Бог Боли

Глава 4

Крейтон

Теперь не существует такого понятия, как слишком юный, чтобы помнить.

Мне было три года, когда моя жизнь перевернулась с ног на голову. Брызнула кровь, показались клыки монстров, и я оказался между ними, получив единственную судьбу — быть раздавленным насмерть.

Мне было три года, а я до сих пор помню каждое злобное слово, каждый полный ненависти взгляд и до сих пор слышу бульканье жизни, покидающей тело. Мне до сих пор снятся кошмары, в которых тело свисает с потолка и смотрит на меня немигающими, выпученными глазами.

С тех пор я не был прежним.

Да, меня усыновила любящая, но нетрадиционная семья, и у меня самые лучшие родители на свете, но это так и не помогло мне забыть прошлое.

Дело в том, что некоторые образы просто невозможно стереть.

Некоторые образы проникают в мое подсознание и пожирают меня изнутри. Каждую ночь.

Каждый день.

Каждую секунду.

Это не просто далекое воспоминание, это часть моей сущности.

Я игнорировал это всю свою жизнь, пытался справиться с этим, примириться с прошлым и влиться в свою нынешнюю жизнь.

Я действительно пытался. Мои честные попытки включали в себя выполнение всех предписаний, следование механизмам преодоления, предложенным терапевтом, и обучение нормальной жизни.

Но я не нормальный.

И справиться с ситуацией никогда не бывает достаточно. Как и убедить себя в том, что время все исправит.

Прошло семнадцать лет, а образы все так же ярки, как и тогда, с их жуткими подробностями и этими выпученными, мать их, глазами.

Я научился не спрашивать родителей о прошлом — мало того, что они избегают этой темы, как чумы, так еще и у мамы появляется этот грустный взгляд. Такое, что кажется, будто я разрываю ее грудь и бью по ее хрупкому сердцу.

К счастью, я уже достаточно взрослая, чтобы дергать за ниточки.

Даже если это означает отказ от всего, что я знал за семнадцать лет, прошедших с момента бойни.

Так я всегда называл это в своей голове, хотя погибло всего два человека. Пусть будет трое — включая трехлетнюю версию меня.

Она пострадала больше всех, несмотря на то, что смерть решила обойти её стороной.

Пришло время наконец-то что-то сделать с этими отвратительными воспоминаниями.

Раньше я не мог проявить инициативу, потому что жил под крышей родителей и находился под их постоянным наблюдением.

Однако сейчас я учусь в университете, и у меня достаточно свободы, чтобы искать правду. Единственным препятствием является олицетворение ястребиного взгляда моих родителей — мой надоедливый старший брат Илай.

Так сложились обстоятельства, что я знаю, какую именно информацию ему скормить, чтобы он остался озабоченным и оставил меня в покое.

Потому что недавно кое-что изменилось.

Я получил информацию, которая перевернула мои взгляды с ног на голову.

Это не что-то революционное, но это вершина айсберга — маленькая подсказка, которая позволит мне копнуть глубже.

На этот раз я не остановлюсь, пока не открою всю правду.

— Поджог не причинил большого вреда. Я немного разочарован.

Я убираю руку с лица, чтобы посмотреть на своего кузена — второго кузена, который сидит над моей кроватью.

Лэндон старше меня на три года, у него внешность утонченного принца и характер самого дьявола.

Или, скорее, Люцифера — того, кто управляет демонами и всеми непонятными существами.

Его каштановые волосы в хаотичном беспорядке падают на лоб, подчеркивая угловатые черты лица, которые ничем не отличаются от камней, которые он одержимо лепит. Он даже получает степень магистра искусств, чтобы иметь возможность производить больше камней, которые люди странно называют шедеврами, а его — гением.

Анархист подошел бы ему больше.

Поскольку я пытаюсь заснуть, я поворачиваюсь на бок и снова закрываю глаза.

