Вишневая

Глава 7

— Я буду бегать.

Казалось бы, всего три простых слова, а на Даню подействовали, словно пощечина — ему не больно, но его это злило. Провоцировать его Есеня хотела в последнюю очередь: свежи еще были воспоминания о том, как яростно он тащил ее в медпункт на буксире. Только выбора он ей своей упертостью не оставил.

— Обойдешься, — прилетело безапелляционное в ответ.

Врач, все это время наблюдающий долгую тираду, только головой в знак неодобрения покачал. Рта за густым серебром усов у него видно не было, а потому можно было лишь догадываться, как именно скривлены его губы — в усмешке или улыбке. Глаза за тонкой оправой очков искрились непонятным воодушевлением и весельем, его будто забавляли эти препирательства Дани и Есени.

В кабинете вместе со стойким запахом медицинского спирта висело напряжение, да такое, что спичку не подноси. Вишневецкую от сверстников всегда отличало благоразумие, с коим она умудрялась вовремя сделать шаг назад и уступить. Но с Мироновым рядом словно пломбу всякий раз срывало, не позволяя затыкать рвущийся наружу фонтан.

— Моя нога, мои соревнования, — уперлась Есеня, чем только лишний раз подстегнула тело напротив.

Рвануть эта ядерная могла в любую секунду без детонатора и таймера, тут ни сбежать, ни укрыться. Лучшим вариантом для Сени было просто отступить и подчиниться его непреклонной воле, но отчего-то не позволяла этого сделать полная уверенность в своих силах.

— Я сказал, что ты не побежишь, — не терпящим пререканий тоном, повторил Даня, — значит, ты не побежишь.

— Ты что доктор? — не унималась она, — нормально я себя чувствую!

Слушать Миронов не хотел, и весь вид его демонстрировал глубокую удрученность ситуацией: тут вообще лучше было бы просто не возникать. Вишневая хорошо знала, что бете альфу ни в жизнь не подавить, не устроена так природа, чтобы сильный слабому подчинялся. Закон этот был непреклонен и нерушим, в противном случае Чарльз Дарвин понапрасну тратил время на свои теории.

— Серьезных повреждений я не вижу, конечно, — вступил в полемику доктор, как бы напоминая о своем присутствии, — но я все же не рекомендую участвовать в стартах.

Старик не к месту занял положение подле Дани, внося неоценимый вклад своими комментариями, а Вишневецкая не располагала такими ресурсами, чтобы переспорить сразу двоих.

— Я серебро взяла на соревнованиях, когда лодыжку свернула, — в ход пошла тяжелая артиллерия, — и ничего, жива.

Она отнюдь не задавалась целью спровоцировать его, но слова сработали ровно как надо — словно увесистый удар исподтишка. На последней реплике у Дани будто чеку сорвало: он рванул к ней через весь кабинет и сквозь стиснутые зубы выдавил:

— Ты думаешь, мы тут развлекаемся что ли? Мне отвечать за тебя, малахольная, надо! Если с тобой что-то случится, спросят в первую очередь с меня. Не испытывай судьбу, Вишневая.

До сего момента ей казалось, что она познала весь спектр мироновского гнева, но как же она ошибалась. Такого пламени в его взгляде видеть ей не доводилось, тот словно бы плавил ее через зрачок своим негодованием и злостью.

— Если бы ты меня послушала и не лезла во все это, разговора бы не было. Хрен ты завтра побежишь.

Он четко и бескомпромиссно поставил точку в споре. Добавлять к сказанному больше Даня не собирался, прогорел внутри фитиль. Есеня была бессильна что-либо исправить. Аргументы в ней иссякли вместе с запалом, оставляя после себя только горчащую обиду от несправедливости происходящего. Пускай она сама себя подвела под монастырь, сама сделала этот чертов прыжок и растянула лодыжку, неужели ее поступку нет никакого оправдания?

