Глава 9

Александр Михайлович Гедеонов нервно расхаживал по кабинету в ожидании Поплавского. После известия об убийстве mademoiselle Ла Фонтейн Александринский театр уже который день гудел. Его самого тоже потрясла эта ужасная смерть, хотя и не верилось, что Шеховской способен был избавиться от преследовавшей его бывшей любовницы таким варварским способом. Но как ни жаль ему было Элен, сейчас ему не давала покоя другая, куда более приземленная мысль: кем он может заменить ее?! Репертуар трещал по швам — ведь Элен, как ведущая актриса, была занята едва ли не в половине всех постановок. Сегодня он отправил посыльного с запиской к mademoiselle Быстрицкой, решив, что неделя, которую он ей дал, практически истекла, и гримеры сделают все, чтобы она смогла выйти на сцену в вечернем представлении, но посыльный вернулся ни с чем. По словам швейцара, Анна еще утром ушла из дому, зашла в кофейню напротив дома и с тех пор не возвращалась. Необходимо было что-то не медля решать относительно вечернего представления, потому как найти Анну до вечера едва ли удастся. Но только Аристарх Павлович вошел в кабинет, как в дверь постучали, и взволнованный лакей объявил:

— Ваше превосходительство, к Вам тут пожаловали по срочному делу. Урядник от следственного пристава, просит принять его незамедлительно.

Не ожидавший никаких посетителей Гедеонов с недоумением глянул на Поплавского, но при словах "урядник от следственного пристава" Аристарх побледнел и тяжело привалился к стене. Более чем удивленный такой реакцией помощника, Гедеонов повернулся к прислуге:

— Проси!

Войдя в кабинет, урядник сразу же попросил оставить его наедине с Александром Михайловичем для приватной беседы.

— Ваше превосходительство, Вам знакома Юлия Львовна Кошелева, также известная под именем Анны Быстрицкой? — без предисловий начал полицейский.

— Да, мы знакомы, — с удивлением ответил Гедеонов. — Мademoiselle Кошелева — начинающая актриса Александринского театра, и я сам придумал ей этот сценический псевдоним. Могу я полюбопытствовать: чем вызван Ваш интерес к ней?

— Видите ли, Ваше превосходительство, наш интерес к ней возник в связи с расследованием дела об убийстве mademoiselle Ла Фонтейн. Mademoiselle Кошелева утверждает, что находится под покровительством князя Шеховского, подозреваемого в убийстве Елены Леопольдовны, и Вы, якобы, можете подтвердить ее слова.

— Дело, милостивый государь, в том, что mademoiselle Кошелева принята в труппу недавно, — после некоторых раздумий заговорил Гедеонов, — поэтому я не могу что-то однозначное сказать об их отношениях. Знаю только, что Павел Николаевич обращался лично ко мне с просьбой посодействовать ему в более близком знакомстве с mademoiselle Быстрицкой, выказав при этом немалый интерес в том, чтобы взять ее под свое покровительство, и я пошел навстречу его пожеланию. Это то, что мне доподлинно известно, а о дальнейшем предположения строить не буду.

Внимательно выслушав Гедеонова, урядник поблагодарил его за помощь в расследовании и откланялся, а директор императорских театров с сожалением понял, что замены спектакля сегодня не миновать.

В это же самое время Жюли сидела в маленьком мрачном кабинете, больше похожем на каморку, дожидаясь, когда следственный пристав, назначенный вести дело об убийстве mademoiselle Ла Фонтейн, изволит явиться, чтобы выслушать ее показания. К ней зачем-то приставили городового, который неловко топтался около двери, с нескрываемым любопытством рассматривая барышню, доставленную в управление под конвоем. Доведенная почти до отчаяния мрачной обстановкой и неизвестностью, девушка желала только одного: побыстрее покончить со всем этим. Но с появлением следователя положение ее стало только хуже. Совершенно не щадя ее чувств, полицейский принялся дотошно расспрашивать ее об отношениях с князем Шеховским, даже не посчитав нужным отпустить городового, который, присутствуя при унизительном допросе, слышал каждое слово из ее сбивчивых ответов. Господи! Будто преступница какая! — пришла она в ужас от своего положения. — Ну что за неприятный человек! Как можно спрашивать подобное?! — вздыхала она, отчаянно краснея под цепким взглядом дознавателя. Все в нем — манера поведения, неприкрытый сарказм в голосе, — выдавало его пренебрежительное отношение к сидящей перед ним девушке. Юле хотелось провалиться сквозь пол, лишь бы избежать необходимости отвечать на поставленные вопросы, но только так она могла спасти Павла. Съежившись на неудобном жестком стуле, она ощущала, как от стыда горят щеки и уши, и боялась поднять глаза, чтобы не дай Бог не выказать своего состояния. "Господи! Милостивый! Пусть это побыстрее закончится! Я никогда больше не буду лгать!" — твердила она про себя.

