Цветок мертвецов

ГЛАВА ВТОРАЯ. УНИЧТОЖЕННЫЕ УЛИКИ

ЧАС ОБЕЗЬЯНЫ. Время с трёх часов дня до пяти вечера

Сейчас на принце не было белых одежд. Фудзивара-но Наримаро предстал перед ними в простых чёрных хакама и тёмной накидке — без герба и вышивок. От волос сановника шёл умиротворяющий аромат храмового фимиама. Тодо мельком рассмотрел на боку принца меч на коротких подвесках — с выгравированной на навершии оружия мистической птицей Хоо. Это был баснословно дорогой клинок: Тодо даже представить себе не мог его настоящую цену.

Принц же, спокойно выдержав взгляд Тодо, обернулся к Оке и фамильярно заговорил:

— И что случилось, Тадэсукэ-кун? Чтобы ты, сенсэй, вспомнил о Златотелом Архате, должно было произойти нечто удивительное. Твои люди не дали мне даже перекусить праздничными пирожками, так торопили, словно на пожар тащили. И что же стряслось? Не явился ли тебе во сне мерзейший демон Эмма? Не совратил ли тебя в ночи рыжий лис Шакко? Не имел ли ты пророческих видений о грядущих бедах империи? Не похищены ли три священных сокровища микадо?

Тодо по панибратскому тону Златотелого Архата сразу понял, что они с Окой-сама давно и весьма близко знакомы. Одновременно отметил, как при последних словах принца, сказанных явно для упражнения в риторике, человек сёгуна заметно побледнел.

— Ты не так уж и неправ, — лицо Оки ещё больше напряглось. Он приблизился к принцу и обнял его за плечи. Другая его рука легла на плечо Тодо. Он сдвинул их обоих лицами друг к другу, наклонил голову и заговорил тише и сбивчивей. — Произошла жуткая история, Наримаро, и очень важно, чтобы она не вышла за пределы не то что дворца, а даже чайного павильона. Убита фрейлина, тело обнаружил Саками, мой человек. Сейчас десять моих людей охраняют павильон. Вы оба будете первыми, после местного чайного мастера, меня и Саками, кто туда зайдёт, и после расследования навеки забудете то, что там видели. Вы меня поняли?

Тодо закусил губу и растерянно взглянул на принца. Принц Наримаро, видимо, куда лучше него понимавший Оку, выглядел медитирующим Буддой. Голова его чуть запрокинулась, глаза вспыхнули, но само лицо, вырезанное с классической строгостью, сохраняло безмятежное спокойствие.

— Я правильно понял тебя, сенсэй? — задумчиво осведомился он наконец. — Я должен забыть не о гибели фрейлины, а о каких-то деталях её смерти, не так ли?

— Да. Если Саками прав, то никому ни слова, — прошипел Ока и злобно выругался. Тодо заметил, что руки самурая, лежащие на его плече и плече принца Наримаро, тряслись и то и дело непроизвольно сжимались в кулаки. — Пошли. Пока не поймёте, что к чему, мы никого туда не пустим и сохраним время обнаружения тела и все прочие детали в тайне. — С этими словами Ока резко развернулся и огромными шагами поспешно двинулся к главному входу.

Принц в некотором замешательстве пустился следом за дружком, Тодо помедлил было, но тут же опомнился и торопливо последовал за сановниками, решив, что все недоумения можно разрешить и после. Пока ему был неясен сам его статус: кто он в Госё, чтобы браться тут за расследования? Если произошло убийство, почему не обратиться в следственный департамент Императорского дворца?

Из разговора сановников по пути к месту преступления Тодо узнал, что Оку Тадэсукэ пригласил в Киото дядя покойного императора. Приглашение послали загодя. Токугава счёл, что Оке и правда полезно будет посетить Киото, да и дела накопились. Прибыли они сегодня утром, имели аудиенцию у императора Ёсихито, но в шествии не участвовали.

— Я знал, что вы приехали, — кивком подтвердил Наримаро, — но торчал на совещании у министра Кусакабэ и не мог вырваться до шествия. — А ты этим утром, выходит, был в чайном павильоне?

