Бог Войны

Глава 23

Илай

Я всегда был человеком контроля.

Эмоции, слабые или сильные, — несомненный признак слабости.

Я никогда не теряю хладнокровия, не позволяю чувствам затуманить мой рассудок или, что еще хуже, помешать принятию решений.

Хладнокровие — это не только образ жизни, но и метод, который папа и дедушка внедрили в меня с ранних лет.

Они говорили, что если я позволю эмоциям взять верх, то будет уже слишком поздно.

За свои двадцать девять лет жизни я был воплощением отрешенности и олицетворением притворной снисходительности. Мне никогда ничего не нравилось ни слишком сильно, ни слишком мало. Я никогда не поддавался импульсивности или пагубным привычкам. Никогда не получал того, что хотел.

Никогда не терял самообладания.

Никогда не затевал драку или не бил кого-то. Если кто-то переходит мне дорогу, его устраняют быстро и тихо.

О том, чтобы пачкать руки, не может быть и речи.

Быть одержимым до безумия должно быть совершенно кощунственно.

И все же женщина, которая смотрит на меня с искрой вызова, в одиночку выкидывает все мои принципы в гребаную бездну.

Горячий край ярко-красной ярости просачивается из моей груди к кончику большого пальца, перекатывающего обручальное кольцо.

Это тревожное чувство не утихает с тех пор, как Хендерсон шепнул мне на ухо, что Ава не только появилась в «King Enterprises», но и заскучала и решила навестить Реми, чтобы немного «повеселиться».

Я встал и вышел с важного совещания по итогам инспекции с представителями зарубежного правительства и не слышал, какие бы оправдания ни придумывал отец от моего имени.

Хендерсон и его помощники не упомянули о том, что моя жена, мешающая мне, проделала все это, будучи одетой в то, что выглядит как обрывки одежды.

Чертовски сексуальная, эротическая одежда, которая показывает половину ее сисек и обнажит задницу и киску, если она попадет под чертов порыв ветра.

Реми встает, застегивает пиджак и поднимает обе руки вверх.

— Из соображений страховки и возможной судимости это не я пригласил ее к себе.

— Серьезно? — Ава вскидывает на него свои сверкающие голубые глаза. — Ты мгновенно стал предателем, просто увидев его?

— Правильное описание — пацифистом, крестьянка. Моя Светлость находится в расцвете впечатляющей молодости и предпочла бы не оказаться в антисанитарных водах Темзы.

— Тогда, может, не стоило подвергать свою молодость опасности, Ремс, — чертово чудо, что я сохраняю спокойствие, когда вхожу, засунув руку в карман.

— Дружище, — он обхватывает меня за плечи. — Конечно, ты знаешь, что я никогда бы не посмотрел на Аву в таком ключе. На самом деле, она застала меня на грани того, чтобы трахнуть ее сестру, и вовремя спасла меня и Вселенную.

— О боже! Ты только что сказал, что это была ошибка и все было не тем, чем кажется.

— Это было до того, как разъяренный Илай появился у моей двери с намерением убивать. Я должен прояснить ситуацию. Если бы я смотрел на кого-нибудь из сестер Нэш, это никогда не была бы ты, — он осматривает свое окружение, словно в поисках скрытой камеры. — Но я прошу тебя не передавать эти слова Ариэлле, иначе она будет стоять у моего дома с обручальным кольцом.

— Вот как? — говорю я, глядя на щедрое декольте и длинные голые ноги моей жены.

Как будто всего этого недостаточно, на ней еще и розовые сапоги.

Она поджимает губы и смотрит в ответ, хотя щеки у нее красные. Боже. Эта женщина не отступает в конфронтации, даже если прекрасно знает, что я разнесу ее в пух и прах.

Но она никогда не сломается.

В ее доспехах может появиться несколько трещин, но она полностью готова к тому, чтобы отступить и склеить свои разломанные части по кусочку за раз.

— Абсолютно, — говорит Реми, предпочитая активно игнорировать разгорающуюся войну в своем кабинете. — Вообще-то я попросил ее уйти прямо перед тем, как ты вошел.