От стула рядом с кроватью доносится скрип, указывающий на то, что Лэндон решил остаться, не обращая внимания на мое четкое «Отвали».

— Все могло быть намного лучше. Какая потеря потенциала.

— И ты мог бы уйти, чтобы я мог поспать.

Лэндон фыркает, легкая усмешка проливается из него, прежде чем он пинает мою спину.

— Проснись. Есть вещи получше, чем сон.

— Сомневаюсь.

— Что, если я скажу, что у меня есть второй кусочек головоломки для тебя?

Мои глаза открываются, и я медленно поворачиваюсь.

Лэндон ухмыляется, прекрасно зная, что я у него в руках.

— Рад твоему вниманию, кузен. А теперь пойдем.

Сурово глядя на него, я не двигаюсь с места, и он резко закатывает глаза.

— Твоя привычка пытаться общаться глазами раздражает до чертиков. Не все люди хорошо владеют этим языком, и они могут — и будут — неправильно тебя понимать. К счастью для тебя, я владею всеми языками. Отвечая на твое не слишком деликатное требование, нет. Не будет никакого кусочка головоломки для тебя, пока я не получу что-то взамен. Таков был уговор, помнишь?

Так вот какова оборотная сторона моего гениального плана по сбору информации о моем прошлом. Каким-то образом Лэндон узнал об этом и использует это, чтобы заставить меня выполнять его просьбы.

Вначале он пытался просить вежливо, надо отдать ему должное, но те из нас, у кого фамилия Кинг, просто не умеют делать вещи вежливо.

Нас нужно пинать, провоцировать и даже угрожать, чтобы мы были вынуждены что-то делать.

И это именно то, что сделал Лэндон, чтобы заполучить меня на свою шахматную доску.

Я сажусь, упираясь своим весом в металлический столбик кровати.

— Чего ты хочешь? Еще один пожар?

— Не, это было весело с первой попытки, но сейчас их охрана стала лучше. Давайте дадим им немного времени, чтобы смириться с переменами, и как раз когда они ослабят бдительность... Бум. Мы ударим снова.

— Тогда почему ты беспокоишь меня сейчас?

— Не будь маленьким дерьмом. — Он открывает мой гардероб, выхватывает толстовку из всех похожих и бросает ее в мою сторону. — Мы идём веселиться.

— Нет.

— Или ты можешь стать моделью для меня? Я сделаю шедевр из твоих черт.

— Определенно нет.

— Тогда мы идем гулять. Только когда мы закончим, я скажу тебе, что делать дальше.

Я беру одежду и прохожу мимо него.

— Тебе, должно быть, так одиноко, если ты хочешь проводить время со мной.

Он смеется, звук искренне забавный.

— Может быть. Твою мирную тишину трудно найти в этом шумном мире.

Я поднимаю плечо и натягиваю толстовку. Лэндон и его брат-близнец Брэндон, наверное, единственные, кто ищет меня из-за моего молчания. Все остальные просто хотят, чтобы я говорил — но не они.

Их можно терпеть, но только по отдельности. В компании друг друга они становятся раздражающими придурками.

После того как я оделся, мы выходим из моей комнаты и идем по коридору. Элегантные обои тянутся во все стороны, придавая помещению классическую атмосферу.

Мы живем в особняке за пределами кампуса, который Лэндон также использует в качестве комплекса для своего клуба Элита.

Он хотел, чтобы я стал частью этого клуба с тех пор, как поступил в КЭУ, но я каждый раз отказывался от его приглашения.

Я никому не клянусь в верности. Даже себе.

Мы отъезжаем от особняка, или, скорее, Лэндон отъезжает на своем единственном в своем роде McLaren. Всю дорогу я сплю.

Открывающаяся дверь выводит меня из легкого сна. Мужчина в формальной одежде наклоняет голову в мою сторону.

— С возвращением, сэр.

