Цветок мертвецов

ГЛАВА ПЯТАЯ. ОСМОТР ТЕЛА

ЧАС КАБАНА. Время с девяти до одиннадцати вечера

Тодо, наконец-то услышав то, о чём и сам давно подозревал, резко встал на ноги.

— Ладно, вдохните поглубже, Фудзивара-сама, и давайте осмотрим тело. Как ученик сэнсэя Мунокодзи, вы должны знать, что все наши мирские привязанности — тлен, они приносят лишь разочарование и боль. Отриньте тоску о своём камисимо. Меньше суетных привязанностей — меньше боли.

Принц понял, что его переиграли, едва заметно улыбнулся и тоже поднялся.

Труп, когда Наримаро извлекал из него меч, немного сдвинулся. Правая нога фрейлины вытянулась, но левая по-прежнему упиралась пяткой в пол. Разорванные полы камисимо теперь разошлись, обнажив рану на груди. Кровь свернулась и пламенела на белой коже алыми всполохами лисьих цветов. Кровью был забрызган и герб рода Фудзивара, глициния, — символ здоровья и выносливости.

Тело уже остыло и окоченело, и так же окоченела странная предсмертная улыбка найси. Тодо невольно задал себе вопрос, как убийце удалось не напугать девушку? Было ясно: найси поняла, что убита, только тогда, когда клинок уже пронзил её насквозь. А, может, и тогда не поняла? Тодо внимательно вгляделся в края раны. Да, как он и предполагал, фрейлину убили остро заточенным клинком, нижний край разреза был тоньше иглы. А ритуальный императорский меч не был заточен, это видел Тодо и подтвердил принц Наримаро. Угол наклона посмертной раны тоже немного не сходился с первой.

Тодо предполагал подобное с самого начала. Но зачем убийце потребовалось вынимать из раны свой клинок, рискуя самому перепачкаться кровью, а потом имитировать убийство ритуальным, священным мечом-косой? Хлопотно, глупо, бессмысленно! Но Тодо знал, что бессмысленность эта кажущаяся: он просто пока не постигал логику преступления, но что она есть — не сомневался. Даже в действиях сумасшедшего убийцы всегда проступала своя сумасшедшая логика.

Как всё произошло? Девушку усыпили? Не похоже: на лице её застыло выражение именно любовного томления, а не сонного покоя. Не было сильного запаха вина или сакэ. Женщина не была одурманена и явно пришла сюда на своих ногах.

Что дальше? Она доверяла убийце, не была ни испугана, ни встревожена. Она, видимо, согласилась на шальное приглашение любовника провести вечер в чайном домике и тут заняться любовными играми. Но в таком случае, убийца должен был точно знать, что чайный павильон пуст, а это означало, что он должен внимательно наблюдать за людьми сёгуна и ждать, когда они уйдут отсюда. Он должен был видеть, что Омотэ Мунокодзи ушёл с ними вместе, и домик опустел. Или это всё же был сам Омотэ, вернувшийся к себе? Уж он-то — единственный из всех придворных — точно знал, когда домик будет пустовать.

Знал ли убийца, что принц Фудзивара-но Наримаро, второй иэмото, не придёт раньше конца шествия и окончания храмового богослужения? Наверняка, ведь в шествии участвовали все придворные. Таким образом, у убийцы и в самом деле оставалось в запасе несколько часов.

Однако человек Оки-сама обнаружил труп через две-три четверти часа после того, как люди сёгуна ушли отсюда. Значит ли это, что душегубу хватило этого времени? Ведь когда нашли тело найси, убийцы в чайном павильоне уже не было. Или он где-то здесь прятался? Жаль, человеку Оки-сама не пришло в голову обыскать тогда же весь чайный павильон.

Но что упущено, того уже не поймаешь.

Рассмотрел Тодо и камисимо, баснословно дорогую вещь китайского шелка с искуснейшей вышивкой золотым бисером. Кровь Харуко, проступив на правом борту камисимо, почти не испачкала кривовато порванный левый, и это подтверждало подозрение Тодо, что фрейлина убита голой. Клинок заточенного меча вошёл в тело, как в масло, а потом меч осторожно извлекли. Затем девицу обрядили в лежащее здесь камисимо, сомкнули полы и снова воткнули в рану меч — но теперь императорский.

