Цветок мертвецов

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ЛИСЬИ МЕЛОДИИ ДЛЯ ФЛЕЙТЫ

ЧАС КАБАНА. Время с девяти до одиннадцати вечера

В тоне Наримаро проступило столько недоверия, что Тодо быстро метнул взгляд на оторопевшего сановника.

— Вы говорили, что Инаба ненавидит вас настолько, что даже пытался совершить самоубийство. Растолкуйте-ка.

— Ну, — Наримаро зримо помрачнел. — Тут я, конечно, виноват.

— Что произошло?

Принц продолжал сокрушаться.

— Совершая поступок, подумай, приблизит ли он тебя к нирване? Не стоит отклоняться от благородного пути истинной речи, истинного целомудрия и истинного образа жизни. А я? — Наримаро быстро закончил скорбеть о своём несовершенстве и приступил к покаянию. — Оправдаюсь только тем, что злого умысла не имел, — вздохнул Наримаро. — Четыре года назад император отправился на поклонение в храм богини Аматерасу. Паломничество микадо продолжалось месяц. Я тогда исполнял обязанности первого церемониймейстера двора, и в этот раз было моё дежурство в покоях императора. Поехать я не мог и целыми днями сидел на веранде малого дворца Когосё, иногда прогуливаясь до тронного зала, потом навещал Усадьбу Ароматов. Делать было нечего, — честно признался принц.

Тодо не перебивал — внимательно слушал.

— И вот однажды на веранде тронного зала я заиграл на флейте и тут заметил в кустах рыжего лиса. Дворец ограждён, но лисы роют норы под оградой и часто проникают внутрь, — пояснил принц. — Лис тихо сидел под самшитом и смотрел на меня. Я не суеверен и решил, что лис просто голоден. Бросил ему кусок тофу со своего стола и позабыл о нём, — поведал начало истории Наримаро.

Тодо только кивнул. Пока все было просто и понятно.

— Но на следующий день, когда я снова играл, лис пришёл опять и был уже не один. Я угостил бродяг сыром и снова заиграл. Теперь я видел, что лисы, съев сыр, никуда не ушли, пока я не доиграл. Это позабавило меня, и я приказал назавтра приготовить побольше сыра для своих слушателей. И они снова явились, теперь уже втроём. Подошли ближе, чем накануне, получили угощение, и снова слушали флейту. Я отложил инструмент и распахнул алый веер: на улице было душно. Лисы вдруг исчезли.

Тодо всё ещё не видел в повествовании ничего криминального.

— С тех пор целый месяц я забавлялся, приручая кицунэ. Дошло до того, что они ели из моих рук. Но стоило мне развернуть алый церемониальный веер — почему-то исчезали.

По возвращении микадо из паломничества в Когосё был устроен музыкальный вечер. Я пришёл с флейтой раньше других и, пока собирались приглашённые, заметил в кустах моих питомцев. Напуганные освещением и обилием людей, они жались в зарослях, не рискуя подойти. Я взял блюдо с тофу, незаметно бросил сыр в траву, потом присел у края веранды и заиграл сочинённый мной напев «Кицунэ». Лисы хоть и не сразу, но подошли ко мне. Тот лис, которого я прикормил первым, даже сел у ног и покачивал мордочкой в такт мелодии.

Оказалось, пока я играл, в павильон уже набились придворные. Вошёл и микадо. Инаба Ацунари, считавший себя отличным флейтистом, стоял в углу и оторопело смотрел на моих лисиц. Микадо, прекрасно игравший на флейте, воскликнул, что я столь великолепно играю, что даже дикие лисы приходят послушать мою игру!

Я, конечно, возразил, попросив сыграть самого микадо. Тот взял флейту и заиграл. Лисы чинно сидели у края веранды и слушали. Я призвал Небо в свидетели, что игру императора кицунэ слушали с куда большим вниманием, чем мою, они даже не шевелились!

Тут император передал флейту Инабе и попросил его тоже сыграть. Я же решил тихонько ретироваться с глаз микадо, опасаясь, как бы ни всплыла моя проделка с прикормом. Инаба тем временем начал пассаж музыкальной пьесы «Лиса, прыгающая через горный поток», которую сам он и написал, — но лисиц вдруг как ветром сдуло.

