Бездушная

Глава 14

Люциан

Илэйн была словно бабочкой с крыльями такого количества чудесных, блядь, цветов, что они могли ослепить мужчину, если бы он заглянул слишком глубоко. Я не понимал ее. И не должен был этого хотеть. Она не должна была ошеломлять меня, как какого-то конченого дурака.

Когда день подошел к концу, не успев остановить себя, я словно одержимый вернулся в «Мерс» и влился в поток обычных работяг, несмотря на то что уже столкнулся с гневом своего отца.

«Что, черт возьми, с тобой происходит, Люциан? Почему ты забросил Холдинг?»

Забросил — слишком уж суровое видение обстоятельств на несколько сокращенных дней в офисе, но он был прав. Как бы печально это ни звучало, тот был прав. Сегодня утром мой мозг не был предан «Морелли Холдингс», как обычно это было в любой другой день, когда я был у власти.

Жалел я только об одном, что у меня нет более весомой правды, которую мог бы рассказать отцу. Его обещание уничтожить меня как руководителя корпорации, если не разберусь в своих действиях, было полно яда. Как и его расспросы об Илэйн Константин и о том, что, черт возьми, я знаю о ее исчезновении. И снова у меня не было приемлемой правды, которой мог бы поделиться с ним, поэтому все мои ответы были расплывчатыми, противоречащими всем глубинным аспектам моей души.

Он поделился со мной своей правдой, от которой у меня перехватило дух.

«Илэйн Константин прямо сказала своей семье, что это Братья власти поджидают ее. В письме. Она рассказала им в письме. Письмо, написанное от руки и оставленное на кухонном столе.

Теперь нам нужно выбрать сторону, парень. Братья власти или Константин. Только ты все испортил. Ты докопался до Братьев власти из-за глупой сучки, которую они взяли, и те не верят в нашу лояльность. Мы могли бы объединиться с ними, Люциан. Могли бы объединиться с ними и использовать нашу общую силу, чтобы навсегда уничтожить этих ублюдков Константин».

Да, мы могли бы. Да, мы должны были. Еще больше долбанных «должны».

Когда въехал на свою жалкую подъездную дорожку в Кингтон Пик, мой план действий был ясен и определен. Я собирался докопаться до сути безумной игры Илэйн с письмами и понять, о чем, блядь, она думала, а потом уничтожить ее окончательно. Собирался сделать ее сладкую маленькую девственную киску своей, пока она не выложит все свои грязные секреты, а затем стереть ее с лица земли. Хватит думать, говорить и угрожать. Пора действовать.

Я ожидал увидеть ее обычную наглость, как только переступлю порог, но она не расхаживала по дому, в ожидании, что я на нее наброшусь. Ее не было ни в прихожей, ни в гостиной, хотя телевизор все еще показывал ее лицо на экране. У меня мелькнула паника, что та разбила окно и убралась к чертовой матери. Но Илэйн была на кухне, и от ее вида у меня перехватило дыхание — она сидела на полу, поджав колени к груди, потерянная для окружающего мира.

Это склизкое ублюдочное чувство снова пронзило меня, но на этот раз в самое нутро. То, которое я ненавидел, которое не имело для меня никакого смысла, которое было связано с Илэйн, мать ее, Константин.

Я заставил себя преодолеть это и рывком поднял ее на ноги, ударив о стойку, как кусок мяса, готовый к разделке. Только тогда она снова перевела дыхание, только тогда я, наконец, увидел полоски слез на ее красивых щеках и понял, из-за чего они были.

Кровь запеклась у нее на бедрах, порезы все еще были свежими в тех местах, где она сама себя резала. Мне должно было понравиться это, но нет.

Должно было, должно было, должно было.

Мысль о том, что кто-то, кроме меня, коснется ее плоти, даже она сама, приводила меня в ярость.

— Что это за хрень? — рявкнул я на нее. — Что, блядь, ты себе позволяешь?

На этот раз в ее взгляде, при обращении в мою сторону, не было даже искры злобы. Илэйн была сломленной маленькой девочкой, потерявшейся от всех обид и страхов в мире.

