нехотя побрела следом, побаиваясь отчасти отбиваться от сородичей.

— В чем дело?

Даня за спиной сформировался из накрапывающей мороси, словно призрак. Ее бы это, возможно, и привело в замешательство, если бы все прочие эмоции не перекрывал закипающий на медленном огне гнев.

— У них там весь выводок Зубкова поголовно из блядей состоит? Пусть себя для начала выше остальных не ставит. Пробежать нормально? В каком смысле нормально? У меня счет лучше, чем у половины их чертовой сборной.

— Может успокоишься? — миролюбиво пожал плечами Даня, заслоняя широким корпусом обидчицу Вишневецкой.

Но ту было уже не остановить:

— Вот же дрянь, — во весь голос возмущалась Есеня, прорываясь буром к рыжему недоразумению в пятидесяти метрах от себя.

Она почувствовала, как крепкая рука Дани обвивает талию и тащит в противоположную от обидчицы сторону, заставляя буквально висеть на его запястье. Отдавая должное его физической форме, затруднений по поводу того, чтобы тащить ее подмышкой, словно нашкодившего щенка, у него не возникло.

Миронов словно бы намеренно встряхнул податливое тело, тщетно пытаясь привести в себя. Пока Вишневецкая еще делала слабые попытки разбрызгать яд и вывернуться из его крепкого захвата, Даня вынужден был тяжело вздыхать и тащить извивающуюся Есеню прочь со стадиона. Когда кругом обступил дорогой малахит леса, сквозь который тянулась извилистая полоса беговой дорожки, он позволил ей тяжело выдохнуть и встать на землю двумя ногами.

— На каждого теперь будешь бросаться, кто тебе комплименты не шлет? — тон у Дани хоть и был миролюбивым, но сталь где-то внутри все равно звенела.

Это лихо не стоило будить, Есеня это на подсознательном ощутила, но остановиться все равно была не в силах.

— Да при чем тут? — захлебываясь словами, выпалила она, — просто думает о себе много!

— Тебе с ней не жить.

— Просто дай мне выговориться, — воздевая руки к небу, устало прорычала она, — иначе я сорвусь.

Все, что копилось долгий месяц внутри Есени прорвалось наружу. Упреки матери и ее вечное «недостаточно» на все ее отчаянные попытки угодить, пары, выматывающие до последнего нерва, тренировки, которые лишали последних сил. Рыжая с ее придирками была не причиной и даже не следствием, всего лишь бездушным пунктом в длинном списке вещей, от которых Есеня рисковала в любой день просто лопнуть. Диалог на стадионе едва не сыграл роль детонатора.

Горло сдавило спазмом. Хотелось то ли плакать, то ли орать.

— Я заколебалась, — тихо выдавила Есеня, прикрывая покрасневшие от бессонной ночи и подкатывающих слез глаза. — Мать, не переставая, любит мне мозг с этими долгами по физре, с учебой, с курсовой. Я дышать без подкатывающей паники разучилась. А тут еще это недоразумение указывает мне, как бегать, чтобы никого не разочаровать.

Наверное, когда-то это и имело для нее какой-то смысл. Когда-то давно, когда амбиции матери замещали в Есене собственные. Но, кажется, лишь сейчас пришло осознание, что это не так уж и важно. Нервы, эмоции и время, потраченные на то, чтобы попасть сюда, не стоили и ломанного гроша.

— Тебе просто нужно отдохнуть.

Даня будто бы силился сделать шаг вперед, обнять ее, приободрить, но отчего-то так и не решился. Оно и к лучшему. Оказавшись в объятиях Миронова, Есеня грозилась окончательно расклеиться и дать волю слезам, а этого ей хотелось в последнюю очередь.

