Бог Войны

Глава 8

Илай

— Отпусти меня, черт возьми!

Я не могу убить свою жену.

Но и запереть ее тоже не могу.

Эти мысли, как песнопение, бьются в моей голове. Как бы я ни гордился тем, что, столкнувшись с давлением, становлюсь ледышкой, одна женщина способна проделать дыру в моем хладнокровном выражении, опустошить мою черную душу и устроить гребаный бунт.

— Илай! — шепчет она, а затем улыбается камерам, мелькающим вспышками в нашем направлении.

Ее изящные руки обвивают мою шею, и, хотя она дарит миру свою ослепительную улыбку, она дергает за волосы на моем затылке, ногти впиваются в кожу с намерением причинить боль.

Я скрежещу зубами, а она ухмыляется.

— О, прости. Больно, сладкий?

— Не больше, чем то, как ты заплатишь за этот трюк, дорогая.

Ее глаза вспыхивают ярким, пьянящим и абсолютно хищным синим цветом. Мой любимый цвет, пока что.

— Опусти меня. Ты меня смущаешь.

— Не больше, чем твои попытки самой смутить себя, миссис Кинг.

Я подумываю о том, чтобы бросить ее на пассажирское сиденье, как мешок с картошкой, но лучше передумать и положить ее на место заботливо, как джентльмен, которым я не являюсь.

Но опять же, замешательство в ее глазах от моих неоднозначных поступков того стоит.

Поэтому я скольжу на водительское сиденье и наклоняюсь. Ава отталкивается от кожаного сиденья, скрип заполняет машину и заглушает внешний мир.

— Что ты делаешь? — шепчет она, ее грудь вздымается и опускается в быстрой последовательности, ее полные сиськи задевают мою рубашку с дразнящей силой, как в софткор⁷ шоу.

Мой член обращает внимание на ее миниатюрный размер и на то, как легко было бы завоевать ее.

Овладеть ею.

Раз и навсегда.

Но мой мозг понимает, что это будет ничем не лучше, чем вернуть ее в то состояние, в котором она находилась до «несчастного случая».

Если уж на то пошло, меня здесь быть не должно, но она должна была нажать на мои чертовы кнопки. Она не может иначе.

— Что, по-твоему, я делаю, миссис Кинг?

Мое лицо так близко к ее лицу, что я чувствую ее неглубокое дыхание у своего рта и наблюдаю за легкой дрожью ее подбородка и изгибом губ.

Я даже улавливаю небольшой шрам у линии роста ее волос и искорки лесной зелени в ее широко раскрытых глазах.

Она кладет обе свои маленькие ручки мне на грудь, и я подавляю проклятый рык.

Черт побери.

Эта женщина находится рядом со мной, и я испытываю искушение разрушить каждую унцию контроля, которая течет в моих венах.

— Не трогай меня, — ее низкий, но твердый голос наполняет машину.

— Это угроза?

— Предупреждение.

— И все же именно ты касаешься меня руками. Не можешь устоять передо мной, да?

— Как хочешь, придурок, — ее слова звучат как шепот, когда она отталкивает меня.

Или пытается, во всяком случае.

Если я решил, что это — место, где я буду существовать до конца своих дней, то именно здесь я и буду, и она ничего не сможет сделать, чтобы изменить это решение.

Та нехарактерно безрассудная часть меня, которую нужно сжечь на костре, находит эту идею заманчивой.

Опасной.

Я затягиваю ремень безопасности на ее груди, борясь с желанием поглазеть на то, как платье обнимает ее грудь и изгибы.

Гребаное платье, в котором она щеголяла перед толпой ублюдков, которым не пристало видеть ее в таком виде.

Интересно, достаточно ли Хендерсон сверхчеловек, чтобы взорвать весь клуб и всех, кто в нем находится, а потом каким-то образом свалить все на инопланетян?

Я защелкиваю ремень безопасности и опускаюсь на свое место, в горле ощущается привкус чего-то кислого.

Ава облегченно вздыхает, но, когда я отъезжаю от клуба, она скрещивает руки и ноги.

— Почему ты преследовал меня?

— Ты врезалась на моей машине в ворота и чуть не разбила ее, потратила целое состояние на людей, которых даже не знаешь, и пыталась воссоздать свои несчастные дни алкоголички. Мне продолжать?

— Я же говорила тебе, что у меня высокие требования. Ты сказал, что тебе это нравится.

— Есть разница между тем, чтобы быть требовательной, и тем, чтобы быть испорченным отродьем, которое постоянно позорится.

