Злая мачеха против!

Амелия и "мужчины"

Амелия выходит из книжного с новой книгой в одной руке и Гербертом Бретинским в другой.

Возле магазина Герберт протягивает моей падчерице еще какой-то томик. Та краснеет. Улыбается. Отказывается, но потом все же берет его.

После чего Герберт целует Амелии руку, садится на коня и, помахав на прощание, уезжает.

Я наблюдаю за всем этим из кафе напротив. Денег есть только на чашку чаю, но это не важно, когда у Амелии столь хороший день.

— Маменька! — присоединяется ко мне падчерица, — Надеюсь, вы не слишком долго ждали меня?

— Все хорошо, Амелия, — устало говорю я, умалчивая об инциденте с Моноганом, — Но нам действительно пора. До Хилсноу сорок минут пешком, и скоро будет темнеть…

Амелия все понимает, мы расплачиваемся и быстро выходим на дорогу к поместью.

— Я видела тебя с юным графом Бретинским, — говорю я, удостоверившись, что мы наконец одни.

— Да, Герберт подарил мне томик своих любимых стихов! — гордо показывает мне книгу Амелия.

— Стихи — почти любовное признание, — открыто говорю я.

Амелия краснеет.

Остальное не должно меня интересовать, но все же я спрашивают.

— Амелия, тебе нравится Герберт?

Падчерица смотрит на меня, потом на книгу в руках, и лишь затем отвечает.

— Он славный мальчик. Когда мы были детьми, и наши мамы еще были живы, Герберт часто приезжал к нам в Хилсноу. Мы много играли вместе. Помню, я упала с большого дуба, что стоит у конюшни. Было очень больно. И Герберт помог мне добраться до дома, а потом навещал, пока не зажила моя сломанная нога. Тогда он много читал мне, и, надо признаться, его голос всегда успокаивал.

— Что он нравился тебе как друг, я уже поняла, — спокойно ответила я, — Но как насчет Герберта сейчас?

Амлеия внезапно хихикает.

— Маменька, сейчас Герберт, конечно, все так же мил. Но мне нравятся иные мужчины.

— Какие же например? — приподнимаю я бровь.

— Ну, помните помощника нашего конюха Льюка — юного Ганса.

Помню ли я Ганса? О да… Гора мускул, отличной мужской плоти и тестостерона. Будь у меня деньги, непременно заказала бы этому конюху специальный костюм, для чистки конюшни. Что-нибудь облегающее, черное, кожаное… Но Амелии об этом знать не обязательно. Поэтому я лишь смеюсь.

— У Ганса был слабый подбородок. Таким мужчиной легко вертеть, но не факт, что вертеть им будешь только ты.

Амелия улыбается.

— А Герберт? Что вы тогда скажите о нем?

— У графа Бертинского добрые глаза, — отвечаю я.

И здесь я говорю правду.

Амелия вздыхает.

— Ну, мы все равно еще слишком молоды. К тому же: Ганс все же посимпатичнее.

И фыркаю, и лишь потом до меня доходит, что Амелия шутит надо мной.

Еще некоторое время мы идем, обсуждая общих знакомых мужчин. Амелия указывает на черту во внешности, я говорю что, по моему опыту, она означает. Но почти на подходе к Хилсноу мы слышим звук топора. Надеюсь, это не мои друзья разбойники. У меня для них ещё есть несколько магических сюрпризов, на случай, если в пошлый раз им было мало знакомства со мной, но все же я устала, и предпочла бы не встречать никого лишнего и озлобленного. И судьба благосклонна ко мне, ибо мы встречаем лишь лесоруба Олафа.

Олаф — человек гора. Мощный, неколебимый. От Юджина я слышала, что некогда Олаф был солдатом, и мог один перемолотить добрый десяток бойцов противника. Но после ранения в ногу Олаф стал хромать. Его отправили на пенсию и теперь он лесоруб. Правда деревьям, которые он столь остервенело рубит, я не завидую.

Обычно, Олаф очень мил со мной и Амелией. Последнюю даже величает Маленькая госпожа. И всегда снимает перед нами шляпу. Но сегодня лесник лишь бурчит что-то себе под нос и продолжает работу, толком не поздоровавшись с нами.

— Демоны! — ругается Амелия, когда мы отходим от Олафа на почтительное расстояние.

— Что случилось? — озадаченно спрашиваю я.

— Герберт в лавке рассказывал мне сплетню, будто мой брат и дочь Олафа…Ну вы понимаете, маменька.

Я киваю.

— Вот теперь, похоже, об этом знает и Олаф, — почти плачет Амлеия.

Я с ней согласна. Говорят, Олаф любит и бережет дочь. Хоть его куколка и имеет дурную славу весьма доступной девушки, Олаф, как и каждый папаша, в это не верит. Для него она — его малышка. А вот если кто донес на Арнольда, что тот "обидел" малышку…

— Демоны, — повторяю я за Амелией, — Нам надо предупредить твоего брата!