Люциан
Я начал привыкать к появлению странных чувств, но нежелание прикасаться к уязвимой Илэйн Константин было чем-то, чего никогда не ожидал в этой жизни. Мне не хотелось прикасаться к ней и определенно не хотелось причинять ей боль. Это было непривычно для меня — не желать чужой боли от своих рук. Гребаный ад, какого черта происходит?
Она выглядела странно растерянной, переминаясь с ноги на ногу, будто я только что оскорбил ее, хотя это было наименее оскорбительное из всего, что я когда-либо делал.
— Ты серьезно? Ты не хочешь прикасаться ко мне сейчас?
— Нет, — ответил я. — Я не хочу прикасаться к тебе сейчас.
Она презрительно рассмеялась.
— Я не считала тебя таким уж святым, Люциан. Люди будут смеяться над тобой.
Это меня взбесило. Даже одна мысль о том, что люди могут смеяться надо мной, вызывала у меня желание сжечь их заживо.
— Никто, блядь, не будет смеяться надо мной, и даже если бы они захотели, то никогда не услышат ни слова из того, над чем можно посмеяться. Как я уже сказал, эти секреты связывают крепче, чем кровь.
— Значит, ты все еще собираешься меня убить? Полагаю, это означает, что ты покончил с играми и собираешься прикончить меня, даже не трахнув сначала?
— Просто заткнись, — приказал я. — Заткни свой язвительный рот хоть раз в своей гребаной жизни.
Я ругался, когда доставал еще одну кружку и делал ей гребаный кофе. Ее глаза все еще горели, когда она взяла его у меня с благодарностью.
Что, черт возьми, я делал? Я начинал уставать от собственного гребаного безумия.
Это последничество мудаков ничего не значило для меня, они были всего лишь отвратительной группой богатых придурков, получающих удовольствие. Илэйн Константин была особенно привлекательной кандидатурой. Лионель рисковал своей жизнью сверх всякой логики, даже просто допуская мысль о ее связи с Преподобным Линчем и его гребаной дырой. Мерзкий ушлепок.
Я не встречался с этим больным ублюдком, но уже подозревал, кто из нашего окружения замешан в его игре. Знал некоторых аристократов и их тайные рукопожатия. Их имена вертелись у меня на языке, и уже готов был спросить ее, но она вздохнула, прежде чем я заговорил.
— Ты знаешь, что это одна из причин, по которой тебе удалось заманить меня в ловушку угрозами о Тристане? — спросила она.
— Каким образом?
— Однажды я убежала из дома, когда поняла, что больше не смогу этого выносить. В итоге я как ненормальная побежала в трейлерный парк Эванвейл. Он и сам убегал. Я встретила его на трассе в пригороде.
— У вас обоих было дерьмовое время, я уверен.
Она кивнула.
— Да, у него был синяк под глазом. Отчим бил его каждый раз, когда матери не было дома. Не то чтобы она останавливала его, когда была рядом.
— Совершенно разные стороны спектра. Люди сказали бы, что вы вряд ли подходите друг другу.
— Да, очень разные стороны спектра. На самом деле мы не так уж много говорили об этом, просто гуляли вместе, обретя какую-то странную дружбу в нашем аду.
Я представлял себе все так, как она мне рассказывала. Два испорченных подростка находят утешение в компании друг друга.
— И все же ты вернулась домой? Вряд ли ты собиралась остаться в Эванвейле в качестве арендатора, не так ли, Илэйн?
Она не отреагировала на мой сарказм.
— Да, мы оба вернулись домой. Взошло солнце, и мы ужасно замерзли, и я не могла представить себе жизнь за пределами Бишоп-Лэндинг. Он вернулся в свой трейлер, а я начала обратный путь к комплексу. Только он вернулся к ремню и отчиму, а я — к строгой отповеди после того, как позвонила одному из наших водителей, чтобы меня забрали.
Какие бедные маленькие недотепы. Должно быть, мальчик-слабак был в ужасном состоянии. Обычно мне было бы наплевать. Главе королевства Морелли всегда было наплевать на всех, кто не принадлежал к семейству Морелли, да и то с натяжкой. Симус и Дункан не получили бы от меня ни хрена, даже если бы умоляли.
— Полагаю, ты довольно часто виделась со своим новым приятелем Тристаном?
