Бог Войны

Глава 18

Ава

За моими веками вспыхивают белые звезды, когда требовательные, жесткие губы впиваются в мои в порыве пламенной страсти.

На мгновение моя кружащаяся голова настолько дезориентирована, что мне кажется, что я нахожусь в странном сне.

Но почувствовала бы я его тяжесть на себе, если бы это было так? Сжался бы мой живот от ощущения, что его пресс напрягается и становится все более твердым с каждым прикосновением к моим губам?

Мой рот открывается сам собой — всему виной шокирующий поворот событий — и он просовывает свой язык между моими зубами. Кусает, извивается и всасывает мою душу через губы.

Он целует меня.

После многих лет отвержения и унижения именно Илай Кинг целует меня прямо сейчас.

И это не просто поцелуй. Это собственнические притязания, наполненные кипящей тьмой.

Меня ошеломляет осознание того, что Илай обладает способностью выполнять каждое действие с эклектичным запугиванием. И хотя он контролирует себя во всем, вплоть до количества вдохов в минуту, в его поцелуе есть что-то первобытное. Его губы и зубы — это прекрасная грубость и изобилие неестественности.

Он прикусывает мою нижнюю губу и впивается зубами в мягкую плоть. Я напряглась в ожидании укуса, крови, унижения, но он присасывается к коже и снова покоряет мой язык.

Как дикарь.

Небрежный звук наших столкновений отдается в воздухе, как леденящий душу афродизиак.

Я пытаюсь понять, почему мне следует прекратить это, и когда с треском проваливаюсь, мои трясущиеся руки поднимаются к его груди в полубезумной попытке положить этому конец или хотя бы замедлить его.

Он слишком настойчив. Слишком жесток. Мне кажется, он высосет мою душу и оставит пустое тело.

Продолжая лакомиться моим ртом, Илай берет оба моих запястья в одну руку и удерживает их над моей головой. Над холодными страницами книги.

Другая его рука обхватывает мое горло тисками, пока я не чувствую, как сглатываю, прижимаясь к его ладони.

Ударная волна желания проносится по моим изголодавшимся конечностям и оседает между бедер. Я тру их друг о друга в поисках столь необходимого трения, наполовину изумленная, наполовину напуганная тем, как мало нужно, чтобы довести меня до исступления.

Внезапно Илай отрывает свой рот от моего. Каждая клеточка моего существа оплакивает потерю, и я высовываю язык, чтобы облизать губы. Я чувствую привкус металла, когда замечаю вновь открывшуюся рану на губе.

Звуки моего дыхания эхом раздаются вокруг, а кожа зудит и пульсирует, словно я подверглась безжалостной тренировке. Илай, напротив, дышит глубоко и тяжело, по-прежнему нависая надо мной с угрожающей силой.

Я хочу впиться когтями в этот контроль и уничтожить его.

Уничтожить его всего.

Это будет справедливо после того, как он безвозвратно разрушил меня.

— И это все? — я пытаюсь казаться бесстрастной, что, честно говоря, не очень-то и удается из-за моего дрожащего, слегка хрипловатого голоса. — Я немного разочарована.

— Заткнись, Ава, — его грубый голос отдается эхом вокруг нас, когда он наблюдает за мной с опасным намерением.

Видимо, я выбросила все свои инстинкты самосохранения в окно, потому что извиваюсь под ним и шепчу:

— Или что? Ты заставишь меня?

Глубокий рык вырывается из его горла и пронизывает меня холодом страха и желания.

— Не испытывай меня, когда я едва сдерживаю себя.

— Сдерживаешь от чего? — я снова трусь об него вверх-вниз, на этот раз раздвигая ноги и потираясь внутренней стороной бедра о его эрекцию.

Его лицо напрягается, маска трескается по краям и показывает намек на мужчину, до которого я хочу добраться.

— Ты не хочешь этого знать.

— О, определенно хочу. Нет ничего, что я хотела бы знать больше, чем то, что происходит в твоей голове. Давай, удиви меня.

— А что я получу взамен?

Я сладко улыбаюсь.

— Мое подчинение?

Его потемневший взгляд опускается на мои припухшие губы, и все попытки сарказма проваливаются. От его порочного, безраздельного внимания мне становится еще жарче, и я невольно начинаю извиваться.

Будь проклят он и его разрушительные глаза.

Они могут выиграть войну без всяких сражений и армии.

Он снова собирается меня поцеловать. Я чувствую и ощущаю это в облаке желания, гудящем вокруг нас.

