Звезда Любви

Глава 31

После того, как граф Левашов оставил Закревского и княгиню Шеховскую в Радоме, в Петербург он ехал столь быстро, сколь это было возможно. В конце июня Петербург опустел: весь свет вслед за императорской четой перебрался на летние дачи. Добравшись до фамильного особняка, Серж только сменил гражданское платье на мундир и отправился в Стрельну.

Также, как и весь высший свет, шеф корпуса жандармов князь Орлов лето предпочитал проводить у себя на даче. Дача представляла собой деревянный дворец на берегу пруда посреди роскошного парка. Миновав домик привратника, Сергей спешился и передал поводья подоспевшему груму.

Нынче у Алексея Федоровича были гости: в глубине парка, в большой беседке был накрыт стол, послышался негромкий мелодичный смех. Навстречу Левашову поспешил дворецкий.

— Его сиятельство не принимают нынче, — поспешил сообщить он, останавливая Сергея.

— Любезный, передай Алексею Федоровичу, что его желает видеть граф Левашов, — невозмутимо ответил Серж.

Недовольно покосившись на непонятливого визитера, дворецкий удалился с докладом. Сергей в ожидании ответа князя, прохаживался по берегу пруда, когда его окликнули.

— Сергей Александрович, доброго дня Вам, — вышел ему навстречу Орлов. — Пожалуйте к нам.

— Благодарю, Алексей Федорович, но, думаю, нам с Вами лучше было бы с глазу на глаз переговорить.

Орлов понимающе кивнул головой.

— Тогда прошу в мой кабинет, — сделал он приглашающий жест рукой, указывая на особняк.

Оставшись наедине с Орловым, Сергей передал ему бумаги, из-за которых он был вынужден задержаться в Париже, и рассказал о своей последней встрече с графом Толстым.

— Долго же Вы добирались, — вскрыв конверт и просматривая чертежи, заметил Орлов.

— Обстоятельства сложились таким образом, — уклончиво ответил Сергей, вспомнив о причинах, задержавших его в пути.

— Благодарю за службу, — оторвавшись от бумаг, улыбнулся Алексей Федорович. — Завтра я буду у Государя и непременно упомяну Вас. А сейчас прошу, будьте моим гостем.

Несмотря на усталость после долгой дороги, Сергей не смог отказать и остался. Позже уже в сумерках возвращаясь в Петербург, Серж остановился на мосту через Стрелку. Спешившись, он подошел к перилам и, перегнувшись через них, всмотрелся в темную поверхность реки, несущей свои воды к Финскому заливу. Прикрыв глаза, он глубоко вздохнул. — Здесь, цепляясь за перила и за жизнь, пять лет назад над бурным весенним потоком висела Жюли и никто, никто не пришел ей на помощь. Что, если бы Поплавскому удалось свершить задуманное? — Оттолкнувшись от перил, он вернулся к лошади и, вскочив в седло, продолжил свой путь. Пустив жеребца шагом, Левашов погрузился в долгие раздумья.

Сергей отдавал себе отчет в том, что именно его встреча с Жюли и стала тем самым камешком, который возмутил гладкую поверхность ее сознания, подтолкнув ее память. Что было бы, если бы они не встретились? Она бы вернулась в Закревское и продолжила бы жить так, как жила до того, считая себя Анной. Но ведь они непременно встретились бы, как ни крути. Рано или поздно он бы вернулся в Левашовку…

Что греха таить, еще тогда, пять лет назад, она произвела на него весьма сильное впечатление. Разве не жалел он порой, что так поздно увидел ее, разве не стремился быть там, где бывали Шеховские, разве не искал этих случайных встреч, чтобы только увидеть, услышать? Что если… Нет, он не должен думать о том. Но может же статься так, что Шеховской не пожелает признать ее? — Левашов тихо чертыхнулся. Всю дорогу от Милана до Радома он старался держаться как можно дальше от нее, чтобы ни словом, ни взглядом, ни жестом не выдать того, что он чувствует, находясь рядом с ней. Вспоминая, как единственный раз держал ее в объятьях, столь близко, что ощущал столь тонкий, едва заметный аромат фиалки, исходящий от нее, Сергей стиснул поводья. Послушный малейшему движению руки, жеребец остановился. Как бы то ни было, самый верный способ узнать о том — это рассказать князю о том, что его жена жива. Приняв такое решение, Серж не мешкая направился в столицу. Час для визитов был уже поздний, и он решил отложить поездку на Сергиевскую до утра.