— Madam, — обратился он к ней, — как давно Вы состоите в интимной связи с князем Шеховским?

Юля растерянно молчала.

— Madam, Вы не расслышали мой вопрос? — навис следователь над столом, упираясь в столешницу руками.

Это пренебрежительное "madam" прозвучало как оскорбление. Юля вздрогнула, сплетая пальцы на коленях. Грязь, какая грязь! — поморщилась она. — Он ведь кокоткой меня считает.

— Нет-нет, я все прекрасно слышала, — еле слышно выдавила она, и вдруг вскинулась, возмущенная его тоном. — Простите, но какое это имеет отношение к данному делу!? Я полагала, что Вас интересует ночь убийства mademoiselle Ла Фонтейн!

— Может, и не имеет, — пожал плечами полицейский, — но все же будьте любезны ответить. Хотелось бы понять, насколько близко Вы знакомы с Павлом Николаевичем? — спросил он уже другим тоном, почувствовав в ней перемену от страха и безысходности к возмущению.

— Достаточно близко! — вспыхнула Юленька. — Вы что же, мне не верите?

— Пока что у меня нет оснований не доверять Вам, — вкрадчиво заметил он. — Конечно, нам придется допросить швейцара; если он подтвердит, что князь провел ту ночь в Вашем обществе, тогда Вас отпустят, и его сиятельство тоже.

— А если не подтвердит? — едва не задохнувшись от ужаса, спросила Жюли, вновь теряя с таким трудом обретенную уверенность.

Следователь тотчас растянул тонкие губы в зловещей улыбке, догадавшись, что его попытка запугать возымела действие.

— Тогда Вам придется отвечать за ложно данные показания по всей строгости закона! — развел он руками.

Записав все ее ответы и заставив ее подписать какую-то бумагу, он, наконец, удалился. Дверь снова заперли. Юля откинулась на спинку стула и уставилась в потолок. Она уже несколько часов находилась в этом кошмаре. Боже, каково же приходится Шеховскому, ведь он уже несколько дней в заточении? — подумалось ей. Если ее не выпустят в самое ближайшее время, она просто лишится рассудка. Нестерпимо захотелось вырваться из этих мрачных стен. Глотнуть свежего воздуха, вдохнуть полной грудью. Наверное, она поступила безрассудно, когда сама пошла на это, но это от отчаяния. Если есть хоть малейшая возможность спасти его, она должна попытаться. И пусть при этом она погубила себя, и в приличное общество ей отныне вход заказан, но это не слишком высокая плата за то, что он будет жить.

Несмотря на неудобную позу и жесткое сидение, девушке показалось, что она задремала. Звук ключа, поворачивающегося в замке, заставил ее подскочить на месте, сердце часто и болезненно заколотилось в груди от неизвестности и страха. На пороге вновь показался следственный пристав.

— Юлия Львовна, Вы можете быть свободны, — посторонился он, пропуская ее к двери.

— А его сиятельство? — робко спросила она.

— Швейцар из дома, где Вы проживаете, подтвердил Ваши слова, — окинув ее с головы до ног сальным взглядом, усмехнулся полицейский, — и потому его сиятельство уже сегодня будет на свободе.

Следственный пристав долго беседовал с седовласым слугой, пытаясь запутать его вопросами. Старик действительно запутался. Он никак не мог вспомнить, в какой именно вечер князь оставался в квартире mademoiselle Быстрицкой до утра, но подтвердил, что сей факт имел место быть. Когда же полицейский, так ничего толком не добившись, уже собрался уходить, швейцар вдруг подскочил на месте.

— Вспомнил, Ваше благородие! — воскликнул он. — Это было аккурат в прошлую пятницу! Точно, точно, — закивал он головой.

На самом же деле швейцар невольно ошибся. Дни его были столь однообразны и унылы, что походили друг на друга, как две капли воды, и он, как ни старался, не смог доподлинно вспомнить тот вечер, зато хорошо помнил, в какие дни должен был быть на посту, но, изрядно перепугавшись на допросе, запамятовал, что именно в этот день он подменял заболевшего второго швейцара, служащего в этом доме.

Следователь решил лично сообщить князю Шеховскому о его освобождении из заключения — уж очень ему хотелось увидеть лицо князя, когда он узнает, по какой причине его освобождают.

Увидев полицейского на пороге своей камеры, Шеховской поднялся с жесткого ложа, ожидая, что его поведут на допрос. Но слова следственного пристава повергли его в полнейшее изумление.