Мои глаза закрываются, готовясь к диким притязаниям, но Илай одним плавным движением отпускает меня и отталкивает от себя.

Протест, который вот-вот должен был вырваться из меня, превращается в вопль, когда он проводит рукой по моей талии и переворачивает меня на живот, словно куклу.

Я шлепаю руками по полу, чтобы сохранить равновесие, а мои волосы спадают по обе стороны от лица.

— Хочешь знать, от чего я себя сдерживаю? — тяжелое тело Илая накрывает меня со спины.

Я дрожу под его теплым и до смешного мускулистым телом. У него определенно большой член для мужчины, который выглядит худощавым, и, хотя мне трудно дышать, я не осмеливаюсь ему перечить.

Я слышу шорох одежды, когда он убирает мои волосы за ухо, и ощущение его большой руки вызывает резкие покалывания в моей разгоряченной плоти.

Его губы смыкаются вокруг мочки моего уха, а затем он впивается зубами в мягкую кожу. Я зажимаю рот, чтобы сдержать хныканье, но оно вырывается в виде приглушенного стона.

— Тебе не следовало играть с моим огнем, миссис Кинг, потому что ты не переживешь того, что я хочу с тобой сделать.

Полоска ткани касается моих рук, когда он хватает их и кладет передо мной на ковер. Хотя он угрожающе накрывает меня всем телом, он сдерживается, иначе уже раздавил бы меня. Смерть, которую, как ни странно, я бы ни в малейшей степени не сочла отвратительной.

Я завороженно наблюдаю, как он обматывает галстук вокруг моих запястий, завязывая его в узел, который я не смогла бы развязать, даже если бы захотела.

Глубокое волнение вспыхивает во мне пурпурными красками при мысли о том, что Илай меня связал. Никогда в своих самых смелых мечтах я не представляла себе такой сцены. Моя кожа горит от такого сильного возбуждения, липкость покрывает мои бедра, а сухость поселилась в задней стенке горла.

— И что ты хочешь со мной сделать? — пробормотала я незнакомым голосом. Я даже не знала, что могу звучать так безумно от желания, так возбуждаться от мужчины, которого, как я была уверена, вытравила из своего сердца и души.

Но, возможно, в этом процессе я упустила из виду свое тело.

— Я хочу пометить тебя, миссис Кинг, — он сжимает в кулаке мои волосы и приподнимает меня так, что моя спина оказывается вровень с его грудью, а его темные, полные похоти слова вливаются в мои уши. — Я хочу сделать тебе больно, поставить синяки и овладеть тобой так основательно, что ты будешь испорчена для всех остальных мужчин. Я хочу чувствовать твою боль, видеть мои шрамы на твоей фарфоровой коже. Я хочу душить тебя, кусать твои губы и соски, оставлять свое присутствие на всем твоем теле, прежде чем ворвусь в твою тугую киску так безжалостно, что ты будешь умолять меня остановиться.

Температура моего тела поднимается настолько до опасного предела, что я удивляюсь, как не взорвалась, как коробка с фейерверком. Я настолько неловко мокрая и горю от желания, что боюсь, если пошевелюсь и случайно потрусь киской об пол, то кончу прямо здесь и сейчас.

Какая-то часть меня знает, что я должна быть встревожена его словами, но я никогда не была нормальной.

Дыхание вырывается из меня неглубокими порывами, которые отскакивают от ковра и оседают на верхней губе.

— Умоляй меня остановиться, — приказывает он глубоким, спокойным голосом. — Это твой единственный шанс сказать те чертовы слова, которые оттолкнут меня навсегда.

— Не…

— Что не?

— Не останавливайся, — мне стыдно за то, что мои слова звучат так жалобно, но это чувство длится только до тех пор, пока его голос снова не заполняет мои уши.

— Ты даже не представляешь, на что подписалась, красавица, — это прозвище прозвучало как рычание, когда он опустил меня обратно на пол и расположился позади меня. — На колени, задница вверх.

Неловко и, как ни удивительно, я подчиняюсь, упираясь локтями в ковер и слегка приподнимая бедра.

Я чувствую, как его ястребиный взгляд с диким намерением следит за каждым моим движением, но прежде, чем я успеваю посмотреть на него, он задирает мое платье до талии.