— И я отказалась, — она рассматривает свои ногти, изображая беззаботность, которой явно не чувствует. — На самом деле, ты нас прервал. Ты вообще в курсе?

— Да, — я высвобождаюсь из хватки Реми и встаю перед ней. Ей приходится наклонить голову, чтобы посмотреть на меня. — Мы уходим. Сейчас же.

— Не смей говорить мне, что делать.

Иногда она такая чертова грубиянка, что мне хочется наказать ее за это.

Сделать ее кожу красной.

Мое больное желание к ней бушует внутри меня, требуя, чтобы я повалил ее на пол и связал, прежде чем приступлю к удушению, шлепкам, траханью и владению каждым дюймом ее бунтарства.

Образ моей спермы, смешанной с ее кровью, не должен был так меня возбуждать, но случилось то, что случилось, и я даже не сожалею об этом.

Она моя.

Только моя.

Телом и гребанной душой.

И чем сильнее она борется с этим, тем более радикальными становятся мои способы завладеть ею.

Прошлой ночью я публично избил кое-кого из-за нее, спровоцировал несколько газетных заголовков, которые Хендерсон замял, а отец покачал головой.

Однако потребность сделать это снова не покидает меня. Это и чертова кипящая похоть, которая течет в моих венах вместо крови.

Может быть, мне нужно обратиться к врачу с этими проблемами? Конечно, совершенно недопустимо, что я хочу ее так сильно, что прилив жара охватывает меня изо дня в день, как мстительное проклятие.

Напряжение между нами нарастает, когда она выдерживает мой взгляд. В последнее время она делает это все чаще. Поэтому я говорю:

— Или ты встанешь и пойдешь сама, или я перекину тебя через плечо.

Она сужает глаза.

— Ты не сделаешь этого.

— Давай проверим.

— Ты откроешь всем сотрудникам вид на мою задницу в первом ряду, так что это ты проверь. Рискни, малыш.

Я методичными движениями стягиваю с себя пиджак. Ее глаза расширяются, когда я хватаю ее руку и засовываю в рукав.

Она пытается сопротивляться, но это бесполезно, так как я засовываю ее другую руку, затем расстегиваю ремень и с его помощью затягиваю пиджак на ее талии.

— Что ты делаешь, Илай?!

— Перекрываю им обзор, — я наклоняюсь и шепчу ей на ухо: — Мой обзор.

А затем, как и обещал, перекидываю ее через плечо. Пиджак доходит ей почти до колен, но я все равно обхватываю рукой ткань в верхней части ее бедра, чтобы не случилось несчастного случая.

Ава вскрикивает, и я чувствую, как она вытягивает обе руки.

— Ремс! Помоги мне!

Я устремляю на него взгляд.

Он потирает ухо.

— Боюсь, у меня временная потеря слуха. О боже, лучше провериться у терапевта. Это серьезно.

— Реми! — кричит Ава, но я слышу в ее голосе сдавленный смех. — И зрения?

— Да, я ничего не вижу. Ничего не вижу. На самом деле, я слеп на левый глаз и на сорок три процента на правый. Я почти ничего не вижу. Более того, я даже не вижу вас, сэр.

— Ты что сейчас цитируешь мем¹⁵? Ты проклятый предатель! — она пытается ухватиться за дверную раму, но я легко ее оттаскиваю.

— Покааа! — Реми зовет свою ассистентку, которая задирает голову, глядя на происходящее. — Веселитесь, детки! И не забывайте о контрацепции!

— Ремииии!!! — кричит Ава, в последний раз убеждая меня в своей правоте.

Когда я огибаю угол и нажимаю на кнопку вызова лифта, она позволяет своей голове упасть мне на спину, но только после того, как несколько раз ударилась ей.

— Опусти меня. Я могу идти сама, — шипит она.

— Ты должна была согласиться на этот вариант, когда я впервые предложил его тебе.

— Илай! Все смотрят.

— И? Разве ты не любишь внимание?