Периферийном зрением я вижу, как ее глаза вспыхивают, как раскаленная лава.

— Никто не заставлял тебя женится на мне. Если тебе не нравится мое поведение, дай мне развод.

Она требует этого уже второй раз за неделю, и, клянусь, если она скажет это еще раз, я запру ее к чертям собачьим.

— Чтобы ты могла собирать обрывки своей бесполезной, пустой жизни, ходить на вечеринки, где сосут чужие члены, и наполнять свой организм алкоголем в количестве, достаточном для того, чтобы у тебя отказала печень?

— То, что я делаю со своей жизнью, тебя не касается.

— Теперь касается. Привыкай к этому.

— Я предупреждаю тебя, Илай. Ты не сможешь меня контролировать. Чем больше ты будешь меня заставлять, тем сильнее я буду сопротивляться.

— Чем сильнее ты сопротивляешься, тем невыносимее я становлюсь.

— Ты всегда невыносим.

С этим не поспоришь.

Я бросаю на нее взгляд и вижу, что она сверлит дыры в моем лице глазами, которые были созданы для того, чтобы видеть только экзотические вещи, а именно меня.

— Тогда я подниму уровень ужасного, возмутительного поведения на ступеньку выше. Сможешь ли ты это вытерпеть — это уже другой вопрос.

— Ты ничего не сможешь мне сделать.

— Рискнешь проверить эту теорию?

Я успеваю заметить, как поджались ее губы, прежде чем она испустила долгий вздох, закрыла свой красивый рот и уставилась в окно.

Молчание всегда было моим, так сказать, предпочтительным качеством. Это навык, если им правильно пользоваться, и преимущество, которым можно воспользоваться в трудную минуту.

Однако молчание Авы всегда было раздражающим, абсолютно безумным. Это как добраться до оазиса посреди пустыни и обнаружить, что это мираж.

— Чего ты хочешь, Илай? — ее мягкий голос наполняет машину, пока она продолжает смотреть в окно.

— Немного тишины и покоя было бы просто замечательно.

— От меня. Чего ты хочешь от меня?

— Вести себя прилично — удовлетворительное начало.

Она качает головой в мою сторону и хлопает своими длинными, завитыми и чертовски блестящими ресницами.

— И как же я должна это сделать? Превратиться в твою марионетку? Поклоняться у твоих ног?

— Достаточно дистанцироваться от неправильной компании и воздерживаться от истерик.

— Оу. Но это мои любимые занятия. Знаешь, поскольку, цитирую, я ленива, поверхностна и предпочитаю растрачивать целое состояние, чем использовать свой легкомысленный мозг.

Я позволил ухмылке перекосить мои губы.

— И кого именно ты цитируешь?

— Тебя, придурок. А я-то думала, что это у меня провалы в памяти.

— В болезни и в здравии, миссис Кинг.

— Я тебя ненавижу.

— Во что бы то ни стало.

— Если бы я не боролась и не чувствовала себя виноватой за то, что вовлекла в это своих родителей, я бы никогда не осталась с тобой.

— Мне повезло.

— Если бы у меня была возможность все исправить, я бы вышла замуж за любого мужчину, кроме тебя.

— Хорошо, что у тебя никогда не будет такой возможности, — я делаю паузу и считаю до десяти — метод, который я должен использовать, чтобы случайно не разбить ей голову. Закончив, я смотрю на нее — или, скорее всего, оглядываюсь.

Теперь она полностью повернута ко мне, и если бы глаза могли убивать, меня бы уже хладнокровно уничтожили, разрезали на куски и бросили в Темзу.

Я смотрю на дорогу, потому что не могу полностью доверять себе, что мы не попадем в аварию.

— С чем ты борешься?

— Что?

— Ты сказала, что если бы ты не боролась, то не осталась бы со мной. Так с чем ты борешься?

— Прием? Ты забыл, что я потеряла два года своей жизни?

— И?

— Ты теперь мой психотерапевт?

— Попробуй и узнаешь.

— Чтобы ты в будущем использовал это против меня? Пожалуй, откажусь.

— И в мыслях не было.

— Не могу не согласиться.

— Разве ты не говорила, что не хочешь, чтобы я тебя контролировал? Если мы хотим найти решение и прийти к какому-то среднему знаменателю, тебе придется общаться со мной.

— Это говорит тот, кто считает, что оскал и пристальный взгляд — это способы общения.

— В некотором смысле. А теперь перестань сопротивляться ради упрямства и скажи мне, что у тебя на уме.

Она смотрит на свои ногти, переливающиеся розовым цветом с чертовой тонной блесток.

