Цветок мертвецов

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. НАСТОЯЩИЙ САМУРАЙ

ЧАС КРЫСЫ. Время с одиннадцати вечера до часа ночи

Можно долго говорить о воде, но уста от этого не увлажнятся. Можно объяснить природу огня, но тело не согреется. Не прикасаясь к воде и огню, не познать их. Даже самые мудрые книги не углубят понимания. Достичь подлинного знания, опираясь на чужие объяснения, невозможно. Тодо давно уразумел это.

Принц Наримаро, бесовски умный, насквозь видел людские слабости и был достаточно равнодушен к миру. Пустота, лисой вошедшая в душу принца, не могла не исказить его взгляд. Но насколько сильно он искажён? Это был ещё один вопрос, теперь не дававший Тодо покоя.

— Вы уверены, Фудзивара-сама, что мы сумеем разобраться в этом деле? — пытаясь спровоцировать собеседника на новую откровенность, спросил Тодо.

Принц не разделил его опасений.

— Разберётесь, Корё, — уверенно ответил он. — Дворец, говорю же, — замкнутый мирок, в котором, кроме лиц, ничего не меняется веками. Тут ничего не скроешь. Недавно один из гостей Мунокодзи разбил тяван. Я сказал иэмото, что куплю в городе новый. Мне всё равно нужно было к мастеру Мотокаве, хотел заказать курильницу и коробочки для благовоний — сестре. Слугам я такие вещи не доверяю. Разбитый тяван мы засунули в простой холщовый мешок, чтобы мастер сделал подобный, и я понёс его по Четвёртой линии в Омуро.

И что вы думаете? В тот же день у принцессы Арихидэ пропал котик Хико! Так поверьте, через два часа после моего возвращения из Омуро у меня трижды спрашивали, не я ли унёс в мешке котика в город? Умоляли вернуть. Я клялся пятками богини Каннон и третьим хвостом Девятихвостой лисицы, что ничего, кроме тявана, не уносил, но, не найдись клятый кот через час на нижней крыше Цветочного павильона, — никого бы я не убедил. А ведь ушёл до рассвета, утром, через боковые ворота. И что же? Заметили.

Тут сложность в том, что все придворные были сегодня на шествии, но как только завтра утром об убийстве станет широко известно — уверяю: сведений у вас прибавится настолько, что придётся отбрасывать лишнее. Я удивлён, что до сих пор ещё тихо.

Тут, словно подтверждая его слова, вдалеке послышался стук гэта по камням и лёгкий смех. Раздались короткие возгласы, и снова стук сандалий. В окно заглянула девица: хрупкий силуэт обрисовался на фоне сдвинувшейся к югу луны.

— Эй, братец, ты здесь? — Тодо показалось, что заиграла флейта сякухати.

За спиной девушки проступила вторая тень — служанки.

— Здесь, Цунэко.

Наримаро быстро вскочил, поспешно вытолкнул Тодо в комнату с монахом Гандзином в нише и торопливо задвинул двери. Труп исчез, скрытый перегородками. Принц, надавив на плечи Тодо, усадил его перед ними. Потом молниеносным жестом убрал в рукав девиз с лисьими цветами и раздул огонь в очаге. Теперь чайный павильон был пуст, и ничего не говорило о произошедшей трагедии.

Тодо заметил, что Наримаро явно настороже, хоть и не настолько, чтобы перестать улыбаться. Пьяный дымок, что заволок было его глаза, теперь исчез. Между тем смех слышался уже у порога, и вскоре у двери возникла красотка в шёлковом кимоно и нарядных дзори. Тодо восхитился: подбор цветов одежды говорил о прекрасном вкусе. Верхнее платье из прозрачной ткани было разрисовано вручную цветами сакуры, нижнее — переливчатое, с вышитыми лисятами, просвечивало сквозь него, и казалось, лисята, прыгая по подолу, пытаются поймать облетающие лепестки.

Чудесным украшением девушки были длинная лебединая шея и личико, точно выточенное из китайской яшмы. Свободно спадающие назад волосы были подвёрнуты и перевязаны сложенным в несколько раз куском алого шелка, а на макушке подхвачены жгутом. Слева в волосы небрежно воткнули нарядные золотые гребни.