Но откуда пятна мужского семени? Мысль, которая объясняла их, показалась Тодо настолько мерзкой, то он просто отодвинул её куда-то вглубь памяти, полагая поразмыслить о ней напоследок. Прочь, лисица, прочь…

Однако с какой силой был нанесён первый, смертельный удар? Он пронзил найси насквозь?

— Я подниму тело, а вы, Фудзивара-сама, осторожно выньте из-под него камисимо. Я хочу знать, есть ли кровь сзади.

Тодо подхватил тело, показавшееся удивительно лёгким, Наримаро же с недовольным злым лицом снял с убитой своё парадное одеяние и, рассмотрев, тяжело вздохнул. На лице его снова проступил гнев. Похоже, он считал, что если одеяние и можно привести в порядок, смыв кровь и заштопав, то смыть оскорбление и обиду можно только новой кровью. Потоком крови. Рекой…

Крови на спине найси было совсем немного, след от клинка едва заметно проступил рядом с третьим ребром. Немного промокла и циновка под телом, причём пятно расползлось всё той же причудливой формой лисьего цветка. Однако на спине камисимо Фудзивары было лишь перепачкано кровью, но не прорезано мечом, это подтверждало догадку Тодо, что обрядили девицу в него уже после смерти.

Что же, убийство — камень, брошенный в тихие воды. Надо проследить за расходящимися по воде кругами, и начать с первого — ближайшего к брошенному камню. Именно поэтому Тодо и решил начать расследование с того, кто был ближе всех к трупу, — с Омотэ Мунокодзи. Убийство совершено в чайном павильоне, хозяину которого проще всего привести сюда фрейлину и убить.

Хотя, безусловно, на это имелись и возражения. Сидящий перед ним нахальный принц Наримаро, сукин сын, как абсолютно верно определил своего дружка Ока Тадэсукэ, хоть нехотя и указал на имевшуюся любовную связь найси и иэмото, не спешил обвинять учителя и не высказывал по его адресу никаких сугубых подозрений. Принц пытался покрыть вину учителя? Или не очень-то верил в преступление сэнсэя Мунокодзи? Почему?

Но глупо было тратить время на поиски ответа, если ответ был рядом — в устах принца.

— Почему вы полагаете, Фудзивара-сама, что убийца не Мунокодзи? У вас есть весомые аргументы в его пользу?

Молодой аристократ чуть задумался.

— Весомых нет, — наконец деловито уточнил он и тут же широко улыбнулся. — Но я действительно склонен думать, что сэнсэй Омотэ тут совершенно ни при чём.

— Почему?

— Понимаете, Тодо-сама, всем известно, что одним женским волосом можно привязать даже очень большого слона, но сэнсэй Омотэ намного умней даже самого большого слона. Я вам кое-что покажу.

С этими словами принц отошёл к полкам, где стояли шкатулки с разными сортами чая, отодвинул их, несколько минут рылся там, потом вытащил небольшой чёрный ларец. Он открыл его и протянул Тодо. Тот с удивлением увидел, что ларец полон небольших свитков на разноцветной бумаге, изящно завязанных шнурками, окрашенными индиго.

Развернув один, Тодо с удивлением прочитал:

«После этой ночи с тобой

чему уподоблю свои чувства?

Бесчисленны они,

как песчинки

морского берега…»

— Можете не читать остальные, — сказал Наримаро. — Они все в том же духе.

Но Тодо всё же упрямо развернул ещё один свиток — на зелёной бумаге.

«Покинув тебя этим утром,

я понял, что потерял.

Запах цветущей вишни

от нежных

рук твоих…»

Тодо, считавший, что его никаким цинизмом уже не удивишь, был, однако, удивлён. Это были письма, которые мужчины посылали возлюбленым после ночи любви. Но писать их заранее? Он упрямо развернул третий, жёлтый свиток:

«На поле среди

Опавшей листвы

Трава пробивается,

Так я мечтой пробиваюсь к тебе

Сквозь заботы печального дня…»

Теперь Тодо подлинно понял, что ничего больше нового в письмах любви, написанных впрок, не почерпнёт, но уже из чистого любопытства раскрыл ещё один, снова зелёный.