— Ваше сиятельство, я пожаловал сюда с добрыми для Вас вестями, — нарочито радостно улыбнулся он с порога.

— Спешите сообщить, что настоящий убийца mademoiselle Ла Фонтейн найден и понесет заслуженное наказание? — не удержался от иронии Павел.

— Увы, в этом мы не преуспели! Но нашелся свидетель, вернее, свидетельница, — ехидно продолжил пристав, — которая утверждает, что ту ночь, когда была убита Елена Леопольдовна Ла Фонтейн, Вы провели в ее постели.

— Свидетельница? — ошарашенно произнес Шеховской.

— Некая mademoiselle Кошелева, также известная под именем Анны Быстрицкой, — внимательно следя за его реакцией, ответил полицейский. — Или сия дама Вам не знакома и возводит на Вас напраслину? — ухмыльнулся он. — Весьма пикантная штучка, надо признать!

Павел замер. Сразу же вспомнилось лицо девочки с большими темными глазами, протягивающей ему томик "Евгения Онегина" с просьбой подписать книгу на память о его визите. Жюли. Юная сестра Сержа и Полин. Боже! Как же он не догадался?! Вот откуда это чувство, что они знакомы! Вот он, недостающий кусочек головоломки! Но как же она изменилась! — изумленно думал князь. И почему она оказалась актрисой, если Серж привез Полин на сезон? Возможно, именно от них она пытается спрятаться в Петербурге столь скандальным способом? Тотчас другая мысль заставила его похолодеть: она назвалась его любовницей, и об этом непременно станет известно в самом ближайшем времени. Жюли сознательно уничтожила свою репутацию, чтобы спасти его от виселицы! Шеховской резко выдохнул — все это время, пока он ворошил в своей памяти обрывки воспоминаний, князь почти не дышал.

— Да, мы знакомы, — хмуро бросил он. — Надеюсь, я могу идти?

— Конечно, Ваше сиятельство! Именно с тем, чтобы сообщить Вам об изменении в Вашем положении, я и приехал сюда.

Шеховской поспешил покинуть мрачные стены Петропавловки. Для себя Павел решил, что первым делом отправится домой, чтобы привести себя в порядок после четырехдневного пребывания в тюремном каземате, а затем он обязан разыскать Жюли. Жюли! — с улыбкой покачал он головой. Кто бы мог подумать, что он так отчаянно влюбится в провинциальную барышню, которая к тому же оказалась весьма далека от представлений о благопристойности! Что же заставило ее податься в столицу, назваться чужим именем, да еще при этом умудриться поступить в актрисы? Все эти вопросы не давали ему покоя, и он твердо был намерен получить на них ответы. Но и другая мысль заставляла сердце биться чаще: она не равнодушна к нему, иначе разве ж пошла на такой отчаянный и рисковый шаг?!

Теперь, когда он знал истинное положение дел, Шеховскому был известен только один способ восстановить репутацию своей отчаянной спасительницы: он женится на ней вопреки всем пересудам. Если бы не она, болтаться ему на виселице в самом скором времени. Хотя, — невесело ухмыльнулся князь, — может быть, учитывая боевые заслуги, казнь через повешенье ему могли бы заменить расстрелом.

* * *

Жюли вышла из полутемного помещения полицейского управления и моргнула от яркого света дня. Когда ее везли сюда, как преступницу, под конвоем, ей было не до того, чтобы запоминать дорогу, и теперь она стояла на мостовой в полной растерянности. За полтора месяца, проведенных в столице, у нее не было времени хорошо изучить город, поэтому, оказавшись в совершенно незнакомом месте, девушка едва не запаниковала. Все еще пребывая под гнетущим впечатлением после учинённого ей допроса, она медленно побрела по улице, не решаясь обратиться к кому-либо и спросить дорогу. Ей казалось, что теперь всем известно то, в чем она призналась приставу, что у нее на лбу написано, что она кокотка, падшая женщина. Публично признав себя содержанкой его сиятельства князя Шеховского, она одним махом уничтожила свою репутацию. Следователь предупредил ее, что ей, возможно, придется еще и давать показания в суде, поскольку пока убийца mademoiselle Ла Фонтейн не найден, окончательно подозрения с князя не могут быть сняты.

Девушка долго брела по улицам, пока не остановилась в совершенно неизвестном ей районе. Подняв глаза, она прочитала название улицы на воротах роскошного особняка. "Английская Набережная". Боже, это так далеко от ее нынешнего жилища, а она уже совершенно выбилась из сил! От отчаяния хотелось сесть на мостовую прямо посреди улицы и заплакать. День, принесший ей столько самых неприятных событий, неуклонно клонился к вечеру, скоро уже совсем стемнеет, а до дома идти не меньше часа, — вздохнула она.

