Глава 2

Пока Юля забирала свой саквояж, Ирэн села в подъехавший к станции богатый экипаж и уехала. Выйдя из ворот, девушка растерянно огляделась. На город быстро опускались осенние сумерки. Она зябко повела плечами — в столице было не в пример холоднее, чем в родной Кузьминке, промозглый ветер с Невы хлопал полами длинного бархатного плаща, трепал тёмные кудри, выбившиеся из-под шляпки. И ее радужное настроение вдруг померкло, стало как-то не до красот столицы, в голове крутились совершенно иные и куда более приземленные мысли. Юленька наугад пошла вперед, ее каблучки громко стучали по мостовой, а в голове билась единственная мысль: надо найти пристанище на ночь. Но как? К кому обратиться? Вспомнились слова Ирэн: "Петербург может быть опасен для молодой неискушенной девушки". Заметив, что встречные мужчины бросают на нее заинтересованные и оценивавшие взгляды, девушка похолодела. Страх мурашками пробежал по спине. Одна совсем одна в огромном городе. Мимо, обдав подол ее и без того пострадавшего в дороге плаща грязью, промчался роскошный экипаж. Она испуганно шарахнулась от него и угодила в чьи-то крепкие объятья.

— Куда спешишь, красавица? — раздался над ухом бархатный баритон.

Юля рванулась из рук мужчины и, обернувшись, смерила нахала ледяным взглядом.

— Уж во всяком случае, не в Ваши объятья, сударь! — отрезала она.

Насмешливо сверкнули голубые глаза, и молодой человек, приподняв над головой цилиндр, слегка склонил голову.

— Жаль! Ручаюсь, Вам бы понравилось, — улыбнулся он.

— Можете и дальше пребывать в заблуждении, — оборвала разговор Юля, увидев, наконец, гостиницу и решительно направилась к ней, не обращая более внимания на незнакомца. Сердце колотилось в груди, от волнения маленькие ладошки стали влажными. И хоть внешне она никак не выказала владевшего ей страха, но невольно ускорила шаг, чтобы поскорее оказаться как можно дальше от него.

В вестибюле гостиницы было тепло и уютно. При гостинице была небольшая харчевня. Посетителей в зале было немного, и в большинстве своем это были господа весьма состоятельные. Осматриваясь в поисках того, к кому можно было бы обратиться, Юля шагнула к конторке. Не успела она подойти к стойке, как за конторкой появился служащий.

— Что Вам угодно, mademoiselle? — окинув ее удивленным взглядом с ног до головы, поинтересовался он.

— Я бы хотела снять комнату, — почти прошептала девушка.

— У нас приличная гостиница, поэтому плата вперед, — предупредил ее приказчик.

— Хорошо, я заплачу, — Юленька открыла саквояж и достала несколько ассигнаций. — Сколько?

Услышав о стоимости ночлега, девушка покачала головой. Сегодня ей уже никуда не деться, на улице почти стемнело, но завтра первым делом нужно будет подыскать жилье подешевле, потому что если она останется здесь, тех денег, что у нее с собой есть, хватит ненадолго.

Апартаменты, которые ей предоставили, состояли из уютной спальни и небольшой гостиной. Но сил на то, чтобы любоваться изысканной обстановкой не осталось совсем, и, попросив принести ужин ей в комнату, Юленька присела к столу.

В дверь постучали. Впустив лакея, принесшего поднос с ужином, Юля подошла к окну. За окном фонарщик, приставив к столбу лестницу, зажигал первый фонарь. Слуга, расставив на столе тарелки с едой, тихо удалился. Неуютно было на душе. Страшила неопределенность собственного будущего. С чего начать? Куда пойти? Так ничего и не решив, девушка принялась за ужин, предвкушая, как, умывшись, с наслаждением вытянется на мягкой, пахнущей свежестью постели. Когда она ужинала, ей казалось, что стоит голове ее коснуться подушки, и она тотчас уснет; постель и в самом деле была мягкой и удобной, но заснуть никак не удавалось. К пугающим мыслям о будущем добавились угрызения совести, что она сбежала из Кузьминок, не оставив даже записки. Две недели уж минуло, — думала она, — Пелагея, наверное, с ума сходит от беспокойства, Полин переживает, а Серж, разыскивая меня — хотя бы и для Четихина, перевернул вверх дном всю округу. Надо бы отписать им, что она жива и здорова, что у нее все хорошо.