Утро выдалось пасмурным и прохладным. С утра моросил дождик, но Сергей решил не откладывать визит к Шеховским. Конечно, трудно было рассчитывать на то, что в межсезонье кто-нибудь из обитателей дома на Сергиевской окажется в столице, но с чего-то нужно было начинать. Несмотря на непогоду, Левашов не воспользовался экипажем и с удовольствием прошелся по давно знакомым улицам. Как давно он не был здесь, а город ничуть не изменился: все также лениво несла свои воды меж гранитных берегов Нева, радовала глаз зелень парков и скверов. Это было особое чувство — чувство, что, наконец, после долгих странствий и скитаний вернулся домой, в город, где прошло все отрочество, пока учился в корпусе, где прошла юность, где впервые влюбился в чужую жену, — усмехнулся своим мыслям Серж. — Судьба у него видать такая: испытывать сердечную привязанность к чужим женам. Вспомнилась Колетт, мягкий шелк ее волос, нежные руки, что не раз дарили ему наслаждение, томный взгляд, от которого его кидало в жар. А потом эта встреча с Жюли. Чужая жена, для него она по-прежнему чужая жена. Он был рад тогда уехать из Петербурга, забыть, выкинуть из головы всякую мысль о ней, и по прошествии пяти лет ему это удалось. Ведь не думал, не вспоминал! Зачем же судьбе угодно было вновь свести их, да еще в такой момент, когда будущее ее не определено? Дорога до особняка на Сергиевской за всеми этими размышлениями пролетела незаметно.

Как он и ожидал, хозяев дома не оказалось: Софья Андреевна уехала на лето в Павлово, Николай Матвеевич, в прошлом году вышедший в отставку, в этот раз решил составить компанию своей супруге, но, а тот, кто интересовал его более всего, уже более года не появлялся в столице, неся службу у генерал-губернатора Восточной Сибири.

Это было все, что ему удалось узнать. Сергей оставил на подносе в вестибюле свою визитку и вышел на улицу. Стоя перед домом на Сергиевской и перебирая в памяти всех, кто мог знать о местонахождении Шеховского, Левашов вспомнил о бывшем командире Преображенского полка Катенине. На сколько ему было известно ныне Александр Андреевич был дежурным генералом при Главном штабе Его Императорского Величества. По привычке, оставшейся из Парижа, Сергей оглянулся по сторонам и повернувшись спиной к особняку Шеховских, направился в сторону Дворцовой площади.

Катенин был на службе. Его адъютант, совсем еще юноша в чине поручика долго и дотошно допытывался у Левашова: с какой целью он желает видеть генерал-лейтенанта Катенина. Видимо, голубой мундир жандарма, который он носил ныне сменивший мундир Преображенского полка, никак не способствовал тому, чтобы к нему прониклись расположением. Как бы то ни было это ведомство ни у кого не вызывало симпатий и подсознательно каждый с опасением относился к тем, кто в нем служил. Потеряв терпение, Сергей обошел молодого человека и решительно распахнул двери в кабинет Александра Андреевича.

Катенин оторвал взгляд от бумаг на своем столе и изумленно воззрился на вошедшего. Признав в посетителе своего бывшего адъютанта, Александр Андреевич улыбнулся.

— Сергей Александрович, какой приятный сюрприз. Входите же, не стойте на пороге.

— Александр Андреевич, рад видеть Вас в добром здравии, — улыбнулся в ответ Левашов.

— Давно ли вернулись? — поинтересовался Катенин, сделав знак своему адъютанту оставить их.