— Не такое. О боже, — она стонет и зарывается лицом в мою спину. Ее руки хватают мою рубашку, и она впивается ногтями в мои бока, как котенок.

Я игнорирую любопытные взгляды и сдавленное хихиканье сотрудниц, пока несу жену в стиле пещерного человека в свой кабинет. Хендерсон прерывает разговор со своими помощниками, и они едва не падают в обморок от шока.

— Пришли мне отчет о дневном совещании и все решения, принятые в мое отсутствие, Хендерсон.

Ему требуется на несколько секунд больше, чем нужно, чтобы прийти в себя, прежде чем он кивает.

— Уже сделано, сэр.

Я киваю в ответ, а затем прохожу в свой кабинет. Он немного меньше, чем в «King Enterprises», но во всем остальном его идентичная копия.

Тот же интерьер, тот же диван, тот же журнальный столик и точно такие же книги.

Выбив дверь, я бросаю жену на диван.

Она тут же вскакивает, ее лицо красное, а ноздри раздуваются.

Я игнорирую ее и иду устраиваться за своим столом.

— Дай мне тридцать минут на то, чтобы ликвидировать беспорядок, который ты устроила, прежде чем я отвезу тебя домой.

— Как… — она бросается в мою сторону и останавливается перед моим столом, и, хотя я не смотрю на нее, я чувствую, как пламя извергается из нее с яростью действующего вулкана. — Как ты смеешь унижать меня на глазах у всех?

— Я бы не назвал это унижением, учитывая, что ты — моя жена, но даже если бы это было так, я не виноват, что ты сделала неправильный выбор.

— Ты… ты… ты пещерный человек!

— Это оскорбление было крайне некстати после всего твоего заикания. Конечно, ты могла бы придумать что-нибудь получше, — я пролистал записи, которые прислал Хендерсон. — А теперь помолчи, чтобы я мог сосредоточиться.

— Я пришла сюда только для того, чтобы вернуть это, — она швыряет таблетки на стол и смотрит на меня. — В следующий раз не перепоручай свою грязную работу Сэм и имей мужество посмотреть мне в глаза, когда будешь отдавать их мне.

Я беру таблетки и снова кладу ей в руку, при этом глядя ей в лицо.

— Ну вот. Мы закончили?

Ее подбородок дрожит.

— Ты ублюдок… ты… чертов Железный Человек! Ты не имеешь права указывать мне, что делать с моим телом. Принимать ли мне «План Б» или противозачаточные средства, зависит только от меня. Думаешь, у тебя есть право голоса?

— Нет, поэтому я и дал тебе этот гребаный выбор, Ава. Думаешь, я не хочу накачать тебя своей спермой, засунуть в тебя дюжину детей и привязать к себе на всю жизнь? Потому что очень даже хочу. Но мы оба знаем, что ты не готова к этому, поэтому я дал тебе возможность выбора. Я не заставлял тебя принимать таблетки, я просто положил их на стол на случай, если ты захочешь.

— Ты хочешь, чтобы я приняла ее? — ее голос потерял часть своего огня, но он все еще такой же антагонистичный, как и все ее существование.

— Я не буду ничего тебе предлагать.

— Но я хочу услышать, что ты об этом думаешь.

— Не хочешь, — потому что я действительно хочу привязать ее к себе и не дать ей никакого выхода.

Раньше я не задумывался об этом, но после прошлой ночи слепое чувство собственничества стучит в ушах и сжимает грудь.

Ни за что на свете я не позволю другому мужчине прикоснуться к ней после того, как поставил на ней свою метку. У нее до сих пор виднеется слабый засос на шее, несмотря на огромное количество косметики, которую она использовала, чтобы скрыть его, и я позабочусь о том, чтобы он никогда не исчезал.

Так что на ней всегда есть свидетельство моего владения.

Один ребенок — или несколько — сделают ее моей навсегда. Хотя есть два досадных неудобства. Во-первых, я искренне не люблю детей. Они беспорядочны и нелогичны — мои наименее любимые черты. Во-вторых, мне придется делить с ними мать.