Внезапный порыв холодного воздуха обжигает мою кожу, когда он с силой запускает руку под ткань моей одежды. Я задыхаюсь, когда он разрывает ткань, обнажая мою голую грудь. Его грубые пальцы обхватывают и крутят мой напряженный сосок, посылая волны удовольствия. Я прикусываю нижнюю губу, пытаясь подавить хныканье. Но ощущения слишком сильные, слишком грубые, и я не могу удержаться от тихого стона, когда он продолжает исследовать мое тело своими умелыми прикосновениями. Каждый нерв горит, каждый сантиметр кожи покалывает от желания, пока он овладевает мной.

— Ты ходила без лифчика, жена?

— Иначе платье бы плохо сидело.

— Карьера моего мужского персонала будет уничтожена из-за его отсутствия, — он снова щиплет и крутит один сосок, посылая волны удовольствия в мой центр, затем переходит к другому. — Если ты хотела, чтобы я их уволил, тебе нужно было только попросить.

— Не будь козлом… о боже.

— Не будь вертихвосткой. Я не люблю, когда другие смотрят на то, что принадлежит мне, — его тень кажется сейчас такой огромной, такой внушительной в своей безжалостной интенсивности.

Он стягивает мои трусики до колен, продолжая терзать мою грудь, и проводит пальцем по моей мокрой от возбуждения киске.

Мои колени почти подгибаются, а локти разъезжаются. Я падаю головой на свой роман, и мои ноздри наполняются сладким ароматом бумажных страниц, пока Илай лениво поглаживает мою влажную кожу пальцами.

— Так грязно, миссис Кинг. Так чертовски грязно.

— Это твоя вина, — на выдохе говорю я, когда он крутит мой сосок, а потом убирает руку.

— Обещай, что будешь вести себя прилично в присутствии персонала. Будешь вести себя как моя жена.

— Не… обещаю… Ох, черт, — мои слова затихают, когда он шлепает меня по киске.

Пульсирующая боль смешивается с удовольствием, и я думаю, что немного кончила.

— Попробуем еще раз. Говори: «Я обещаю быть послушной и одеваться прилично».

— Н-нет.

На этот раз его рука опускается на мою ягодицу, и я вздрагиваю несмотря на то, что по моим венам разливается незнакомое чувство.

— Еще раз.

— Нет…

Его ладонь касается моей киски с таким сильным шлепком, что я пошатываюсь, мои щеки вот-вот вспыхнут от жара, и все же мое возбуждение становится таким сильным, что я чувствую, как оргазм нарастает с порочной интенсивностью.

— Неправильный ответ. Мы можем заниматься этим всю ночь, Ава.

— Это все равно «нет».

Три удара подряд обрушиваются на мою задницу, и я вскрикиваю, мои губы дрожат, а киска такая мокрая, что возбуждение капает между бедер.

— Похоже, тебе нравится твое наказание. Интересно, — он раздвигает мои бедра, и я вижу, как он встает на колени позади меня.

Я стону, когда он хватает меня за ягодицы, впиваясь пальцами в синяки на коже.

А потом он ныряет вниз, его язык опустошает мою набухшую киску. Мой нос погружается между страницами книги, слезы, сопли и слюни уничтожают мягкую обложку так же тщательно, как Илай уничтожает меня. Запах моего возбуждения смешивается с затхлым запахом книг, создавая пьянящий аромат, наполняющий воздух.

Его язык грубый и в то же время нежный, искусно ласкает мою киску. Текстура книжных страниц царапает мой нос, усиливая переполняющие ощущения. Он сосет мой клитор, пока давление не становится невыносимо сильным. За веками пляшут белые звездочки, а я хнычу, делая короткие, прерывистые вдохи.

— Илай… О, черт, пожалуйста…

Он отрывает губы от моего клитора.

— Скажи это еще раз.

— Пожалуйста…

— Мое имя. Произнеси мое имя, когда будешь кончать мне на лицо.

Он просовывает язык в мою дырочку, и я бесстыдно трусь о его лицо, раскачиваясь взад-вперед.

— Илай… я кончаю, кончаю.

Оргазм настигает меня с такой силой, какой я еще не испытывала. Он такой же интенсивный, как тогда в уборной, но… более мощный.

Пульсирующая боль смешивается с удовольствием, которое он выжимает из меня, превращая в катарсис¹⁴, даже чуждый.

Это момент чистой, пульсирующей несдержанности, словно огонь, пронизывающий каждый дюйм моего тела, воспламеняющий мои чувства и растапливающий мои запреты.