— Второй день в столице, — усмехнулся Сергей.

— И сразу ко мне? — рассмеялся Александр Андреевич. — Знать не просто так зашли. Так с чем пожаловали?

Сергей вздохнул. Уж в чем в чем, а в проницательности Катенину не откажешь.

— Я бы в любом случае обязательно пришел к Вам. Но Вы правы, говоря, что мой визит не просто дань вежливости. Я разыскиваю князя Шеховского Павла Николаевича, поговаривают, что он нынче несет службу у генерал-губернатора Муравьева.

Улыбка исчезла с лица Катенина.

— Могу я спросить Вас, Сергей Александрович, для чего Вам понадобился Павел Николаевич? — поинтересовался он.

Левашов нахмурился: говорить о Жюли он не хотел, но и лгать Катенину тоже. Сергей раздумывал не более минуты и решившись посмотрел прямо в лицо Катенина, наблюдая за его реакцией на свои слова:

— Будучи этой весной в Милане по делам службы, я встретился с княгиней Шеховской при весьма странных обстоятельствах.

— С Софьей Андреевной? — удивленно спросил Александр Андреевич. — Но помилуйте, этого просто не может быть. Мы виделись на Пасху.

— Я говорю не о Софье Андреевне, — покачал головой Сергей. — Я виделся с Юлией Львовной.

— Быть того не может! — воскликнул Катенин.

— Да я понимаю, что мое заявление выглядит несколько странным, — согласился Сергей, но, тем не менее…

— Тело княгини Шеховской три года назад было найдено в Финском заливе, — перебил его Катенин. — Юлия Львовна похоронена на семейном кладбище Шеховских.

— Как похоронена? — побледнел Левашов. — Это чудовищная ошибка. Она жива я сам своими глазами видел ее, говорил с ней!

— Но как такое возможно? — Александр Андреевич сосредоточенно нахмурился, а когда обернулся к Левашову, лицо его приобрело еще более хмурое и недоверчивое выражение. — Сергей Александрович, когда пропала Юлия Львовна Вы ведь уехали в Париж?

— Да. Все так и было, — подтвердил его слова Левашов, не понимая, отчего так зол Катенин и к чему он клонит.

— К чему я говорю об этом. В обществе ходили слухи о Вашем увлечении княгиней Шеховской.

Сергей вздрогнул, но глаз не отвел, хотя яркий румянец, выступивший на скулах, свидетельствовал о том, что слова Катенина попали в самую точку.

— Я так и думал, — расстроенно покачал головой Александр Андреевич.

— Я не отрицаю, — тихо ответил Серж, — но не понимаю коим образом, это связано с нынешней ситуацией.

— Павел Николаевич не просто так оставил службу в Преображенском полку и подался в Сибирь, — ответил Катенин. — Все дело в том, что в высшем свете Петербурга Ваш отъезд связали с исчезновением княгини Шеховской. Поговаривали, что она не погибла, а инсценировала собственную смерть, сбежав с любовником в Париж. Согласитесь, Сергей Александрович, то, что именно Вы явились в столицу с вестью о том, что она жива, выглядит несколько…

Левашов вскочил со стула и заметался по кабинету Катенина.

— Сядьте! — командирским тоном приказал Александр Андреевич. — Я всегда был дружен с Павлом Николаевичем и мне ситуация эта крайне неприятна, — продолжил он. — Я задам Вам один единственный вопрос? Это правда?

— Ложь! От первого до последнего слова, — глядя ему в глаза, заявил Левашов. — Хотя видит Бог, если бы она согласилась…

— Почему же тогда Вы желаете разыскать Шеховского? — недоуменно воззрился на него Катенин.

— Всю дорогу от Милана до Радома я только и слышал Поль, Поль, Поль, — усмехнулся Сергей.

— Боже мой! Я совершенно забыл. Павел Николаевич обручен и…

— Я должен написать ему, — перебил его Левашов. — Вы же понимаете, как это важно именно сейчас.