За Даней громко хлопнула дверь, она же осталась один на один с понимающим доктором, который без лишних слов вытянул из шкафчика эластичный бинт и туго перетянул травмированную ногу. Он на диалог не напрашивался, за что Есеня была просто безмерно ему благодарна.

— И что, у меня совсем шансов пробежать нет? — с угасающей надеждой спросила Вишневецкая. — Даже малюсенькой возможности?

Доктор в ответ растянул на губах усталую улыбку и тихо произнес:

— Нога твоя, сама решай, но я лично не думаю, что оно того стоит. Здоровье всегда важней.

Где-то глубоко внутри Есеня осознавала, что и Даня, и доктор безоговорочно правы безо всяких «если» и «но». Но все же упрямая мысль, что сил на финальный рывок ей хватит, все никак не хотела умирать. Вот если бы она жила во времена мезозоя, с таким упрямством вид ее вымер бы раньше, чем динозавры от наступившего ледникового периода. Сеня догадывалась, что Миронов ее даже за попытку пробежать закопает где-нибудь под сосной и даже крестик на прощанье не поставит, но глупость была сильнее страха.

Когда нога была уже забинтована да так туго, что ей едва удавалось пошевелить, Есеня вежливо попросила таблетку обезболивающего, засовывая ту вопреки ожиданиям доктора в карман.

— Мало ли что, — прагматично отозвалась она, покидая кабинет неуверенной, прихрамывающей поступью.

Осень все настойчивее вычищала с земли остатки лета. Утро следующего дня встретило всех обитателей спортбазы мелкой, раздражающей моросью, которая так и норовила разразиться полноценным ливнем. Даже несмотря на то, что старты грозились отменить из-за сгущающихся свинцовых облаков над головой, никто и не думал преждевременно паковать вещички и разъезжаться, упрямо надеясь на милость природы.

— Вишневецкая, — лениво протянула женщина с огромным списком, словно бы назло неторопливо пролистывая фамилии записавшихся. Чем дольше тянулись ее попытки разыскать необходимое, тем ощутимее Сеня начала нервничать. — Вишне… Виш… В… В… Вот. Есения, правильно?

— Все верно, — усердно закивала она в ответ, напрасно надеясь, что судья удосужится поднять на нее глаза.

— Тебя же вчера по состоянию здоровья сняли с участия, — на Есеню сверкнули тонкие окуляры очков, когда голова женщины все же нехотя оторвалась от записей.

Миронов перестраховался. Едва выйдя из медпункта, понесся на всех парах вычеркивать ее имя из списка участников. Только зря он надеялся на благоразумие Вишневецкой, для которой принципы стали вдруг важнее собственного здоровья. С того разговора или скорее ссоры Есеня с ним так и не поговорила. Оно и к лучшему. Узнай он, что она собиралась натворить, сгреб бы в охапку и увез со спортбазы, не раздумывая ни секунды.

Единственное, что держало Даню в этом Богом забытом месте — Зубков и его долботрясы. Те до последнего лелеяли надежду на то, что старты все же состоятся. Благая весть поступила утром, опуская градус настроения Миронова до критической отметки. Ему, как и Есене предстояло высиживать до конца соревнований, пока не огласят результаты. Вишневецкая, не в полной мере трезво оценив возможности и риски, предпочла держаться от Дани подальше и в свои планы его не посвящать. И вот, уловив момент, когда Миронов скучающе засядет на трибунах в ожидании начала, Есеня ухватилась за бесценный шанс напялить на себя спортивную форму и кинуться к судьям с требованием вернуть себя в список участников.

— Я знаю, что сняли, — терпеливо повторила она, — но я гораздо лучше себя чувствую, могу пробежать.

Нога у нее теперь и правда не болела. Помимо целебной докторской пилюли она нашла в заботливо уложенной материнскими руками аптечке целый блистер с обезболивающими. По рецепту полагалось, конечно, не больше одной раз в шесть часов, но она из чистой подстраховки выпила сразу три, отчего притупилась не только боль, но и восприятие окружающей действительности. Новая Есеня «под кайфом» не ощущала за собой ни дискомфорта, ни стыда.

