Люциан
Я не должен был приближаться к этому месту. Вместо этого должен был быть занят в городе, сосредоточив свое внимание на достойных делах Морелли. И все же, «должен» имело все меньше и меньше значения рядом с этой глупой маленькой сучкой, с которой я играл.
У меня во рту все еще ощущался приятный металлический привкус ее крови, пока я вел ее по коридору и дальше, прямо в маленькую гостиную. Я знал, что она была поражена этой дырой в моем портфолио. Это вызвало у меня отвратительное сожаление о том, что привел ее сюда, будто ее глаза каким-то образом заглядывали в меня. Мне следовало довольствоваться кратким напряженным пребыванием в центре города. Должен, должен, черт возьми, должен.
Я включил только лампу, осветив комнату ровно настолько, чтобы придать ей приятный золотистый блеск.
— Раздевайся, — сказал я ей, и она повернулась ко мне лицом, устремив на меня свой очаровательный взгляд.
На этот раз она даже не пыталась спорить. Просто спустила с плеч бретельки платья, плотно сжав губы, пытаясь взглядом сказать «да пошел ты». Ей не удалось скрыть правду, хотя все ее тело говорило неправду. Она была напугана. Действительно чертовски напугана.
У меня потекли слюнки при мысли о том, как бешено колотится ее сердце и трепещет от волнения живот.
Я хотел почувствовать ее учащенное и горячее дыхание, при нашей игре, но сдержался, стоически и твердо скрестив руки на груди.
— Разденься для меня, — повторил я ей.
Она позволила платью соскользнуть вниз, показывая свой лифчик, совершенный в своей белой кружевной прелести. Ее бедра не оказывают сопротивления, позволяя ткани соскользнуть прямо по ногам на пол. Белые трусики. Прелестные маленькие белые трусики.
Господи Иисусе, я собирался насладиться ими.
Она уже потянулась к застежке лифчика, когда я рявкнул «нет».
Она вздрогнула и замерла, широко раскрыв глаза.
— Пока нет, — прорычал я. — Стой смирно, как хорошая девочка.
Она стояла неподвижно, но выражение ее лица совсем не походило на выражение хорошей девочки. В ней была ненависть, смешанная со страхом. Страх и желание. Она хотела меня, но ненавидела это. Точно так же, как я хотел ее, но ненавидел ее также сильно.
У меня под рукой была все информация о вендетте Морелли, которую можно было использовать в своих целях. Я десятилетиями испытывал отвращение к ее семье, готовясь к возмездию. И собирался, черт возьми, насладиться этим.
Я заставил ее стоять несколько долгих минут, наслаждаясь тем, как она все больше и больше ерзала, пока смотрел на нее. Она становилась все более взволнованной и нервной, пока, наконец, не обхватила себя руками и не обрела дар речи.
— Ну, так ты собираешься что-нибудь со мной сделать или как?
Как ни безумно, нет, не собирался. Я ухмыльнулся, сказав ей об этом.
— Пока нет, куколка. Вся твоя цель — развлечь меня. Я собираюсь наслаждаться каждой секундой.
Она вздохнула, изображая прилив уверенности.
— Тогда скучно. Отлично. С таким же успехом я могла проглотить таблетки и свалить из жизни до того, как ты появился.
Я испытывал болезненное восхищение этими разными сторонами бабочки, таким количеством ярких красок на ее крыльях. Ее страхи, ее секреты, ее желание быть хорошей маленькой девочкой. Ее ненависть к себе, ее самоповреждение, ее жалкое желание уйти от своего воспитания и всей этой ерунды — спасти этих наркоманов от «Братьев Власти». Ее матери было бы насрать на них, даже если бы они сгорели, и уж тем более та не позволила бы своей дочери отвечать за их долги. Но Илэйн тоже знала это. Она знала это и пошла против воли своей семьи.
Я был очарован Илэйн Константин и той искрой женщины, которая была одной из ее слабостей. Девушка, которая все еще сохраняла самообладание в океане дерьма, в котором она барахталась годами.
— Разведи ноги, — приказал я ей, и мой голос был пропитан злобой.
Вот тогда-то ее слова прозвучали громко и отчетливо. Осветили мою тьму. Ее ответ был прост.
— Нет.
— Раздвинь ноги, — снова приказал я, но она покачала головой.
— Заставь меня, Морелли. Я не просто маленькая зверушка, которая будет танцевать под твой ритм.
Я сократил между нами расстояние, наслаждаясь тем, как она вздрогнула, когда подошел к ней.
— О, ты маленькая зверушка, Илэйн. Ты будешь танцевать красиво и жестко в моем ритме.
Мой член напрягся в штанах, а рот наполнился слюной. Ее дыхание было таким же поверхностным и быстрым, как я и предполагал. Я почти слышал, как колотится ее сердце.
Мои слова прозвучали как рычание, и напряжение между нами изменилось.