— Да, да, — рассеяно согласился Катенин. — Обязательно напишите на адрес Муравьева в Иркутске.

Выйдя от Катенина в самых смятенных чувствах, Сергей направился домой. Расхаживая по своему кабинету, он несколько раз останавливался у стола, присаживался в кресло и, взяв в руку перо, вновь откладывал его. — Я должен сделать это ради нее, — убеждал он себя. — И еще отписать в Закревское и сообщить Жюли все, что ему удалось узнать о ее супруге.

Серж никогда не приятельствовал с Шеховским, пути их редко пересекались, к тому же, если вспомнить последнюю их встречу, то ему вообще следовало воздержаться от вмешательства в это дело и не пытаться напомнить о себе. Ведь было совершенно очевидно, что Шеховской, заметив его увлеченность Жюли, ревновал. Так стоило ли вновь раздувать угли былого пожара? История Жюли столь невероятна, что не знай он Закревского всю жизнь, едва ли сам бы поверил во все это. И вновь его имя окажется связанным с именем княгини Шеховской. И все же… — Сергей оглянулся на письменный стол. Говорят, если любишь, готов на любую жертву, ради того, кому отдано сердце: если он может ускорить встречу Жюли с ее супругом, он это сделает. Решившись, он вернулся к столу и, устроившись в кресле, обмакнул перо в чернила:

"Милостивый государь, Павел Николаевич. Считаю своим долгом сообщить…" — Сергей задумался. Выходило слишком холодно, чопорно и официально. Смяв листок бумаги, он швырнул его на пол. Откинувшись на спинку кресла, Левашов прикрыл глаза, раздумывая над тем, какими словами можно сообщить человеку о том, что его жена, умершая и похороненная жива? Большие напольные часы, стоящие в кабинете, пробили два часа, заставив его вздрогнуть и открыть глаза. Нет таких слов, какие объяснили бы чудесное воскрешение Жюли, — вздохнул он, положив перед собой чистый лист бумаги. Перо легко и быстро заскользило по бумаге:

"Милостивый государь, Павел Николаевич, возможно прочитав это письмо, Вы не поверите не единому слову в нем, хотя видит Бог, у меня нет причин лгать Вам. Будучи этой весной в Милане по делам службы я встретил Вашу супругу Юлию Львовну Шеховскую. История, приключившаяся с ней совершенно невероятная и, может быть, я и сам бы усомнился в ее правдивости, если бы мне не поведал ее человек, которому я доверяю как самому себе. На сегодняшний день супруга Ваша, думаю, находится в Полтавской губернии в имении графа Закревского. Если Вы пожелаете встретиться и выслушать меня, я готов поведать Вам все, что мне известно. Ваш покорный слуга граф С.А. Левашов".

Еще раз, пробежав глазами письмо, он отложил его и вновь взялся за перо:

Дождавшись, когда высохнут чернила, Сергей запечатал оба письма и, отдав лакею, велел снести на почтовую станцию. Ну, вот и все, обратного пути нет, — глядя вслед удалявшемуся слуге из окна своего кабинета, вздохнул он. Нынче остается только ждать.

На то чтобы добраться из Радома в Закревское у Василия Андреевича и Юленьки ушло две недели. Граф Левашов пообещал навести справки о князе Шеховскому и потому Жюли решила остаться в Закревском, которое уже привыкла считать своим домом и дождаться письма от Сержа и только затем ехать в столицу. К тому же состояние здоровья Василия Андреевича вызвало серьезные опасения. Губернский врач, осмотрев его поостерегся делать какие-либо прогнозы.

— Все в руках Божьи Анна…, простите, Юлия Львовна, — покачал он головой. — Все никак не могу поверить… Это знаете ли так необычно. Привык считать Вас Анной.

— Скажите, есть ли надежда на то, что он поправится? — перебила его Жюли, не желая обсуждать с ним столь болезненную для нее тему.

— Полный покой и должный уход, — пожал плечом врач. — Еще раз повторюсь, все в руках Божьих, Юлия Львовна.