Мне кажется, я никогда не смогу оторваться от этого кайфа, и на какое-то время я, кажется, теряю всякое ощущение реальности. Когда я снова прихожу в себя, то падаю вперед, страницы книги прилипли к моей щеке, а мое испорченное платье падает вокруг меня клочьями.

Илай снова переворачивает меня, как куклу, и опускается на колени, одаривая аурой божества.

Я вижу, как мои соки блестят на его треснувшей губе, и это почему-то вызывает во мне странное чувство пустоты.

Кто сделал это?

Неужели он целовал какую-то другую женщину за моей спиной?

— Ава? — спрашивает он со своим обычным спокойствием, хотя на лбу у него проступают две морщинки. — Ты меня слышишь?

Я протягиваю свои связанные руки к его лицу.

— Кто это сделал?

Какое бы беспокойство ни охватило его, оно исчезает в тумане, когда он хватает меня за руки, прежде чем я касаюсь его, и, хотя он развязывает узел, этот отказ почти уничтожает меня.

Нежно, но бесстрастно он массирует красные следы от галстука, оставленные на моей коже, а затем отпускает мои руки, словно безжизненные змеи.

— Это не должно тебя волновать.

Он встает, бросает на меня последний загадочный взгляд и выходит из комнаты, оставив меня с пульсирующим и колющим чувством отвержения.

Илай покинул дом в ту ночь, когда разбил мой мир вдребезги, и уехал в командировку в Штаты на целую неделю.

После его стремительного ухода из библиотеки, дома и моего непосредственного окружения единственной формой помощи, которую я получала, была помощь Сэм.

Она застала меня в спальне в задравшейся ночнушке, когда я смотрела на его сердитые покрасневшие розовые отпечатки на моей заднице. Она принесла успокаивающий гель, таблетки и свое обычное равнодушное лицо.

Впервые я порадовалась ее безэмоциональному существованию, потому что не могла вынести стыда, который наверняка был написан на моем лице.

А еще она, наверное, съела кусок моего торта в знак сострадания за все те часы, которые я потратила на то, чтобы приготовить ему этот глупый обед, который он так и не съел. Я вылила суп в унитаз и выбросила торт в мусорное ведро, словно хороня унижение, терзавшее каждый уголок моей души.

Всю неделю я чрезмерно тратила деньги Илая, пичкала ими благотворительные фонды, чтобы очистить его сатанинскую душу, и занималась на виолончели усерднее, чем когда готовилась к конкурсу.

После последнего выступления меня снова позвали сыграть на некоммерческом мероприятии, и, кажется, я справилась. На этот раз цветов он не подарил, но прислал сообщение.

Железный Человек: Слышал, ты сегодня играешь.

Ава: Чем обязана такой чести? Ты наконец-то вспомнил, что я существую?

Железный Человек: Удачи.

Ава: Это тебе понадобится удача, когда я доберусь до тебя.

Железный Человек: И что ты будешь делать? Когда доберешься до меня, я имею в виду.

Ава: О, ничего особенного. Выколю тебе глаза, для начала.

Железный Человек: Не слишком хороший стимул для меня оказаться в твоем окружении.

Ава: Это потому, что ты трус, дорогой муж. Ты не можешь справиться со мной, поэтому убегаешь как можно дальше. Почему бы нам не развестись и не избавить нас обоих от лишних хлопот?

Железный Человек: Слово на букву «Р» не произойдет, так что лучше вычеркни его из своего лексикона. И дело не в том, что я не могу с тобой справиться. Все наоборот.

Ава: Это ты уехал, а не наоборот.

Железный Человек: ?

Ава: ??????

Железный Человек: Лучше не буду волновать тебя перед выступлением.

Ава: Я тебя ненавижу.

Железный Человек: *эмодзи большого пальца*

Ава: Если ты не вернешься до завтра, я съеду.

Итак, я хорошо справилась с этим выступлением, в основном потому, что была на взводе и так разозлилась, что взяла аллегро на ступеньку выше. Мне хватило смелости пригласить и родителей, и свекров. Оглядываясь назад, можно сказать, что это было довольно глупое решение, учитывая, что папа терпеть не может дядю Эйдена.

Хорошо, что я заказала отдельную комнату в азиатском ресторане, предназначенном только для членов клуба, так что, по крайней мере, остальные гости не вызовут полицию.

Пока я сижу между мамой и тетей Эльзой — обе женщины одеты элегантно в потрясающих коктейльных платьях и с шикарными прическами, — папа и дядя Эйден, сидящие напротив нас, больше озабочены тем, что глазеют друг на друга, а не едят.