Я готов смириться с обоими. Едва ли. Мой отец ненавидит детей больше, чем я, но он любит меня и Крея, поэтому я верю, что смогу хотя бы вытерпеть своих собственных детей. Возможно, они мне даже понравятся, если будут хоть немного похожи на свою маму.

Но даже я со своими оптимистичными планами знаю, что беременность Авы в ее нынешнем состоянии не только безрассудна, но и может привести к катастрофе.

Она еще не окрепла, и ребенок может разрушить весь мой прогресс и пустить его коту под хвост.

Прошлой ночью я знал, что она все это время притворялась спящей, и поэтому покачал головой, чтобы Сэм случайно не проболталась. После того как я уложил Аву в постель, и она уснула, она проснулась через полчаса и прошлась по всему дому, пока я не отнес ее обратно в кровать и не остался с ней, пока она снова не заснула.

Затем я принял душ, переоделся и отправился на работу.

Я не выспался и решил, что именно поэтому сегодня я особенно раздражителен.

Ладно, это потому, что она разгуливает по городу практически без одежды.

— Так ты действительно не против? — спрашивает она с ноткой ожидания.

— Я подумал, что не должен, поскольку, цитирую, у меня нет права указывать тебе, что делать с твоим телом.

— Но как же твои стремления? Твои цели? Ты вообще хочешь детей?

— Не понимаю, почему это должно тебя волновать.

— Может быть, тот факт, что ты мой муж? Если я планирую завести детей, мне нужно знать, что ты будешь рядом с ними, раз уж ты почти не проводишь время со мной.

— Ну, вот тебе и ответ.

Это удар ниже пояса, и она вздрагивает так, будто я ударил ее в живот. Но это лучше, чем красить небо в розовый цвет и давать ей хоть какую-то надежду.

Не в ее состоянии.

Хотя я знаю, как сильно она обожает детей и мечтает иметь своих. Она всегда останавливается и играет с детьми и собаками на улице, а также работает волонтером в благотворительной организации, где дает бесплатные уроки игры на виолончели детям из неблагополучных семей.

Но это не отменяет того факта, что она еще не готова к ним.

— Знаешь, — пробормотала она. — Я действительно тебя ненавижу.

— Ты постоянно мне это говоришь.

Глядя на меня не такими блестящими глазами, как раньше, она проглатывает таблетку и направляется к дивану, а затем падает на него. Я слежу за ее движениями, ища хоть какие-то признаки оцепенения, но она достает свой телефон и начинает писать смс. Вероятно, она кричит на Ариэллу за то, что стала свидетелем какой-то чертовщины.

По правде говоря, моя невестка может рано или поздно потащить Реми к алтарю с пинками и криками. Лучше я помогу ей, чтобы поскорее избавиться от этой неприятности.

Хотя практически невозможно сосредоточиться, когда моя жена сидит, словно закуска, ожидающая, когда ее сожрут, я пытаюсь сделать хоть какую-то работу.

Я посылаю Хендерсону свои заметки о принятых решениях по поводу встречи — или о том, что я на ней присутствовал. Его ответ незамедлителен.

Отец отстранил меня от участия в проекте, поскольку я его не уважаю. Он заставит тетю Тил, мать Реми, согласиться с его решением.

Ублюдок.

Я кручу обручальное кольцо туда-сюда, туда-сюда, пока чуть не отпиливаю себе палец.

Это масштабный проект правительственной помощи в целях международного развития, и я его осуществил. Именно я проделал больше всего работы, чтобы «King Enterprises» и «Steel Corporation» выиграли тендер. Это моя гребаная работа, и мой отец не может отстранить меня от проекта.

Ну, он может, раз он генеральный директор. Хуже того, тетя Тил, скорее всего, согласится с ним, поскольку она не терпит глупостей — должно быть, нелегко было воспитывать ребенка, который является определением этого слова.

— Если ты закончил пялиться в экран и делать жизнь людей еще более несчастной, мы можем идти? — Ава встает и зевает. — Мне скучно, и, если такое настроение сохранится, я начну переставлять твои вещи, чтобы отомстить.