Поутру Юленька попросила служащего за конторкой подсказать, где можно снять комнаты подешевле. Поблагодарив его, девушка вышла из гостиницы, сжимая в руках свой потрепанный саквояж, остановила наемный экипаж, и, назвав извозчику адрес доходного дома, который ей дал приказчик, с замирающим сердцем отправилась навстречу своей судьбе. В ярком утреннем свете город уже не пугал ее, скорее наоборот. Юля откинулась на спинку сидения и, отодвинув шторку, принялась разглядывать улицы столицы, восхищаясь то витринами лавок, мимо которых она проезжала, то нарядами дам, неспешно прогуливающихся по улицам. Попасть в такой огромный и шумный город из тихой провинции, в которой она родилась и выросла, было сродни приключению Гулливера в стране великанов. Именно так она себя и ощущала — маленькой и незаметной.

Экипаж остановился перед большим домом.

— Эт здесь, сударыня, — помогая ей выйти из кареты, улыбнулся извозчик.

Осмотревшись, девушка глубоко вздохнула, стараясь унять волнение. Заметив мужчину в ливрее, что направился прямиком к черному ходу, Юля бросилась вслед за ним.

— Голубчик, подожди, — выкрикнула она.

Слуга остановился.

— Чем могу служить, сударыня? — нетерпеливо спросил он.

— Ты не подскажешь, как бы мне с управляющим увидеться?

— Так это Вам в парадное надо, — махнул он рукой. — Войдете в парадное, сразу дверь будет прямо перед Вами, не заблудитесь.

— Благодарю.

Войдя в парадное, девушка увидела массивную дверь с ручкой в виде львиной головы, отлитой и бронзы. Сжав руку в кулачок, она робко постучала. Дверь ей открыл пожилой лакей.

— День добрый. Могу я увидеться с управляющим? — поинтересовалась она.

— Вы по какому делу будете, сударыня?

— Мне бы комнату снять, — улыбнулась Юленька.

— Проходите, барышня, — посторонился слуга, пропуская ее в небольшую, но довольно дорогую гостиную, и удалился с докладом.

Управляющего, господина Артюхина, пришлось ждать долго. Как выяснилось, вставал он поздно, и в данный момент завтракал в кругу семьи. Выслушав ее просьбу, управляющий, поинтересовавшись родом ее занятий, и услышав в ответ, что она актриса, недовольно поморщился, но все же согласился сдать ей весьма скромную квартирку. Заплатив за месяц вперед аж целых пятнадцать рублей и пересчитав оставшиеся ассигнации, девушка пришла к неутешительному выводу, что денег, взятых из дому, почти не осталось, и если ей не удастся в ближайшем будущем найти какой-нибудь источник дохода, она попросту умрет голодной смертью.

Относительно невысокая плата за аренду жилья объяснялась тем, что квартирка, состоящая из крохотной гостиной и небольшой спальни, располагалась в мансарде. Еще одним существенным неудобством было то, что она не имела собственного водопровода, и носить воду нужно было в ведрах из прачечной, что находилась в подвале дома. Но для Юли водопровод был дивом невиданным, поэтому она была рада и ведрам.

Поднявшись в мансарду и осмотревшись в своей собственной квартирке, девушка пришла к выводу, что сегодня у нее определенно выдался счастливый день, и грех будет не попытаться сегодня же отправиться на прослушивание. При мысли о прослушивании у нее холодели руки и начинали дрожать колени, поэтому она и убеждала себя, что сегодня счастье на ее стороне, но лучше всего помогало воспоминание о количестве денег в саквояже. Стянув с себя ставшее за две недели ненавистным серое суконное платье, Юля бросила его на спинку кресла. Платье нуждалось в стирке, плащ в чистке. Голубое шелковое платье от долгого пребывания в саквояже помялось и вид имело весьма жалкий, к тому же она поняла, что без помощи горничной ей ни за что не застегнуть его самостоятельно. Но не в ее характере было сдаваться. Расправив платье на кровати, девушка достала из саквояжа платок, смочила его водой и худо-бедно оттерла грязь с подола плаща. Посмотрев на платье и поняв, что без утюга ему не поможет и день лежания на кровати, Юленька надела его на себя, и, повернувшись спиной к зеркалу, с завидным упорством принялась застегивать крохотные пуговички, которые никак не хотели пролезать в петельки.