Она никак не могла ожидать, что процедура ее восстановления в статус члена команды будет настолько легкой, когда на ее заявление задали всего один вопрос:

— Точно пробежишь?

К счастью для мнительной Есени, это были всего лишь соревнования, где никому и дела не было до того, как ты себя чувствуешь. Лишь бы не сдох раньше времени. Есеня согласно покачала головой, готовая на что угодно, лишь бы ей дали шанс вырвать зубами медаль у этой проклятой рыжеголовой. Быть может, хоть так она сможет оправдать заоблачные ожидания матери.

Когда ее имя вернули в заветный список и выдали майку с номером, Сеня приняла ее дрожащими от волнения руками, что-то неумело бросая в качестве благодарности. Главной ее задачей осталось всего лишь дожить до заветного сигнала старта и не попасться при этом своему тренеру на глаза.

Ну разумеется фамилии участников громко объявили на весь стадион, на что лицо Дани в момент вытянулось от удивления и побелело от подступающего гнева. Есеня и с дальнего расстояния видела, как медленно закипает Миронов изнутри, подрываясь с места в поисках ее суетливой душонки.

Стратегическое убежище на другом конце поля никак не уберегло ее от прямого попадания под его гневный взор, заставляя вжиматься в себя и дрожать от перспективы предстоящего разговора.

Слипшаяся вата серых облаков угрожающе висела над спортбазой. По небу предупредительно прокатился гром, хотя ожидаемый за этим ливень так и не начался. Укутанное в курточку тело безжалостно прорезал холодный, осенний ветер, но Есеню трясло совсем не от холода, а от тяжелого шага Дани, с коим он втаптывал траву и несся к ней через весь стадион.

— Ты мне скажи, ты совсем долбанутая?! — на ее хлипкую лодку обрушилась первая волна. Миронов со злостью дернул ее за руку и оттащил от основной толпы, чтобы продолжить экзекуцию без лишних свидетелей, — ты что творишь?

Разговор теперь мало напоминал диалог тренера и подопечного, Даня на нее давил так, словно она убила человека, не меньше. Будто в его иерархии подобное предательство ранило даже сильнее.

— Я же сказала, что смогу пробежать, — тихо отозвалась Есеня, тщетно пытаясь вырваться из его крепкого хвата.

— Конечно, ты же лучше врача разбираешься, — он с такой силой стиснул челюсти, что под кожей заиграли желваки. Явно не хотел ляпнуть чего-нибудь лишнего. — Ты способна на большее, я же знаю.

Наружу непрошено вырвалась горькая усмешка. Даня не пытался ранить ее последними словами, наоборот, пытался сгладить углы, но отчего-то именно так и вышло. Стало нестерпимо больно и до слез обидно. Есеня с ядом выдавила:

— Ух ты, надо же, стало быть, теперь ты в мои силы веришь.

Даня уставился на нее в смятении. Они пожимали руки, обещая оставить все прошлые обиды. Есеня поклялась себе, что так и поступит, не будет ворошить это осиное гнездо. Но как быть, если оно до сих пор с такой силой тревожит?

— Ты был на том чемпионате, на самом последнем, сам не участвовал, но смотрел. Помнишь, что ты мне сказал тогда перед опорным прыжком?

Он покачал головой. Нет, конечно, он не помнил.

— «Сдайся уже, это не твое. Ты что, не понимаешь? Система тебя переварит, Вишневецкая». Ну я и сдалась. Так что спасибо тебе за то, что открыл глаза на правду.

Как бы ни пыталась убедить себя в обратном, она до сих пор винила его за неудачу. Второе место ничуть не умаляло ее достижений, но те его слова, брошенные в порыве эмоций, раскололи что-то внутри нее — надежду стать однажды чемпионкой. Не мать с ее требованиями, не тренер с завышенной планкой, а чертов Миронов, чье мнение внезапно перевесило все прочие.