Я поднимаю взгляд на причину, по которой оказался в таком затруднительном положении.

Твоя реакция на нее.

Жена, должно быть, чувствует перемену моего настроения, потому что ее глаза слегка расширяются, и она начинает тяжело дышать.

— Что?

— Ты чертова головная боль.

— Подожди, — она роется в сумочке, а затем с милой улыбкой выкладывает на стол таблетку ибупрофена. — Должно помочь.

— Это должно быть смешно?

— Нет. Это должно помочь от головной боли. О, посмотрите-ка на это. Сегодня день, когда мы даем друг другу таблетки. Надо сделать из этого ежегодное событие.

— Как я уже говорил, я тебя не заставлял.

— Как я уже говорила, пошел ты. Ах да, я не упомянула об этом раньше, так что скажу еще раз. Пошел ты.

Я не должен прикасаться к ней снова так скоро. Я действительно, действительно не должен, но мне, кажется, все равно, когда я встаю и обхожу свой стол.

Ава притворяется, что держит себя в руках, но, когда я провожу рукой по ее спине и сжимаю ее волосы в кулаке, она впивается зубами в нижнюю губу. Тем не менее из ее уст вырывается приглушенный звук.

— Твой рот так и просится, чтобы его наказали так тщательно, что после этого ты будешь только петь мне дифирамбы.

— Весьма сомнительно, — ее голос хриплый, она так сильно возбуждена, что бьюсь об заклад, ее киска плачет по мне.

— Если ты не заткнешься, я сломаю, растяну и разделю пополам твою крошечную киску.

— Обещания, обещания.

— Иисус, блять, Христос, — я обхватываю рукой ее горло, пальцы обходят засос, который я ей поставил. — Почему ты такая?

— Какая такая? — искра возвращается в ее глаза с новой силой, пока я не вижу в них свое отражение. — Почему ты солгал мне, Илай?

— О чем?

— О том, что у нас был секс.

— Я никогда не говорил, что у нас был секс.

— Но ты намекал на это. Ты говорил о том, что видел и не впечатлился.

— Я имел в виду, что видел тебя голой.

— Ты лгал и об этом.

— Я действительно видел тебя голой, Ава.

— Не это, а то, что ты не впечатлился. Ты явно был впечатлен.

Я сдерживаю смех, который поднимается к горлу. Эта женщина меня доконает.

— Ты тоже солгала.

Она хмурится.

— Я?

— Ты заставила меня поверить, что потеряла девственность с каким-то незнакомцем на заднем сиденье машины во время вечеринки.

— Я рассказывала эту историю Сеси.

— Когда ты прекрасно знала, что я был в коридоре.

— Я не виновата, что ты поверил, будто я когда-нибудь потеряю девственность с безымянным ничтожеством на заднем сиденье машины.

— Теперь я это понимаю. Я также понимаю, что твоя грандиозная сексуальная жизнь была лишь иллюзией.

— Нет. Я много чего делала с парнями, но только не настоящий секс.

— Много чего? — мои пальцы сжались вокруг ее горла. — Например?

— Например, то, что девушки делали с тобой, Илай. Минет, оральный секс. И все такое.

— Продолжай.

— Так ты собираешься убить меня? — она напряглась. — Отпусти. Ты меня душишь, и это уже невесело.

Я отпускаю ее с неохотой и отступаю назад, потому что она права. Я могу случайно свернуть ей шею, если буду продолжать думать о других членах рядом с ней.

— Что еще ты делала с парнями?

— Какое это имеет значение? У тебя была своя сексуальная жизнь. У меня — своя. Теперь это уже неважно.

Я трогаю часы, кручу кольцо, сужаю глаза.

— Неужели?

— Что ты имеешь в виду?

— Ты сказала, что помнишь, как изменяла мне.

— Я была чертовой девственницей прошлой ночью, придурок!

— Очевидно, тебе не нужно было заниматься сексом с проникновением, чтобы изменять, как ты призналась ранее.

Ее лицо тускнеет, когда она приходит к тому же осознанию.

