Воронка второго шанса

Глава 28

Следующие несколько дней Лера вела себя настороженно. Двоякая ситуация напрягала. С одной стороны — Драгомир не позволял себе ничего лишнего. С другой — странные фразы, опасные взгляды, случайные прикосновения. Ее пугало происходящее. И тянуло. Непреодолимо тянуло к этому невероятному, закрытому наглухо мужчине. Она любовалась им на уроках, поглядывая на бледнеющую в соседнем ряду Бежану. Злорадствуя, что только она видела этого высокомерного мужчину — домашним. В распахнутой рубашке и босиком. Что это именно она сидит у его ног на медвежьей шкуре, общается и смеется. Ест за одним столом и обучается искусству обращения с огнем. А еще у нее амулет! Его амулет, который он подарил ей. Лера поглаживала деревянный овал под рубашкой, чувствуя, как от него идет ободряющее тепло.

Становилось немного легче, но ненадолго. Мучительно было осознавать, что для него она — просто ученица. В душе просыпались гнев и горечь. Ей хотелось большего. Не только мучительной радости его объятий в дороге, прикосновений, когда спешивалась с лошади или взбиралась на свое спальное место. Хотелось его безраздельного внимания, мужского голода в глазах, прикосновений не только рук, но и губ. Потом вспоминалось, как в городе Драгомир ежедневно уезжал куда-то. И душу наполняла черная ревность. Картинки того, что он может делать и наверняка делает с посторонними женщинами, не с ней! — выплескивали в вены раскаленный яд жгучей ревности. Хотелось реветь навзрыд и вцепиться всем тем незнакомкам в лицо.

Злость Лера, как могла, выплескивала на тренировочной площадке. Била грушу до кровавых мозолей. Прыгала и приседала до темных кругов перед глазами. Учила все, до чего могла дотянуться и на что оставались силы. Уроки с волхвом шли неровно, но ради того, чтобы доказать ему что-то, она выкладывалась из последних сил, превозмогая себя. Не обращая внимания на кровоточащее от его равнодушия сердце.

Некоторое облегчение приносил Добрыня. Если ему удавалось выкроить минутку и просочиться в «Логово», он как мог развлекал ее, приносил мелкие подарки или угощение. Неподдельное восхищение в голубых глазах ложилось бальзамом на душу. Значит она может кому-то нравиться! Словно сжатую до предела пружину ее слегка отпускало. Лера, оттаивая, позволяла себе от души хохотать над его шутками или изумляться рассказам о путешествиях дружины.

Яра, замечая ее состояние, несколько раз задавала вопросы и предлагала помощь. Но что Лера могла ей сказать? Что втрескалась по уши в собственного ехидного преподавателя? Что сходит с ума от его прикосновений, что со стыдом мечтает о его поцелуях? Девушка отшучивалась или отмалчивалась, а Яра не настаивала. Никто не любит, когда к нему лезут в душу. Даже если с самыми благими намерениями.

В один из дней, получив разрешения Яры, молодой дружинник заглянул в кабинет, где Лера дожидалась своего мучителя и делала уроки.

— По здорову ли, снежинка? Не помешаю? — в дверь просунулась кудрявая голова, от улыбки словно стало светлее в комнате.

— Привет! Заходи.

— Слыхал я, что командир по делам отлучилась, — начал парень, задорно блестя глазами, — а волхва тоже пока нет.

— И…?

— А что, ежели сбежать нам ненадолго? Я тебе город покажу. Не все ж тебе узницей в четырех стенах сидеть.

— Думаешь — получится? — ахнула Лера.

— А то! — тряхнул дружинник золотыми кудрями, — ты ж не одна из рысей, за тобой такого догляда нет. Токмо гостья здесь. Потому — запрета смотрительницам про тебя не было.

— Не влетит нам?

— Так мы ж ничего худого не делаем. Токмо город тебе покажу — и обратно. Со мной тебе никакой беды не будет. Ежели что — вся вина на мне. Не привыкать, — отмахнулся Добрыня.