— Ты был там той ночью?

— Какой ночью?

— В последнюю ночь, которую я помню. Когда мы встретились в той VIP-комнате, и ты был такой весь из себя восхитительный.

— Восхитительный, как и всегда, ты имеешь в виду.

— Естественно, — она закатывает глаза в эпическом театральном шоу. — Так ты помнишь ту ночь?

— Да, а что?

— Я… отчетливо помню, как вышла из клуба и, в общем, поехала к Раджу, а за мной ехала странная машина с выключенными фарами. Я позвонила в полицию, и клянусь… клянусь, я попала в аварию.

Я постучал по рулю.

— И?

— Но Сеси, Ари, мама и даже Джемма сказали, что ничего такого не было. Я пришла домой как обычно. Никакого несчастного случая не было.

— Тогда в чем проблема?

— В чем проблема? Если это неправда, значит, со мной что-то ужасно не так.

— Да. Это называется алкоголизм.

— Алкоголь не заставляет тебя воображать целый сценарий.

— Наркотики заставляют. В ту ночь ты приняла небольшую дозу в дополнение к лекарствам, не так ли?

Она открывает рот, потом закрывает его, несколько ее вдохов получаются с трудом.

— Это ты ехал за мной?

— С чего бы это?

— Ты угрожал мне, чтобы я вернулась домой. Кроме того, в то время ты пытался сделать все, чтобы моя жизнь стала невыносимой.

— Пытался, да?

— И до сих пор пытаешься. Ты действительно не следил за мной?

— А если бы и следил?

— Ч-что… — замялась она и сглотнула. — Что ты видел?

— Ты остановилась на обочине, вероятно, была слишком пьяна или под кайфом, чтобы понять, где находишься. Я отвез тебя домой.

— Правда?

— Либо так, либо пришлось бы оставить тебя, чтобы тебя похитили, напали и убили. Не совсем в таком порядке. Пока ты не надумала там себе ничего, я сделал это ради мамы.

Ее выражение лица загорается, как мириады фейерверков. Чтоб меня. Невинность, написанная на ее лице, ударяет меня в грудь.

Хорошо, что у меня там ничего нет.

— Ты позаботился о том, чтобы я вернулась домой?

Я киваю.

— О, слава богу, — слова прозвучали низким шепотом. Не думаю, что она хотела произнести их вслух.

Мы подъезжаем к дому, и я останавливаю машину у входа.

— Заходи. Приятного вечера.

Она останавливается, держа руку на ручке.

— А ты куда?

— У меня другие дела.

— Значит, ты можешь гулять и развлекаться, а я нет?

— У нас разные представления о веселье. Ты ходишь пить. А я хожу зарабатывать деньги, чтобы позволять себе твои дорогие пристрастия.

— В таком случае, — она мило улыбается, и я понимаю, что это так же фальшиво, как и ее круги общения. — Ужасного вечера.

Она чуть не срывает чертову дверь с петель, когда захлопывает ее и несется к выходу, свирепо, но совершенно соблазнительно покачивая бедрами.

Я встряхиваю головой, выходя из задумчивости, и ловлю себя на том, что смотрю на дверь еще долго после того, как она заходит внутрь.

Считаю до десяти.

Ты не сможешь вытравить из нее это отношение. И все же.

Соберись.

Я отправляю Хендерсону и Сэм сообщение, напоминая им о предстоящей казни, если они упустят ее из виду.

Сэм отвечает эмодзи «большой палец вверх», а Хендерсон реагирует на мое сообщение смайликом «большой палец вверх».

Кучка бесчувственных придурков.

Мой любимый тип людей.

— Очень мило с твоей стороны осчастливить нас своим мифическим присутствием.

Я улыбаюсь отцу, выхватывая у прохожего официанта фужер с шампанским.

— Не нужно аплодировать стоя, дорогой папочка.

Его это не забавляет. Ни капельки.

Но, опять же, мой отец на сто процентов защищен от моего безупречного обаяния и находит мои выходки чрезвычайно утомительными, недостаточно креативными и вызывающими сильную головную боль.

— Не объяснишь, почему ты ушел посреди встречи?

— Чрезвычайная ситуация, — это привело к повреждению единственного в своем роде автомобиля, смехотворному счету за спиртное и мигрени, которую пришлось утолить несколькими таблетками ибупрофена. И все из-за разъяренной женщины, у которой в рукаве розовый цвет, блестки и моя неминуемая гибель.

Я бросаю мимолетный взгляд на окружающих нас мужчин. Джентльменский клуб. Естественно, меня включили сюда, когда я достиг половой зрелости, и мои отец и дед решили, что я стану идеальным преемником их империи.