Тодо понял, что эта разряженная красавица — сестра Наримаро, тоже фрейлина-найси. Но в отличие от уже виденной им Сакано-но Митико, у этой девицы были иные проблемы. Боги! Как она дышала через носик, выточенный с такой строгостью? Как держалась на ветру, будучи стройней тростинки бамбука? Летом же бедняжка наверняка изнемогала от жары: так густы были шелковистые пряди её волос. Тодо не знал, чего ему больше хотелось: разжечь пламя сотни свечей и с наслаждением разглядывать красавицу, или, напротив, оказаться рядом с ней в кромешной темноте при свете одной лишь луны?

Никакого сходства между родственниками не наблюдалось: если Наримаро обнаруживал обманчивое сходство с Архатом, то Цунэко в своей красоте походила на лисицу-оборотня, прикинувшегося ласковой девой с грацией кошечки. Однако в мягких лапках этой кошечки прятались острые когти.

— «Идти — не иду к тебе. Просто скитаюсь по стезям сновидений… На рукаве моем — слезы? Роса ли небесных пространств?» — пропела девица, щурясь на Наримаро. Голос найси был низким, чуть хрипловатым, будто звенела бамбуковая флейта монахов Суйдзэн. Голос этот пугал, манил, настораживал, увлекал и тревожил. Тодо интуитивно понял, что это голос очень умной женщины, и невольно напрягся.

— Неужели Митико не соврала, и наша дорогая Харуко растаяла в Пустоте? Я даже не поверила поначалу. И кто же этому поспособствовал, а, братец?

Этих нескольких фраз хватило, чтобы Тодо понял и ещё кое-что: в семейке Фудзивара много неординарных людей. Сестрица стоила брата: в ней не замечалось ни малейшего испуга, свойственного её полу перед лицом насильственной смерти, не было и стремления избежать тяжёлого разговора о ней. Цунэко не утрудила себя ни выражением скорби по погибшей, ни подобающими случаю сожалениями. На её прелестном личике читались только откровенное любопытство и даже какая-то хищная радость.

Наримаро ничуть не удивился бесчувственности и жестокому чистосердечию сестрицы и, не обременяя себя ответом, тут же спросил:

— А сама ты не помнишь, когда в последний раз видела Харуко?

— «Чтобы забыть что-то в жизни этой, такой скоротечной, сколь же короткую память надо иметь?» — нахально промурлыкала в ответ Цунэко. — Помню, конечно. Было это утром, братец, на исходе часа Дракона. Ванако поссорилась с Харуко, обвинив её в том, что из-за Харуко… Впрочем, зачем тебе эти женские распри? — прервав себя на полуслове, девица сделала большие глаза.

Тодо, смиряя дыхание, внимательно следил за девушкой и тут услышал:

— Позвольте представить вам, Тодо-сама, мою дорогую двоюродную сестрицу Цунэко. Сестрица, перед тобой знаменитый Корё — Тодо-но Танэцугу, наместник домена Хисаи из Исэ, раскрывший дело о гибели монахини Харуми. Нам с ним поручено разобраться в этом деле.

Девушка, и до того искоса наблюдавшая за незнакомым мужчиной, теперь окинула Тодо внимательным оценивающим взглядом и вежливо поклонилась.

Тодо совсем смешался: он был в простой, будничной одежде, и сейчас ругнул себя за то, что не потрудился приодеться к празднику. Тогда не пришлось бы краснеть. Как он выглядит? Тодо был недурен собой, в молодости его даже называли красивым, но это когда было-то? Сейчас, представ перед красавицей не в лучшем виде, Тодо был смущён и расстроен. Что она подумала о нём?

— Корё? — удивлённо переспросила тем временем Цунэко. — Лис-преследователь? Вы оборотень? — в глазах девицы вспыхнул лукавый огонёк. Было заметно, что возможная встреча с призрачным оборотнем-лисом пугает её не больше луны за окном.

Тодо смутился ещё больше. Принц же продолжал.

— Я понимаю, что ты не переполнена скорбью, но неужели ты откажешь в помощи мне, своему братцу, а, Цунэко?

Девица пожала хрупкими плечиками.