— Жюли, это ты?! — вдруг услышала она позади себя и похолодела от страха.

Этот голос она бы не спутала ни с каким другим. Развернувшись, Юленька застыла, не в силах пошевелиться. Ноги приросли к земле и отказывались повиноваться ей.

— Бог мой, Серж! — выдохнула она едва слышно и в изнеможении прислонилась к уличному фонарю.

В мгновение ока старший брат оказался рядом. Девушка выглядела такой потерянной и несчастной, что на лице Сергея сквозь недовольство мелькнула тень беспокойства.

— Жюли, — покачал он головой, — Слава Богу, я нашел тебя! Но как ты могла так поступить с нами?!

Подхватив ее под руку, Серж потащил девушку к наемному экипажу. Юленька не противилась — не было больше сил сопротивляться судьбе. Забившись в угол экипажа, она со страхом взирала на Сергея, не зная, чего ожидать от него. Серж молчал некоторое время, внимательно разглядывая сестру.

— Ну, что же, Юлия Львовна у Вас есть только одна возможность объясниться, — начал он, переходя на "Вы", как бывало всегда, когда он был ей недоволен. — Не пытайтесь лгать — этим Вы только усугубите свое положение.

— Серж, я вовсе не хотела бежать из дому, но, приняв решение выдать меня за Четихина, Вы не оставили мне выбора, — бесстрашно посмотрела она прямо в глаза брата. Что уж может быть страшнее того, что ей довелось пережить за время пребывания в столице?

— Я и сейчас не намерен отказываться от своего решения, — заметил он. — Как только уладятся дела Полин, я отвезу Вас к барону.

— Боюсь, в свете последних событий Александр Алексеевич сам откажется от брака со мной, — тихо ответила она, опустив глаза и расправляя складки плаща у себя на коленях.

— Потрудитесь объяснить! — недовольно бросил Серж.

Жюли тяжело вздохнула, собираясь с силами и с мыслями. Она была уверена, что, выслушав ее исповедь, брат в лучшем случае запрет ее в монастырь. Бог с ним, какая теперь разница! — устало вздохнула она.

— Я жду, — нетерпеливо напомнил Кошелев.

— Приехав в столицу, я отправилась на прослушивание к директору императорских театров Александру Михайловичу Гедеонову, и он взял меня в актрисы, — монотонно начала она, замечая, как потемнело лицо Сергея при этих ее словах. — В свете меня теперь знают как Анну Быстрицкую, — добавила она.

— Это упрощает дело, — выдохнул Серж. — Рад, что у Вас хватило здравого смысла не назваться своим настоящим именем.

— Гедеонову известно, кем я являюсь на самом деле, — почти прошептала Юленька. — Но это еще не все. Я знаю, что князь Шеховской разорвал помолвку с Полиной.

— Откуда? — удивленно воскликнул Серж. — Бог мой, неужели слухи об этом уже распространились по всему городу?! — расстроенно добавил он.

Жюли отрицательно покачала головой.

— Павел Николаевич сам мне сказал о том.

— Вы виделись с Шеховским? Но когда? Он же арестован!

— Вот об этом я и хотела сказать Вам, — судорожно вздохнула Юленька. — Поль… Павел Николаевич, — поправилась она, — считая, что я актриса Анна Быстрицкая, предложил мне свое покровительство, — краснея, продолжила она.

— Продолжайте, — нахмурился Серж.

— Серж, простите меня… Это из-за меня он разорвал помолвку с Полиной, — Юля нервно сцепила пальцы и умоляюще посмотрела в глаза брата. — Я не согласилась, но потом, когда узнала, что его арестовали…

— Поговорим об этом позже, — мрачно ответил Сергей. — Так что Вы сделали?

— Я пошла в полицию и призналась в том, что являюсь его содержанкой, и что ту ночь, когда была убита mademoiselle Ла Фонтейн, он провел со мной. Мне пришлось назвать свое настоящее имя следственному приставу, — закончила она, сжимаясь под тяжелым взглядом Кошелева.

— Это осложняет дело, — хмуро ответил он. — В таком случае, завтра утром мы выезжаем в Кузьминки. Надеюсь, мы приедем раньше, чем до нашего уезда и до барона успеют докатиться слухи о Вашем скандальном поведении.

— Серж, умоляю! Не выдавайте меня за Четихина! — не сдержалась она.

Кошелев только вздохнул, глядя на нее, как на неразумное дитя.

— У Вас два выхода: или обвенчаться с Четихиным или к маменьке в монастырь, — жестко ответил он. — Выбирайте!

Жюли опустила голову, смиряясь с поражением.