Так и есть.

Не верьте ничему, что говорит вам мой кузен Лэндон. Он мне не конкурент и не соперник.

Он определенно не лучший внук Кингов, как он утверждает. Ему придется еще больше потрудиться, чтобы стать мной, когда он вырастет.

Вокруг нас крутятся мужчины в нарядных пиджаках от Ralph Lauren, курят сигары и обсуждают последние налоговые законы и способы утаить свои деньги от королевской казны.

От темных обоев вокруг несет старыми деньгами, вонь, в которой я с удовольствием погряз.

В мое пространство заходит отец, выглядящий элегантно в сшитом на заказ темно-коричневом костюме, который купила для него мама. Она слишком балует его, как по мне, но она его любит.

Бесполезная эмоция, которая никому не принесла пользы. Разве что произвела на свет меня, но я — чудо для всех.

— Если ты не намерен относиться к своей роли серьезно, будь добр уехать к матери и оставить взрослых заниматься делами в «King Enterprises», — в его спокойных словах нет ни угрозы, ни укора. Это просто констатация факта.

Можно подумать, что раз я его клон — те же иссиня-черные волосы, телосложение, ледяные серые глаза и глубокое пренебрежение к интеллекту людей или его отсутствию, — то он должен баловать меня еще больше.

Но опять же, возможно, он ревнует, потому что я выгляжу лучше него. В конце концов, у меня есть часть маминых генов, а его гены в лиге ниже, чем гены этой женщины. Просто, к слову.

— Мы оба знаем, что я принес компании наибольшую прибыль с тех пор, как стал финансовым директором, и мои показатели превышают только твои и дяди Леви. Так как насчет того, чтобы гордиться мной и подумать о том, чтобы уйти с поста вместе с дядей, чтобы я мог делать все по-своему?

— Если твой путь — это отталкивать возможных партнеров, держа их детей на поводке и угрожая разоблачить, посадить в тюрьму или убить, то мне придется отказаться.

Ну, что ж.

Он в курсе.

После того как мой дед ушел с поста генерального директора и стал почетным председателем совета директоров, его место занял мой отец. Мой дядя — главный операционный директор, и, честно говоря, я ожидаю, что он уйдет с поста раньше, чем мой отец, поскольку он предпочитает компанию своей расширенной семьи и никогда не был таким безжалостным бизнесменом, как папа или дед.

Мне нужно, чтобы они оба ушли, чтобы я мог делать все по-своему. Ни один из них не даст мне этого, если я не буду за это бороться.

А я буду.

Я делаю вид, что отпиваю глоток шампанского, взвешиваю слова — ирония судьбы, которой он меня научил, — а потом улыбаюсь.

— Если выбирать между тем, чтобы меня любили или ненавидели, я выберу второе.

— Нет, если нам нужно расширять бизнес. И сейчас не Римская империя.

— Я разберусь с этим.

Он поднимает темную, сардоническую бровь.

— Уверен?

— Поверь мне, папа, — я сжимаю его плечо.

— Я не доверяю твоим разрушительным методам.

— Они не будут использоваться без крайней необходимости.

Он качает головой, в его глазах появляется загадочный взгляд.

— Если ты не сосредоточишься и не возьмешься за ум, Лэндон займет твое место.

— Этот урод в жизни не посещал бизнес-курсы, ему больше нравится ваять статуи и притворяться, что все население — крестьяне, которые должны основать культ, чтобы поклоняться ему. Как он вообще может представлять для меня угрозу?

— Он учится на MBA в Гарварде. Мы оба знаем, что он пронесется по нему как молния и вернется сюда за твоим троном, даже если это будет чисто из вредности, и чтобы доказать свою правоту Леви и моему отцу.

Я скрежещу зубами. Еще одно осложнение к списку той хреновой ерунды, с которой мне приходится сталкиваться в последнее время.

Ради своего здравомыслия я виню голубоглазую, розовощекую, одержимую девчонку, которая одним взглядом ставит меня на дыбы.

— Ты все делаешь не так, как надо, — говорит мне мой отец.

Хотя я уважаю его до чертиков, мне очень не нравится его знающий взгляд, который он бросает на меня, как будто все про меня знает.

— Отнесись ко мне с юмором, — говорю я без всяких эмоций. — Это касается деловых решений?

— Это скорее связано с причиной, по которой ты теряешь концентрацию.

— Не понимаю, на что ты намекаешь.

— Брак — это не шутка, не пари и не способ раздуть свое мегаразмерное эго.