— Это зависит от тебя, Наримаро. Упрёшься тупым быком, ничего не узнаешь, будешь податлив да сговорчив, как ласковый котик, всё разнюхаешь, — голос Цунэко снова звучал певучей бамбуковой флейтой, невольно волнуя сердце и точно полоща на ветру душу.

Одного этого голоса, подумал Тодо, достаточно, чтобы лишить покоя любого мужчину. Сам он с удивлением ощутил, что если его общение с принцем напоминало коромысло, наклоняемое то в одну, то в другую сторону, то теперь в небольшом пространстве чайного павильона закружилась карусель. Цунэко мгновенно стала средоточием ещё одной силы, перетянув на себя часть того потока мыслей, чувств и догадок, что раньше пульсировали только между мужчинами.

Видимо, это понял и принц Наримаро.

— Сговорчив? — вкрадчиво произнёс он. — А разве я упрям, сестричка? Чего ты хочешь?

— Удовлетворить своё любопытство, конечно. Я хочу видеть тело.

Тодо показалось, что он ослышался. Но тут же понял, что всё расслышал правильно.

— Госпожа, — пролепетала побледневшая служанка, — как можно… Нет, Фудзивара-сама, не надо… Не надо!

Она тоже явно всё поняла и до смерти перепугалась. Тодо заметил, что её испуг тем больше, что она почти не сомневалась: сиятельный принц вполне может уступить сестре в её ужасной просьбе. Тодо, напротив, был уверен, что причин для страха у служанки никакого: с чего бы принцу открывать Цунэко тайны следствия?

— Умолки, Мароя, — осадила Цунэко прислужницу. — Так что, Наримаро?

Принц убрал с огня закипевший чайник и вежливо спросил:

— Сначала труп, потом чай или сначала чай, потом труп?

Тодо показалось, что он ослышался. Он изумлённо сморгнул. Это шутка?

— Я пока погляжу на тело, а ты завари чай, — в голосе Цунэко прозвучало довольное урчание наевшейся тигрицы.

— Хорошо. Откройте фусума, Тодо-сама.

Мароя сжалась в комочек у очага, опустив голову к коленям и закрыв согнутыми руками уши и лицо, чтобы даже невзначай не увидеть кошмара. Цунэко же двинулась к Тодо и остановилась прямо перед ним, ожидая, когда он раздвинет перегородки. Повеяло дорогим ароматом нежных бальзамических смол и тонким запахом белых цветов…

Нет, ну что за глупая штука — человеческое сердце? Вот хотя бы запах — уж на что вещь преходящая, но как тончайшие благовония неизменно волнуют сердце! Тодо показалось, будто ночной прохладный ветерок невесть откуда принёс аромат цветущего апельсина и благоухание сливы. Кто-то говорил, что когда ветки буйно зарастают молодыми листочками, очарование мира ощущаешь сильнее, и любовь становится совершеннее… Поистине это так. Впрочем, о чём это он?

Тодо опомнился и бросил быстрый растерянный взгляд на Наримаро, принц, поймав его, утвердительно кивнул.

— Но как можно? — ужаснулся Тодо.

— Ничего страшного, — успокоил его Наримаро. — Цунэко — настоящий самурай. Открывайте. Тем более что именно сестрица способна помочь нам в той части дела, к которой мы с вами ещё даже не приступали.

Тодо смутился: девушка, не двигаясь, стояла прямо перед ним. От её одежд по-прежнему исходил тонкий аромат китайских благовоний, прелестное личико украшала лукавая улыбка, в глазах блестел недюжинный ум, ушки были изящной формы, а холеные пальцы чуть коснулись его плеча. Проклятие. Тодо заволновался и поспешил отвернуться, чтобы открыть фусума.

Он не предполагал, что Цунэко сможет выдержать вид печального зрелища, и даже не успел подумать о том, какое впечатление произведёт на девицу обнажённое тело напарницы, — просто стремился избавиться от смущения и нервной дрожи, охватившей всё тело. А когда чуть пришел в себя и поднял голову, Цунэко давно уже находилась в комнате. Наримаро, заварив свежий чай, поднялся и с благодушным видом последовал за сестрой, одновременно взглядом попросив Тодо внести туда ещё один фонарь.

Нет, с Цунэко не случилось ни обморока, ни истерики. Она с любопытством озирала убитую, глаза её блестели, а потом, заметив вошедшего брата, найси резко спросила:

— А где кинжал? Чем её прирезали?