Заметив это, Инаба перестал играть. «Странно, почему игру Фудзивары и микадо лисы слушали, не шелохнувшись, а игру Инабы Ацунари слушать не захотели? — спрашивали друг у друга придворные. — Не иначе их тонкому вкусу его исполнение не потрафило… Возможно, его талант сильно переоценён. Критиков и ценителей можно обмануть, но лисы-то, мол, неподкупны».

Я растерялся, но быстро понял, что произошло. Оказывается, когда Инаба заиграл, старшая фрейлина императрицы Симидзудани Ивако вытащила алый веер и начала им обмахиваться. Я стал просить Инабу сыграть «Кицунэ», уверяя, что эта мелодия способна приманить их, и рассчитывая, что животные и в самом деле вернутся. Тот взял мои ноты и заиграл. Но то ли лисы наелись, то ли уже ушли далеко — никакая мелодия их на веранду не выманила. Кроме Инабы, в тот вечер играли ещё несколько музыкантов, но, увы, лисы не возвращались.

— Но ведь это просто случайность…

— Конечно, но Инаба Ацунари воспринял всё слишком серьёзно. После того, как придворные разошлись, я честно рассказал ему, что просто прикормил лисиц тофу, сидя на веранде во время дежурства и играя каждый вечер. «Я начинал играть — они приходили, говорю, вытаскивал веер — убегали. А тут ненароком фрейлина веер вытащила — вот они и удрали». Но Ацунари не поверил. Рассуждая здраво, рассказ мой и впрямь звучал немного фантастично. И с того дня Инаба стал относиться ко мне как к заклятому врагу.

— Амбиции… Или он и вправду хороший музыкант?

Фудзивара вздохнул.

— Исполнитель неплохой. Он пишет музыку, тяжело, долго, но у него вполне может выйти что-то стоящее. Импровизатор только никудышный. А микадо ценит именно импровизации. Да при дворе как иначе? — вздохнул Наримаро. — Вовремя сказанное словцо, вовремя сыгранная мелодия, вовремя брошенная хайку — делают вам имя.

— И из-за этого он пытался покончить с собой?

— Нет. Это ещё не всё. Следующий удар я нанёс ему совсем уж случайно. В четырнадцатый год эры Кёхо по заказу сёгуна Токугавы ему привезли из провинции Тхайнгуен бетонамского слона. Император тоже захотел увидеть редкого зверя и приказал доставить его ко дворцу. Доставили его из Эдо морем. Поскольку право на императорскую аудиенцию имели лишь титулованные особы высокого ранга, у нас возникли определённые трудности с церемониалом. Но потом всё разрешилось: животному предоставили четвёртый чиновничий ранг и титул «белоснежного слона». На приёме слон стал на колени и поклонился, чем очень поразил владыку.

Тодо молча выслушал рассказ принца, лишь незаметно закусив губу и вздохнув с едва скрытой тоской. Пожаловать четвёртый чиновничий ранг — слону?! В числе нравственных достоинств чиновника назывались верность долгу, чистота и справедливость, неустанное усердие и трудолюбие. Видимо, бетонамский слон был сполна наделён всеми этими добродетелями! И почему он, Тодо, не белоснежный слон, а? Четвёртый ранг добавил бы ему десятки рисовых полей и солидное жалование. Но шансов на это было не больше, чем достать рукой до луны.

Принц же продолжал своё повествование.

— На радостях монарх сочинил стих:

«Вот так чудо!

Слон белоснежный,

Прибыв к моим покоям,

В ноги мне поклонился.

Что и думать, не знаю…»

Придворные зааплодировали экспромту владыки, и тут кто-то предложил провести состязание в стихотворных импровизациях. Вот тут всё обернулось странно. Зачем Инаба, ничего не способный сочинить сходу, принял в нём участие — понять не могу. Никто же не поймёт, что ты петь не мастак, пока не вылезешь на сцену! Так и не вылезай…

Но, ладно. Я всю ночь провёл здесь с Омотэ, а на рассвете собрались мы в Зале Сюнко. Император задавал тему, мы сочиняли. Тишина, цикады трещат, вот-вот взойдёт солнце… Тут микадо вдруг спрашивает меня, почему воспалены глаза? Не мог же я ответить, что угощался с Омотэ шаосинским рисовым вином и путаоцзю, и немного пересидел за столом? Отвечаю скромно и сдержанно:

— Ночь прошелестела

Страницами старых книг.

Не искал мудрости.

Привычный плен

Ночной бессонницы.