Экипаж остановился, и Сергей, выйдя из кареты, подал сестре руку. Он не выпускал ее руки, даже когда поднимался по лестнице, и только втолкнув ее в квартиру и повернув в дверях ключ, отпустил, словно боялся, что она вновь попытается сбежать. На шум в прихожей выбежала Докки и, всплеснув руками, застыла, глядя на мужа и золовку.

— Полин! — позвала она. — Полин, идите же сюда. Невероятно! Серж нашел ее!

Юля стояла, опустив голову. Не было сил взглянуть в глаза сестре, вышедшей на зов Докки.

— Жюли! — бросилась к ней Полина и заключила сестру в объятия. — Жюли, где же ты была?!

— Не думаю, что ты будешь так же рада ей, когда узнаешь обо всем, что наша дорогая сестричка натворила! — заметил Серж со злым сарказмом в голосе.

— О чем ты?! — отмахнулась Полина. — Главное, что Жюли нашлась и с ней все в порядке…

— Да будет тебе известно, что именно ей мы обязаны тем, что Шеховской расторгнул помолвку! — ответил Кошелев.

— Я не понимаю тебя, — удивленно посмотрела на него Полин, но тотчас повернулась к сестре, оставляя разговор с братом на потом. — Жюли, — обратилась она к ней, — идем со мной, ты сама мне все расскажешь.

Серж только фыркнул на это и повернулся к Докки:

— Евдокия Дмитриевна, велите Григорию собрать мои вещи. Завтра я и Жюли выезжаем в Кузьминки, а на время моего отсутствия вас будет сопровождать Петр Степанович. Я заеду к нему и попрошу его об этом.

— Завтра. К чему такая спешка, Серж? — удивленно округлила глаза Докки.

— Юлия Львовна не оставила мне выбора: скандальные слухи имеют обыкновение слишком быстро распространяться, — вздохнул Кошелев. — Не хотелось бы, чтобы они дошли до барона раньше, чем я смогу ему все объяснить.

Сестры надолго уединились в комнате Полины. Юля, боясь поднять глаза на старшую сестру, рассказала ей обо всем, что случилось с ней с момента ее побега. Когда она умолкла, Полина поднялась с кресла и подошла к ней.

— Не кори себя! — погладила она сестру по растрепавшимся локонам. — В том, что Павел Николаевич разорвал помолвку, нет твоей вины.

— Полин, я не хочу замуж за Четихина, — подняла голову Жюли, глядя на сестру глазами, полными слез. — Уж лучше в монастырь!

— Господь с тобой! — нахмурилась Полина. — О чем ты говоришь? У тебя ведь вся жизнь впереди! Ты представления не имеешь, какая жизнь ждет тебя в монастыре.

— Господи, все зря! — всхлипнула Жюли, закрыв лицо руками.

— А может, вовсе и не зря… — тихонько отозвалась Полина, думая о чем-то своем.

Наутро тяжелый дорожный экипаж Кошелевых покидал столицу. Серж сделал только одну остановку у дома Лукомских — для того, чтобы попросить, как и обещал, Петра Степановича присмотреть за Полин и Докки на время его отсутствия. Кошелев рассчитывал к середине ноября приехать в Кузьминки, вручить Жюли барону, и к началу декабря вернуться в Петербург, чтобы спокойно заняться делами Полин.

* * *

Вернувшись домой, Шеховской сразу же направился в покои матери. О приезде княгини ему сообщил дворецкий, едва он переступил порог родного дома. Софья Андреевна тихонько ахнула и, отложив в сторону рукоделие, торопливо поднялась навстречу единственному сыну.

— Павлуша, мальчик мой, вернулся! — подставляя для поцелуя щеку, счастливо прошептала она. — Я Бога молила, я знала, что все обойдется. Ты ведь не мог…

— Не мог, маменька, конечно, не мог. Вы простите меня, но я сейчас ненадолго, — улыбнулся он виновато. — Боюсь, мое освобождение — не Божий промысел, и обязан я своей свободой, а, возможно, и жизнью, одному очень хорошему человеку. Теперь у меня есть перед ним обязательства, с которыми поспешить надобно. Я Вам позже обязательно все объясню!

Поль переодевался, когда Николай Матвеевич без стука вошел в комнату сына.

— Далеко собрался? — поинтересовался он, наблюдая как Павел, чертыхаясь пытается завязать галстук.

Обернувшись, сын встретился с хмурым взглядом отца.

— Мне сказали, что ты из крепости вернулся, и даже не удосужился зайти, — с укором продолжил он. — Я обиваю пороги кабинета Перовского в попытках уладить твои дела, мать приехала из Павлова, а ты, явившись домой, даже не счел нужным сообщить о своем освобождении?