— Да, насколько могла. Мы пытались заглушить наши страдания, понимаешь? Пытались найти что-то отличное от всего того дерьма, к которому мы привыкли, даже если не делились подробностями. Я знаю, что отчим Тристана сделал с ним гораздо больше, чем ремень.
— У тебя не было искушения сбежать и плюнуть на все это?
Она вздохнула.
— Да, но мама Тристана была больна, а вокруг меня были все, и мы не знали, куда, черт возьми, нам идти. Мы всегда хотели. Всегда это планировали. Однако, когда мне было почти девятнадцать, школа Преподобного Линча для меня прекратилась, и мне удалось раздобыть немного денег на собственное жилье Тристану.
Девятнадцать лет. Я знал, что к тому времени она уже была в чертовом беспорядке. Выпивка и наркотики, с которыми познакомили ее эти мудаки, и она резала себя, когда чувствовала себя ненормальной.
Я допил кофе и поставил кружку на стол.
— Когда ты связалась с «Братьями власти»?
Она отхлебнула кофе.
— Много лет назад. Мне нужен был кокс.
— А когда ты задолжала им?
— Когда я столкнулась с ними, там был парень, похожий на Тристана, который умолял их дать ему больше времени для выплаты долгов. Я не стала медлить ни секунды, просто сказала, что сама заплачу им за него, и заставила отпустить его.
Я холодно ухмыльнулся ей, думая об этом. Илэйн действительно была наивной маленькой девочкой. Я точно понимал, что после этого стали делать Братья власти. Они позаботились, чтобы она узнала о каждом таком парне, прекрасно понимая, что она вступиться за них и заплатит деньгами Константин… даже если девка Константин не сможет платить. Ее сука-мамаша стерла бы их с лица земли, если бы узнала, что происходит.
— Ты продолжала это делать, не так ли? Раздавала наличные наркошам, даже когда у тебя их не было. Накопила долги.
— Ага, много долгов, — пожала плечами она. — Сейчас это не имеет значения. Надеюсь, моя семья покончит с ними. По крайней мере, тогда многие люди освободятся.
Мне стало досадно, что ее письмо, скорее всего, было для спасения клиентов «Братьев власти», а не для того, чтобы солгать о том, кто ее похитил. Скорее всего, оно имело гораздо большее значение, чем я предполагал.
Почему, черт возьми, меня это должно волновать? Кому какое дело до того, насколько Илэйн Константин, блядь, заботилась обо мне?
— Знаешь, они собрались воевать, — сказал я ей. — Твоя семья и «Братья власти» приближаются к бойне.
Она свирепо глянула на меня.
— Да, ну, я еще больше дура, что дала твоей семье шанс выйти на первое место. Не то чтобы они это сделают. Твоя семья ничем не лучше моей.
— Да пошла ты, — прошипел я. — Моя семья ничем не уступает твоей. Вы — посмешище, выставляете себя напоказ, вечно в центре внимания, будто это что-то значит.
— Это лучше, чем быть кучкой захудалых придурков в тени, властвующих в глухих переулках.
Я злобно рассмеялся.
— Как, черт возьми, ты можешь говорить мне, что моя семья — сборище грязных придурков, прячущихся в тени. Тебя поимело гребаное последничество. Твой собственный гребаный дядя продал тебя этим больным.
Это заставило ее замолчать, и ей это не понравилось. Она поставила свой кофе на стойку и отвела от меня взгляд, стиснув зубы.
Даже после того как поделились секретами, мы все еще ненавидели друг друга. И никогда не сможем отрицать, насколько глубоко укоренилось наше отвращение друг к другу. Моя семья ненавидела ее, а ее — ненавидела мою. За столь долгое время возникло столько противоречий и столько неприязни, что уже даже не было очевидно, почему и за что я ненавидел эту суку передо мной так сильно. Я просто ненавидел. Я ненавидел ее.
Она ненавидела меня также сильно. Я видел это по ее скрещенным рукам и злобно нахмуренному лицу.
Тем не менее, я решил, что хватит раздувать огонь на ночь. Я не мог с этим возиться. Меня уже достали и «Морелли Холдингс», и его придурки, и отцовские раскопки, и целый океан секретов, которыми никогда не следовало делиться с заклятым врагом.
К черту. Хоть раз в своей жалкой жизни она могла бы спокойно провести гребаную ночь.
— Можешь приготовить сегодня вечером пасту, — сказал я ей. — Давай посмотрим, насколько вы, сучки Константин, разбираетесь в основах, хорошо?