«Раньше издалека

я красою слив любовался —

Этой ночью ветку сорвал,

наслаждаюсь вблизи бесконечно

дивным цветом и ароматом…»

— Он заготовил их впрок, чтобы после не заморачиваться, — не скрывая беспутного веселья, едва не хохоча в голос, пояснил наглый принц, — и, возвращаясь от неё, как я замечал, привязывал к посланию мешочек с недорогим чаем и отправлял, не глядя. Чтобы не запутаться, весенние послания мудрый сэнсэй написал на зелёной бумаге, осенние — на жёлтой. И весенние эпистолы посылал ей в первой половине года, а осенние — во второй. Говоря языком улицы, попрыгать на девке сэнсэй был не прочь, однако сердце сэнсэя вовсе не прыгало. Сэнсэй Мунокодзи очень любит буддийскую мудрость, и как-то сам сказал мне, что если спать с женщиной без всяких там суетных любовных чувств, просто для успокоения плоти, то это ничуть не противоречит Дхарме.

Тодо только улыбнулся столь широкому толкованию узкого священного текста.

— И вас, как главу Палаты Цензоров, это не смущало? — улыбаясь, поинтересовался Тодо.

— А почему я должен смущаться по таким пустякам? Девица была незамужней, Омотэ — старый холостяк. Оба давно достигли возраста разумных решений, и чем они занимались по ночам — их дело.

— Я имею в виду, не смущало ли вас столь кривое истолкование священных сутр? — уточнил Тодо.

— С чего бы? К тому же, если сэнсэй Омотэ считает, что в потёмках собачий помет не пачкает, это вовсе не значит, что у него нет ничего святого, — Наримаро перестал улыбаться и серьёзно добавил. — Уверен, он никогда не позволил бы себе осквернить чайный павильон. Он гонит отсюда всех служанок и сам натирает пол воском, моет утварь и ежедневно меняет циновки. Это его храм. Он не убил бы её в этом доме, как бы ни был разгневан. Омотэ никогда не осквернил бы и меч императора. Сэнсэй Мунокодзи спокоен, умён и весьма практичен.

— И такой же циник, как вы?

Наримаро ничуть не смутился.

— Учитель, проповедующий непотребное, как всем известно, переродится плесенью. Ученик лягушки рискует заквакать. Но сэнсэй Омотэ учил меня проводить чайную церемонию, а не ночи с женщинами. Не учил он меня и вере. И потом, разве я циничен? Я не знаю ещё цены Пустоты, но ценность луны, чайной церемонии и дружеского общения для меня бесспорны.

Он поставил ящик с загодя припасёнными любовными посланиями на полку и снова сел рядом с Тодо. Тодо постарался поймать взгляд Наримаро и спросил:

— Но если вы так хорошо смогли описать вашего сэнсэя Омотэ, значит ли это, что вы способны столь же верно охарактеризовать и остальных пятерых подозреваемых?

— Увы, нет, — посетовал принц, оглянувшись на футон с трупом. Улыбка снова исчезла с его лица. — Поймите, Тодо-сама, когда мы учимся, мы сами вольно или невольно глубоко изучаем своих учителей. Я мог бы многое рассказать о человеке, учившем меня держать меч. Я хорошо знал того, кто натаскал меня в некоторых приёмах ниндзя. Я знаю сэнсэя Мори, преподавшего мне основы поэзии и каллиграфии. Знаю я и сэнсэя Омотэ. — Наримаро развёл руками. — Но начальник дворцового арсенала Абэ Кадзураги и государственный секретарь Инаба Ацунари ничему меня не учили. Минамото-но Удзиёси? Спаси меня благие боги от необходимости брать у него уроки. У младшего секретаря департамента церемониала Юки Ацуёси мне учиться нечему, архивариус Отома Кунихару тоже не преподал мне по жизни никаких новых знаний.

Тодо кивнул и спросил:

— Можем ли мы отсеять кого-либо из них? Например, тех, кто не имел доступа к сокровищам микадо? Или того, кому заказан вход в чайный павильон? Или того, кто не состоял в связи с Харуко?

— Нет, — уверенно ответил молодой вельможа. — Начальник дворцового арсенала, как и старшие государственные секретари, участвует в церемонии интронизации нового микадо, архивариус имеет доступ в Павильон Глициний при ежегодной переписи императорской сокровищницы, а секретарь Юки Ацуёси часто помогает ему. Войти в чайный павильон с моего разрешения или дозволения Омотэ Мунокодзи может каждый из них. Увы, тут мы никуда не продвигаемся.

— Но кто из них был в связи с найси, кроме Омотэ?

Наримаро прыснул совершенно по-лисьи, точно шутовски чихнул.

— Корё, я прошу вас больше не задавать этот вопрос. Не то, чтобы он смущал меня, просто смешит. Единственный придворный, который не спал с Кударой, сидит сейчас перед вами, — принц снова равнодушно поглядел на убитую. — А раз так, совершенно неважно, кто из них имел доступ к хранилищу: любой мог получить меч от неё. Это тупик.

