Цветок мертвецов

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. ДОГАДКИ И ПОДОЗРЕНИЯ

ЧАС ДРАКОНА. Время с семи до десяти утра.

Принц кивнул.

— Мы справимся сами, Ока, не надо нам мешать, — отрезал он хмуро. — Как я и предполагал, Мунокодзи, пивший с нами всю ночь, теперь полностью очищен от подозрений. Остаются Абэ Кадзураги, старшие государственные секретари Миномото Удзиёси и Инаба Ацунари, младший секретарь департамента церемониала Юки Ацуёси и Отома Кунихару. Мы с ними сегодня разберёмся, — сказал он и понёсся к Павильону Глициний.

Тодо торопливо двинулся следом. Едва они удалились от людей сёгуна на двадцать шагов, Наримаро негромко спросил Тодо:

— Я не понял: сестрица что, пустила вчера в спальню бродячего кота? Я видел, что вы глядели на неё, как голодный кот на жареную курятину, но был уверен, вам ничего не перепадёт. Сестрёнка не из сговорчивых. И если она видела убийцу, а вы слышали, логично ли предположить, что в этот момент вы играли в тучку и дождик?

Да, мозги у этого принца работают отменно, подумал Тодо.

— Госпожа Фудзивара-но Цунэко согласилась стать моей супругой и сопровождать меня на службу в Эдо, — церемонно ответил Тодо принцу, пресекая дальнейшие расспросы.

Наримаро остановился. Челюсть его отвалилась. Несколько минут он не мог произнести ни слова. Сам Тодо с любопытством смотрел на принца. Он часто видел лисиц, и помнил на их хитрых мордах выражение страха, злобы, наглой дерзости и довольства. Лисы рычали, кричали и лаяли. Этого мало: лисы были веселы и могли смеяться. Больше того — они умели хохотать. Однако Тодо ни разу в жизни не видел на лисьей физиономии такого растерянного, ошеломленного и даже глупого выражения, какое читалось сейчас на лице принца Наримаро. А уж отвисшей челюсти у лисы Тодо и представить не мог.

Вскоре Наримаро, однако, сумел опомниться и заговорить.

— Чудеса… — подивился он. — Это надо же… Нет, мне говорили, что вы хорошо соображаете и быстро действуете, но я вас явно недооценил, — усмехнулся он. — Если в одну ночь вам удалось обольстить мою сестричку, в вас есть что-то… совсем уж необычное. Прямо вот так и согласилась?.. Ну, вы ловкач. Выходит, вы теперь мой зять? Чудеса. А сестрица-то, ну, сестрица…

Шокирован принц был настолько, что почти не задумался о двух новых трупах в Павильоне Глициний.

— Я тут, кстати, не так давно завернул к горшечнику, мастеру Мотокаве, я вам, кажется, рассказывал. Так он поделился со мной мудростью. «Женщины, говорит, они как лисицы…» Я почтительно замер, мол, продолжайте, сэнсэй, продолжайте, я весь внимание. Он помолчал и закончил: «Все они на одну лисью морду…» Но к чёрту шутки, расскажите всё подробно.

Тодо не обиделся на подшучивания, которые скорее польстили его самолюбию, чем задели, и сообщил, что ночью в павильоне Глициний во второй четверти часа Тигра он, находясь в покоях госпожи Цунэко, услышал, как странно звякнула бамбуковая штора. А до того, в первой четверти часа Тигра госпожа Цунэко увидела в дверях человека, который стоял там около двух минут. Когда утром были найдены трупы найси Митико и Ванако, госпожа Цунэко предположила, что, убив Ванако, злоумышленник обошёл павильон с юга, потому что дверь в хранилище была заперта. Убийца прошёл по коридору, задел занавески и убил Митико. Потом подошёл к двери покоев Цунэко-сан и тут понял, что в комнате мужчина и притом не спящий. Это заметно осложнило его задачу. Он подумал и решил уйти.