— Отец, поверьте, сейчас у меня действительно нет времени, я позже Вам все объясню, — попытался уйти от разговора Поль.

— Позже!? Изволь сейчас же объясниться! По какому случаю такая спешка?!

Вздохнув, Павел отбросил измятый галстук.

— Что ж, я объяснюсь. Я собираюсь сделать предложение mademoiselle Кошелевой.

— Это, видимо, дурная шутка?! — перебил его Николай Матвеевич. — Признаться честно, я был рад, что ты одумался и разорвал эту помолвку. Хотя девица привлекательна и недурно воспитана, и я даже готов был смириться с твоим выбором, но, тем не менее, Кошелевы Шеховским не ровня!

— Я не о Полин говорю сейчас, — возразил Поль.

— Павел Николаевич, — вздохнул Шеховской-старший, — все это ужасно напоминает мне глупый фарс, и я решительно не понимаю, к чему Вы ломаете эту комедию?

— Я серьезен, как никогда. Именно Жюли Кошелевой я обязан своим освобождением. Она дала показания о том, что ту ночь, когда была убита Элен, я провел с ней.

— Да уж, яблоко от яблони недалеко падает, — ворчливо заметил Николай Матвеевич. — Неужели я должен тебе рассказывать, что есть немало иных возможностей отблагодарить ее? А касательно женитьбы могу сказать одно: я никогда, — слышишь, никогда! — не дам благословения на этот брак.

— Не понимаю Вас, папенька! Вы были согласны, чтобы я женился на Полин, хотя и не одобряли этого. Жюли ее сестра. Так в чем же разница?

— В силу своей молодости ты, конечно, можешь и не знать этой скандальной истории, — вздохнул Шеховской-старший. — Разница в том, что младшая дочь Льва Алексеевича прижита им от дальней родственницы его супруги.

— Жюли незаконнорождённая? — не смог скрыть своего удивления Поль.

— Верно, хотя ее и удочерили официально, а потому пока я жив, эта девица не станет следующей княгиней Шеховской!

— Для меня все это не имеет значения, — решительно ответил Павел, — потому что я ей жизнью обязан.

— Что ж, я тебя предупредил: я не дам тебе своего благословения! — пригрозил Николай Матвеевич. — Только посмей ослушаться, и наследства лишу, и содержания! Вот как Бог свят, все перепишу на Александра! — вспомнил он про племянника.

— Воля Ваша, батюшка, — остановился Павел перед отцом, — но и я от своего намерения не оступлюсь!

Николай Матвеевич смерил сына пристальным взглядом.

— Посмотрим, как ты на жалованье штабс-капитана проживешь, с молодой-то женой, — не сдавался князь.

— Не извольте беспокоиться, папенька, проживу! — бросил Поль, выходя из комнаты.

— Вернись! Прокляну! — крикнул ему вслед князь Николай.

Но Павел даже не обернулся. Николай Матвеевич тяжело опустился в кресло, схватившись за сердце.

— Прохор, бренди подай, — прошептал он побелевшими губами.

Денщик Павла бросился исполнять указание барина, на ходу качая головой: где же это видано, чтобы сын посмел выйти из воли родителя своего?! Ох, не доведет молодого барина до добра девица эта! Ох, не доведет!

Павел, узнав от швейцара, что Жюли еще с утра ушла из дому, всю ночь провел в экипаже под ее домом, но девушка так и не появилась. За ночь он промерз до костей, все мышцы онемели от попыток как-то устроиться на неудобном сидении наемного экипажа, усталостью сказывались дни, проведенные в крепости, но, снедаемый беспокойством, наутро он отправился к Гедеонову. К его великому огорчению, Александру Михайловичу также не было ничего известно о судьбе Жюли. В отчаянии Павел подумал было поехать к Кошелевым, но он тотчас отмел эту мысль: если бы Жюли приехала в Петербург с братом и сестрой, то едва ли стала бы скрываться под чужим именем и уж точно не подалась бы в актрисы. К тому же не хотелось лишний раз напоминать Полин о своем недостойном поступке. Весь день он колесил по городу, вглядываясь в лица прохожих, но попытки разыскать девушку в столице ни к чему не привели.

Когда же вечером он вернулся домой, то в который раз убедился, что Николай Матвеевич никогда не бросался пустыми угрозами. Двери родного дома оказались закрытыми для него. Пришлось проситься на постой к Горчакову, пока он не уладит все свои дела. Подобное положение для Шеховского, привыкшего за последние два года жизни в столице ни в чем себе не отказывать, было хоть и терпимо, но весьма неприятно. Самое большое беспокойство у него вызывало загадочное исчезновение Юли. Зная, какие опасности могут подстерегать одинокую девушку в столице, он не находил себе места и не прекращал попыток найти ее, хотя и понимал всю их тщетность.