Тодо вздохнул, его лицо напряглось и побледнело.

— Это не совсем так, — всё же возразил он принцу. — Есть и ещё кое-что. В этом убийстве есть странный налет какой-то пошлой театральности: обрядить дворцовую потаскушку в камисимо императорского рода Фудзивара, излить на неё семя и проткнуть сакральным мечом микадо. Зачем? Нелепая выходка умалишённого? Не хочу утверждать, что при дворе никогда не было сумасшедших, но думаю, они так или иначе быстро обнаруживают себя. Не так ли?

Придворный задумался.

— Сумасшедшие? Не знаю. Но при дворе действительно немало людей с фанатичной склонностью к театру, — с кривой улыбкой заметил Наримаро. — Однако это нас тоже никуда не продвигает, ибо среди них и начальник дворцового арсенала Абэ Кадзураги, и старший государственный секретарь Инаба Ацунари. Минамото-но Удзиёси считает себя великим артистом и тонким ценителем лицедейства. Секретарь Юки Ацуёси и архивариус Отома Кунихару — авторы нескольких пьес для императорского театра.

— Пусть так, но театральность тоже имеет границы. Я не об этом. — Тодо указал на полки. — Тут много одежды. Почему убийца взял именно ваше камисимо? Ведь гораздо проще проткнуть клинком простое кимоно, чем бисерную вышивку этой дорогой одежды. Однако убийца почему-то решает взять именно неудобное церемониальное одеяние, отягощённое вышивкой с гербами рода Фудзивара. Для этого ему пришлось перемазаться в крови самому. Зачем? Ведь убитая девица не имела никакого отношения к роду Фудзивара, не так ли?

Принц Наримаро развёл руками.

— Не имела. Но, возможно, убийца был растерян или взбешён. Действия человека в такой момент могут быть нелогичны и непредсказуемы.

— А вам доводилось убивать? — мягко поинтересовался Тодо.

Принц резко дёрнулся в сторону Тодо.

— Что?

— Я спрашиваю, вам самому доводилось убивать? Не соперника на поединке, а именно так — убить человека со злым умыслом?

— Я и на поединках никого… старался… не убивать, — смущённо и крайне неохотно проговорил Наримаро.

Тодо понял, что, несмотря на продекларированное старание, у принца не всегда получалось. Но он не стал придираться к словам.

— Откуда же вы знаете, что действия человека в такой момент нелогичны и непредсказуемы? Мои руки обагрены кровью, правда, только тех, кто стоял передо мной с катаной и имел равный шанс убить меня. Однако мне кажется, что в такие минуты, наоборот, наступает момент наивысшего напряжения духа. В любом случае, предположим, что разные люди в подобной ситуации будут действовать по-разному.

— Ну, хорошо, пусть так, — уступил, легко согласившись, Наримаро. — И что?

— Тогда я возвращаюсь к своему вопросу — почему убийца берёт именно ваше камисимо? Заметьте, это китайский шёлк на двойной подкладке с вышивкой бисером и фамильными гербами. Невозможно принять его за невесть чью одежду.

— Согласен, — снова с готовностью кивнул сановник, явно не собираясь спорить с очевидным. — Но какой вывод из этого следует?

— Самый бесспорный и не очень приятный для вас.

— Вы хотите сказать, что убийца, расправившись с фрейлиной, хотел этим подставить… меня? — в несколько пренебрежительном тоне принца скользнуло недоверие.

Тодо покачал головой.

— Нет. Убийство фрейлины не было шахматным гамбитом. Её убили потому, что хотели убить именно её. Я же сказал, что это отдельная история. Но я думаю, что выбор места убийства и его театральная обрядность может иметь отношение к вам, причём в значительно большей степени, чем к сэнсэю Омотэ. И я полагаю, это именно этот штрих поможет выйти на злоумышленника. Вы сами сказали, что количество любовников Харуко было значительным, но при дворе во время шествия оставалось только несколько мужчин. Если бы имя отсутствовавшего на шествии совпало с именем того, кто посещал найси, я подумал бы, что вышел на убийцу. Но если совпадают все шесть имён, надо искать дополнительный аргумент в пользу одного из них. И я его нашёл.

Голос принца дрогнул.

— Вы думаете…

— Боюсь, что убийца ненавидит вас, Фудзивара-сама.