— Последнее я перенял у лучших, — я подмигиваю ему.

Он не улыбается.

— В тот момент, когда ты думаешь, что соревнуешься со своей женой, ты уже проиграл, сынок.

— Мы не соревнуемся, — если не считать огненного противостояния, которое почему-то происходит всякий раз, когда мы оказываемся в одной комнате.

— Что я тебе уже говорил? — теперь его очередь сжимать мое плечо. — Женщинам нужно пространство. Неважно, иллюзия ли это или ты можешь конфисковать его, когда захочешь. Важен сам жест.

— Ава возьмет это пространство, утопит его в алкоголе, засыплет нос белым порошком, а потом съедет на своей машине с обрыва, смеясь при этом как маньячка. Ей нужна дисциплина, а не пространство.

— Не говори потом, что я тебя не предупреждал, — он опускает руку. — Давай покончим с этим.

— Что? — я подталкиваю его. — Не можешь дождаться, когда вернешься домой к маме?

— Некоторые из нас действительно скучают по своим женам. Я, конечно, предпочитаю ее компанию этой шараде.

— О, какая драма, — говорю я.

Верный своему слову, папа заканчивает знакомство, заключает две деловые сделки и выпивает два стакана за полтора часа.

Затем он исчезает из поля зрения, оставляя меня разбираться с последствиями.

Я благодарен за любую возможность, которая позволяет мне как можно дольше не возвращаться домой.

Становится все труднее существовать рядом с проклятием моего существования и не прикасаться к ней.

Это можно считать инновационной формой пытки, если хотите знать мое мнение.

Когда я добираюсь до дома, уже немного за полночь.

Я вхожу в дом и замираю на пороге, и это не только из-за встревоженных выражений лица Сэм и Хендерсона, стоящих у лестницы.

И не только из-за отсутствия других сотрудников.

Звук виолончели, доносящийся сверху, заполняет пространство, словно нависшая гибель.

— Какого черта ты мне не позвонил? — огрызаюсь я на Хендерсона, мои уши закладывает от этого проклятого звука.

— Я звонил. Вы не брали трубку, — отвечает он.

— Как долго?

— Час, — говорит Сэм.

— Она регулярно принимала лекарства? Не пропускала ни одного дня?

Она качает головой.

— Каждое утро вместе с клубнично-банановым смузи, а на ночь она принимает свою дозу с обычным стаканом молока.

— Блять, — я поднимаюсь по лестнице по две ступеньки за раз и останавливаюсь перед ее дверью. В голове проносятся картинки последнего раза, когда я слышал виолончель, и все они заканчиваются призрачной улыбкой, криком и чертовой кучей крови.

Раз, два, три…

Все под контролем.

Четыре, пять, шесть…

Она не помнит.

Семь, восемь, девять…

На десять я открываю дверь и останавливаюсь у входа.

Моя жена сидит на кровати, лицом к окну, спиной к двери. На ней атласный халат младенческого розового цвета, бретельки свисают с бледных плеч, а волосы завязаны в беспорядочный пучок.

Печальный и абсолютно смертоносный звук проникает в мои уши, как песня о конце света.

Она почти обхватила виолончель, играя все дальше и дальше, как робот.

Я медленно, осторожно подхожу к ней.

— Ава?

Ответа нет.

Не то чтобы я ожидал его.

Я останавливаюсь рядом с ней, и на мое плечо ложится тяжесть, которая пронзает мое несуществующее чертово сердце.

В течение долгого, ужасающего ритма она продолжает играть, глаза потеряны, выражение лица приглушено.

Лицо замкнуто.

Она смотрит на меня такими же пустыми глазами, только не голубыми. Ледяными.

Это снова незнакомка.

Демон, овладевший Авой и оставивший после себя это пустое существо.

Метаморфоза неудавшегося существования и уменьшающегося присутствия.

Прошло не так много времени. Она не должна так быстро пережить приступ.

И нет, я ни за что на свете не соглашусь на альтернативный вариант доктора Блейн.

Мои пальцы обводят ее лицо, скользят по щеке и касаются губ. Они дрожат под моим прикосновением, и она дышит так тяжело, что я чувствую вкус ее выдохов на своем языке.

Между ее бровей появляется хмурый взгляд, а затем — любопытный румянец.

Смычок замирает на струнах, когда ее глаза расширяются.

— Что ты здесь делаешь? Убирайся, извращенец!

Черт побери.

В меня врывается жизнь, и петля медленно ослабевает на шее.

Это не незнакомка. Это моя гребаная жена.