Цветок мертвецов (Михайлова Ольга) читать бесплатно онлайн полную версию книги

ГЛАВА СЕДЬМАЯ. ПОЕДИНОК С ГРАБЛЯМИ

ЧАС КАБАНА. Время с девяти до одиннадцати вечера

— Я сумел объяснить свои проблемы? — заботливо поинтересовался Наримаро.

Тодо впервые за полчаса, что длился рассказ принца, решился раскрыть рот. Вообще-то в повествовании принца Наримаро удивляла только упорная нераскаянная злоба мачехи и ужас от понимания, на какие муки обрекла себя эта женщина, продолжая жить после смерти погубленного ею сына.

Но былое заблуждение принца Тодо прекрасно понимал, ибо сам когда-то думал, что может достичь чего-то талантом, упорством и добродетелями. Как бы не так… Сегодня он знал, что волны сильно шумят только на мелководье, а глубокие реки текут неслышно, и чем спелее колос, тем ниже он клонится к земле. Чтобы не нажить врагов, нельзя демонстрировать ни перед кем никакого превосходства.

Однако сам Тодо, что скрывать, невысоко ставил такую осмотрительность. Это была не философия мудрости, но жалкая отговорка беспомощности. Скрежет зубов сушёной сардинки. Тихо просидеть за печкой серой мышью, чтобы избежать зависти ближних? Карп, плывущий против течения, может стать драконом, но серая мышь, затаившаяся в вонючей норе, там и сдохнет серой мышью. Если ты родился поэтом, но в жизни не написал ни одной поэмы — в будущей жизни родишься черепахой без панциря.

А ведь дворцовая жизнь, протекавшая в замкнутом мирке вечных состязаний, интриг, подсиживаний, мелких и крупных пакостей, подлинно не терпела высокой одарённости. Зависть же, подруга пустых душ, всегда склонна обвинять без доказательств и с тупой яростью накидываться на самые неоспоримые достоинства. И было абсолютно ясно, что Фудзивара-но Наримаро, человек императорского рода и высочайшего ранга, сам по себе обречён был стать объектом зависти придворных. Но Тодо видел, что не знатность и не чин были тому причиной. Слишком красив, слишком одарён, слишком умён был этот человек, и потому его никак не могли миновать злобное раздражение, ущемлённое самолюбие, ревность и негодование менее красивых, менее одарённых и менее умных.

Конечно, возглавляя Палату Цензоров, принц Наримаро был достаточно защищён от случайных злобных нападок и наветов придворных. Но его неуязвимость перед злобой завистников лишь разжигала неприязнь и ненависть к нему. Что мог противопоставить им Златотелый Архат? Брезгливую жалость? Откровенное презрение? Мучительную неловкость?

— Я понял вас, Фудзивара-сама. Я знаком с вами всего несколько часов, но уже успел заметить вашу бесспорную одарённость, и могу понять, что она не всем по душе. Не по душе она, видимо, и Абэ Кадзураги. Настолько, что он пытался убить вас. Давайте всё же попытаемся разобраться — за что?

— О, Кадзураги… — принц Наримаро скривился, точно от зубной боли. — Но что вам рассказать о нём? Он очень упорен и настойчив, как считают придворные, но я бы сказал, что он упрям, как осел. Сугубая же беда состоит в том, что Абэ Кадзураги непонятно почему вбил себе в голову, что является реинкарнацией Бокудэна.

Тодо улыбнулся. Бокудэн был легендой. Он изучал искусство владения мечом. Позже, путешествуя, годами оттачивал мастерство. Согласно преданию, его осенило божественное вдохновение от Божества святыни Касима, и боевое искусство Бокудэна звалось «победа без рук».

— В этом нет ничего страшного, — продолжал Наримаро. — Любой может вообразить себя «малиновым демоном битвы» Санаду-но Нобусигэ или любимцем бога войны Хатимана — Минамото-но Ёсииэ. Почему нет? Фантазии ненаказуемы. Беда начинается, когда воображение человека настолько сливается с явью, что он перестаёт их различать. И вот Абэ Кадзураги в недобрый час решил показать своё искусство на воинских тренировках во дворце микадо.

Тодо понял всё раньше, чем Наримаро договорил.

— Он проиграл вам?

— Клянусь, — вздохнул принц, — я молился всем богам, чьи имена мог вспомнить, чтобы моё имя не выпало на жеребьёвке с его именем. Однако боги, видимо, в наказание за мои грехи, оказались глухи к мольбам. Я победил его в первой же схватке, по злополучной случайности разбив ему голову и сломав руку. На поединках был весь дворец, и Абэ заслужил тогда славу несчастного Тайра-но Томомори. После поединка его прозвали Бумажным тигром. Голова, дескать, дракона, хвост ящерицы.