Я выхожу и бросаю взгляд на своего кузена, который уже ступил на мощеную улицу. На его лице написано легкое выражение, но это лишь камуфляж для его извращенных внутренностей.

Лишь несколько фонарей украшают укромный переулок, расположенный в самой малонаселенной части острова.

Именно здесь Лэндон начал доставать меня до смерти. Он каким-то образом столкнулся со мной через наши общие поганые желания и с тех пор не оставлял меня в покое.

Зная его, он, вероятно, охотился за мной, как за тем гадом, которым он и является.

Вышибала клуба пропускает нас внутрь с улыбкой и реверансом. Мы, вероятно, самые молодые члены клуба, но самые безжалостные.

И самые востребованные.

— Что у вас есть для нас? — спрашивает Лэндон, в его голосе звучит чистый садизм.

Он и есть садист.

Я просто животное.

Мужчина в смокинге улыбается с проницательностью сутенера.

— Есть два члена клуба, которые, я думаю, придутся вам по вкусу. Комната девять. — Он передает ключ моему кузену, который сует ему столько денег, что глаза-бусинки мужчины светятся в темноте.

Мы идем по темно-красным коридорам, наши шаги почти не создают шума на ковре.

Моя кровь бурлит от обещания причинить боль.

Много боли.

Достаточно, чтобы заглушить боль, гноящуюся внутри меня.

Лэндон открывает дверь, и мы проскальзываем в комнату с красным освещением.

Две обнаженные девушки стоят на коленях на ковре, ошейники из черной кожи, головы склонены, руки скованы черными наручниками, на шее у каждой висит кляп, ожидающий, когда его засунут на место.

Хлысты, трости и цепи украшают обе стороны комнаты, поблескивая в красном свете, и все они доступны для нашего использования.

— Добрый вечер, дамы. — Лэндон подходит к брюнетке и проводит большим пальцем по ее челюсти. — Ты готова к веселью?

— Да, пожалуйста, — мурлычет она.

Ее подруга, стройная блондинка, которая старше меня по крайней мере на пять лет, облизывает губы, глядя на меня.

Она прекрасна и будет еще более изысканной, когда я выгравирую свои шрамы на ее бледной коже.

Ее будет достаточно для небольшого удовольствия, как сказал Лэндон. Достаточно, чтобы кошмары прекратились еще на один сон.

Я начинаю приближаться к ней, потом останавливаюсь. Ее лицо, более взрослое, зрелое и немного резкое, меняется на совершенно другое.

Как в каких-то гребаных фантазиях, ее волосы становятся насыщенного коричневого цвета. Черты ее лица смягчаются, становятся более мелкими, более живыми, более... раздражающими.

Ее пухлые губы приоткрыты, умоляя набить их членом, а розовый оттенок покрывает щеки. Большие голубовато-серые глаза блестят жизнью, счастьем и разрушаемой невинностью.

Невинность, которую я хочу запятнать своей тьмой.

Я трясу головой с единственной целью — убедиться, что не схожу с ума.

Конечно, блондинка возвращается в фокус и смотрит между мной и своей подругой, которая знакомится с безжалостной тростью Лэндона.

Я даже не заметил, когда он повалил брюнетку на пол и начал сеанс. Я не слышал ее приглушенных криков и не видел ее слез — обычно именно они становятся кульминацией моих ночных вожделений.

Блондинка выгибает спину, выставляя свои большие сиськи в мою сторону, приглашая меня сделать с ней то же самое, что и с ее подругой. Однако она не двигается и не ползет ко мне, вероятно, официант сказал ей, что я не люблю непослушания.

Ее лицо снова начинает расплываться, меняться, превращаясь в лицо, которому не место здесь.

Я ругаюсь себе под нос, разворачиваюсь и ухожу.

Не только из комнаты, но и из клуба, на улицу.

Я иду до скалистой части пляжа, где несколько человек и пар снуют туда-сюда. Я запрыгиваю на дальний камень и сажусь там, опираясь на ладони.