— Я же не это имел в виду.

— Да какая теперь разница? — пожала она плечами.

Выпалив то, что так долго терзало ее, Есеня ощутила неприятную пустоту внутри. Легче вопреки ожиданиям не стало, стало как-то тоскливо. Можно было бесконечно долго размышлять о том, чего она могла бы добиться, если бы пересилила себя и просто продолжила делать то, что делает, но какой в этом толк? Она здесь и сейчас, остальное только ее фантазии.

— Ну, похоже, я и правда мудак, — тихо проронил Даня, опуская глаза.

Переубеждать его в обратном Есеня не стала.

— Отпусти, люди смотрят, — она резко одернула руку, остро ощущая расходящееся покалывание под кожей на том месте, где за секунду до этого были цепкие пальцы Миронова. Не удивительно, если к вечеру поползут синяки, он ведь привык не рассчитывать сил еще с тех времен, когда держал собственное тело на перекладинах и брусьях.

Единственным спасением от его настойчивой просьбы оставить затею и валить собирать свое шмотье было лишь приглашение к старту, которое громким эхо прокатилось по всему полю из плохо настроенного динамика.

— Все будет нормально, — уверенно заявила Есеня, шмыгая носом, — зря переживаешь…

Облака переполнились скопившейся влагой и, не выдержав, обрушились на землю нещадным ливнем да таким, что под натиском воды поплыл газон игрового поля и все беговые дорожки в лесу.

Капли тонкими иглами вонзались в одежду Есени везде, куда могли только дотянуться. Не прошло и минуты, когда тело начала сотрясать дрожь от неприятного холода и сырости, а под ребром зашлось в частых ударах сердце. Уходить из-под проливного дождя Сеня упорно отказывалась: сидела тут на чистых принципах, упираясь локтями в колени, пока в ушах тихо и ненавязчиво шелестела музыка.

Нога почти не болела будь тому виной еще не оконченное действие таблеток или кусачий холод, промораживающий до костей. Не сказать, чтобы ей и летом доставляло удовольствие сидеть под дождем, но в плохой погоде ничего ужасного она и правда не видела. Хоть тут можно было просто спокойно пострадать себе в полном одиночестве и спокойно все обдумать.

Сквозь музыку послышались неторопливые шаги. Из-под полуприкрытых век Есеня заметила знакомую фигуру, присаживающуюся рядом на скамейку.

— Решила помимо травмированной ноги пневмонией обзавестись?

Голос у Дани был теперь привычно спокойным, сдержанным, в нем при желании даже можно было услышать нотки смеха, которыми он тщетно пытался ее подбодрить. Есеня едва ли удостоила его бесстрастным, лишенным эмоций взором, прежде чем вернуться к пустому созерцанию залитого дождем стадиона.

— Я же говорил, что не надо участвовать в стартах.

В ответ на его заявление послышался короткий, вымученный смешок.

— Да, это именно то, что мне сейчас требуется — еще раз послушать, что ты был прав, — Сеня одним движением сняла наушники, со злостью поджимая губы.

— Хотя можно сказать, что ты неплохо пробежала, — нехотя уступил он, — пятое место с отбитой ногой выиграть еще тоже умудриться надо.

— Давай мы просто перестанем это обсуждать, и я молча приму тот факт, что тебя надо было послушать, ладно? — с раздражением ответила Есеня. — Я рассчитывала на результат получше.

На короткий миг между ними воцарилась уютная тишина. Капли дождя медленно отбивали концерт на проржавевших перилах и деревянных лавках. Трагичное завершение неудачного дня.

— Ради чего все это? — раздался внезапный вопрос.

— Ты же сказал, что закроешь хвосты, если займу подиум.

Даня рядом напрягся и вперился пристальным взглядом в ее лицо, словно намереваясь прожечь в щеке дырку. От его тела волнами исходила досада и раздражение:

— И все? Ты ковыляла до финиша ради зачета?