— Я… я бы не стала этого делать. Я презираю измены.

— Не настолько, чтобы воздерживаться от них.

— Не поступай так со мной, Илай. Я и так чувствую себя виноватой. Может, это была галлюцинация. Уверена, ты знаешь, что у меня такое бывает… э-э… иногда, то есть… не то, чтобы я сходила с ума или что-то в этом роде, но… ты мой опекун, поэтому у тебя есть представление о том, что я…

Она осекается, не желая раскрывать слишком много. Если бы она только знала, что я ношу с собой из-за нее.

То, о чем она никогда, никогда не узнает.

— Что это был за человек? — спрашиваю я, мой голос звучит замкнуто. Возможно, это был предыдущий терапевт. Только он мог иметь к ней такой доступ.

Хотя я борюсь с Вэнсом и договариваюсь о том, чтобы он покинул территорию Великобритании, это не он. Он только недавно вернулся.

Однако я прекрасно понимаю, что он хочет возобновить их подростковый роман, поэтому он будет немедленно устранен из ее окружения. За уголовное обвинение в торговли наркотиками в барах и ресторанах, которыми управляет его семья. Это фальшивые обвинения, но их угрозы достаточно, чтобы заставить его отца подчиниться.

Моего имени достаточно, чтобы несуществующее преступление стало трагической реальностью.

— Я не помню его лица, — ее глаза светятся неестественным блеском, и она обеими руками держится за стол.

— Тогда что же ты видела в воспоминании?

— Только то, что он был полуголым, а я обхватила его за шею и сказала, что моему мужу это не понравится.

Она внимательно наблюдает за мной, ее лицо бледное, словно у заключенного, ожидающего приговора.

Я сопротивляюсь улыбке.

Это был я.

Но я не могу сказать ей об этом, иначе она будет в шоке, если поймет, что не может вспомнить большую часть своей жизни, оказавшись в ловушке своих приступов.

Но по какой-то причине я также не хочу, чтобы она продолжала верить, что изменила, тем более что она это презирает.

— Это мог быть пустяк и всего лишь плод твоего воображения, — говорю я своим обычным отстраненным тоном.

— Правда? Я знала, что это так. Я не изменщица, — ее лицо загорается, как рождественская елка.

Но потом она колеблется, открывает рот и снова закрывает его.

— Что теперь? — спрашиваю я.

— А если это правда… ты простишь меня?

— Прощать нечего, потому что это неправда.

— Но если это правда…?

— Это неправда. И точка.

— Я пойму, если ты не простишь, потому что я тоже себя не прощу, понимаешь, — она кладет руку мне на грудь. — Если ты посмеешь предать меня, я разрушу твою жизнь.

— Больше, чем ты уже ее разрушила?

— Это всего лишь прелюдия. Я заставлю тебя пожалеть о том, что ты родился, если ты воткнешь мне нож в спину, — она опускает руку. — Мы можем уйти?

— Я попрошу Хендерсона отвезти тебя домой.

— Нет, мы уедем вместе, и это ты меня отвезешь. Мы должны поужинать и сходить на шоу в Вест-Энде. Может быть, на «Мулен Руж!».

— Нет, спасибо.

— Я тебя не спрашивала.

— А это не обсуждается.

— Ты будешь проводить время со мной, или я найду мужчину, который сможет уделить мне свое драгоценное время.

Мышцы сжимаются в моей челюсти, и я хватаю ее за руку.

— Не смей больше так говорить.

— Рада, что ты согласился пойти, — она улыбается с ликованием. — И еще, ты должен уволить Тайлера из приемной «King Enterprises» и дать Хейли повышение.

— Дай угадаю, она похвалила твою внешность, а он — нет?

— Да, она милая и профессионал своего дела, — она надула губы. — Кроме того, он пялился на мои сиськи.

— Считай, что он уволен.

Она смеется и качает головой, вероятно, думая, что сама подтолкнула меня к этому решению.

Она и не подозревает, что это я вожу ее по кругу в клетке, которую тщательно для нее сконструировал.