— Ну да, — вздохнул Ока. — Для нас провели праздничную церемонию. Потом мы вышли из чайного домика и направились в Усадьбу Ароматов на трапезу. Пришли туда, сели, и тут Саками вспомнил, что забыл в чайном домике свою накидку. Разомлел от чая, вот и снял её. Помчался туда и тут же в ужасе принёсся обратно. Глаза вытаращены, сам еле дышит. Говорит, там за перегородками — мёртвое тело! Но это не главное…

— Ничего не понимаю, подожди, Тадэсукэ, — перебил дружка принц Наримаро. — Так выходит, и четверти часа* не прошло, как вы оттуда ушли?

Ока Тадэсукэ в задумчивости почесал нос.

— Да, хоть мы ещё ждали трапезы… Точно не скажу, но, мне кажется, не больше.

— А ты уверен, что когда вы сидели в чайном павильоне, трупа там не было? Может, он всё это время лежал себе тихонечко за фусума, а? — подозрительно спросил принц.

В ответ раздался почти что визг Оки.

— Нет! Нет же! Омотэ-сан заходил за перегородки, вынес оттуда банку с чаем, я видел там только полки и бумагу. Никакого трупа тогда на полу не было! — Ока-сама, явно шокированный предположением, что мог пить чай в доме с покойницей, тяжело дышал. — Кроме того, я прикасался к её запястью — она ещё совсем тёплая! Её убили только что! Совсем недавно!

Принц кивнул, показывая, что удовлетворён объяснениями дружка, и тут же спросил:

— Омотэ видел её? Опознал?

Ока-сама скрипнул зубами со злости и сжал кулаки.

— А что мы могли поделать? Как иначе понять, кого убили? Тело мы прикрыли, но разрешили ему взглянуть на лицо. И Омотэ-сан, мельком поглядев на убитую, сразу же уверенно сказал, что это фрейлина-найси из свиты принцессы Митихидэ, некая Кудара-но Харуко.

Принц остановился, да так внезапно, что шедший позади Тодо чуть не врезался ему в спину. Однако никакого потрясения и скорби на физиономии молодого аристократа не читалось. Напротив, на лице его на мгновение возникло то приятное изумление, которое бывает у именинника, нежданно получившего подарок, о котором он и не мечтал. Принц Наримаро ничуть не расстроился, понял Тодо, больше того, случившееся основательно повеселило его. Но всё тут же и исчезло. Лицо сановника обрело прежнее полусонное выражение.

— Это, безусловно, весьма драматично, Тадэсукэ, — вяло заметил Наримаро, и по его абсолютно спокойному тону было ясно, что сам он отнюдь так не думает. — Но почему ты не обратился в Департамент расследований? Им заправляет мой дружок Киёхара, и он вполне способен за недельку во всём разобраться. Мы-то тебе зачем понадобились?

— Сейчас сам всё поймёшь!

Через массивные деревянные ворота они подошли к озеру, к краю которого примыкали сад и маленький чайный павильон, наглухо скрытый кипарисами и окружённый стражей. Самураи Оки рассредоточились вокруг него по двое с четырёх сторон. Ещё двое охраняли низкую дверь.

Садик у дома был совсем невелик. Пышные кроны вечнозелёных защищали его яркого солнца, создавая приятную тень, у дальней запруды зеленел бамбук, сосна, изогнутая в стволе, росла на взгорье у самого павильона. Дорожка, ведущая к чайному домику, выложенная кусками базальта, казалась каменистой тропинкой в горах. Старые криптомерии в отдалении окружали поросшие мхом валуны, среди которых возвышались массивные каменные фонари. У входа в дом темнел каменный колодец, из которого гости брали воду для омовения рук перед церемонией.

Уже здесь, у порога дома, опытный нос Тодо почуял вдруг тот непередаваемый словесно, но смрадный для души запах крови и железа. Его сменил аромат мелко нарезанного имбиря, создающего ощущение ледяного огня или обжигающего холода. Потом запахло разогретым деревом, натёртым пчелиным воском. Откуда-то просочился лёгкий запах скошенной травы и вскопанной земли.

Низкая дверь заставляла кланяться любого, независимо от ранга и статуса, а самураи не могли протиснуться сюда с длинным мечом, оставляя оружие — вместе со всеми заботами бренного мира — за порогом. Но Ока, Саками и Тодо оружия не сняли, и только принц Наримаро воспитанно оставил свой меч снаружи.

За дверью оказалась небольшая комната для гостей, пол был деревянным, тёплым, натёртым воском, раздвижными перегородками было огорожено небольшое пространство с нишей в стене напротив входа. В центре комнаты стояла бронзовая жаровня, в нише помещалась курильница с благовониями и свиток с изречением, а в глубине высилась деревянная статуя, изображавшая одного из просветлённых — кажется, монаха Гандзина.