Проводив доктора, Юленька поднялась в спальню Закревского. Как же он изменился? — вздохнула она глядя на бледное лицо и заострившиеся черты. Присев в кресло подле его кровати, Жюли взяла в руку его почти высохшую ладонь.

— Юленька, — слабо улыбнулся Василий Андреевич, открывая глаза, — Вы поистине ангел. Я так виноват перед Вами, а Вы не оставили меня.

— Как я могу оставить Вас? — улыбнулась Жюли, чувствуя, как непрошенные слезы жгут глаза. — У меня никого не было кроме Вас.

А может статься так, что все так и останется, — добавила она про себя. При мысли этой сдавило грудь, отвернувшись от Закревского и сделав вид, что ищет страницу в книге, которую читала ему накануне, Жюли украдкой утерла скатившуюся по щеке слезу. О Боже, как же долго тянется время. Серж уж давно должен быть в Петербурге, а письма от него все нет. Тревожно стало на душе. Нет, конечно, сейчас она не может уехать, оставив Закревского, но и маяться в неизвестности, сходить с ума от самых дурных предположений, совершено не осталось сил.

Сильным порывом ветра распахнуло чуть приоткрытую оконную раму, легкая кисейная занавеска взметнулась вверх, загрохотало, зашумело за окном.

Поднявшись с кресла, Жюли бросилась закрывать окно, да так и застыла держась за оконную створку. Вспомнилась маленькая и тесная Петербургская квартира под самой крышей доходного дома, разбитая ваза и разметавшиеся белоснежные лепестки на полу. Поль, — заныло сердце. — Милый мой, любимый, дано ли свидеться нам? Тяжелые дождевые капли зашумели в густых кронах, забарабанили по подоконнику. Очнувшись, Юленька торопливо прикрыла окно и вернулась к постели Василия Андреевича. Она собиралась продолжить чтение, но он дотянувшись до ее руки слабо сжал тонкое запястье.

— Жюли, обещайте, что завтра же пошлете в Полтаву за моим душеприказчиком, — попросил он.

— Что это Вы надумали Василий Андреевич? — попыталась улыбнуться она, но улыбка вышла жалкой и неискренней.

— Чую немного мне осталось, — вздохнул Закревский. — Как бы ни сложилась Ваша жизнь в дальнейшем, я хочу, чтобы Вы и Николенька ни в чем не нуждались.

— Оставьте, Василий Андреевич. Что за мысли, ей Богу! — возмутилась она.

— Пообещайте мне, что пошлете за стряпчим.

— Ну, хорошо, если Вы настаиваете я отправлю Егорку за стряпчим, — сдалась Жюли.

Наутро отправив Егора за душеприказчиком Закревского, Жюли вместе с управляющим взялась просматривать расходные книги. За открытым окном кабинета слышался смех Ники, который бегал по лужайке перед домом, убегая от Машеньки. Оторвав взгляд от гроссбуха, и мельком глянув в окно Жюли заметила всадника на подъездной аллее. Подпрыгнуло сердце и заколотилось где-то в горле. На какое-то безумное мгновение форма служащего почтового ведомства показалась ей гвардейским мундиром. Не дожидаясь, когда дворецкий принесет письма, Жюли сама выбежала из кабинета, как раз в тот момент, когда за почтальоном закрылась дверь.

— Ну что там, Никодим, есть что из столицы? — поинтересовалась она.

— Почем мне знать, Юлия Львовна, — протянул ей поднос с письмами дворецкий.

Быстро перебрав корреспонденцию, Жюли нашла то, что искала — письмо от графа Левашова. Вихрем взлетев по ступенькам в свой будуар, она торопливо схватила с бюро серебряный ножик для разрезания бумаги и вскрыла конверт. Пробежав глазами послание, она со стоном разочарования рухнула в кресло. — Павла нет в Петербурге, он так далеко! Боже, как же далеко! Как долго еще ждать? Сергей Александрович писал, что он сообщил Шеховскому о ней, но пока письмо дойдет до Иркутска… Господи, пять лет прошло. Поверит ли? Может самой поехать в Иркутск? Нет не могу! Как же Василий Андреевич, Николенька, не везти же с собой в Сибирь ребенка, не зная к тому же как ее встретят там, да и встретят ли вообще. Остается ждать. Снова ждать и сходить с ума от неизвестности.