Ей все же как-то удалось справиться с застежкой, пропустив только две или три пуговки. Оглядев себя в зеркале, Юля постаралась руками разгладить складки на помявшемся шелке. Сложную прическу ей соорудить было не под силу, поэтому, достав гребень, она просто расчесала волосы и заплела в толстую косу. То, что она увидела в зеркале, ее не особо порадовало, однако же ничего лучшего она пока себе позволить не могла. Надев плащ, капор и перчатки, заперла двери своей крохотной квартирки и спустилась вниз. В желудке уже урчало от голода, поскольку завтракать в гостинице она не стала из-за дороговизны тамошней кухни, и поэтому очень обрадовалась, заметив в аккурат напротив дома, где она сняла жилье, маленькую, но уютную кофейню. Заказав себе булочку и чашку горячего шоколада, она не спеша, растягивая удовольствие позавтракала. Чтобы подбодрить себя перед прослушиванием, для начала Юля решила пройтись по местным лавкам и купить кое-что из необходимых ей мелочей. Раньше она даже не задумывалась об этом, воспринимая заботу о ней старшего брата и прислуги, как нечто само собой разумеющееся, но сейчас, оставшись одна, осознала, насколько ее стремительное бегство из дома оказалось неподготовленным. Прикупив еще одну смену белья и пару белых шелковых чулок, она вернулась к себе. Договорившись за сходную плату с молодой женщиной из прислуги, девушка отдала ей в стирку свои вещи.

Теперь у нее даже для себя никаких оправданий не оставалось. Впереди было самое трудное: пересилить свою робость и пойти на прослушивание к директору императорских театров. Дело уже близилось к вечеру, когда она вышла из дома и, остановив наемный экипаж, попросила отвезти ее на Екатерининскую набережную. Доехав до здания дирекции, Юленька расплатилась с извозчиком и решительно направилась к дверям. На входе ее остановил швейцар.

— Вы к кому, барышня? — преградил он ей путь.

— Я на прослушивание к Александру Михайловичу Гедеонову. Мне назначено, — солгала она, надменно глядя на здоровенного детину в дверях.

Видимо, что-то в ее взгляде заставило поверить ей, и, отступив от двери, швейцар с поклоном пропустил ее внутрь. Юля уже почти дошла до лестницы, когда услышала у себя за спиной:

— Второй этаж, сударыня, по коридору направо.

Выдохнув с облегчением, она ускорила шаг и едва ли не бегом взлетела по лестнице. Найдя нужную дверь, девушка постучала.

— Войдите! — раздался раздраженный мужской голос.

Юля вошла в богатый кабинет и остановилась на пороге.

— Кто Вы и по какому вопросу? — довольно бесцеремонно спросил ее весьма представительный мужчина с густыми бакенбардами.

— Меня зовут Юлия Львовна Кошелева, и я пришла на прослушивание, — стараясь не отвести глаз под пристальным взглядом незнакомца, выпалила Юленька на одном дыхании и подошла ближе к массивному письменному столу.

— Вам назначено? — нахмурился Гедеонов. — У Вас есть рекомендации? Вы уже где-то играли или пели?

— Я пришла сама, у меня нет рекомендаций, — уже тише ответила Юля. — И я нигде не играла, а пела разве что на домашних музыкальных вечерах.

— Что?! — навалился на стол Гедеонов. — Сударыня, Вы не перепутали меня с провинциальным антрепренером, явившись сюда без рекомендаций и записи, наслушавшись матушкиных или чьих там еще комплиментов?!

Девушка в ужасе попятилась, но в дверь снова постучали, и она посторонилась, чтобы ее ненароком не зашибли.

— Войдите! — резко бросил ее визави.

На пороге предстал довольно привлекательный молодой человек.

— А, это Вы, Аристарх Павлович, — смягчился Гедеонов. — А что, mademoiselle Ла Фонтейн уже объявилась?

— Никак нет, Ваше превосходительство, — ответил вошедший, — хотя экипаж за ней послали еще два часа назад.

— Черт знает, что творится! — воскликнул он, грохнув по столу кулаком. — Я пообещал графу Радзинскому, что Элен будет петь у него сегодня, и уже опаздываю на вечер! Элен нет, зато пришла какая-то самозванка на прослушивание без записи и морочит мне голову!

После этих слов Александр Михайлович внимательно посмотрел на скромно спрятавшуюся за спиной его помощника девушку.

— Какой у Вас голос?

— Сопрано.