Больше в комнате ничего не было.

Тодо в изумлении замер перед ликом просветлённого. В отличие от статуй, вырезанных грубым резцом бродячих проповедников, эта явно была творением мастера. В полумраке токономы веки полузакрытых глаз монаха казались чуть опухшими, а неотмирное спокойствие прекрасного лика и мудра, жест дарования защиты, создавали ощущение величия и могущества. Чуть склонённая фигура заполняла всё пространство ниши, иллюстрируя мысль, что божество вездесуще и всепроникающе, оно всё охватывает и заполняет.

Тодо не понял странного чувства, охватившего душу, пока его не осенило: он уже видел это лицо, исполненное удивительного покоя и величия! Но где? В Исэ, в храме Аматэрасу? В Симогамо? Нет, этот облик мелькнул перед ним совсем недавно, он…

Ока Тадэсукэ, ни на мгновение не задержавшись в центре чайного павильона, проследовал дальше и резко отодвинул перегородки. Оказалось, что первые фусума отделяли от помещения чуть больше половины. Здесь, во второй комнате, царил полумрак, одну из стен занимали полки, на которых покоились фарфоровые и деревянные банки с чаем, свитки с цитатами древних, каллиграфические работы старых мастеров, дорогие письменные принадлежности, лакированные шкатулки и несколько видов бумаги.

Но всё это Тодо разглядел после. Пока же, едва Ока-сама и его охранник отошли от входа к закрытому окну, давая войти им с Фудзиварой, в глаза Тодо бросилось распростёртое на полу тело.

Да уж, воистину, утром — румянец на лице, а вечером — белые кости. Убитая, молодая девушка лет семнадцати, пожалуй, при жизни могла считаться хорошенькой, хоть Тодо и не назвал бы её красавицей. На ней почти не было одежды, и ноги, бесстыдно обнажённые, опирались пятками о циновку. Тодо внимательно рассмотрел тонкие лодыжки и запястья, раскинутые, точно в танце, руки. Девушка показалась ему мотыльком, погибшим от любовного томления, несчастной бабочкой-махаоном, приколотой к полу жестоким любителем мимолётной красоты.

Сверху на фрейлине было не обычное косодэ, которое носили служительницы её ранга, а камисимо — тяжёлое мужское парадное одеяние с вышивкой глициниями по подолу и плечам. Тодо сразу понял, что вещь не принадлежала фрейлине: женщины такого не носили, а длина подола не дала бы найси пройти и несколько пядей. Сам же подол этой дорогой шелковой одежды внизу казался заляпанным, точно на него разлили сакэ.

С силой втянув в себя воздух, Тодо понял, что ошибся и закусил губу. Он учуял запах мужского семени.

Снять и выстирать одеяние девушка уже не могла: левую и правую полу стянули на груди, из их пересечения в расплывшейся алым цветком крови торчал старый меч с зеленоватой патиной на клинке. Крови было очень много, она затекла на шею и плечи убитой, окрасила циновку под ней и залила прическу с двумя золотыми шпильками. Капли крови были даже на лице убитой.

Это было странно. Меч в ране должен был остановить кровь и не дать ей вытечь в таком количестве.

Тодо потребовалось несколько секунд, чтобы оглядеть место преступления, и это были последние мгновения тишины, которая внезапно взорвалась грязной бранью, настолько злобной и площадной, что наместник вздрогнул и испуганно попятился в угол.

Ругался принц Наримаро, сжимая кулаки и не сводя глаз с меча. Он едва не выл, снова и снова харкая непристойным чёрным сквернословием и давясь злобными проклятьями. Тодо с ужасом увидел, что на глаза сановника навернулись слёзы. Ока тут же оказался рядом, с другой стороны подоспел его человек. Они обхватили принца за плечи.

— Тише! Тише! — испуганно прошипел Ока-сама. — Ведь это же он, да? Ты тоже понял, Наримаро? Просто немыслимо! Такое кощунство… Значит, Саками прав? Токугава просто убьёт меня за такой скандал! Надо что-то делать!

Принц неожиданно затих, точно поперхнувшись бранью, однако после нескольких тяжёлых вздохов выпрямился и обвёл их помутневшим, ничего не видящим взглядом. Через несколько минут его взгляд все же просветлел, и Наримаро уже спокойнее, хоть и точно спросонья пробормотал:

— Ты… Ты о чём это, Тадэсукэ-кун?