Тут император обращает внимание на то, что глаза воспалены и у Инабы. Спрашивает, что, тоже бессонница? Тот возьми и ляпни:

— Прошлое за тобой.

Сегодня одна Пустота.

Слёзы ушли в песок.

Памяти горькая соль.

Путь мести и тьмы.

Я сразу понял, что адресовано это мне, причём явно заготовлено заранее. Говорю же, импровизировать он не умеет. Переделать на ходу — это тоже не для него. Ответить микадо «за тобой?» в здравом уме Инаба не мог, видимо, думал, что представится возможность сказать это мне приватно.

Благодушно отвечаю безумцу:

— Через трупы врагов

Непросто прийти

К самому себе.

Опусти катану.

Послушай ночную цикаду.

Он отвечает:

— Все мы подобно

Листьям,

Упадём на землю.

Не нашёл смысл в жизни,

Ищи в смерти.

Ну не дурак ли? Говорю ему полушёпотом:

— Я искал смысл,

Разворачивал свитки мудрых.

Провёл черту на листе,

Она кончается.

Это ли смысл?

Инаба в бешенстве глядит на меня и талдычит свои заготовки:

— Я прорывался сквозь дни,

Но сломался в бою.

Слышишь дробь барабана?

Это музыка гибели.

Песня катаны.

Тут честно скажу — я просто ничего не понял. А тем временем в зале шум, микадо хмурится, придворные морщат носы, заданная тема импровизаций «Ожидание рассвета». Я и говорю Ацунари, напоминая о теме.

— Ходишь по краю пропасти

С завязанными глазами.

Плачь сейчас, чтоб не заплакать

Когда упадёшь.

Не упускай рассвет.

Император даёт новую тему: «Истинное безмолвие» Понятно, что это намёк Инабе: «Умолкни, мол, дурень». Ацунари, кажется, понял. Испросил разрешения удалиться и исчез. А вечером разразился скандал: глупец пытался удавиться, да балка не выдержала. Он с грохотом упал, по счастью, рядом через стенку были слуги и придворные. Его оттащили к лекарю, а на столе нашли свиток.

«Оцепенели реки.

Горы предали веру.

Разбилось небо.

Земля спит давно.

Не буди её. Усни сам…»

— М-да, — Тодо не знал, что сказать. Скорби придворных казались ему пустыми и мелкими, но глупо было говорить это человеку, который явно относился к ним также. — А его связь с Харуко? Эти стихи, по-вашему, незначимы?

Принц замялся и даже смутился. Он явно недоумевал и ничуть не верил в виновность Инабы, хоть и не любил его. Несколько минут Наримаро размышлял, потом медленно, думая над каждым словом, проговорил.

— Для убийства нужно, чтобы она смертельно оскорбила его. Тогда он мог бы попытаться пристрелить одной стрелой двух куропаток: свести счёты с ней и досадить мне, испортив дорогое мне камисимо. Но это на него не похоже. Он неповоротлив, но силен, и со мной свёл бы счеты по-мужски. Что до Харуко, думаю, решив убить фрейлину, Инаба прикончил бы её не здесь, а в своей спальне, причём, основательно подготовился бы и всё продумал, вплоть до того, куда после спрятать труп. Говорю же — он не способен на импровизации. А эти напыщенные фразы? Да он просто был пьян. По трезвому делу он никогда не назвал бы её «любимой»! В его устах это невозможные слова.

— Удивительно, что саму Харуко не обеспокоило это послание…

— Я не знаю, была ли Харуко совсем уж дурочкой или нет, — вяло отозвался принц, — но то, что я о ней знаю, не говорит об уме. Мне кажется, чем напыщенней было послание, тем больше бы оно ей понравилось.

— А что вы вообще о ней думаете?

— Боги! Ну что о ней можно было думать? — напрягся Наримаро. — Самодовольная глупышка, мнящая себя красавицей.

— А Инаба?

— Думаю, он просто находился в сумеречном состоянии духа, и это проступало во всем, что он писал. Может, я не прав, но от этих строк отдаёт какой-то неуместной драматичностью.

— А разве само это убийство не театрально?

— Да, но именно поэтому нельзя забывать о Абэ Кадзураги, которому тридцать с небольшим, и Юки Ацуёси, помешанном на театре. Грохнуть молодую девку скорее мог тридцатилетний крепыш, нежели сорокалетний астматик. Нельзя забывать и о Минамото Удзиёси. Один демон Эмма знает, на что он способен.