— Ничего не понимаю, — растерянно пробормотал Наримаро. — Скажу откровенно, гибель Харуко была в моих глазах банальной смертью глупой потаскушки. Но Ванако принимала, кажется, только одного мужчину, которого явно любила, а Митико, не отличаясь красотой, вообще не пользовалась успехом у придворных. Не знаю, был ли там кто вообще? Надо спросить Цунэко. Но я потому и не принял всерьёз ваш совет задержать всех пятерых, что всё же не предполагал подобного. Маньяк?

— Мне самому никогда не доводилось сталкиваться с маньяками, — честно признался Тодо, — но этот человек совсем не безумен. Он же не ворвался в спальню Цунэко, увидев там мужчину. Значит, соображает он вполне здраво, чувствует опасность и не делает рискованных шагов. Он, увидев на полу две катаны, хладнокровно рассудил, если он кинется к женщине, мужчина успеет вскочить и схватиться за меч. А начни он с мужчины, женщина закричит и поднимет шум. Безумец бы не колебался ни минуты и попытался бы убить последнюю фрейлину.

— Это понятно, но разновидности безумия бесконечны. Однако вы уверены, что попытка убить всех фрейлин не связана с сокровищницей? Может, оттуда исчезло что-то, и вор считал, что только гибель всех фрейлин отсрочит его разоблачение?

Тодо возразил.

— Не похоже. Я только что был там, и не верю этому предположению. Там нет ничего, что можно с выгодой продать, а Цунэко-сан полагает, что продать оттуда ничего и вовсе невозможно. Да и что за толк в убийстве фрейлин, когда вы сами сказали, что описи всех вещей есть в архиве у Отомы Кунихару?

— Это так, хоть ревизия заняла бы неделю… Однако да, концы с концами не сходятся: зачем сумасшедшему моё камисимо и к чему марать императорские сокровища кровью? — Принц уже успокоился и снова улыбался. — Однако теперь, я уверен, Тодо-сама, что о вас пойдёт слава прозорливца.

— Две жизни — дорогая цены такой славы, — поморщился Тодо.

Наримаро тоже скривился, но попытался свести все к шутке:

— Кстати, реноме прозорливца есть и у моего дружка, настоятеля Котобуки-но Наохито. Он сказал как-то во время застолья о стражнике северной стены императорского дворца: «Вид этого наездника говорит, что он упадёт с коня». Никто не поверил, но тот действительно вскоре после этого упал с коня и разбился насмерть. И тогда все придворные решили, что всякое слово того, кто достиг совершенства, подобно слову богов. Но меня точил червь сомнения, и я как-то на пирушке спросил его: «А что же за вид у него был, сэнсэй?» «У него был зад персиком, — пояснил истоки своей мудрости Наохито. — И его задница подскакивала даже на ровном месте. А при этом покойный любил норовистых лошадей. Как тут не ждать беды?»

Тодо невольно улыбнулся.

— Котобуки вычленил следствие из причины. Это наблюдательность, не больше.

— Но ваша-то прозорливость откуда, Тодо-сама?

— Это блудное безумие, — уверенно обронил Тодо. — Убийца, наблюдая агонию своих жертв, явно… упивался этим.

— Как и в чайном домике?

— Да. И нормальным такое не назовёшь.

В ответ принц только ругнулся. Что и говорить, это была явная промашка с его стороны.

…Цунэко встретила их с катаной в руках. Мароя, узнав о смерти Митико и Ванако, увы, нисколько не оказалась полезной своей госпоже. Она лишилась чувств, и сейчас лежала на циновке пластом с холодным компрессом на лбу.

Наримаро не позволил себе замечаний в адрес сестрицы, чего, признаться опасался Тодо, но очень внимательно осмотрел тела убитых, мрачно вздохнул и снова тихо выругался. Потом требовательно спросил сестру:

— Ванако имела любовника?

Цунэко кивнула.