— Нет уж, вина — пополам. Нечего тебе одному получать.

— Разберемся. Давай-ка плащ подсоблю накинуть. И шапку не забудь. Холодает, а ты эвон какая нежная.

— Нежная, не значит — слабая, — парировала Лера, запахивая плащ поглубже.

Как оказалось, зря Лера опасалась смотрительниц. Все получилось именно как говорил Добрыня. Они проскользнули через двор и вышли мимо охранников за ворота. Им никто не препятствовал.

— Свобода! — радостно вздохнула воздух полной грудью Лера, — даже не верится, что можно идти куда хочешь.

— Шибко над тобой Яра вьется. Как над дитем малым. Никуда не пущает.

— На то есть причины. Прости, не могу тебе рассказать. Просто пойми, что так надо.

— Надо — так надо, — легко согласился Добрыня.

— Куда пойдем?

— На Торжище, думаю, идти не стоит. Шумно и шибко людно. Хочешь на площадь главную? Там торговые ряды тоже есть. И люда меньше. Потому как простые жители там не ходят.

— Ты главный, ты и веди.

Спорым шагом парочка вышла из Детинца. Дружинник, с улыбкой поглядывая на махонькую фигуру рядом, подстраивался под ее шаг, чтобы той не пришлось за ним бежать. Лера то и дело вертела головой, изумляясь домам и жителям. Деревянные одноэтажные избы-срубы, из которых состоял ремесленный посад, были хоть и незамысловатыми, но украшены резьбой, с ажурным плетением дерева на окнах. Каждый украшал свое жилище как мог. Ремесленная часть города называлась слободой, но с профориентацией. Лера запомнила только Гончарную и Кузнечную. Удивило, что вместо дорог, которые бы уже развезло от осенней беспутицы, были уложены крепкие деревянные настилы. По ним довольно удобно было шагать и ездить.

Деловито снующие жители одевались хоть и в неяркую, но добротную одежду. Женщины, правда старались себя украсить кто как мог — у кого бусы разноцветные, у кого серьги или что-то на платках позвякивает. Женщины, в основном крепкого, дородного телосложения щеголяли в чем-то похожем на дубленки, и ярких платках, наброшенных поверх каких-то твердых налобных расшитых конструкций. Название Лера постеснялась спросить (а это был повойник — полотняная шапочка с твердым очельем[1]), да парень мог и не знать особенностей женского гардероба. У многих жительниц виднелись расшитые понизу шерстяные платья или юбки. У молодых и незамужних головы были не покрыты, лишь лоб украшали расшитые ленточки, да коса спускалась куда как ниже поясницы. Мужчины, в основном, были в зипунах и островерхих шапках, похожих на колпаки, разной степени украшенности. В зависимости от достатка, к отворотам пришивалась цветная ткань или меха.

Сапоги, как оказалось — это тоже один из показателей достатка. Те, что победнее их не носили. Когда Лера спросила — не холодно ли в лаптях, дружинник пояснил, что ноги сначала обматывают плотной тканью, которая называется «онучи». А потом уже надевают лапти из липовой коры. Тогда и холода не страшны.

Лера засыпала парня вопросами. Ей было интересно все, даже какие-то банальные вещи, про которые он никогда особо и не задумывался. Парень старался отвечать подробно, внутренне млея от возможности быть полезным и видеть сияющие глаза столь необычного янтарного оттенка.

Когда жителей стало попадаться все больше, Добрыня невзначай взял девушку за руку, и пошел вперед, рассекая, словно ледокол, идущих навстречу. Учитывая его рост и ширину богатырских плеч — ему это не составляло никакого труда.