Я наклонился, чтобы поднять нож с пола. Она выбрала самый лучший, явно рассчитывая на самые чистые порезы. Илэйн вздрогнула, когда я бросил его на стойку.

— Просто дай мне немного гребаного алкоголя, и это мне не понадобится, — сказала она.

Ее трясло, она явно барахталась в собственном дерьме и не могла взять себя в руки. Вот они, выглядывающие из-под поверхности — эти пьянящие маленькие секреты бабочки.

— Похоже, мне придется спрятать от тебя кухонные принадлежности и оставить тебе детские столовые приборы, да? Маленькое испорченное подобие сучки.

В этот момент в ее глазах снова появилась злоба. Она сжала челюсть.

— Пошел ты, Морелли! Ты даже не представляешь, насколько я повреждена. Иди на хуй!

— Нет, не представляю, — согласился я. — Но выясню. Эти грязные маленькие секреты внутри тебя будут моими, Илэйн. Мне не терпится увидеть, насколько ты на самом деле повреждена.

— Не рассчитывай на это, — выплюнула она. — Я тебя слишком сильно ненавижу, чтобы рассказать хоть что-то. Ты ничего обо мне не узнаешь!

Она попыталась отстраниться, но я не дал ей этого сделать. Прижался к ней, упираясь руками по обе стороны столешницы. Она была зажата. Сдержана. Моя.

Я рассмеялся ей в лицо.

— Очевидно, ты ненавидишь меня не так сильно, как свою собственную семью, милая. Или их, или Братьев власти. У тебя, должно быть, тайная грязная симпатия к Морелли, малышка, учитывая, как ты подставила Братьев власти за мое преступление.

Ее взгляд был пронзительным и пристальным.

— Я не понимаю, о чем ты, черт возьми, говоришь придурок.

Она лгала. Мы оба это знали. Как всегда, эта маленькая сучка лгала.

— Похоже, ты написала маленькое обвиняющее письмо, не так ли? — прошептал я со злостью. — Коротенькую записку, в которой сообщала миру, что тебя похитил Эллиот Ри из Братьев власти.

Она попыталась соврать еще что-нибудь.

— Я просто хотела, чтобы они поплатились за все то, через что заставили меня пройти. Просто хотела, чтобы они помучились!

Я одарил ее злобной улыбкой.

— О, куколка, правда? Ты ненавидишь Братьев власти больше, чем Морелли? Какая же ты жалкая маленькая шлюшка.

Моя куколка больше не пыталась лгать. Она просто смотрела на меня с ненавистью.

Не в силах сдержать свою ненависть, я наклонился еще ближе, чтобы дразнить ее своей злобой.

— Я бы даже осмелился сказать, что ты ненавидишь свою собственную семью больше, чем Морелли, маленькая сучка, не так ли? Может быть, ты не достойна имени Константин.

— Я, черт возьми, вполне достойна гребаного имени Константин, — прорычала она мне, и тут эта сучка обнаружила в себе проблеск жизни.

Она извивалась у меня в руках, как змея, карабкаясь по столешнице, чтобы дотянуться до ножа, а затем схватила его. Маленькая сучка схватила его и, взвизгнув, вонзила мне прямо в руку.

— ПОШЕЛ ТЫ, МОРЕЛЛИ! ПОШЕЛ ТЫ!

Вот когда Илэйн должна была бежать как сумасшедшая и попытаться убраться отсюда к чертовой матери. Она пыталась, правда пыталась. Она попыталась убежать, но я все еще крепко держал ее.

Я улыбался. Ухмылялся. Мне понравилось, в какой ужас она пришла, когда увидела, что я даже не дрогнул. Моя рука была прибита к деревянной стойке, и я даже не выругался.

Илэйн была так потрясена, что побелела, когда я выдернул нож из руки и бросил его обратно на стойку.

— Какого черта?! — прошипела она. — Да что с тобой, блядь, такое? Я только что проткнула твою гребаную руку, Люциан! Ты в своем уме?

Моя ухмылка осталась прежней. Мой смех был таким же злобным, каким она его знала.

Как оказалось, Илэйн Константин была не единственной, кто хранил свои глубокие секреты. Я очень крепко держался за свои собственные.