— Да, но не говорила нам, кто он. Однако… — Цунэко на минуту задумалась. — Ванако в последние месяцы очень изменилась. Она немного охладела ко мне, и… ты прости, братец, но она несколько раз позволяла себе весьма резкие замечания на твой счёт.

Принц уныло отмахнулся.

— С чего Ванако меня любить? Я и не замечал её вовсе.

— Да, но до этого Ванако всё равно восхищалась твоей красотой, ловкостью и умом. А с зимы её восхищение резко пошло на убыль. Она говорила, что принц Наримаро на самом деле пустышка, лепёшка без начинки, в тебе нет ни подлинной храбрости, ни талантов.

Наримаро это несколько удивило.

— Последние полгода? Но я никогда не встречался с Ванако наедине и не говорил о ней ничего дурного. С чего бы найси на меня окрыситься?

Тодо почесал лоб и виски. Глаза снова предательски слипались. Он спросил у будущей супруги:

— Цунэко-сан намекает, что последние полгода у девушки была связь с тем, кто ненавидел Фудзивару-но Наримаро? И она «начала петь» с его голоса?

— Хорошего мужа я выбрала, — горделиво сказала Цунэко, улыбаясь Тодо. — Правильно.

Наримаро зло цыкнул зубом.

— Тоже мне, факт. Кто из них меня любит?

— И всё же это очень значимо, — возразил Тодо. — Это говорит о том, что она была близка с одним из этих пяти. Это или Абэ Кадзураги, или Минамото Удзиёси, или Инаба Ацунари, или Юки Ацуёси, или архивариус Отома Кунихару. Кстати, сколько лет каждому из них?

— Кадзураги тридцать три года, Инабе — скоро исполнится сорок два, Минамото, кажется, тридцать семь, Юки Ацуёри — двадцать пять, Отоме около пятидесяти, — не колеблясь ни минуты, ответил принц.

— В таком случае, я, не упуская из виду Отому Кунихару, всё же сосредоточился бы на первых четырёх. Для молодой девицы семнадцати лет архивариус староват. С него же песок сыплется.

Цунэко согласно кивнула.

— Ванако вообще никогда о нём не упоминала.

Тодо уже прозревал имя убийцы, но обратился к Наримаро, решив всё же подстраховаться от ошибки.

— Фудзивара-сама, вспомните, это сэкономит нам много сил, кто из этих оставшихся четверых мог так отозваться о вас: «Пустышка, лепёшка без начинки, в нём нет ни подлинной храбрости, ни талантов». Кому подошли бы эти слова? В чьих устах они звучали бы естественно?

Наримаро, это было видно, напрягся и тяжело задумался.

— Правильно то, что архивариус так бы не сказал. Он считает меня бесчувственным негодяем, но дарований не отрицает. А так… Подобная ругань сыплется на меня поминутно, её повторяет со слов господ челядь, и с этим ничего не поделаешь. Это могли сказать все четверо. Не было ли обронено какое-нибудь специфическое словцо?

— Нет, не припомню, — посетовала Цунэко.

Принц задумался.

— Однако подожди-ка. Ведь если это один из четверых, тогда получается, сестрица, что, встречаясь с Ванако, этот человек не перестал посещать Харуко? Письма от всех этих придворных были в спальне Харуко, и там даты последних месяцев. Это странно.

Цунэко не оспорила это предположение.

— Похоже на то. Потому-то Ванако ненавидела Харуко куда больше, чем меня. И особенно в последнее время. А утром перед шествием, я же рассказывала тебе, они такой крик подняли, как две безумные кошки. Я теперь думаю, не услышала ли часом Ванако голос своего любовника из спальни Харуко? Уж больно сильно её колотило. Она не из простолюдинок, в деньгах не нуждается, церемониальными платьями у неё все шкафы забиты, и чтобы из-за одной обгаженной воронами тряпки так орать? На неё это совсем непохоже было.

Тут снова вмешался Тодо.