— И за это он вас возненавидел?

— Ещё нет. Он стал настойчиво домогаться нового поединка, болтая везде, что сражался вполсилы, но теперь точно убьёт меня.

— А когда против вас выходит сильный противник с намерением убить, что вы делаете? — осторожно поинтересовался Тодо.

— Вне турнира? Обычно уклоняюсь, — ответил Наримаро.

— А если против вас будут десятеро, готовых убить?

— Спрячусь, конечно же, — вздохнул принц.

— А если они вас найдут?

— Ну… Буду вынужден убить всех… — снова посетовал Наримаро. — Однако меня лучше не вынуждать. Но на следующей встрече с Абэ я был не в духе, ибо сильно перебрал с Тадэсукэ. Ока тогда был здесь, на празднике Танабата, — пояснил он. — Вот тогда я действительно едва не убил Кадзураги. Дело в том, что он подстерёг меня в нужнике.

Тодо замер. Как и любой его соплеменник, он знал о покушении в нужнике. В отхожем месте погиб знаменитый Уэсуги Кэнсин, великий полководец, воевавший против Оды Нобунаги. Его последний вечер прошёл в составлении планов весеннего наступления и разгрома заклятого врага. Перед отходом ко сну Кэнсин в сопровождении охраны направился в уборную. Сопровождающие остались у входа. Уэсуги долго не появлялся, и когда терпение стражников лопнуло, начальник караула решился заглянуть в нужник. Доблестный воин лежал без чувств на полу и не подавал признаков жизни. Его тотчас перенесли в спальню, вызвали лекарей. Однако все усилия были тщетны: не произнеся ни слова, через три дня Кэнсин скончался, унеся в могилу тайну своей смерти.

А таинственного в ней было немало: ведь внезапная смерть настигла князя посреди собственной резиденции — неприступного замка Касугаяма, цитадели, охраняемой многочисленной стражей. Единственное окошко туалетной комнаты было забрано мощной решёткой с мелкими ячейками, а у наружных дверей стояла охрана. Сразу стали поговаривать, что здесь не обошлось без участия страшных злых духов безвинно убиенных, избавиться от которых невозможно.

Но откуда взялся злой дух? Поползли слухи, что он был духом бывшего вассала Кэнсина Кагэи. Кто-то из завистников «напел» Уэсуги, что Кагэи вошёл в сговор с Нобунагой, и вспыльчивый Уэсуги без должного разбирательства приказал убить вассала. А потом выяснилось, что всё это лишь наветы. Рассказывают, что Уэсуги, узнав о невиновности Кагэи, был страшно опечален и полон раскаяния, только ведь убитого не воскресить… И вот беспокойный дух явился теперь за душой бывшего хозяина…

Но многие из приближенных Уэсуги сходились на том, что здесь не обошлось без невидимых ночных убийц ниндзя. Говорили, что Укибунэ Кэмпати, командир одной из групп ниндзя Нобунаги, получил приказ убить Кэнсина. Наемник подошёл к заданию ответственно и со своими лазутчиками безлунной ночью сумел проскользнуть в замок Касугаяма. Они повисли на потолочных балках в тёмном коридоре и стали поджидать Касуми Дандзё, начальника охраны Уэсуги. Когда же Касуми в сопровождении трёх своих воинов показался в коридоре, Кэмпати, бывший мастером выплёвывания игл изо рта, выпустил в них несколько ядовитых иголок, и все четыре ниндзя мёртвыми рухнули на пол. Затем главарь шпионов Оды направился во внутренние покои и уже приготовился прикончить князя, когда чьи-то руки свернули ему шею: Касуми, в отличие от своих товарищей, ловко ускользнул от смертоносных игл и только притворился мёртвым.

Уэсуги высоко оценил искусство своего телохранителя. Но недооценил хитрость Оды, который предвидел, что операция может оказать неудачной, и решил использовать Кэмпати только в качестве приманки, а сам тайно подослал в замок ещё одного ниндзя, младшего брата Кэмпати — карлика Дзинная.

Дзиннай спрятался в том месте, куда Уэсуги должен был явиться непременно — в нужнике. Он пристроился в висячем положении в нише выгребной ямы, приготовил свое короткое копье и стал ждать. Когда же Уэсуги наконец появился в туалете и присел на корточки для исполнения своих естественных надобностей, карлик вонзил ему в анус копьё. Затем он погрузился в фекалии, оставив над поверхностью лишь кончик крошечной дыхательной трубочки, которая в суматохе осталась не замеченной охранниками Уэсуги. Когда же суматоха, вызванная убийством, поутихла, Дзиннай незаметно выскользнул из замка и уже вскоре, отмывшись, докладывал довольному Нобунаге о хитрой уловке…

…Надо сказать, что сам Тодо ни минуты не верил этой истории. Ни в одном из описаний смерти Уэсуги в четырёх хрониках того времени не было никаких упоминаний о карлике в выгребной яме. На теле Уэсуги не было никаких ран.