— О мече, конечно же! Саками — сын оружейника и хорошо разбирается в клинках, так он сказал, что таких уже тысячу лет нет. И тут я вдруг подумал, что если это… тот самый… Сансю-но дзинки!* Сокровище императора!

Принц Наримаро постоял минуту с закрытыми глазами, открыл их, помедлил, потом, никем не остановленный, подошёл к телу, резко извлёк меч из груди убитой, и зло уставился на него. Кровь давно свернулась и запеклась на клинке. Левой рукой принц вытащил из-за пазухи шёлковый платок, попытавшись стереть кровавую ржавчину с зеленоватой патины, несколько секунд внимательно разглядывал клинок, потом хмуро и уверенно, хоть и потрясенно проронил.

— Да, чёрт возьми, это «меч небесных густых облаков», меч-коса. Кусанаги-но цуруги.

Тодо в ужасе замер. Теперь наконец он всё понял! Одно из священных сокровищ императора? Он, разумеется, знал о них. То были зеркало больше пядени, меч небесных густых облаков и сияющая изогнутая яшма — три регалии императорской власти божественного происхождения, которые всегда фигурировали на церемонии коронации нового микадо. Все они считались мистическими дарами богини Аматерасу первому императору Японии. И этот меч, величайшее сокровище империи, в день великого праздника осквернён кровью? Боги, как можно?!

Тодо не раз слышал, что при древнем императоре Кейко его сын Яматодакэ был послан на восток для покорения варваров. Он зашёл на поклонение в храм Исэ и из рук верховной жрицы получил меч, как талисман в предстоявшей ему битве. В области Суруга Яматодакэ был окружён дикарями, которые хотели сжечь его живьём в степном пожаре, для чего зажгли траву со всех сторон, но Яматодакэ мечом выкосил траву вокруг своей ставки и тем избег гибели. Тогда-то этот и меч получил новое имя — «меч-коса».

Он был святыней императорского двора!

У Тодо потемнело в глазах. Злость и беспокойство Оки и истерика принца Наримаро стали ему понятны: отношения между сёгунатом и дворцом императора были неустойчивыми и сложными, и лишний раз обострять их сейчас, в наступившую блаженную эпоху относительного покоя, ни одной стороне не хотелось. Визит человека сёгуна призван был максимально укрепить и упрочить отношения Эдо и Киото. И понятно, что убийство, да ещё с осквернением сокровищ императорского двора, именно в то время, когда тут находились люди сёгуна, не могло не нарушить хрупкого сложившегося равновесия и не вызвать скандала.

Но скандал был не нужен ни сёгунату, ни Госё! И желание Оки Тадэсукэ утаить, во что бы то ни стало утаить от всех во дворце это ужасное происшествие, Тодо прекрасно понимал. Да, скандала допускать нельзя! Нового противостояния и новых свар обескровленной земле уже не выдержать! Нужно любой ценой избежать этой беды! Немедленно очистить священный меч от пролитой крови и вернуть, срочно вернуть на место! Где его хранили, боги? Как клинок оказался здесь? Мысли эти хаотично проносились в воспалённых мозгах Тодо, горло совсем пересохло, в висках стучало.

А вот к принцу Наримаро почему-то неожиданно вернулось былое бесстрастие. Он принёс чайник с водой, смочил платок и начал тщательно оттирать запекшуюся на клинке кровь.

— Да, это что-то странное, — внимательно разглядывая меч, произнёс принц себе под нос.

Ока-сама меж чем нетвёрдо проговорил, точнее, прохрипел.

— Понимаешь теперь, что я не могу обратиться ни в следственный департамент, ни к микадо? Мы ушли отсюда незадолго до убийства и доказать, что я и мои люди тут ни при чём, я не смогу. Если пойдут слухи… Это конец, просто конец! Токугава никогда не простит мне такого!.. И что делать?!

Наримаро пожал плечами.

— Я полагаю, Тадэсукэ, наилучшим решением будет отнести меч к дежурным фрейлинам и положить его на место, а потом мы с Тодо-сама, — он вежливо поклонился в сторону наместника, — на досуге поразмыслим над случившимся.

От былого гнева принца не осталось и следа. Он снова был безмятежен, как озёрная гладь под луной.

— А ты что, знаешь, где он хранился? — тяжело дыша, удивился Ока Тадэсукэ.