— Нам нельзя забывать о странностях первого убийства, — напомнил он. — Священный меч. В этот раз его не взяли, но не потому ли, что Цунэко-сан просто заперла его, сделав недосягаемым? Почему сегодня первой была убита именно дежурившая в хранилище Ванако? Может, убийца придавал этим вещам сакральный смысл? И почему все жертвы обнажены? Не знаю, может быть, Митико любила спать голой, но Ванако явно не разделась бы сама на веранде в прохладную майскую ночь.

— Митико не любила спать раздетой, — разуверила его Цунэко. — Она вообще была мерзлячкой, и мёрзла даже на солнцепёке. До шестой луны носила кимоно на вате.

— А у Митико был любовник? — поинтересовался Наримаро.

— Я думала, что нет, но дело в том… — Цунэко замялась. — Она в последнее время стала часто просить у меня белила и приставала ко мне, прося рассказать ей о дзёдзюцу.

— Что? — на лице принца возникло выражение такой оторопи, что Тодо невольно прыснул со смеху. — Она в зеркало-то смотрелась?

Дзёдзюцу было искусством обольщения, и об утончённой красоте его мастериц слагались легенды. То были утончённые актрисы с тонкой интуицией и железной волей. Такие красотки легко входили в неприступные цитадели самых влиятельных вельмож. Глубокое знание мужских прихотей, тактики любовных свиданий и изощрённой техники любви были оружием искусительниц. Но для них обязательны были маленькие ножки и очаровательное личико. И потому растерянность Наримаро была понятной. Этими качествами Митико не обладала.

— Она была влюблена в кого-то, — уверенно заявила Цунэко, не обращая внимания на смех Тодо и оторопь брата. — И имя скрывала.

— Цунэко-сан, надо думать, это один из четверых. Начальник дворцового арсенала Абэ Кадзураги, старшие государственные секретари Инаба Ацунари или Минамото Удзиёси, или младший секретарь министерства церемоний Юки Ацуёси. Вы же знали её. Кто из четверых? В кого она могла влюбиться? — взмолился Тодо, все ещё пытаясь подстраховаться на случай своей ошибки.

Цунэко несколько секунд сосредоточенно размышляла.

— Митико была не очень разумна, но исполнительна и ответственна, — проговорила она наконец. — Готовность всегда следовать предписанным правилам заменяла ей ум. Также она уважала ранги и родовитость. Поэтому она вполне могла влюбиться в Абэ Кадзураги. Начальник дворцового арсенала в её глазах был уважаемым человеком. Но старшие государственные секретари и того выше. Она восхищалась ими. В её мнении Инаба был выдающимся человеком и прекрасным музыкантом. А она обожала флейту. Сама она ни на чём не играла, боги не дали талантов и слуха, но она очень ценила умеющих играть. Минамото? Она считала его очень знатным и уважала. Что до Юки Ацуёси… Он, конечно, имел незначительный чин, но он писал пьесы для театра самого микадо, а театром Митико бредила. Могла ли она увлечься Ацуёси? Да.

Тодо досадливо хмыкнул. Ему никак не удавалось сократить число подозреваемых. Кроме того, его удивило ещё одно странное обстоятельство, и он поинтересовался:

— Цунэко-сан, а почему она не могла тогда полюбить Фудзивару-но Наримаро? Он принц, чиновник высшего ранга, музыкант, воин, актёр.

Наримаро застонал.

— Именно поэтому и не могла, — не задумываясь, ответила Цунэко. — Все знали: чтобы поймать в сети Златотелого Архата, дзёдзюцу мало. Это всё равно, что влюбиться в Будду. Она считала его бессердечным. Нет-нет, Митико никогда не влюбилась бы в принца Наримаро.

— А что она думала про Отому Кунихару?

— Она была дружна с его дочерью Кенико, но отец подруги казался ей пожилым человеком.

Тодо задумался. Что же, хватит гадать. Пора было действовать.