Когда дружинник вывел Леру на широкую центральную площадь, она поначалу оглохла от какофонии городских звуков. Кажется, что все вокруг говорили одновременно, причем ничуть не стесняясь собственной громкости. Площадь была широкой, по ней сновали толпы зевак, мастеровых или прибывших поторговать, а заодно и поглазеть жителей. Толпа разговаривала, смеялась, ела — и все это одновременно и помногу. Для многих поездка в столицу княжества была целым событием. Площадь была широкой, по периметру располагались зажиточные лавки.

— А чем здесь торгуют? — спросила оробевшая от такого количества людей Лера. Невольно пододвинулась ближе к рослому дружиннику, внутренне радуясь, что он продолжает держать ее за руку.

— Много чем. С этой стороны — златари и серебрянники. Вот там — древоделы. А вот там — стеклянники и портные.

— Древоделы — это…

— Плотничеством промышляют. Украшения всякие для дома мастерят.

— А вот там, у открытых прилавков, что за толпа? В основном девушки.

— Так тканями там торгуют. Для платьёв и сарафанов. И еще всякое для вышивки: бусины, нитки, ленты. Хочешь посмотреть?

— Зачем? Я же не умею. Могу только полюбоваться чьей-то работой.

— У вас не принято себе приданое шить, да?

— Вроде не слышала такого, — рассмеялась Лера.

— А у нас как девка иголку научиться держать — так и садится себе приданое шить и расшивать. Не менее сундука должно быть. Когда сватать приходят — на ее работы смотрят. Насколько умелая.

— И что — если плохо вышивает, то и замуж не возьмут? — ахнула Лера.

— Ежели главе семьи не по нраву — то он разрешения на свадьбу не даст. А как же без благословения жениться?

— Да… Тогда мне, по вашим правилам, до старости в холостяках ходить.

— Не говори наперед. Не каждому швея в женах нужна, — загадочно сверкнул глазами Добрыня, — ежели не хочешь на ткани смотреть, давай к златарям зайдем?

— Зачем?

— Так оне ж украшения делают. Всякой девушке сие любопытно, разве нет?

— В другой раз, — попыталась увильнуть Лера, понимая, что у нее совсем нет денег. Вот глупая, даже не подумала, что на прогулке они понадобятся. Какие тут вообще в ходу и как называются?

— А ежели другого раза не будет? Пойдем, поглазеем токмо, — парень бескомпромиссно потащил ее за собой, одновременно приобняв в защитном жесте, чтобы никто не задел ненароком. Ведь не девушка — былинка! Первоцвет весенний. Только дунь и переломится. Была б его воля — она бы на руки подхватил и к сердцу прижал покрепче. Да только разве ж возможно сие? Уже одно то, что за руку позволила себя взять, наполняло душу небывалой радостью. Ладошка нежная, махонькая, того и гляди потеряется в его ручище.

Почти силой утянул ее Добрыня в ювелирную лавку. Видал, что засмущалась она, видать неизбалованная совсем. Да как же ж не баловать такую? Не понятно, где у тамошних мужиков глаза были. Ежели не ее одаривать — то кого?

Лавка была основательная, доброго мастера. Не купца заморского, что в детинце живут и торгуют. Попроще, но все одно — украшения у него были богатые, на любой кошелек. С каменьями разными, да и со стеклом найти можно было. Сам владелец — Савватий, сутулясь по мастеровой привычке, сидел за прилавком. Не работал уже, глаза подводили, но торговал. Неторопливо поднялся навстречу гостям, оглядел как следует. Поздоровкался, степенно оглаживая длинную бороду.

— Чего желают молодые господа?

Лера едва не прыснула от смеха, глядя на вытянувшееся лицо Добрыни. Вот что значит — мужская одежда и волосы под шапкой — за мальчишку ее приняли!

— Мы, — забасила девушка, — посмотреть зашли, может и приглянется чего.

— За погляд денег не беру, — наметанным взглядом купец оценил и мех на плаще щуплого мальчишки, и добротную ткань багряного кафтана. А второй — судя по плащу вообще дружинник княжеский. Добрые посетители, не голытьба.