…Но сейчас, услышав от принца Наримаро слова об отхожем месте, Тодо невольно напрягся.

— Он напал на вас в нужнике?

— Да, а что делать? Падение нравов, — благодушно посетовал сановник. — Это в древние времена самураи представлялись друг другу на ристалище перед началом боя, сообщали свою родословную и перечисляли великие деяния предков. Нынче, увы, высокопарный этикет забыт. Ода Нобунага победил армию, в двенадцать раз превосходившую его собственную, просто напав неожиданно. Теперь каждый понимает, что значит первый внезапный удар.

Тодо кивнул.

— Но вы сказали, что он считал себя Бокудэном, а не Кэмпати Дзиннаем.

— А… — с полуслова понял Наримаро. — Нет, в нужник Кадзураги, конечно, не прыгал. Он поджидал меня возле него. Я — если и не хороший воин, то учителей имел превосходных. Увидя бросившегося на меня Кадзураги, я, так как не имел с собой меча да и не мог я обнажить клинок в императорском дворце, — пояснил царедворец очевидное, — поэтому схватил валявшиеся тут же грабли и опустил на голову Абэ. Тот упал, но быстро поднялся и снова ринулся на меня. Я уклонился, ударив его гвоздями граблей по колену. Тут Абэ попытался нанести мне удар в лицо, я отшатнулся, и кулак Кадзураги с грохотом врезался в деревянную стену нужника, пробив её насквозь. Взвыв от боли, он попытался вытащить руку. Используя момент, я ударил его между ног. Абэ завопил, упал на колени, из глаз брызнули слезы. Тут я ударил мерзавца по шее, потом…

Принц прикусил язык, цыкнул и быстро закончил рассказ.

— Потом на шум выскочили Ока Тадэсукэ и его люди, и всё закончилось ничем.

Тодо почесал нос и вздохнул. Он знал, что поступок Кадзураги был непорядочным и беззаконным, но что толку рассуждать об этом? В любом случае Тодо, несмотря на то, о чём явно умолчал принц, понял, что причины для ненависти к Фудзивара-но Наримаро у начальника арсенала имелись немалые.

— А каковы были отношения Абэ Кадзураги и фрейлины Харуко? Он часто навещал её? — придирчиво поинтересовался он.

Наримаро снова замер в позе Постигшего пустоту, точнее, опять уподобился жабе под дождём. Потом повернул голову, точно учуявшая опасность змея, но тут же и расслабился.

— Кажется, сейчас мы получим более полный ответ на этот вопрос, Тодо-сама. Я поручил моим людям обыскать спальню убитой, хоть на большой улов не рассчитываю. Это они.

В прихожей действительно раздались шум и сопение, потом послышался шуршащий звук, точно что-то волокли по полу, после чего у перегородок появились двое слуг Фудзивары, растрёпанных и запылённых, но с очень смышлёными лицами. Они притащили небольшой ларь из ротанга.

— Мы осмотрели все, господин, но никакого дневника не нашли. Служанка говорит, что госпожа фрейлина часто что-то писала, но на отдельных листах бумаги, и много бумаг хранила в этом ларе. Про дневник же она ничего не знает.

Наримаро не проявил к ящику ни малейшего интереса. Когда выяснилось, что он заперт на двойной замок, а ключа нет, он только развёл руками.

— Ничего больше странного в её покоях нет? — поинтересовался принц у слуги.

— На взгляд служанки, всё обычно. Она говорит, госпожа ночью была не одна, но её поклонник ушёл на рассвете. Сама госпожа, получив утром от ночного гостя послание, сама что-то написала в ответ. Служанка облачила госпожу в парадное платье, после чего была отпущена. Больше она ничего не знает.

Тодо внимательно рассматривал ящик. Если он забит любовными посланиями, то когда найси выполняла свои обязанности и ела?

— Ясно, — сказал тем временем принц Наримаро слугам. — Вы пока свободны.

Тодо поспешно повернулся к принцу.

— Постойте, Фудзивара-сама, значит, фрейлина собиралась на шествие? Зачем парадное платье? Но на шествии она ведь не появилась? Почему старшая фрейлина этим не обеспокоилась?

Принц поторопился пояснить:

— Нет-нет, Тодо-сама, парадное платье, особое, зелёное, церемониальное, найси надевают на дежурство. Вы должны помнить, что на фрейлине Митико, когда мы заходили в Павильон Глициний, было зелёное парадное кимоно. Харуко надела такое же. Значит, она дежурила. На шествие все придворные явились в белом.

Тодо, поняв, кивнул.

