Бездушная

Глава 17

Илэйн

Мои внутренности сходили с ума от нервозности и трепета. Любопытство и это состояние, которое я так хорошо знаю, разгоралось во мне, и отчаянно хотелось узнать, что же именно Люциан Морелли скрывает от мира.

Он был тих и задумчив, когда готовил себе еще один кофе, его рука, обернутая полотенцем, все еще была в крови. Я подумала, может, ему нужен врач, чтобы наложить швы, но тот, казалось, нисколько не беспокоился об этом, и его рука как будто работала нормально.

Я не давила на него, не разговаривала, просто позволила погрузиться в темноту. Глубоко внутри меня уже горели трепет и надежда, что, возможно, только может быть, он мне что-нибудь скажет. Что-нибудь. Просто чтобы немного пощекотать мое любопытство.

Любопытство, конечно, сгубило кошку. Я знаю это. Но мне все равно. Эта кошка, вероятно, все равно умирала.

— Если ты еще раз пырнешь кого-нибудь ножом в руку, постарайся бить по центру. Так ты нанесешь больше вреда, чем просто порежешь кожу.

Если. Если пырну кого-нибудь ножом в руку. Будто я вообще кого-то еще увижу.

Я кивнула ему.

— Конечно. Видимо, я не умею наносить удар ножом по руке, моя вина.

Он ухмыльнулся, не в силах скрыть веселья, хотя я только что порезала его.

— У тебя такой дерзкий язычок, Илэйн, — сказал он. — Некоторым это может даже показаться забавным.

Некоторым людям нравится он, даже если тот не хочет этого признавать.

Я молчала, позволяя ему размышлять и думать. И даже представить себе не могла, что творится в голове у такого человека, как Люциан. Он был настолько непохож на меня, что сама мысль о жизни внутри него, должно быть, напоминала чужую планету. Или, может быть, глубины ада.

Я притворилась, что меня не очень волнует, что он может мне сказать, но это было бессмысленное занятие, уверена, было совершенно очевидно, что отчаянно хотела знать. Мои бедра все еще болели в тех местах, где я их порезала, но мне было на это наплевать. Потому что больше не чувствовала в этом необходимости. Все, что мне было нужно, это слова монстра, сидевшего передо мной и потягивавшего кофе.

— Это сила, — сказал он мне после еще одной минуты полной тишины. — Я невосприимчив к любой боли, которую люди хотят причинить мне. Плевать на все, что они могут сделать, и на то, как сильно какой-нибудь мудак меня прижмет. Они либо убивают меня, либо ничего не значат.

— Тебе, наверное, интересно каково это.

Я думала, он снова скажет мне не лезть не в свое гребаное дело, но тот этого не сделал. Люциан обратил на меня свой пронзительный взгляд и поставил кружку на стойку.

— Мне интересно, каково это. Всегда было. Мне нравится наблюдать, как это захватывает других людей, и видеть, как это разрывает их на части.

— Думаю, мне бы тоже было интересно, — сказала я, пожав плечами, и он скорчил гримасу.

— Ты думаешь, что была бы садистом, если бы не знала боли?

Я скорчила гримасу в ответ.

— Нет, наверное, нет. Я, наверное, не стала бы таким больным ублюдком, как ты, но уверена, что мне было бы любопытною. Мне все любопытно.

Еще одна ухмылка от него.

— Очевидно, тебе любопытно. Если бы ты не была такой любопытной, у тебя хватило бы ума заткнуться.

Я осмелилась подтолкнуть его, лишь слегка.

— Когда ты узнал? Наверное, это произошло, когда ты был маленьким?

Я не ожидала того, что он скажет мне. Уверена, у меня, должно быть, распахнулся рот, когда Люциан рассказал мне, каким маленьким мальчиком тот был и как его отец добивался от него правды. Неудивительно, что Люциан Морелли был таким извращенцем, он был в полной заднице с самого раннего детства.

Он скривился, когда заметил, как работает мой мозг.

— Он, блядь, не издевался надо мной, Илэйн. Он просто выяснял, какой я.

Я была с ним не согласна, но не высказала этого вслух. Люциан продолжал говорить с хмурым видом.

— Ты не представляешь, какую силу это дало мне, когда я понял, насколько невосприимчив к боли.

— Я представлю, какую власть это тебе дало, — сказала я ему. — Учитывая, как много ты использовал это, чтобы добиться своего и запугивать людей, заставляя их подчиняться каждую минуту своей жизни. Просто жаль, что ты никогда не делал этого с людьми, потому что они этого хотят, а не потому, что ты их запугиваешь.

На это он резко возразил.

— Это ни в малейшей степени неправда. Я много чего делал с людьми, потому что они этого хотели.