Папа одет в безупречный смокинг с белым галстуком. Его худощавая и мускулистая фигура по-прежнему наполняет пиджак и комнату харизматичной аурой. Дядя Эйден, напротив, одет в приталенный костюм и наглую ухмылку, которую, клянусь, он передал своему менее симпатичному сыну.

Хотя дядя Эйден имеет безжалостную репутацию в мире, в отношении меня он всегда был очень любящим дядей. Наверное, потому, что тетя Эльза очень серьезно относится к своей роли крестной матери, так же как тетя Ким, мама Сеси, относится к своей, когда речь идет о головной боли Ари.

Учитывая сегодняшнюю атмосферу, мне бы не помешало присутствие моей сестры. Но, видимо, у нее «очень важная секретная миссия», которая, вероятно, заключается в том, чтобы следить за Реми, как за щенком. Или, скорее, как мрачный жнец, если быть честной.

Но, опять же, это у меня репутация светской бабочки. Думая, я смогу справиться и с этим.

Улыбаясь, я наполняю оба их бокала вином.

— Как дела в последнее время, папа?

— Все было замечательно, пока я не встретил этого глазастого. Почему он снова здесь, принцесса?

— Потому что я ее свекор, — насмешливо отвечает дядя Эйден. — И ты просто в ярости от того, что твоя малышка Ава вышла замуж за Кинга. У нее теперь даже наша фамилия. Уверен, тебе сейчас грустно.

— Это реальность, которую можно исправить.

— Нет.

— Это мы еще посмотрим.

— Коул… — мама говорит с отчаянием человека, который сталкивался с этим тысячу раз. — Сегодня вечер Авы.

— Да, Эйден, — вторит тетя Эльза. — Ты обещал вести себя хорошо.

— И я веду себя хорошо, милая. А этот придурок заслуживает всего, кроме хорошего.

— Я выбью тебе зубы, — угрожает отец.

— Папа, пожалуйста, — умоляю я. — Разве мы не можем насладиться ужином всей семьей?

— С каких это пор Эйден — твоя семья?

— Дай подумать… с тех пор, как у нее наша фамилия?

Папа смотрит на него, а он ухмыляется.

— Признай это и смирись со своими потерями, Коул.

— Не обращай на них внимания, — тетя Эльза похлопывает меня по руке и кладет мне на тарелку пельмень. — Я так горжусь тобой, милая. Ты так хорошо смотрелась на сцене.

— Да. Ты выглядела как сияющая звездочка, детка. Я так рада, что ты снова решила следовать своей страсти, — мама гладит меня по плечу.

Я улыбаюсь.

— О, спасибо.

— Мне жаль, что Илай не смог прийти, — сочувственно произносит тетя Эльза.

Моя улыбка сходит с лица, но я не хочу позволить ему испортить мне праздник, поэтому пожимаю плечами.

— Ты же его знаешь. Деньги и инвестиции для него важнее всего остального. Я не против.

— Ну, а я против. Я поговорю с его отцом, который в последнее время перегружает его работой.

— Я уверена, что он сам себя перегружает.

— Если тебе нужно, чтобы я его образумила, мне будет достаточно одного телефонного звонка.

Я обдумываю ее предложение. Тетя Эльза — идеальное оружие против ее сына, ведь он очень уважает маму и заботится о ней.

— Если понадобится, я приму твое предложение, — говорю я с лукавой улыбкой.

Мы кушаем, пока мама и тетя Эльза пытаются дипломатично разобраться со своими мужьями, которые, кажется, чертовски хотят покинуть ресторан с синяками под глазами и ушибленными ребрами.

Через некоторое время я отлучаюсь в туалет, и мама говорит, что пойдет со мной.

Блестяще.

Я остаюсь в кабинке как можно дольше, надеясь, что она уйдет, но, конечно, когда я выхожу, она стоит у зеркала с подсветкой и подкрашивает губы.

Скрывая разочарование, я мою руки и достаю пудру.

— Тебе есть что мне сказать, Ава? — она убирает помаду обратно в сумку и смотрит на меня.

Я продолжаю смотреть в зеркало, нанося пудру медленнее, чем нужно.

— Нет, с чего бы это?

— Мне кажется, или ты меня избегаешь?

— Определенно тебе кажется, — я наклеиваю на лицо улыбку.

Она хмурится.