Пока слуги не ушли, взгляд Тодо не отрывался от ларя. Что ни говори, а поняв убитую, её нрав и взгляды, куда проще выйти на убийцу. В каждом преступлении проступает взаимосвязь преступника с жертвой. И если личность убийцы надо ещё установить, то изучение натуры жертвы может помочь понять мотивы и цель совершенного над ней злодеяния.

Наримаро молча наблюдал, как Тодо клинком взломал замок, потом, заглянув внутрь, удивлённо поднял брови. Ларь был доверху заполнен свитками, которыми обмениваются влюблённые после свидания. Здесь были исключительно мужские послания, в том числе и несколько образчиков любовной лирики, написанных впрок иэмото Омотэ Мунокодзи, на зелёной и жёлтой бумаге, обёрнутых синим шнурком, которые Тодо уже видел тут же на полке.

Видя, что нахальный принц не собирается помогать ему разбирать архив любовных связей убитой, Тодо начал быстро сортировать письма, написанные одной рукой. Через несколько минут у него оказалось двенадцать кучек. В некоторых из них было по два-три письма, а вот шесть пачек насчитывали несколько десятков свитков. Писем Мунокодзи было немного, всего десяток. Тодо сразу отложил послания иэмото в сторону — чтобы не мешали. Было и несколько одиночных посланий тех, кто, видимо, не удостоил Харуко вторым посещением.

— Вы можете по почерку определить, кто это писал? — Тодо протянул своему собеседнику свиток из той пачки, которая была самой толстой.

Принц заглянул в письмо и уверенно проронил:

— Это рука старшего государственного секретаря Инабы Ацунари.

— А эти чьи?

— Это как раз Абэ Кадзураги.

Наримаро также легко отличил любовные послания Минамото Удзиёси, Юки Ацуёси и Отомы Кунихару.

— А это? — Тодо протянул Наримаро ещё одну довольно толстую пачку свитков.

Принц мельком заглянул в свиток, да так и замер с полуоткрытым ртом.

— О! Симатта… Бакаяро! Кисама! Чёрт… ублюдок, это надо же… — Было заметно, что Наримаро, несмотря на ругань, не столько озлоблен, сколько забавляется. Он выхватил пачку писем из рук Тодо и вскочил.

Тодо спокойно переждал всплеск веселья принца.

— И кто это?

— Кто-кто… Котобуки-но Наохито, вот кто, — расхохотался Наримаро, — младший брат покойного микадо, настоятель храма Симогамо, тот самый, который прочёл нам сегодня на празднике восхитительную проповедь о воздержании!

Наримаро чуть сжался, точно стал меньше ростом, зримо растолстел, и вдруг проникновенно загнусил, мерно жестикулируя руками:

— «О, братия, помните: должно избегать влечения к вещам, вся прелесть которых зависит от страстей и чувственности! Это низкий путь похоти, недостойный того, кто отдалился от мирских обольщений! Помните, что из пороков самый большой — распутство!»

Наглец слово в слово повторил слова проповеди, и Тодо словно увидел пред собой холёного обритого настоятеля. Эту проповедь он помнил и сам.

— Я чуть не расплакался тогда от умиления, а оказывается, у обратной стороны тоже имеется обратная сторона… — И Наримаро стал быстро прочитывать стихи Наохито, откладывая один свиток за другим. Теперь он смеялся едва ли не в голос. Глаза его снова стали лисьими. — Ну, я прочту это как-нибудь за ужином достопочтенному настоятелю, — со смехом пообещал он.

— Вы что, уже выучили их? — удивился Тодо.

— Почему нет? Мальчик, живущий у храма, не учась, читает сутры. Нет, ну какой шельмец, а? Хотя…

«О, если б знал,

встретив тебя,

какие чувства

овладеют душой…

Будто влюблён впервые…»

Не так уж и плохо, — расщедрился на похвалу принц Наримаро. Он откровенно веселился, точно случайно поймал в капкан лиса, воровавшего его припасы.

— Котобуки-но Наохито весь день находился в храме, — умерил его веселье Тодо, которого весьма мало интересовали любовные шашни буддийского бонзы, если они не имели отношения к убийству. — Отлучиться сюда он не мог, значит, он — вне подозрений.

— Нет, ну это надо же, — брезгливо сказал вдруг Наримаро. Он уже перебирал другую пачку. — Этот бездарь Минамото списал стихи у левого министра. Это с прошлых состязаний.

Зажёг свечу —

И утратили яркость

Жёлтые хризантемы.

Но любовь к тебе

при свечах только ярче.

Жулик!

— А это что? — Тодо резко вскочил на ноги.

«Любовь на алтарь.

Нож под сердце

Любимой.

Лепестки кружатся.

Тают на чёрной крови»