Я видела, как он вспоминает, пытаясь понять, когда это было, и это заставило меня улыбнуться ему.

— Не волнуйся, Люциан, тебе не нужно оправдываться передо мной. Издевайся над людьми, сколько хочешь. Это просто позор. Я уверена, что многие люди сделали бы с тобой что угодно, просто потому, что им этого хотелось. — Даже я не смогла удержаться, чтобы не пустить в ход нож, хотя он этого и не чувствовал.

Он все еще ненавидел меня, я видела это по выражению его лицу. Я все еще ненавидела его, и мои глаза, должно быть, говорили ему об этом.

— Ты понятия не имеешь, о чем говоришь, мать твою, — сказал он мне. — Множество людей делали со мной вещи, потому что они этого хотели.

Я уставилась на него.

— Кто? Расскажи мне.

Он мог задушить меня прямо там и уничтожить навсегда. Мое сердце бешено колотилось при мысли о том, что Люциан вполне может это сделать, и я готовилась к концу, но конец не наступал. Его глаза были свирепыми, когда тот облокотился на стойку, обмотав руку свежим полотенцем.

— С самого начала люди делали со мной то, что они хотели, — сказал он, а потом начал рассказывать мне.

Люциан Морелли стоял, прислонившись к кухонной стойке, и рассказывал мне о Бетани Фрайерс, самой первой девушке, которую он наказал, и о том, как она кричала от удовольствия и боли. Это вызвало у меня мурашки, которых не должно было быть, и мое сердце все еще учащенно билось от его описаний, и дело было не только в том, что он с ней сделал. Дело было в похотливом блеске в его глазах, когда он оживлял воспоминания.

У него были чувства к Бетани Фрайерс.

Даже если он не хотел признаваться в своих чувствах ни к кому и ни к чему в этом мире, Люциан Морелли испытывал чувства к Бетани Фрайерс.

Я поймала себя на том, что мне интересно, как она выглядела, и как звучал ее голос, и что именно в ней было такого, что сводило его с ума. Потому что так оно и было. Она сводила его с ума. Несмотря на его суровые стены, его бессердечие и то, что ему было насрать на всех, эта маленькая блондинка сводила его с ума.

— Ну вот, — сказал он мне, когда закончил рассказывать ее историю. — Она, черт возьми, сама этого хотела.

Когда я заговорила, у меня все трепетало внутри.

— Так если тебе так нравилось, что она хотела этого, почему ты перестал выбирать людей, которые хотели получить от этого удовольствие?

В его голосе зазвучали злобные нотки.

— Потому что я люблю власть. Потому что беру все, что, блядь, захочу. Речь идет о моем, блядь, удовольствии, а на чужое мне насрать.

— Рада за тебя, мистер Эгоист, — сказала я и, как только слова сорвались с моих губ, поняла, что перегнула палку. В один из моих бешеных ударов сердца он оказался на мне, его окровавленная рука крепко сжала мое горло, полотенце было отброшено в сторону.

Я почувствовала на себе его кровь, все еще горячую. У меня мурашки побежали по коже, когда представила, как будет ощущаться моя кровь, если он решит меня порезать.

— Я люблю власть, — прорычал он. — Запомни это.

Он раздвинул мои бедра, чтобы прижаться ко мне, и даже в задыхающемся состоянии я обнаружила, что двигаюсь ему навстречу.

Я хотела быть Бетани Фрайерс. Я хотела быть маленькой блондинкой, которая сводила его с ума.

Его глаза были злыми, но в них была глубина, любопытство, которое танцевало с моим.

— Знаешь, ты похожа на нее, — сказал он мне, и это вызвало у меня новую волну мурашек. — Прямо с того гребаного бала-маскарада понял, что ты была похожа на нее. Я должен был сразу догадаться, что от тебя будут одни проблемы.

Я попыталась заговорить, но его рука на моем горле не позволила мне. Он освободил меня настолько, чтобы я смогла вдохнуть, и я набрала в легкие побольше воздуха, прежде чем обрела дар речи.

— Ты этого не осознавал, не так ли? — спросила я. — До сегодняшнего вечера ты и не думал, что я похожа на эту девушку. Я вижу это.

— Пошла ты, — прорычал он. — Ты не можешь видеть во мне ни хрена.

Но он ошибался. Я видела. Начинала узнавать его и его чудовищные замашки, даже если он этого не хотел. Как раз в тот момент, когда Люциан начал узнавать меня и мои безумные привычки.

Я все еще прижималась к нему, когда он заговорил снова, все еще в отчаянии, когда прижался губами к моему уху.

— Ну же, малышка, — прошептал он. — Раз уж тебе известны некоторые из моих грязных секретов, пришло время поделиться со мной своими.