— Для своих зазнобушек али для жен?

Лера вопросительно посмотрела на дружинника, мол, тебе виднее.

— Для зазнобы, — буркнул сердитый Добрыня. Ой, не так он представлял он поход в лавку. Думал, загорятся радостью янтарные глаза от каменьев и металлов драгоценных. Бросится Лер-ра со смехом примерять все, на что взор упадет. А он ей монисто какое али сережки прикупит. Пусть носит да о нем думает. И вот — на тебе!

— Очелье? Рясны[2]? Али обручье?

Эх, знать бы еще про что говорит этот бородатый дядька. Но не расспрашивать же при нем Добрыню. Еще подумает, что «молодой господин» кукухой поехал.

— Последнее, — высокомерно бросила Лера, не забывая басить. Добрыня, заложив большие пальцы за пояс, смурной тучей нависал над ней.

Перед ней на прилавок выложили десятка два браслетов. Золотые, серебряные, стеклянные. Витые, с камнями, черненные и с филигранью. Створчатые и на застежках. С узорами животных и птиц.

— Надобно знать, какая рука у зазнобы. Поширше али поуже надобно. Подгоним.

— Девка это молодая. Не кобыла с копытом! — буркнул Добрыня.

— Может металл она какой больше любит? Али цвет? — мастер чутко уловил недовольство покупателя и желание уйти.

— Не ведаю. Скромная очень.

Лере посещение настоящей ювелирной лавки хоть и было любопытно, но быстро наскучило.

— А вот это что? — спросила она скорее из вежливости. Видя искренне огорчение на лице старого мастера.

— То, юный господин, меньшой мой сынок балуется. Умение да глаз оттачивает, — отмахнулся мастер. А Лере, напротив, стало любопытно. Оно подошла к краю прилавка и взяла вещицу в руки. Широкий деревянный браслет из темного дерева был необыкновенно ажурным. В густом переплетенье узоров мерещились то звери, то буквы.

— Ох, красота какая, глаз не оторвать! Словно и не из дерева вовсе. А сколько стоит?

Хитрый купец может и подивился выбору покупателей да виду не подал. Еще и цену назначил с лихвой, чтоб потом скидку сделать. Не успела девушка рот открыть, как Добрыня, глянув глаза восхищенные, мгновенно открыл кошель и расплатился, не торгуясь.

— Благодарствую, щедрый господин. Любови тебе крепкой и горячей с твоей зазнобой. И тебе тоже, вьюноша — пусть Леля пошлет добрую девицу.

От неожиданности Лера замерла, но потом, замаскировав смех под кашель, пулей вылетела из лавки. Отбежав несколько шагов, звонко расхохоталась от всей души.

— Лер-ра, ты чего? — догнал ее дружинник.

— Да вот думаю, — с трудом придушила смех девушка, — мне сейчас «добрую девицу» искать или еще холостым походить?

Парень сдержанно улыбнулся, но потом не выдержал и расхохотался.

— Это дело серьезное. Тут основательный подход нужен. Как бы не опростоволоситься.

— Буду готовиться, чтоб потом локти не кусать. Кстати, зачем купил-то браслет? Я ж его от скуки смотрела.

— А то не видал я как глаза твои, словно звездочки, сияют. Прими безделицу сию на память. О прогулке.

Как отказать, когда так просяще глаза голубые смотрят? А их обладатель переминается с ноги на ногу, не зная куда деть крупные руки. Парень взял браслет, что она крутила, и надел ей на правую руку.

— Спасибо. Только у меня ничего нет. Взамен.

— Зачем это? — удивился Добрыня. — Мне улыбки твоей, более чем довольно. Хоть ты и вправду сейчас на мальчонку похожа. Не замерзла часом?

Оглаживая ее ласкающим взглядом, Добрыня осторожно коснулся щеки девушки.

— Немножко. Нам пора возвращаться?