Короткий миг тишины разрезала вибрация входящего звонка. Кажется, лучше момента, чтобы свернуть разговор и свести его на нет, придумать было нельзя. Даня, то ли извиняясь, то ли поддерживая, сжал ее плечо, второй рукой выудив из кармана смартфон. На этом он и ушел с попутным ветром, оставляя замирать оцепенело посреди богатой зелени осеннего леса. У него не осталось времени даже на то, чтобы убедиться в наступившем штиле в настроении Вишневецкой. Его вынесло штормовой волной в открытый океан спортбазы, а Есеня так и продолжила стоять в покорном ожидании смены погоды.

С неба западали тяжелые капли дождя.

Отчего-то начало казаться, что, если бы Миронов был тут, чеку сорвало бы уже у него. Он не любил скандалы, а еще меньше любил тех, кто лезет на рожон, но поступить иначе Вишневецкая просто не могла. Каким образом Земля склонилась так, что ее вновь столкнуло с рыжей бестией, она не знала, но это теперь значения и не имело. Слово за слово, укус за укусом и дежурное перебрасывание остротами перешло как-то само собой в негласное соревнование кто кого.

Есеня и сама не поняла, откуда росли ноги этого конфликта, и как она оказалась посреди спортзала, застеленного твердыми матами, стремясь что-то кому-то доказать. Будь проклят ее длинный язык, будь трижды проклята ее гордость, провались к дьяволу сраная гимнастика.

— И что, реально можешь пируэт намутить? — незнакомый Есене парень, скучающе подпер рукой голову и спрятал за широко распахнутыми глазами сарказм. — Херня.

— Ты же сказала, что давно не занималась? — прилетело язвительное между лопатками.

Рыжая, чье имя по иронии судьбы оказалось Алиса, с беспристрастным выражением лица раздувала обведенными гигиенической помадой губами большой резиновый пузырь. Ее патологическая мания занимать себе чем-нибудь рот выводила Есеню из себя. Немудрено, отчего ее свита состояла преимущественно из парней, которые представляли теперь ее массовку и гадко подзуживали совершить глупость.

— Мастерство не пропьешь, — сквозь зубы осклабилась Вишневецкая, разминая затекшую спину.

Если был на свете Бог и он был милостив, оставалась слабая надежда на то, что в этот раз Есеня не опозорится.

Если честно, она не помнила, когда последний раз растрясала излишний жир на филейной части ног, чтобы хоть как-то вернуться в форму. На гимнастику она забила так плотно и основательно, что гвозди теперь и монтировкой не вытащить. Уповать оставалось только на прославленную биологами мышечную память, которую никакими единицами высчитать было нельзя. Если и суждено ей было сломать себе шею в попытках хоть в чем-то уделать товарищей по команде, то так тому и быть.

Руки заунывно взвыли от перенапряжения, в черепной коробке смешался кисель извилин, а кишки внутри перевязались морскими узелками. Тело помнило весь смысл трюка, вот только повторять его без особой разминки оказалось не готово. Удача благоволила ей ровно до момента приземления. Пока хрупкий скелет вращался вокруг своей оси, пока сворачивались в комок нервы, все казалось не столь ужасным, а затем ноги коснулись земли.

Зазвенели они так, словно на них скинули чугунную гирю. Удар отдавался куда-то в колени и позвоночник вибрацией. Не критически, почти и не больно даже, но весьма небезопасно. В повисшей занавесом тишине слышался только пунктир затаенного дыхания присутствующих. Лишь секундой позже Есеня осознала, что причиной заминки являлась не она.

По спине сполз холодок от чужого, ввинчивающегося шурупом в позвонки тяжелого взгляда. И именно в этот момент смелость покинула Сеню, не позволяя просто взять и обернуться на источник надвигающегося шторма.

— Вишневецкая, — разнеслось по помещению с грохотом, — из зала на выход.