— Mademoiselle, я оказался в безвыходном положении, — после некоторых раздумий заговорил Гедеонов. — Меня с mademoiselle Ла Фонтейн ждут на частном музыкальном вечере, и я обещал, что она там будет петь. Вы знаете "Соловья" Алябьева?

— Да, знаю, — расправила плечи девушка.

— Это коронный номер Элен. Вы обязательно должны исполнить "Соловья", остальное — разумеется, если Вас попросят, — на Ваш выбор. Считайте, что у Вас появился шанс: если Вы не осрамитесь, я приму Вас в труппу.

— Благодарю Вас, Ваше превосходительство, — расцвела улыбкой Юля. — Я сделаю все возможное…

— Полно, — махнул рукой Гедеонов. — Аристарх Павлович, проводите барышню к Елизавете Андреевне, пусть подберет ей что-нибудь более подходящее, — скривился он при виде довольно поношенного плаща и мятого платья под ним.

Елизавета Андреевна, помощник главного костюмера, оказалась довольно приятной пухленькой женщиной лет тридцати пяти. Оглядев девушку с ног до головы, она принесла из гардероба яркое красное платье с довольно смелым декольте.

— Если уж Ваш голос не покорит их, — рассмеялась она, глянув на совершенно растерявшуюся девушку, — тогда это платье, несомненно, отвлечет.

Через полчаса Юля, глянув на свое отражение в зеркале, залилась смущенным румянцем. Особа, смотревшая на нее из зеркала, менее всего походила на невинную девушку — она скорее напоминала весьма искушенную кокотку. Фальшивые бриллианты в ушах и на шее выглядели чересчур вызывающе. Темные локоны Юли костюмерша зачесала высоко наверх и, закрепив гребнями, оставила спадать струящимся водопадом на изящную спину.

— А Вам не кажется, что мне это платье как-то не по возрасту? — робко спросила она, поправляяя чуть великоватые, а потому постоянно сползающие перчатки.

— Но, право, не в платье же дебютантки Вас обрядить?! Не сутультесь, сударыня! Расправьте плечи и помните: от Вашего сегодняшнего выступления зависит Ваше будущее! — ласково напутствовала она девушку, подталкивая к двери и накидывая ей на плечи алый бархатный плащ с подкладкой из белого шелка.

Александр Михайлович ожидал свою новую протеже уже сидя в экипаже. Аристарх Павлович, увидев Юлю, как-то странно посмотрел на нее, но проводил на улицу и помог подняться на подножку. Карета тронулась, унося Юленьку в неведомую ночную жизнь великосветского Петербурга. Сердце сжималось от страха. Ей казалось, что она не сможет взять ни единой ноты, и непременно провалится. Но ей не пришлось терзаться этими страхами слишком долго — вскоре экипаж остановился, и, выйдя из него, Гедеонов подал руку своей спутнице.

Никогда еще в своей жизни она не видела столь блестящего собрания. Наряды дам пленяли многоцветьем, от блеска настоящих драгоценностей слепило глаза. Бальный зал поражал своим великолепием и роскошью отделки. Отдав свой и ее плащ подбежавшему лакею, Александр Михайлович взял ее под руку и ободряюще похлопал по затянутому в шелковую перчатку тонкому запястью.

— Смелее, милочка! Я вижу, Вы совсем оробели. Не волнуйтесь, петь сходу Вас никто не заставит! Осмотритесь пока, но от меня не отходите, — тихо произнес он ей на ухо.

Юля нашла в себе силы, только кивнуть головой. Навстречу им спешил хозяин дома.

— Ну, наконец-то, Александр Михайлович! Мы уж заждались, — обратился он к Гедеонову — А где же mademoiselle Ла Фонтейн? Я обещал гостям приятный музыкальный вечер…

— Илья Сергеевич, разрешите Вам первому представить юное дарование, — улыбнулся Гедеонов, — mademoiselle Анну Быстрицкую. Уверяю Вас, от ее пения все Ваши гости будут в полном восторге.

— Ну, что же, — повернулся к ней Радзинский, — если Вы готовы, mademoiselle, то прошу Вас, — указал он рукой в сторону рояля.

— А кто будет аккомпанировать, Ваше сиятельство? — растерялась Юленька.

— Об этом не беспокойтесь, сударыня. Все музыканты давно на своих местах, — ответил граф.

Сглотнув ком в горле, Юля направилась к роялю. Приглашенные расступались перед ней, поглядывая на нее с нескрываемым интересом и без стеснения комментируя ее появление.