— А ради чего еще? — с недоумением вспыхнула Есеня. — Не ради медали же, она мне даром не сдалась.

— Ну ты и дура, — тяжело выдохнул Даня, пряча лицо в ладонях, — я бы и так его поставил.

— Что?!

— Я же не монстр какой-нибудь.

Когда он собирался рассказать ей об этом? Как долго планировал мариновать, прежде чем с барского плеча проставил подписи в хвостовке? Есеня чувствовала, как вновь захлебывается в негодовании:

— Если бы ты сказал это до стартов, я бы и не побежала!

— Если бы я знал, что ты ради зачета додумаешь до такого, сказал бы заранее.

Есеня что есть силы зажмурилась и стиснула кулаки. Кажется, лишь это позволяло ей попросту не лопнуть от накативших чувств.

— Ты придурок, Миронов, — выдохнула она, наконец.

— Сама не лучше.

Невольно она прыснула от смеха. Как же все это было глупо — ее поведение, поступки, вся эта дурацкая ситуация. К уголкам глаз подступили слезы, даже дышать стало тяжело от накатившей волны веселя. Даня невольно улыбнулся в ответ. Конфликт себя исчерпал, внутри, наконец, стало спокойнее, буря из раздражения и нервозности отошла за горизонт.

Какое-то время так и сидели, не говоря друг другу ни слова, пока едва заметная дрожь Вишневецкой не переросла в настоящий тремор с потряхиванием плеч и коленок.

— Пора собираться домой, мы и так едва ли не последние отсюда уезжаем, — поставил перед фактом Миронов, невольно своей рукой нагревая бок Есени.

Ей ничего не оставалось кроме как согласиться с решением Дани и покорно выключить музыку на телефоне, окоченевшими пальцами тыкая по дисплею. Октябрь полноправно брал свое, кончились остатки лета и солнечного тепла и иссяк последний лимит на хорошую погоду. Теперь полным ходом началась подготовка к студеной зиме и долгое привыкание к лишней одежде на плечах.

Когда Миронов сжал ее покрасневшие пальцы между теплых, даже горячих ладоней, на миг отступила куда-то подавленность пополам с усталостью, сердце пропустило удар и возобновило ход уже быстрее, когда он выдохнул горячим паром на ледяную кожу.

— Я боюсь, что тебе не понравится поездка домой, — не утаивая расползающуюся лукавую улыбку, предупредил Даня.

— Почему это? — дрожащим от холода и интереса голосом спросила Есеня.

Вдалеке в этот момент словно по закону жанра замельтешила на самой периферии знакомая и до раздражения доводящая рыжая голова. Она что-то удрученно крикнула с другого конца стадиона и начала махать в попытках привлечь к себе внимание.

— К нам навязались попутчики, — удостоил ее кратким объяснением Даня.

— Не, — протестующе затрясла головой Есеня, — не-не-не, я с этой тварью не поеду, я лучше с Зубковым в плацкарте.

— Они все полчаса назад на автобусе уехали, раньше надо было думать. К тому же, я обещал твоей матери лично отвезти и вернуть тебя назад. Не люблю, знаешь ли, не оправдывать женских ожиданий.

Сеню невольно вынудили подняться вслед за согревающей рукой Дани и обреченно волочиться следом по мокрым ступенькам вниз, сквозь стиснутые зубы проговаривая немые проклятия в сторону той твари, которая имела совести навязаться на бесплатную поездку в BMW.

— Может я все же догоню автобус? — с тающей на глазах надеждой простонала Есеня. — Нет? А может заставишь ее волочиться вслед за машиной на привязи?

Миронов предпочел не отвечать. Перспектива делить пространство не только с ним, но еще и с рыжей фурией, показалась Есене полнейшей катастрофой, на фоне которой Помпеи посетил всего лишь легкий такой дождик из пензы и пепла.

— Ну хоть в багажник ее засунь, а? — умоляюще кинула напоследок Вишневецкая, раздосадовано закусывая нижнюю губу.