В беспросветном ожидании день за днем к концу катилось лето. За жарким августом наступил теплый сентябрь, Жюли с головой погрузилась в заботы. Многое требовало ее внимания: велись заготовки на зиму, собирали урожай в садах усадьбы, приезжал приказчик от московского купца, у которого с Закревским был договор, договориться о поставках кож на будущий год.

Василий Андреевич пошел на поправку, но был все еще слаб здоровьем для того, чтобы самому приняться за дела. Переписав завещание, он словно бы успокоился и может быть, именно это спокойствие стало причиной того, что болезнь отступила.

Юленька хотела было отписать брату и сестре в Кузьминки, но Василий Андреевич уговорил ее повременить.

— Мне бы хотелось, чтобы все разрешилось как можно скорее и ко всеобщему счастью, — говорил ей за ужином Василий Андреевич, когда она упомянула что хотел бы поставить в известность родственников о своем возвращении, — но может статься так, что Павел Николаевич не пожелает признать Вас. Если Шеховской сам не пожелает объявить о том, что его жена вернулась, лучше тогда не затевать никакого дела.

— Но Полин и Серж, какое они отношение имеют ко всему тому, что произошло между мной и супругом? — вскинулась она.

— Вы правы, никакого, — ответил Закревский, — только в этом случае для Вас же будет лучше остаться Анной. Вы можете представит себе последствия того скандала, который непременно разразиться? Как это скажется на Николеньке, на его будущем?

Жюли, которую и без этого разговора, мучили сомнения, удрученно кивнула головой. Закревский только что озвучил ее самый страшный кошмар. Как она сможет жить дальше, если он не пожелает видеть ее? Жизнь тогда потеряет всякий смысл. Но ведь есть еще Николенька, — вздохнула Жюли, — их сын и она будет жить ради него. Но как смириться с этим, если сердце рвется к нему, если готова хоть сейчас приказать заложить экипаж и, невзирая на то, что зима на носу, что дороги развезло, помчаться в Сибирь, в Богом забытый Иркутск.

Сергей часто писал ей из столицы и спустя некоторое время, Жюли поймала себя на том, что ждет его писем. Именно от Левашова она узнала о том, что сестра ее Полин вышла замуж за князя Горчакова, что у них родился сын, названный Алексеем, и что Горчаковы хоть и приехали на сезон в столицу, но почти нигде не появляются, потому, как вновь ждут прибавления в семействе. От Шеховского по-прежнему нет никаких вестей. Читая эти строки, Жюли не заметила, как несколько соленых капель сорвались с ресниц и упали на бумагу, расплываясь по листу радужными пятнами.

Смахнув слезы, она села писать ответ. О том, что Василий Андреевич, хоть и чувствует себя лучше, но все же еще слишком слаб здоровьем, приезжала с визитом его мачеха Александра Платоновна, были и другие соседи, справлялись о здоровье Василия Андреевича. Закревский настоял на том, чтобы не раскрывать ее истинного имени и положения, пока не выясняться все обстоятельства этого дела и для всех она по-прежнему Аннет Закревская.

Перед отъездом из Иркутска Павел зашел проститься к Муравьевым. Николай Николаевич выразил свое сожаление по поводу его увечья, которое послужило поводом к отставке, и передал корреспонденцию, пришедшую на его имя за время отсутствия князя.

Забравшись в крытый возок, Шеховской пробежал глазами несколько писем от матери и одно от отца. Бросив взгляд на остальные, которые в основном были от Долли и от Горчакова, Павел раздражено вздохнул и, собрав их в стопку, передал Прохору:

— Прибери, потом прочту, — отвернулся он к окошку.