— Может поедим чего? Тут корчма есть неподалеку, хорошая. Без непотребства какого. Не побрезгуешь со мной трапезу разделить?

— Мне неудобно. Ты сегодня за все платишь. А я как нахлебник…

— Полно тебе. Кто же еще должен платить, как не мужчина? — искренне удивился он.

— Не знаю. За меня еще никто никогда не платил, — простодушно призналась Лера.

— Тогда мне вдвойне радость будет. Пойдем. Нам по восточной дороге надо.

— Почему восточная?

— Так к восточным воротам ведет. Всего их три — центральные, восточные и западные. Там, у ворот ближе всего проходы к крепостным стенам и башням охранным. Князь Велеслав токмо недавно каменные поставил взамен деревянным. Белокаменная у нас теперь столица. А ваш город поболее нашего будет? — полюбопытствовал кудрявый.

— Поболее, но у вас город очень красивый. Хоть и шумный.

— Так на то и город, а не деревня какая-нибудь, — согласился Добрыня.

Продолжая болтать, он довел ее до корчмы «Крикливый петух». Ввиду расположения почти в центре города, корчма славилась строгими порядками и отменной кухней. Никаких боев «на кулачках» хозяин не допускал. У него самого они были пудовые, враз вышвыривал, ежели кто шалить вздумал. В помещении было чисто, тепло и аппетитно пахло едой. Лера невольно сглотнула слюну — оказывается она зверски проголодалась!

Добрыня усадил девушку за дальний, тщательно выскобленный стол. Подошедшему служке заказал две похлебки из кабаньих ножек и вареной медовухи. Лера, чувствуя, что согрелась, осторожно расстегнула застежку плаща.

— А что это за медовуха?

— Напиток такой, добрый. Заодно и попробуешь.

— Слушай, а почему здесь только мужчины? Женщинам сюда нельзя? — осмотревшись как следует, шепотом уточнила Лера. Радуясь, что не сняла шапки в теплом заведении.

— Не то, чтобы запрещал кто… Женатые — оне дома снедають. А девки холостые стесняются. Вроде как выходит она готовить не умеет, раз ее в стороннее место привели.

— Хм… сложно это все. Пожалуй, побуду-ка я еще мальчиком. Так проще.

— Не пойму, где у старого мастера разум был? Видать совсем глаза подводят. Как мог решить, что ты — парень? Ведь видно же, что девка. И красивая…

— Пф… скажешь тоже.

— Врать не имею привычки, — посерьезнел молодой сотник.

— А то я себя в зеркало не вижу.

— Ты может не замечаешь, но на тебя глазеть охота, про всякий стыд позабыв. Диво как ты хороша, Лер-ра.

— Прекрати. А то еще немного и я поверю, — смеясь отмахнулась она.

— Нет мне резона врать тебе, девушка.

— Пожалуйста, не надо. Мне неловко очень.

— Добро. Не буду более, — кивнул молодой мужчина и сменил тему. Лера охотно смеялась, поедая вкуснейшую похлебку с золотистым густым бульоном, припорошенным мелкой зеленью. Необыкновенно вкусная, духмяная, она елась до тех пор, пока не показалось дно тарелки. Вареная медовуха оказалась напротив — приятно сладкой, с привкусом ягод и чуточку — специй. Добрыня объяснял, что она некрепкая совсем, но в голове было легко и звонко. Хотелось непрерывно хохотать и улыбаться в невозможно красивые голубые глаза. Купаться в их восхищении и любоваться антично-красивым лицом Добрыни.

Но как бы не было весело и интересно с молодым дружинником, где-то там на подкорке скреблась мысль о том, что пора возвращаться. И наказание за самоволку неминуемо.

[1] Очелье — передняя, наиболее украшенная часть кокошника или славянская повязка для волос, передняя часть которой приходилась на лоб.

[2] Рясны — это древнерусские украшения в форме подвесок, которые крепились с двух сторон к женскому головному убору или ленте-очелью.