— Comme c'est intИressant! Quelque chose de nouveau. (Как интересно! Что-то новое), — услышала она слева от себя женский голос.

— Tu crois qu'elle peut surpassent mademoiselle La Fontaine? (Думаете, она сможет затмить mademoiselle Ла Фонтейн?)

— Mais de toute faГon, trХs attrayant. (Но, во всяком случае, весьма недурна собой), — заметил мужской баритон.

На подгибающихся ногах Юля подошла к роялю и застыла, повернувшись к гостям Радзинских. Гедеонов выступил вперед и поднял руку, прося тишины.

— Господа, разрешите мне представить Вашему вниманию открытие этого театрального сезона mademoiselle Анну Быстрицкую!

Пожилой мужчина в черном фраке сел за рояль и обратился к ней.

— Что будете петь, mademoiselle?

— "Соловей" Алябьева, — прошептала Юля и увидела, как лицо аккомпаниатора вытягивается от удивления.

— Смелый выбор! — покачал он головой и замер в ожидании знака от Юли.

Вздохнув поглубже, чтобы успокоиться, она чуть кивнула ему, и зазвучало вступление.

Юля знала, что в концертном исполнении, в отличие от домашнего, поют обычно слова только одного куплета, демонстрируя во втором куплете вариации и колоратуру, но сейчас она почему-то вспомнила, как слушала соловья у себя в Кузьминках и вздыхала о Павле Шеховском, и решилась петь второй куплет со словами, искренне надеясь, что аккомпаниатор ее поймет и поддержит. Перенесясь душой домой, она запела:

Соловей мой, соловей,

Голосистый соловей!

Чистый звонкий голос пронесся над залом, заставляя смолкнуть разговоры вокруг. Гедеонов замер, не в силах поверить в свою удачу. Боже! Он чуть не проглядел такое сокровище! Увидев, что приглашенные затаив дыхание слушают его протеже, и провал ему сегодня, похоже, не грозит, он забыл на время свои восторги и стал слушать девушку так, как слушал бы ее на прослушивании, оценивая ее возможности и подготовку, и очень удивился, услышав второй куплет:

Кто-то бедная, как я,

Ночь прослушает тебя

Не смыкаючи очей,

Утопаючи в слезах.

Решив поначалу, что юная певица решила упростить себе задачу, опустив колоратуру, он через мгновение замер в восхищении: эта девочка пела так, как и не снилось Элен!

Павел Николаевич Шеховской в обществе своей предполагаемой невесты Александры Ильиничны Радзинской и лучшего друга юности Михаила Алексеевича Горчакова, остановившись немного поодаль от всех гостей, собирался рассказать Мишелю и Сашеньке забавный случай, произошедший с ним накануне.

Павел знал, что на вечере у Радзинских должна была петь Элен, но данный факт оставил его совершенно равнодушным. Mademoiselle Ла Фонтейн еще месяц назад получила отставку. Прощание вышло весьма бурным и запомнилось ему надолго.

Шеховской устал от ее капризов и совершенно необъяснимых вспышек ревности. С каждым днем он все чаще ловил себя на мысли, что Элен стала забывать, кто она в его жизни, и ее поведение все больше напоминало ему поведение вздорной ревнивой супруги. Он не собирался порывать с ней, но узнав от кого-то, что он намерен сделать предложение Радзинской, Элен закатила ему жуткий скандал с битьем хрусталя и посуды.

Сначала Павел невозмутимо взирал на погром в спальне, внутренне содрогаясь от того, что увидел истинное лицо своей любовницы. Лена, растрепанная, с красными от слез глазами, пребывала в страшной ярости. Она совершенно не стеснялась в выражениях, и слыша подобное из уст молодой красивой женщины, с которой он делил самые интимные моменты, Поль ощутил, как чувство вины за то, что он причинил ей такую боль, уступает место даже не раздражению — отвращению. Ему неприятно было видеть перед собой разъяренную фурию вместо томной прелестницы. Поначалу Шеховской попытался спокойно объяснить ей, что брак этот не имеет ничего общего с чувствами, что и Александра точно так же, как он, относится к их будущему союзу, но его спокойный, лишенный всяких эмоций тон, казалось, только подлил масла в огонь.