— Мароя! — громко крикнул принц Наримаро служанке, — принеси воды из колодца.

И подождав, пока та исчезла, Наримаро приблизился к сестре и вкрадчиво произнёс.

— Интересный вопрос, Цунэко. Её прирезали каким-то клинком, который потом вытащили из раны. Но когда её нашли люди моего дружка Оки Тадэсукэ, клинок в ране был. И не простой клинок, сестрица. Это был Кусанаги-но цуруги.

Цунэко, которая в начале его реплики продолжала деловито разглядывать труп, замерла в наклоне. Потом медленно распрямилась.

— Что за дурные шутки? — её голос теперь прозвенел, как расстроенный сямисэн.

— Никаких шуток. Ока Тадэсукэ и его человек обнаружили труп и послали за нами. Когда мы вошли, меч был в ране. Понимая, что история может выйти неприятная, и не в последнюю очередь для тебя, дорогая Цунэко, я сумел положить клинок на то место, где ты мне его однажды показала. Кто дежурил в павильоне Глициний прошлой ночью?

Тон Наримаро был серьёзен и не оставлял надежд на розыгрыш. В свете факела Тодо видел, как краска медленно отлила от лица Цунэко, превратив красавицу в призрак Юки-онны. Она покачнулась, но тут же выпрямилась. Ещё раз внимательно поглядев на Наримаро и убедившись, что тот серьезен, Цунэко прошла в комнату с токономой и медленно опустилась на циновку.

Тодо и принц вышли следом за ней.

Было заметно, что своим сообщением Наримаро вернул себе приоритет в разговоре: теперь он ставил условия, вынуждая сестру отвечать на его вопросы. Обеспокоенность и мрачность Цунэко были понятны Тодо: ведь если бы выяснилось, что меч пропал в её дежурство, то самое меньшее, чем рисковала фрейлина охраны, было удаление из дворца навсегда. Но едва ли этим всё закончилось бы…

— Итак, Цунэко, когда ты в последний раз видела меч микадо? Тогда, когда показала его мне? Позже? Кто дежурил вчерашней ночью? Когда ты в последний раз видела Харуко? Почему утром на исходе часа Дракона Харуко поссорилась с Ванако? Что стало причиной ссоры?

Тодо показалось, что Наримаро немного переборщил с вопросами, но Цунэко отрешённо кивнула, потом показала глазами на вернувшуюся с водой служанку. Брат понял её.

— Мароя, ступай к охранникам, пусть проводят тебя к павильону Глициний. А твою госпожу позже приведу я сам.

Когда постукивания гэта служанки затихли вдали, Цунэко, с трудом сглотнув, произнесла:

— Неделю назад я, принимая дежурство, заметила, что тесёмка чехла меча завязана по-другому. Там обычно было два узла, теперь был один. Я вынула мифунасиро из парчового чехла и открыла его. Внутри был михисиро с мечом. И тут мне чуть не стало дурно: меч перекладывали! Две его стороны разнятся: на одной выгравирована надпись, на второй — нет. Меч должен быть уложен гравировкой вверх, так положено, но теперь он лежал надписью вниз. Я поняла, что кто-то брал его.

— Испугалась?

— Нет… Точнее, не особенно. Я подумала… Это не дозволено, но только недозволенное и манит. Ты же уговорил меня показать тебе сокровища императора перед коронацией… Ну, я подумала и решила, что или Ванако, или Харуко, или Митико тоже кому-то показали меч. Я… уложила клинок, как должно, и проверила сохранность всего остального. Всё было в порядке.

— Но Вы, Цунэко-сан, не говорили об этом ни с Ванако, ни с Митико, ни с Харуко? — впервые решился задать фрейлине вопрос Тодо.

Вопрос её не затруднил.

— Говорила. С Митико и с Ванако. Они ничего не знали и сказали, что не открывали ящики.

— А почему вы ни о чём не спросили Харуко?

Лицо красавицы исказилось в маску театра Но, и Цунээко молча отвернулась.

За неё ответил принц Наримаро.

— Потому что Кудара-но Харуко переспала с покойным мужем Цунэко, Тодо-сама. Они не разговаривают уже два года.