Мой взгляд устремлен на волны, которые разбиваются о зубчатые скалы в симфонии насилия.

Я всегда был склонен к жестокости. Будь то подземные бои или причинение сексуальной боли. Именно поэтому я лажу с морально черными людьми, такими как Илай и Лэндон.

Именно поэтому я обычно участвую в любом адреналиновом беспределе, который они затевают. Мне нужна эта безумная энергия и чистое безумие, которое приходит вместе с ней. Так я выживаю каждый день.

Я остаюсь в том же положении более получаса, но досадная причина, по которой я поспешил покинуть клуб, все еще мучает мой разум.

Я достаю свой телефон и набираю сообщение единственному человеку, который сможет объяснить, что за хрень только что произошла.

Крейтон: Что значит, когда ты видишь лицо другой девушки на лице той, которую собираешься трахнуть?

Я говорю «трахнуть», чтобы не упоминать о порке. Он бы не осудил, но опубликовал бы это в «Дейли Мейл», чтобы весь мир увидел.

Мой двоюродный брат по материнской линии отвечает почти сразу.

Ремингтон: Это значит, что ты должен был трахнуть другую девушку. Ту, чье лицо ты видел, потому что твой член хочет ее, а мы всегда позволяем нашим членам решать, кто им нравится. Это самое простое и логичное объяснение. Ну же, отпрыск, моя светлость учила тебя этому.

Крейтон: Меня даже не привлекает другая девушка. Она не в моем вкусе.

Ремингтон: Вкусы переоценивают. Они могут меняться.

Моя челюсть сжимается, и я отказываюсь воспринимать слова Реми как факт. В конце концов, я единственный, кто считает его мудрым. Все остальные просто ищут его, чтобы повеселиться, а не советов.

Он, наверное, самый уравновешенный из всех нас, но опять же, он единственный в доме, чья фамилия не Кинг.

Ремингтон: И грубо, кстати, ты игнорировал меня прошлой ночью.

Я выхожу из чата, снова начав игнорировать его.

Но прежде чем закрыть приложение, я захожу к другому человеку, которого я игнорировал последние пару недель.

Анника.

Мой палец скользит по ее бесконечным сообщениям. Некоторые из них рассказывают мне о ее любимой музыке — классической. Ее любимый фильм — «Гордость и предубеждение», все версии. Ее любимая еда — пицца, которую она не часто ест из-за своего дисциплинированного распорядка. Некоторые из них — ее селфи.

Они прекратились после того, как я проигнорировал первые несколько.

Ее последнее сообщение было написано до того, как я намеренно потерял контроль над собой.

Преднамеренно, потому что я хотел оттолкнуть ее. Так далеко, чтобы она перестала смотреть на меня блестящими глазами и приоткрытыми губами.

Это была моя последняя капля вежливости по отношению к той, кто давал мне еду и не преподнес меня ее брату на блюдечке с голубой каемочкой.

Этот инцидент произошел неделю назад.

С тех пор она держится на расстоянии — даже во время обеда. Раньше она приклеивалась ко мне и радостно болтала, пока я не вставал и не уходил.

Теперь ее жертвами становятся либо Реми, либо Брэн. Она без умолку болтает с ними о последней прочитанной книге или просмотренном фильме.

Они слушают ее, участвуют и даже отвечают.

В отличие от меня.

Ава даже спросила ее, не сдалась ли она, наконец. Она рассмеялась и тонко сменила тему.

Она действительно сдалась.

Наконец-то.

Если бы я знал, что это будет так легко, я бы давно показал ей хоть намек на то, кто я на самом деле. Тогда бы мне не пришлось мириться с ее тревожной жизнерадостностью.

Я нажимаю на последнее селфи, которое она прислала две недели назад. Ее волосы спадают по обе стороны лица, а обе руки она держит под подбородком. Она слишком молода, источает раздражающее счастье, которое действует мне на нервы.