— Ну, конечно, знаю. Для хранения священного зеркала предназначен дворец Сюнкодэн. Две другие императорские регалии — меч и яшмовые подвески — хранятся в доме Кэндзинома, правда, здесь его все зовут павильоном Глициний. Там они и сберегаются, где же ещё? — как о чём-то само собой разумеющемся сказал Наримаро.

— А что, если его уже хватились? — трепеща всем телом, спросил Ока.

— Ну, это вряд ли, — усмехнулся принц. — Если только похититель не взял сдуру ящики для его хранения. Если он оставил их на месте да завязал тесемки, меча могут не хватиться до смерти нынешнего императора. Меч уложен в продолговатый ящик, михисиро, — пояснил он, — а михисиро заложен в другой, мифунасиро, который завёрнут в парчовый чехол. Когда ящики и парча ветшают, их заменяют новыми. Охраняют регалии дежурные фрейлины-найси, и только они имеют право прикасаться к ним.

— Но как меч оказался здесь?

— Не знаю, но это, — принц небрежно и даже брезгливо ткнул пальцем в сторону трупа, — как тебе уже сказали, сэнсэй, Харуко, одна из этих самых дежурных фрейлин. Кроме неё, есть ещё несколько, и одна из них — Цунэко, дочь Фудзивары-но Фунамори, моя двоюродная сестрица. От неё-то я и знаю о точном местонахождении реликвий, там их и видел перед коронацией.

— А кто другие фрейлины?

— Ванако, дочь Татибаны-но Оцугу, и Митико, дочь покойного Сакано-но Мурамаро.

Ока всё ещё топтался на вощёном полу в нерешительности.

— Но как мы вернём меч? — задача явно казалась ему неразрешимой.

Принц Наримаро не видел тут ничего сложного.

— Что ты заладил? Говорю же тебе, просто положим на место. Там должна находиться одна из фрейлин. Глупо скрывать от всех смерть Харуко — шила в мешке всё равно не утаишь. Тодо-сама пусть пока допросит найси и отвлечёт её, а я спущусь тем временем в хранилище и положу меч в ящик. А если это не он, а тот меч лежит на своём месте, то я вынесу его в складках хакама обратно. Вот и всё.

Ока Тадэсукэ, в последние часы пребывавший почти в истерике, всё ещё не веря, что затруднения, которые он считал скандальными, непреодолимыми и страшными, можно так легко и просто разрешить, резко кивнул головой.

… Спустя минуту все они, оставив охрану вокруг чайного домика, направились в павильон фрейлин. По дороге принц остановил своего слугу и отдал ему шёпотом несколько распоряжений.

В павильоне они действительно нашли младшую фрейлину Сакано-но Митико. Тодо внимательно оглядел её. Девице было не больше двадцати. Нижнее кимоно без рисунка, верхнее — из атласа зелёного цвета с мелким шитьём, и широкий церемониальный пояс сильно стесняли движения фрейлины. Причёска «симада» с низко отпущенными волосами была перевязана шнуром и увенчана парными золотыми гребнями.

На этом красота девицы и заканчивалась. С лица она выглядела настолько дурно, что едва ли отважилась бы сесть возле зажжённой свечки. Однако Тодо был великодушен: ноздри, может, и широковаты, зато дышится через них легко. Бровей нет? Нарисовать можно. Уши огромны? Почему бы не прикрыть их волосами? Волосы редкие? Зато летом не жарко. Чересчур полная? Но поверх платья можно набросить парадную накидку свободного покроя!

Мысленно сравнив убитую Харуко с Митико, Тодо понял, что девица едва ли испытывала к своей миловидной напарнице тёплые чувства, но в целом допрос фрейлины не дал ничего: девушка ничего не знала, заступила на дежурство в час Обезьяны, а до того присутствовала с двумя другими найси, Ванако и Цунэко, на службе в храме Симогамо. Она заметила, что Харуко не сдала ей дежурство… Что? Она заколота неизвестным преступником?.. Какой ужас!.. Страшно подумать!..

Тодо заметил, что, пока он выслушивал всё это, Наримаро исчез, — явно затем, чтобы вернуть орудие преступления на положенное ему место.

Позже принц поведал, что спустился в хранилище, зашёл за ширму и обнаружил, что мифунасиро содержит михисиро, но меча в последнем нет. Тогда Наримаро вынул клинок из складок штанов и, надёжно упаковав в ящики и парчу, водрузил на место.