Видя, что барин нынче не в духе, Прохор без возражений забрал всю стопку и засунул в саквояж под сидение. Шеховской почти всю дорогу пребывал в мрачном молчании. Маменька в своем последнем письме написала, что Балашовы уже приехали в столицу и ждут его возвращения. Ну что ж, он сам сделал свой выбор, некого тут винить, — вздыхал Поль. Видимо, по приезду в столицу у него более не будет времени на раздумья. Помолвка и без того слишком затянулась, пора было покончить с этим: повести Дарью под венец и попытаться как-то устроить свою жизнь. Может быть, уехать в Ильинское вместе с молодой женой? Хотя нет, не стоит, там все будет напоминать о Жюли, но и оставаться в Петербурге не было никакого желания.

В конце декабря добрались до Петербурга. Ну, вот я и вернулся, — мрачно усмехнулся Шеховской, разглядывая фасад отчего дома. Не успел он дойти до верхней ступеньки, как дверь распахнулась и ему навстречу вышли обе дамы Балашовы.

— Ах! Боже мой! Павел Николаевич! Какое счастье, что Вы вернулись! — радостно улыбаясь, быстро заговорила Ангелина Леонтьевна. — А мы вот к маменьке Вашей на чай заезжали.

— С возвращением, Павел Николаевич, — едва заметно улыбнулась Долли, разглядывая его из под полей кокетливой шляпки.

Павел удивленно вздернул бровь: куда делась ее боязливость? Голубые глаза, опушенные длинными ресницами смотрели открыто и приветливо. День был безветренный, но довольно морозный. Яркий румянец окрасил нежные щеки, туго завитые русые локоны выбились из-под шляпки и мило обрамляли нежный овал лица. А ведь как изменилась! — поразился Шеховской. Хороша, весьма хороша. И отчего он раньше не замечал того. Хотя нет. Тогда на охоте в Павлово, когда она рассмеялась тому, как он удивился, увидев ее в седле во всей красе, он и тогда заметил, что она почти красавица, когда забывается и не старается казаться сизой горлицей, когда другие из кожи вон лезут, чтобы походить на белых лебедей.

— Милые дамы, — поднося к губам руку Ангелины Леонтьевны, склонился в легком поклоне Шеховской, — для меня невероятно лестно встретить именно Вас с день своего приезда.

— О как это неловко, здесь посреди улицы, — смущенно хихикнула Ангелина Леонтьевна. — Павел Николаевич, Вы заезжайте к нам с ответным визитом. Мы будем ждать.

— Непременно, Ангелина Леонтьевна, — улыбнулся Шеховской, в душе мечтая, как можно быстрее распрощаться с будущей родственницей.

Он невероятно устал в этой дороге, от долгого сидения в одной позе заныла рана в правом боку. Но все же не смог удержаться от того, чтобы не оглянуться вслед Долли, когда она заботливо поддерживая под руку матушку, осторожно спускалась по ступеням, чуть подобрав подол длинного салопа, подбитого соболем. Пожалуй, его брак будет не лишен приятности. По всей видимости, Дарья свыклась с этой мыслью и уже не будет шарахаться от него.

В доме все смешалось с его появлением. Софья Андреевна не дожидаясь, когда он с дороги приведет себя в порядок, а уж затем явится пред ней, сама пришла в его покои. Коротко постучав в дверь, она распахнула ее и устремилась к нему.

— Мама! — Павел поднялся с кресла как был без сапог, которые уже успел снять с него Прохор и заключил мать в крепкие объятья.

— Павлуша, мальчик мой. — целуя его в обе щеки, запричитала она. — Боже, я когда получила твое письмо… О прости, прости меня, — заметив, как чуть поморщился Павел, когда она в порыве материнской любви стиснула его плечи.

— Полно, маменька, — улыбнулся Павел, — я жив, хоть и не вполне здоров.