Даня выглядел спокойным и непоколебимым, словно небо. Словно небо перед грозой, по которому расползались тяжелые свинцовые тучи, сверкая и угрожающе громыхая. На море в такую бурю лодки обычно переворачивались и плавали беспомощно кверху пузом, вот и Есене оставалось только тихо идти ко дну и молиться, чтобы хоть там до нее не добралась эта гроза. Позади Миронова разгоревшимся на полную мощь маяком дежурил Зубков, и неодобрительный свет его прожекторов-глаз ясно давал понять, что прилетит на сей раз не одной Вишневецкой. Такого товарищества между этими двумя доселе не случалось ни разу, что красноречиво вопило о чрезвычайности ситуации.

Зал они вычистили в рекордно короткие сроки, разделяясь на две неравноценные группы. Миронов тащил беспомощную лодку Есени по волнам собственного гнева все дальше от толпы, пока остальные покорно плыли навстречу спасительному маяку Владимира Семеновича.

Когда с возрастающим количеством шагов правая нога начала взрываться острой болью, Есеня, наконец, прочувствовала в полной мере последствия своего неудачного приземления.

— Куда ты меня ведешь?

Даня в ответ сохранял упрямое молчание и продолжал на буксире волочить ее сквозь лабиринт длинных коридоров спортбазы. Расстояние отдавалось уколами в стопе и заставляло против воли все сильнее наваливаться на его руку.

— У меня нога болит, — сдалась Сеня, отстраняясь от Миронова, который на месте замер, словно машина, поставленная на ручник.

— А потому что нехер было выделываться! — внезапно со злостью рявкнул он, угрожающе сжимая челюсти до появления расходящихся желвак. — Я тебе что говорил? «Не обращай на них внимания». Так нет же, надо было пойти и что-то всем начать доказывать. Молодец, добровольно сняла себя с завтрашних стартов.

От него волнами исходил распаляющийся жар негодования и гнева, грозясь сжечь незащищенное тело Вишневецкой в пыль. Она его таким серьезным и раздосадованным видела впервые, и это, черт возьми, пугало до комочков льда в животе.

— А при чем тут старты? — набравшись остатков смелости, спросила она.

— А ты у нас значит с травмированной ногой еще и бегать собралась? — вопросом на вопрос огрызнулся он. — Дура ты, Вишневецкая. Надо было башкой думать, прежде чем финты наворачивать перед фанатами. Ну и что ты кому доказала?

От этих слов было и больно, и обидно, но еще больнее от поврежденной стопы и осознания того, что он прав. Ей бы впору думать о стартах, а она все о себе любимой. Мама в ней это и с корнем зарубить пыталась и взрастить пуще прежнего, наворачивая на уши все новый слой лапши про непохожесть на других. Какой абсурд! Ведь среди серой массы людей она была такой же незаметной молекулой, составляющая одну неразрывную систему. Не было в ней особых талантов или одаренности. Пора бы смириться.

Голова у нее, лишившись шарниров, беспомощно опала на грудь. Руки еще пытались механически мусолить край кофты, когда она ощутила кожей отхлынувшую волну. Шторм, отыгравшись, ушел за полосу горизонта, Даня прерывистую дыхания сократил практически до неделимой прямой.

— Может все не так плохо, — навалившись всем весом на левую ногу, пожала плечами Есеня.

— Может и коровы умеют летать, а что толку-то? — тяжело вздохнул Даня, устало потирая переносицу.

Он и не ждал, что это будет легко, не надеялся даже. Но в конце концов, тренерство тоже своеобразный экстрим. Особенно становится это опасным для жизни рядом с такой реактивной торпедой, как Вишневецкая.

Есеня его острую заинтересованность в адреналине почуяла рецепторами носа и языка, вот только понять их причину не успела, когда оказалась перекинутой через плечо Миронова, упираясь губами в его широкую спину.

— Малохольная ты, Вишневая, — зачем-то отметил он, медленно шествуя в сторону медпункта, — придется своими силами справляться, а то мало ли, что ты себе еще по дороге повредить успеешь.