Итак, Абэ Кадзураги, Инаба Ацунари, Минамото Удзиёси и Юки Ацуёси. И архивариус Отома Кунихару. Но архивариус, почти старик, возможно, мог посещать найси, видевшую в числе своих любовников свидетельство своей неотразимости, однако едва ли он сумел бы пленить молодую девушку вроде Ванако, или прельстить неуклюжую Митико. В любом случае, следовало нанести визит каждому, не исключая и архивариуса.

Тодо поднялся и повернулся к Наримаро.

— Делать нечего, нужно срочно допросить всех. Идёмте.

— Думаю, вам надо пойти с Окой и Хатакэямой, — сказал Наримаро. — В моём присутствии никто из них не будет откровенен.

— Нет, только вы сможете понять, лгут они или говорят правду. Также вы сумеете сказать, естественны они или скованны, — возразил Тодо. — При этом буду честен, их слова мне совершенно безразличны. Мне не нужны их показания.

— Что? — голоса Наримаро и Цунэко слились в один. — Как это не нужны?

— Мне не о чем у них спрашивать, — пояснил Тодо. — Все они скажут, что не убивали фрейлин, все будут уверять, что оставаясь в Госё, не занимались ничем, кроме своих непосредственных обязанностей, и никто не признается, что вообще видел Кусанаги-но цуруги. Да я и спросить-то о священном мече не смогу. Убийце я этим ничего нового не открою, а вот остальные поймут, что императорские святыни были осквернены кровью. А это именно то, что господину Оке нужно во что бы то ни стало скрыть. Но всё остальное — тоже неважно.

Наримаро очумело пялился на нового родственника.

Тодо, заметив этот взгляд, развёл руками.

— Я никогда не ставлю на допросы, — пояснил он. — Сейчас я хочу просто посмотреть на них: на лица, одежду, манеру держаться. И в этом смысле мне надо, чтобы допрос провёл кто-то другой. Хатакэяма вполне подойдёт. Всё, что нужно, это спросить, в каких отношениях каждый из них находился с Харуко. И важно то, что при этом каждый окажется в неловком положении, вынужден будет изворачиваться. Или предпочтёт не изворачиваться? Это тоже немало скажет о нём. И ваше присутствие, Фудзивара-сама, человека, им ненавистного, просто необходимо. Оно ещё больше выбьет их из колеи. Пока же надо сходить за их письмами к найси.

— Они заперты в моих покоях, — откликнулся принц. — Взять письма всех?

— Да, несколько. Если кто-то отопрётся от знакомства с ней, — предъявим их.

Наримаро ушёл.

— А я, значит, сиди и смотри в окно, — пробормотала Цунэко, с досадой сжимая рукоять катаны. Чувствовалось, что необходимость ждать результатов следствия в павильоне за бамбуковой шторой ей совсем не по нраву.

— Я сегодня поймаю убийцу и всё тебе подробно расскажу, — пообещал Тодо.

— Почему бы не устроить допрос прямо здесь, на месте преступления? — закинула удочку Цунэко.

— Потому что, как сказал Хатакэяма, «это не торгаши из Тису».

Цунэко бросила на него обеспокоенный взгляд.

— А ты и вправду уверен, что поглядев на них, всё поймёшь, Корё?

Тодо понял, что «Корё» станет отныне его семейным прозвищем. Но, в общем-то, ничего против этого не имел.

— Человек невинный и виноватый редко выглядят одинаково, — сказал он, — но логика может подвести. Я надеюсь учуять смысл убийства, точнее, осмыслить, что движет убийцей.

— А пока ты никого конкретно не подозреваешь?

Тодо улыбнулся.

— Подозреваю. Более того, я уже нашёл убийцу. Ещё вчера.

— Но как? — удивилась Цунэко.

— Ничего сложного. Надо просто слушать.

Тодо не лгал. В каждом преступлении всегда своя мелодия. Часто визгливая, пронзительная, завистливая. Иногда — тягучая, липкая, жадная. Иногда — чувственная, похотливая. Иногда — горделивая, высокая, надрывная. Но тут звенел лисий напев: изощрённый, кривляющийся, наглый.

Значит, надо поймать лису.