Мама открывает рот, а потом закрывает его. С тех пор как мне поставили диагноз в подростковом возрасте, у нее часто бывают такие моменты нерешительности, когда ей нужно взвесить свои слова, прежде чем их произнести.

— Как тебе новое лекарство?

— Новое? — я сделала паузу. — О, ты имеешь в виду по сравнению с тем, что я принимала два года назад? Нормально. Я пью одну таблетку на ночь.

— Только одну?

— Разве доктор не поменял дозировку? Сэм сказала мне, что все согласно новому рецепту.

— Верно, — еще одна пауза, еще один перебор слов в ее голове. Я хочу, чтобы она перестала обращаться со мной как с хрупким фарфором. Это часть причины, по которой я больше не могу жить с родителями.

Я люблю их, но они слишком осторожны, слишком боятся прикоснуться ко мне не так или сказать что-то, что спровоцирует у меня приступ.

Отчасти поэтому я наслаждалась прикосновениями Илая и, поневоле, его обществом. Он никогда не относился ко мне как к слабой.

Да, он ублюдок, но он всегда говорил со мной так, будто я нормальная, хотя был в курсе всех моих проблем.

— И ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает мама. — Если нам понадобится еще одна консультация…

— Я в порядке. Я нормально живу, занимаюсь садоводством, читаю книги, смотрю фильмы и даже встречаюсь с друзьями — уже не в клубах. Я играю на виолончели спокойно, без напряжения, и наслаждаюсь каждой секундой. У меня не было никаких серьезных побочных эффектов, и я точно не хочу еще одной консультации с психотерапевтом, который заставляет меня чувствовать себя ненормальной. Я бы хотела, чтобы ты перестала предлагать это каждый раз, когда возникает какая-либо потенциальная проблема.

— О, милая, — мама обнимает меня, и я понимаю, что глаза у меня на мокром месте, когда она гладит меня по спине. — Мне жаль. Очень жаль. Я просто беспокоюсь о тебе.

— Я знаю, — слишком хорошо. Больше, чем нужно. Вот почему, даже если я выполню свой блеф перед Илаем, я не вернусь к ней и папе.

Отчаяние и безысходность в их глазах меня уничтожат.

Хотя они никогда не заставляли меня чувствовать себя плохо, я не могу отделаться от мысли, что я — провал в их жизни. Если бы у них была только Ари, они бы так постоянно не волновались.

Когда мы отстраняемся друг от друга, мама поправляет мне волосы.

— Я просто хочу, чтобы ты как-нибудь сходила со мной на поздний завтрак или кофе. Ничего серьезного. Я просто хочу встретиться со своей прекрасной дочерью.

— Да, конечно. Я могу это сделать, — я шмыгаю носом и вытираю глаза.

Она стоит позади меня, пока я снова поправляю макияж.

— Илай хорошо с тобой обращается?

Я встречаю ее взгляд в зеркале, пока наношу помаду.

— Пока что недостаточно хорошо, но мы это исправим.

— Это моя девочка. Дай мне знать, если тебе понадобятся советы.

— Откуда у тебя такие советы?

— Потому что я использовала их на твоем папе.

— Не может быть. Он обращается с тобой как с Богиней.

— Ну, это не всегда было так.

— Тебе пришлось его заставить?

— Не совсем, но, когда приходилось, я ставила его на место.

— Теперь я люблю тебя еще больше.

Она смеется, целует меня в щеку и говорит, что подождет снаружи.

Когда дверь закрывается с тихим стуком, я дергаюсь и роняю сумку со всем ее содержимым на кафельный пол.

С проклятием я опускаюсь на корточки и подбираю помаду. Флакон с духами открылся, брызнув в воздух успокаивающим цветочным ароматом. Когда я беру его в руки, в моей голове проносится статический разряд электричества, и передо мной возникает размытая картинка.

Сладкий, пьянящий аромат распустившихся цветов заполняет мои ноздри, смешиваясь с мускусным ароматом пота и желания. Грубые мозолистые руки обхватывают мою обнаженную талию, притягивая меня ближе к твердой и мощной груди. Наши тела прижимаются друг к другу, кожа к коже, разжигая между нами первобытный жар. Мои соски твердеют на фоне упругих мышц под ними, вызывая дрожь удовольствия.

Мои руки тянутся вверх, чтобы обхватить шею мужчины, чье лицо окутано темнотой, но его присутствие властное и манящее.

И тут я слышу свой голос, звучащий в тишине:

— Мы не должны этого делать. Мой муж убьет меня, если узнает.