Михаил, видя его состояние, изо всех сил пытался помочь. Именно Мишель вспомнил о Лукомском и предположил, что Юленька могла бы обратиться за помощью к Петру Степановичу.

— Все это, конечно, маловероятно, — говорил он Шеховскому, — но стоит попытаться.

— Я склонен уже рассматривать любые варианты, — устало согласился Поль, сидя в уютном кабинете Горчакова за рюмкой бренди поздним вечером, — а потому согласен нанести визит Лукомским.

— Ты уверен, что поступаешь правильно, mon ami? — осторожно задал вопрос Мишель. — Может, пока не поздно, стоит отказаться от этой затеи и примириться с отцом? Кажется, сама судьба против твоего решения — иначе с чего бы Анне, то есть Жюли, — поправился он, — так стремительно исчезнуть?

— Если я в чем-то еще и уверен, так это в том, что хочу быть только с ней, — грустно усмехнулся Шеховский. — Мне бы сразу вспомнить, где я видел ее, чтобы не гоняться теперь за призраком по всему Петербургу.

— Воистину говорят: "Чудны дела твои, Господи!", — улыбнулся в ответ Горчаков. — Кто же мог знать, что Анна — сестра Полин?

Мишель откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. Пред мысленным взором предстала Полин — такая, какой он увидел ее на алее в Екатерининском сквере. Прекрасная в своем гневе, с ярким румянцем на нежных щеках, с блестящими от непролитых слез глазами. Тяжело вздохнув, он поднялся с кресла.

— Покойной ночи, Павел Николаевич! Утро, как известно, вечера мудренее. Советую не злоупотреблять, — кивнул он на графин с бренди, — если не хочешь проснуться завтра с больной головой.

— Пожалуй, я последую твоему совету, — поднялся вслед за ним Шеховской, направляясь в спальню, предоставленную гостеприимным хозяином в его распоряжение.

Мишель искренне сочувствовал своему приятелю. Ему, рано оставшемуся без отца, не пришлось бы делать столь нелегкий выбор, как Полю. Горчаков, в восемнадцать лет ставший главой семьи, был свободен в своем выборе будущей супруги, но не спешил пока под венец, справедливо полагая, что спешка в таком деле ни к чему, хотя две его старшие сестры убеждали его не затягивать с женитьбой. До сего дня ни одна красавица не занимала его мыслей надолго, однако он поймал себя на мысли, что уже неделю думает о Полине и был бы рад увидеться с ней.

Наутро друзья, как и собирались, направились к Петру Степановичу. К сожалению, Лукомского дома не оказалось. Горчаков написал ему записку с просьбой непременно посетить его как можно скорее и вместе с Шеховским продолжил поиски Юлии Львовны, не особо, впрочем, надеясь на успех их предприятия. Вечер Михаил Алексеевич собирался провести в доме Вильегорских, где нынче давали частный концерт.

— Поль, дружище, я бы рад составить тебе компанию нынче, — улыбнулся он на предложение Шеховского скоротать вечер у Демута, — но ты же знаешь Катиш, — развел он руками, — а я обещал.

Старшая сестра Мишеля, графиня Екатерина Алексеевна Баранцова, или Катиш, как называли ее в семье, всегда питала к младшему брату нежнейшую сестринскую любовь, а потому, взяв на себя роль свахи, всячески пыталась устроить его семейное счастье. Михаил не препятствовал попыткам Катиш, но всегда находил какую-нибудь отговорку при знакомстве с очередной кандидаткой в его супруги.

Так продолжалось почти два года, но Екатерина Алексеевна не оставляла надежды, что какая-нибудь из ее протеже вдруг да затронет сердце брата.

Лишившись компании, Павел принял решение никуда не выезжать и остаться дома, а Михаил направился к Вильегорским.

Горчаков не был большим поклонником музыкального искусства и на этот вечер прибыл только из-за обещания, данного сестре. Князь опоздал на концерт, а потому тихонько занял место у самого выхода, чтобы никому не мешать. Встретившись взглядом с Катиш, Михаил виновато улыбнулся, всем своим видом демонстрируя полнейшее раскаяние. Екатерина Алексеевна поначалу нахмурилась, но потом ослепительно улыбнулась в ответ. Мишель сник: радость сестры можно было объяснить только тем, что ему вновь предстоит познакомиться с очередной "очаровательной барышей", и уж сестра постарается, чтобы остаток вечера после завершения музыкальной его части он провел в обществе ее протеже. Подавив тяжелый вздох, князь от нечего делать принялся рассматривать присутствующих и неожиданно увидел Лукомского. Горчаков очень обрадовался его присутствию. По крайней мере, его сегодняшний визит к Вильегорским можно было считать удачей. Рядом с Петром Степановичем были две молодые дамы, которые о чем-то увлеченно переговаривались, прикрывшись роскошным веером одной из них.