— Ах, Павлуша, — прошептала она, пропуская меж тонких пальцев золотистую челку, — Ты не представляешь, как я рада твоему возвращению. Но позже, позже, mon cher, отдыхай с дороги. Замерз поди, морозы нынче крепкие стоят.

Софья Андреевна никак не могла наглядеться на него. Сколько бессонных ночей простояла она на коленях под образами, моля уберечь его от всякой беды, да видать плохо молила, тяжело вздохнула она. Вернулся Прохор и замер в поклоне перед барыней.

— Я пойду, mon cher, — погладила она его по щеке, — Пойду. Не буду тебе мешать. Увидимся за ужином. Я распоряжусь, чтобы обед тебе в покои подали.

— Отец дома? — остановил ее Павел.

— Нет, уехал, — улыбнулась она. — Ты же знаешь его, не привык домоседом быть. К Радзинским уехал, они с Ильей Сергеевичем теперь много времени вместе проводят, то за картами, то за разговорами, все планы какие-то на будущую весну строят.

Вечером, переодевшись в парадный мундир, Павел спустился к ужину. Пока он отдыхал, Софья Андреевна успела отправить весточку Горчаковым и потому этим вечером в особняке на Сергиевской были гости. Ужин был накрыт в малой столовой. Павлу всегда нравилось собираться здесь. Небольшой стол, уютная обстановка, пылающие в камине поленья, создавали ту особую атмосферу доверия, способствующую тихой непринужденной беседе.

Полин в свободном платье и широкой шали поверх него, призванной скрыть ее положение, просто светилась от счастья. Мишель крепко по-мужски обнял Шеховского, но тут же сконфуженно отступил, когда Поль не сдержавшись тихо со свистом выдохнул.

Николай Матвеевич хоть и старался быть сдержаннее в проявлении отцовских чувств, все ж не мог удержаться и с гордостью поведал собравшимся о том, какое впечатление произвел рапорт князя Максутова на Его императорское Величество. Павел даже не знал о том, что его представили к награде и теперь ему надлежало явиться в Главный штаб по этому случаю.

— Ну вот, будет у тебя теперь "Анна на шее", — пошутил Мишель.

Павел усмехнулся в ответ.

— Уж лучше "Анна на шее", чем Георгий посмертно.

— Говорят нелегко Вам там пришлось? — не спуская с сына внимательного взгляда поинтересовался Николай Матвеевич.

— Что теперь о том, — уклончиво ответил Поль. — Это отныне в прошлом.

Уловив в голосе его досаду и сожаление по поводу безвозвратно утраченной возможности нести службу, Николай Матвеевич перевел разговор на другую тему. Заговорили об общих знакомых: именины, крестины, свадьбы. Поль рассеянно вполуха прислушивался к разговору. Взгляд его остановился на Полине. Зардевшись, Полин улыбнулась и чуть наклонившись вперед произнесла вполголоса:

— Павел Николаевич, я надеюсь на сей раз Вы будете у нас крестным?

— Почту за честь, — улыбнулся в ответ Поль, в душе отчаянно завидуя семейному счастью Михаила.

— Пользуясь случаем, — повернулся к нему Мишель, — хочу пригласить вас с mademoiselle Балашовой на то, грандиозное собрание, которое устраивает моя сестра по случаю празднования Нового года. Мы с Полин сегодня были у нее по пути сюда и услышав, что ты вернулся в столицу, она просила на словах тебе непременно передать, — отвечая на невысказанный вопрос Павла, добавил он.

— Передай Ольге Алексеевне, что мы будем непременно.

— Долли с Ангелиной Леонтьевной нынче были у нас, — заметила Софья Андреевна. — Жаль ты их не застал. Дашенька так переменилась.

— Я имел удовольствие видеться с Дарьей Степановной, — улыбнулся Павел. — Мы едва не столкнулись на крыльце. И Вы правы, maman, она и впрямь переменилась.

Мишель с веселым изумлением воззрился на Павла и улыбнувшись едва заметно покачал головой, в душе надеясь, что Шеховскому похоже mademoiselle Балашова уже не безразлична.