Да, я тоже молод, но только по возрасту. После бойни я никогда не чувствовал себя молодым.

В верхней части моего телефона появляется уведомление о сообщении. Я как-то отреагировал или что?

И тут я понимаю, что пялюсь на ее селфи уже минут пять.

Долгое, блядь, время.

Я прокручиваю до сообщения, которое она только что отправила.

Анника: Я тут подумала.

Крейтон: Я удивлен, что ты делаешь это перед разговором.

Точки, указывающие на то, что она печатает, появляются и исчезают.

*Кричащий эмодзи*

*Мертвый стикер*

*It's happening GIF*

Анника: ОМЧ! Ты действительно ответил? Скажи секретный код или я заявлю на тебя за похищение Крейтона.

Что за хрень она сейчас несет?

Анника: Я серьезно. Я заявлю на тебя прямо сейчас. Клянусь Чайковским. Вот что значит ОМЧ, если тебе интересно. О мой Чайковский.

Крейтон: Ты слишком много говоришь.

Анника: Это действительно ты. Привет! Также спасибо, что ответил через тысячу лет. Очень ценю.

Крейтон: Если бы я знал, что меня ждет именно это, я бы не стал.

Анника: Подожди, не надо меня пока приводить в чувство. Ты очень холодный, ты знал об этом? Интересно, есть ли у тебя вообще сердце под этим льдом?

Я не отвечаю.

Анника: Ну вот, опять. Ты снова игнорируешь меня. Но в любом случае, я думала о том, что ты сказал на днях, и мне интересно узнать о «извращенных вкусах». Я пыталась искать и расспрашивать твоих друзей детства, но мне кажется, что либо ты скрываешь эту часть себя, либо это неправда? В любом случае, я хочу знать больше. Ты можешь мне рассказать?

Моя рука сгибается на телефоне, и я печатаю жесткими пальцами.

Крейтон: Это мое единственное предупреждение, Анника. Ты понятия не имеешь, о чем просишь. Будь благодарна за то, что я в тебе не заинтересован, и убирайся к черту. Если ты позволишь мне поймать себя, я проглочу тебя живьем.

Она сразу же читает мое сообщение, но никаких точек не появляется.

Хорошо.

— Вот ты где.

Я выключаю экран и убираю телефон в карман, когда Лэндон садится рядом со мной.

— Почему ты исчез до начала веселья?

— Не в настроении. — Это еще мягко сказано. Мне было отвратителено до глубины души.

Не от этой девушки.

От самого себя.

Тот факт, что мои мысли направились в эту сторону, заставил мою кожу покрыться мурашками и ослабил любую эрекцию, которую я мог бы получить.

— Мне было весело с ними обеими. Спасибо за это. — Лэндон откинулся назад на свои ладони, не выглядя нисколько удовлетворенным.

Для него это уже почти рутина. Возможно, это начинает становиться таким же и для меня.

Удовольствие от плоти против плоти, от рубцов и тростей, цепей и кляпов может длиться так долго, пока не исчезнет.

Вскоре оно становится второстепенным, простым инстинктом, который нужно удовлетворить.

— Готов к тому, что будет дальше? — Лэндон наклоняет голову. — Предупреждение о спойлерах, это будет жестоко.

Я резко киваю.

— Всегда хороший, мать твою, спорт, Крей. Слушай, в обмен на то, что я расскажу тебе, кто уничтожил твою биологическую семью, вот что я хочу, чтобы ты сделал....

Мои мышцы напряглись при мысли о том, что у меня наконец-то будет имя.

Я никогда не задавался вопросом, что за план Лэндона стоит за всеми этими маленькими анархиями. Он всегда замышляет хаос, и я не против сыграть в этом роль, пока я получаю то, что хочу.

А для этого я отключу все отвлекающие факторы.

А именно, Аннику, мать ее, Волкову.