Элен не стала его слушать. Подскочив к нему, она со всего размаху влепила ему пощечину, но и этого ей показалось мало: следы острых ноготков потом еще неделю не сходили с его шеи. Терпение князя быстро истощилось. Оторвав ее от себя и отшвырнув через всю комнату прямо на разгромленную кровать, Павел вышел, громко хлопнув дверью, крикнув напоследок, что ноги его больше не будет здесь.

Чарующий голос певицы заставил его умолкнуть и прислушаться. Это был "Соловей", но он был совершенно уверен, что поет не Элен. Извинившись перед собеседниками, Поль постарался подойти поближе. Александра недоуменно пожала плечиками и, взяв под руку Мишеля, последовала за ним. Павел во все глаза разглядывал невысокую темноволосую девушку, обладательницу столь дивного голоса. Прикрыв глаза, она пела, не замечая ничего и никого вокруг. Зал внимал ей в восхищенном молчании, а в конце наградил аплодисментами, ничего общего не имеющими с обычным аристократическим выражением благодарности. Александр Михайлович Гедеонов подошел к певице и что-то зашептал ей на ухо. Она кивнула ему, сказала что-то аккомпаниатору, а потом обратилась к зрителям:

— Господа! Я знаю, что сегодня вы ожидали здесь увидеть mademoiselle Ла Фонтейн, и я спела "Соловья", чтобы не обмануть ваших ожиданий. Но если вы позволите, — тут девушка повернулась к графу Радзинскому, — я бы хотела подарить вам свою песню.

Илья Сергеевич только заулыбался в ответ.

И опять в зале зазвучала музыка, а потом вступил дивный голос:

Гори, гори, моя звезда,

Волшебно благодатная.

Ты будешь вечно не закатная,

Другой не будет никогда…

— Боже! Как хороша! — услышал он восхищенный голос Михаила у себя над ухом. — Клянусь, еще до конца сезона она будет моей!

— И ты не боишься конкуренции, mon ami? — усмехнулся Шеховской.

— Пари, сударь? — ухмыльнулся Мишель.

— Что ставите? — отозвался Павел.

— Пять тысяч против Буйного! — предложил Михаил.

— Буйного? — Шеховской задумался.

Не то, чтобы он сомневался в собственных силах, но все же: если юная прелестница выберет Мишеля, готов ли он рискнуть и расстаться с верным другом в случае проигрыша?

— Ну, что же Вы, Ваше сиятельство, — улыбнулся Мишель, — неужто усомнились в собственной неотразимости для женского пола?

— Идет! — протянул ему руку Поль. — Пять тысяч против Буйного. Но только, Михаил Алексеевич, запомните: я не намерен сдаваться без боя!

— Так даже интересней.

— Как Вам не стыдно, господа!

Оба молодых человека обернулись на голос, полный возмущения. Александра Радзинская слышала их разговор от слова и до слова, и в глазах ее полыхало негодование.

— Алекс, полно! Это всего лишь пари, а она всего лишь певичка, — поднося ее руку к губам, произнес Шеховской.

— Но как можно?! Она же живой человек!

В этот момент девушка у рояля посмотрела прямо на Шеховского. У Юленьки закружилась голова, когда она увидела так близко того, о ком грезила целый год. От откровенно оценивающего восхищенного взгляда князя перехватило дыхание. Юля испугалась, что не сможет спеть больше ни одной строчки, и, прикрыв глаза, она вдохнула поглубже и запела, стараясь, чтобы голос не дрожал от переполнявших ее эмоций.

…Звезда любви, звезда волшебная,

Звезда моих минувших дней.

Ты будешь вечно неизменною,

В душе проснувшейся моей…

Боже! Он здесь, рядом, так близко. А этот его взгляд! Он даже на Полин так не смотрел. Девушка почему-то чувствовала себя обнаженной перед ним. Казалось, он ласкал ее взглядом, и ощущения эти были для нее чем-то новым, неизведанным, пугали ее своей силой, пробуждая в ней запретные желания. От одной мысли об этом Юле стало жарко, кровь прилила к щекам, окрашивая их пунцовым румянцем, в груди сладко заныло, и ей показалось, что тысячи мельчайших иголочек впились в ее тело.

Но она тотчас спустилась с небес на землю: на невинную девицу мужчина никогда не станет смотреть такими глазами. Было в его взгляде что-то греховное, порочное, что-то, что пугало ее до дрожи в коленях. На Полин он смотрел по-другому, тогда в его взгляде легко угадывалась нежность, восхищение, желание понравиться ее сестре.