— Раздвинь свои гребаные ноги.
Она задрожала от желания. Илэйн не могла не хотеть меня.
— Сделай это, — прошептал я. — Сделай это, как хорошая маленькая развратная девчонка.
Ей это нравилось. Блядь, ей это нравилось. Я это чувствовал.
Моему члену это тоже понравилось. Моему члену понравилось, как Илэйн Константин развела ноги, как маленькая развратная девчонка.
Я осторожно и медленно провел пальцами по ее бедру, щекоча. Она вздрогнула, когда мой большой палец коснулся ее щели сквозь мокрые трусики, дыхание стало более поверхностным, пока я дразнил ее.
— Я собираюсь сделать больно твоей киске, — сказал ей. — Собираюсь сделать твоей киске так больно, что ты будешь плакать для меня.
— По крайней мере, сначала трахни меня.
— Тебе придется это заслужить, — ответил я. — Заслужи мой член, как послушная маленькая куколка.
В моих словах было что-то такое, что находило отклик. Я чувствовал, как она напряжена.
— Потри свою щелочку о мои пальцы, — сказал я ей. — Заставь себя кончить, как шлюха.
Я дразнил ее, уговаривал, щекоча ее киску так, что она напряглась.
Я не знаю, как мы это сделали, погрузившись в такой естественный танец плоти. В моей развратной девчонке прорвало плотину, и она прижалась ко мне, схватившись руками за плечи и позволив своим бедрам сделать свое дело.
Она быстро терлась своей щелкой о мои пальцы. И была в отчаянии, стены рушились, когда ее тело залилось краской.
Я не стал помогать ей. Мои пальцы были твердыми и все еще прижимались к ней, пока она добивалась своего возбуждения.
— Введи их в меня, — прошептала она. — Пожалуйста.
Но нет. Я не стал вводить их в нее.
— Потрись своей щелкой, — прошипел я. — Кончи, как шлюха.
— Помоги мне, — проговорила она. — Помоги мне кончить.
Но нет. Я не стал помогать кончать ей. Мне хотелось, чтобы эта грязная маленькая куколка сделала все сама.
— О чем ты думаешь, когда трогаешь свой клитор ночью? — спросил я с рычанием. — От чего ты становишься влажной, Илэйн?
Вопрос заставил ее тереться жестче, сильнее прижавшись к моим пальцам.
— Скажи мне, — прорычал я. — От чего ты становишься влажной, Илэйн?
— Помоги мне, — прошептала она. — Помоги мне кончить… пожалуйста…
— От чего ты становишься влажной, Илэйн?
Ее движения стали быстрее, жестче.
— Пожалуйста, Люциан… помоги мне…
— Что заставляет тебя трогать свой клитор по ночам, малышка?
Она дрожала от отчаяния. Руками крепко сжимала меня.
— Пожалуйста, Люциан…
Я знал, что она делала это раньше. Знал, что она кончала для людей.
— Они заставляли тебя трогать себя? — спросил ее я. — Они заставляли тебя трогать себя, когда причиняли тебе боль?
Она напряглась, несмотря на то, что продолжала тереться об меня.
Да. Они заставляли ее прикасаться к себе, причиняя ей боль. Я так и знал. Знал, что они причиняли ей боль, и знал, что ей это нравилось.
Эта мысль одновременно сделала меня твердым и преисполненным ненависти.
Кто, черт возьми, играл с Илэйн Константин?
— Они сделали это, не так ли? — прошептал я. — Они заставили тебя хотеть этого?
Это толкнуло ее через край, как маленькую возбужденную сучку. Ее дрожь была сильной, ее движения были такими неистовыми, когда она закричала. Спина куколки выгнулась дугой, когда та преодолела себя и кончила для меня. Она была потеряна, ее тело перестало сопротивляться. Илэйн Константин подалась навстречу моим пальцам, как маленькая грязная шлюшка, какой я хотел ее видеть.
А потом я потерял ее. Она пришла в себя, нахмурилась и отстранилась от меня с глазами, полными злобы. Илэйн подняла с пола свое платье и крепко сжала его.
— Пошел ты, Люциан! Я не хотела этого! Они никогда не могли заставить меня захотеть этого. Для меня они были отвратительными кусками дерьма.
— Если бы только твой клитор поверил тебе. Кажется, твое собственное тело борется с твоей ложью вместе со всем остальными миром.
Именно тогда я увидел трещину в ее душе, прямо в глубине разбитого сердца маленькой девочки.
Это было абсолютно чертовски великолепно.
— Просто убей меня, — огрызнулась она. — Сделай мне одолжение и, черт возьми, покончи с этим, ладно? Я серьезно, Морелли, с меня, блядь, хватит!
Ох, если бы она только знала…
Если бы она только знала, что я никогда серьезно не задумывался о ее смерти.
Мои игры только начинались.