Михаил с нетерпением ждал окончания концерта, чтобы подойти к Петру Степановичу и побеседовать с ним, а потому не спускал глаз с него и его спутниц. Одна из соседок Лукомского сложила веер и, отвернувшись от своей собеседницы, повернулась к Пьеру.

Горчаков забыл, как дышать: та, чей образ вот уже неделю не выходил из его головы, была прямо перед ним. Бог мой, вот это действительно удача! — обрадовался он. Ему настолько не терпелось подойти к ней, что он начал раздраженно поглядывать на музыкантов. Наконец, концерт завершился, и присутствующие поспешили покинуть свои места, чтобы дать возможность прислуге освободить место для танцев. Кто-то направился прямиком к столам с выставленными закусками, мужчины отправились в игровую к карточным столам, молодежь в нетерпении ожидала начала танцев.

На ходу вежливо раскланиваясь со знакомыми, но при этом не спуская глаз с Пьера, Докки и Полин, Мишель осторожно пробирался к ним через толпу гостей. Путь ему преградила Катиш.

— Михаил Алексеевич, торопитесь куда? — улыбнулась сестра.

— О, да! — улыбнулся в ответ Мишель. — Катиш, здесь Петр Степанович, и мне бы хотелось подойти поприветствовать его, а потом я полностью в твоем распоряжении.

Екатерина Алексеевна рассеяно пробежала глазами по залу.

— Ну, что ж, я с тобой, — взяла она брата под руку.

Полина все последние дни раздумывала, как дать знать Шеховскому, что Серж увез Жюли в Кузьминки. Написать князю она не решилась, потому что об этом непременно стало бы известно Докки, и она ни за что не допустила бы такого. Выезжая в свет, Полин повсюду искала его глазами, но герой самого громкого на нынешний день скандала сезона к величайшему прискорбию хозяек салонов нигде не появлялся. Прошла уже неделя со дня отъезда брата и Жюли, и сейчас они уже должны были быть на полпути к дому. Время неумолимо истекало, и с каждым уходящим днем таяла надежда Полин, что ей удастся избавить сестру от ненавистного брака. Заметив приближающегося Горчакова, девушка вспыхнула от радости.

Приседая в реверансе перед князем, Полин подняла на него глаза. Зазвучала мелодия вальса.

— Пригласите меня, — шепнула она едва слышно, боясь, что Докки может услышать ее.

Но Горчаков расслышал и, удивленно вскинув бровь, предложил ей свою руку.

— Сударыня, позвольте пригласить Вас? — улыбнулся он.

— С удовольствием, — улыбнулась Полин, и, оглянувшись на сноху, вложила руку в его протянутую ладонь.

— Михаил Алексеевич, — вскинула она на него полный тревоги взгляд, как только они оказались в кругу танцующих пар, — только Вы можете помочь мне!

— Боже правый! Что у Вас случилось, Полин? — удивился Горчаков столь странному заявлению.

— Не у меня, — вздохнула Полина. — Я, к сожалению, не могу рассказать Вам всего. Передайте, пожалуйста, Павлу Николаевичу, что он должен торопиться, если у него осталась хоть капля порядочности и ему не безразлична судьба Жюли. Серж увез ее в Кузьминки, чтобы выдать замуж за нашего соседа, барона Четихина.

Мишель едва не сбился с ритма.

— Так вот почему мы не могли найти ее! — пробормотал он.

— Павел Николаевич искал Жюли? — пришла очередь удивляться Полин.

— Не просто искал, — улыбнулся Горчаков. — О, простите меня, Полин! Это вышло случайно, но это совершенно бестактно с моей стороны.

— Пустое, Михаил Алексеевич! Я не держу зла на князя Шеховского — насильно мил не будешь, — грустно улыбнулась она. — Если он любит Жюли, то пусть поспешит.

— Полина, Вы невероятная женщина. Вам цены нет! — восхищенно заметил Горчаков. — Я не знаю другого такого доброго сердца!

Полин зарделась от комплимента князя, кружась под дивную мелодию вальса в его объятьях. Украдкой бросив взгляд из-под ресниц, она отметила, что Михаил Алексеевич весьма приятный молодой человек. И хотя то, как он обошелся с Жюли, конечно, чести ему не делает, но ее сестра во многом сама виновата в том, что случилось, — тут же нашла она ему оправдание.

Загрузка...