Сейчас все было иначе. Юля с удивлением поняла, что ей это не нравится, ее пугает такой откровенный чувственный призыв. Она вспомнила слова своей мачехи Ларисы Афанасьевны, что это блуд и стыд, и блудницы — тут Лариса Афанисьевна всегда крестилась и шептала: "Прости, Господи, рабу твою Анну!" — обязательно будут наказаны. А благовоспитанные барышни даже думать не должны ни о чем подобном, потому как это приведет их прямо в геенну огненную.

Вздрогнув, она отвела глаза, и, больше не поворачиваясь в сторону князя, допела последний куплет.

— Браво! — раздались аплодисменты. — Браво, mademoiselle!

Раскланявшись и отойдя от рояля, Юля поискала глазами Гедеонова. Александр Михайлович подошел к ней и взял ее под руку.

— Вы меня покорили, Анна, — сделал он ударение на имени, которым ее назвал.

— Почему Анна? — тихо спросила Юленька.

— Жюли Кошелева звучит уж как-то совсем провинциально, — усмехнулся он. — Вот Анна Быстрицкая — это да! В этом имени чувствуется размах, сила. Неужели Вы не ощущаете?

— Пусть будет Анна, — с улыбкой согласилась Юленька. — Вы, случайно или нет, выбрали мне замечательное имя — имя моей матери.

Она торопливо обвела взглядом толпу гостей, но Шеховского не увидела. Может, ей показалось? — пожала она плечиком. Сколько длился их зрительный контакт? Минуту, две? Может, она так хотела увидеть его, что ее воображение сыграло с ней злую шутку?

— Шампанского? — спросил Гедеонов.

— Не откажусь, — улыбнулась ему Юля, принимая из его рук бокал.

К ним то и дело подходили совершенно незнакомые ей люди, чтобы выразить восхищение ее талантом, поздравляли Александра Михайловича со столь ценным приобретением для театра. Поднеся бокал к губам, девушка сделал маленький глоток. Ей еще ни разу не доводилось пить шампанское, только разбавленное водой вино за столом в кругу семьи. Маленькие пузырьки лопались на языке, приятный вкус прохладного напитка пришелся ей по нраву. Осмелев, Юленька сделала еще один глоток. Восхитительно! — улыбнулась она, прикрыв глаза. За первым бокалом последовал второй, потом третий. Юля ощущала себя такой легкой, ей хотелось улыбаться, танцевать, но она только притопывала ножкой в такт мелодии звучавшего вальса. Она еще ни разу не была на настоящем балу, ни разу не танцевала вальс. Как же это, наверное, увлекательно — кружиться по паркету под такую волнующую музыку! Из приятной эйфории ее вывел знакомый голос:

— Сударыня, Вы позволите? — не ожидая ее ответа, Шеховской взял из ее рук бокал с недопитым шампанским и поставил его на поднос проходящего мимо лакея. — Окажите мне честь, разрешите пригласить Вас, — предложил он ей руку.

Юля не нашлась с ответом. Более всего ее поразило то, что, по-видимому, Павел Николаевич ее не узнал. Робко вложив свою руку в протянутую ладонь, она позволила ему вывести себя в центр бальной залы. Положив руку на его плечо и страшась поднять глаза, она позволила ему обнять себя за талию и повести в танце. Все мысли смешались в ее голове. Здравый смысл буквально вопил, чтобы она держалась от него подальше, он не тот, кто ей нужен. Она не должна была принимать его приглашения, и вообще самое время разыскать Гедеонова и попросить, чтобы ее отвезли домой. Разве недостаточно с нее потрясений за один вечер?

— Вы боитесь отдавить мне ноги? — услышала она над ухом мягкий насмешливый баритом.

— Нет, — едва слышно выдохнула она.

— Тогда посмотрите на меня, — попросил он.

Юля подняла глаза и уставилась на золотистый вихор, спадавший ему на лоб.

— Уверяю Вас, моей матерью была не медуза-горгона, и от моего взгляда девицы не каменеют, — тихо рассмеялся князь.

— От Вашего взгляда они падают в обморок! — парировала Юля, но все же посмотрела прямо в эти колдовские серые глаза.

Она больше так и не смогла отвести взгляд. Какая-то неведомая ей сила удерживала ее от того, чтобы опустить глаза. Улыбка исчезла с губ Шеховского. Кружа ее по залу, он пытался понять, отчего у него возникло чувство, что они знакомы. Анна Быстрицкая, — снова и снова повторял он про себя, но так и не мог ухватить ускользавшую мысль. От девушки исходил аромат чистоты и свежести, никаких приторных тяжелых духов, которыми частенько пользуются актрисы, певички и дамы полусвета, хотя платье ее было довольно открытым и смелым, а в ушах в такт ее движениям покачивались фальшивые бриллианты. Ее кричащий безвкусный туалет никак не гармонировал с выражением наивности и невинности, застывшем в больших темных глазах, смотревших прямо в его душу. Ах, эти глаза!

— Анна, кто Вы? Откуда? — вырвалось у него.

Юля в ответ на его вопрос только загадочно улыбнулась. Прозвучали последние аккорды вальса. Шеховской остановился, но продолжал держать ее ладонь в своей руке.

— Ваше сиятельство, — Юля забрала руку, но при этом ее чуть великоватая шелковая перчатка соскользнула и осталась в руке князя.

Стремительно развернувшись, она оказалась лицом к лицу с Александром Михайловичем.

— Ваше превосходительство, прошу Вас! Мне бы хотелось уйти.

— Уже? — удивился Гедеонов.

— Сегодняшний день для меня был столь волнительным, что я уже просто не в силах наслаждаться этим великолепным вечером, — робко улыбнулась Юля.

— Ну что ж, как пожелаете, сударыня, — предложил ей руку Гедеонов.


Сергей Львович, не найдя младшую сестру в усадьбе наутро после бала у Крупенских, поначалу не очень волновался, решив, что она просто таким образом демонстрирует ему свою обиду. Ничего, к вечеру вернется, как миленькая, — думал он. Но ни к вечеру, ни ночью, ни на утро следующего дня Жюли не появилась. Отправив троих мужиков прочесывать ближайший лес, Серж принялся расспрашивать Пелагею, полагая, что она может знать о том, где находится ее любимица, и даже более того, вполне может помогать ей прятаться. Но заметив, что пожилая женщина от расстройства едва соображает, о чем он ее спрашивает, пришел к неутешительному выводу, что Юленька не посвятила свою старую няньку в свои планы.

На второй день, обнаружив сломанный замок потайного ящика секретера и исчезновение из него всей наличности, Сергей Львович пришел в бешенство. Теперь все стало на свои места. Маленькая нахалка обвела его вокруг пальца. Забрав из дома все наличные деньги, она просто сбежала. Конечно, можно было предположить, что она возможно находится где-то недалеко, в пределах их уезда, но почему-то Серж был уверен в обратном.

Но куда она могла податься? К родне матери? Так это маловероятно: по настоянию Ларисы Афанасьевны все связи с этой ветвью рода были оборваны сразу после рождения Жюли. Несносная девчонка! Он всегда знал, что от нее будут одни неприятности. И что теперь ему прикажете делать? Как сказать Четихину, что его невеста сбежала накануне свадьбы? Найду — сам лично высеку и посажу под замок, — стукнул кулаком по секретеру Кошелев.

Как он и предполагал, поиски Жюли в округе не увенчались успехом. К вечеру второго дня Сергей Львович сам лично отправился на почтовую станцию. Описав служащему внешность девушки, он поинтересовался, не видел ли тот барышни, подходящей под это описание.

Пожилой станционный смотритель пожевал тонкими губами, раздумывая, говорить ему или нет. Хозяина имения в Кузьминках он узнал, но все же девушка пришла на станцию ночью одна, и по виду она была в совершенном отчаянии, поэтому он даже не сразу признал в ней младшую mademoiselle Кошелеву, но с другой стороны, Сергей Львович несет за нее ответственность и имеет полное право знать, куда направилась его сестра. Приняв такое решение, он поднял глаза от конторки и взглянул прямо в лицо Кошелева, застывшего в напряженном ожидании.

— Ваша сестра, сударь, два дня назад оплатила проезд до Петербурга и уехала, — ответил он.

— Почему Вы ничего не сообщили мне?! До имения рукой подать от станции!

Служащий пожал плечами.

— А почем мне знать, что у Вас девица из дому сбежала? Мое дело маленькое: оплатили проезд, я билет выдал, и дело с концом, — развел он руками.

Выйдя на крыльцо, Серж в бешенстве сломал хлыст.

— Ну, маленькая дрянь, я до тебя доберусь! — прорычал он, отвязывая от коновязи жеребца.

Загрузка...