Дарханы. Академия Четырех богов

Глава 29. В которой я плачу и встречаю легенду

Утром не хотелось никуда идти. Я проснулась от оглушающего гонга — не успевало стихнуть в висках эхо от первого удара, как его уже нагонял второй.

Я вспомнила, как вернулась в ночи в свою келью и сидела несколько часов одна, забившись у стены в тонкое одеяло, даже зажгла снова свечу, грея над пламенем руки. Знобило, и не столько от холода, сколько от предчувствия опасности, в которую я едва не вляпалась.

Одно дело быть недовольной правлением императора и ворчать об этом, но совсем другое — попасть к людям, которые всерьез что-то замышляют. Узнай я об этом у себя дома, я бы, конечно, сказала, что мне к ним надо. Но здесь, в городе богов, меня сковал страх. Я сюда приехала, чтобы научиться управлять даром, но не привлекать к себе много внимания, а стать на сторону мятежников — это подписать себе приговор.

Мэй! Кто бы подумал, что эта пигалица настолько непроста — и что за простодушной девчонкой, готовой прийти на помощь, скрывается хитрая заговорщица. Сколько же здесь тех, кто и правда настроен против Сиркха? Мне казалось, что большинство готовы отдать свои жизни за императора, как тот же Ильхас или Тьяра, однако… Много ли я на самом деле понимаю?

Я не пошла на занятия и снова задремала. Должны быть какие-то преимущества в том, что здесь никому нет до меня особого дела. Боги говорят мне, что я должна выспаться. И понять, как вести себя так, чтобы не навлечь беду.

— Подъем! — рявкнули мне на ухо, и я вскочила в полной панике.

Сам Кьестен де Торн стоял в моей келье — и в первые мгновения мне показалось, что это продолжается сон. Почему он здесь?! Почему позволяет себе такое?

— Может, я что-то упустил? — продолжил Кьестен, смерив меня пристальным взглядом. — Ты у нас будущая наставница, и тебе можно делать, что вздумается? Или просто решила проверить, насколько крепкие у меня нервы?

Я открыла рот, пытаясь сказать хоть что-то в своё оправдание, но он уже неодобрительно сощурился:

— У нас тут расписание, и по нему сейчас ты должна не нежиться в постели, а страдать. Так что давай, принцесса, навстречу судьбе — одевайся и выходи, пока я не решил помочь тебе ускорить процесс… — Взгляд сухих небольших, но таких цепких глаз потяжелел. — Или… вечерние прогулки мешают твоему обучению? Завела себе новых друзей?

От подозрительности, проскользнувшей в его голосе, пробрало ознобом. Он видел, что я ходила за Мэй в заброшенный сад? Подозревает в связи с заговорщиками и поэтому пришёл лично, чтобы убедиться, не связана ли я с ними?

— Не знаю, о чём вы говорите! Вчера мне было плохо. Тошнило после несвежей еды, — выдавила я, очень неплохо изображая недомогание.

Когда-то отнекивалась дома от нелюбимых занятий, а отец и мать всегда велись на мои представления и даже переживали о здоровье дочери — ведь моя бабушка, папина мать, всегда так натурально всплескивала руками, что я родилась слабенькая, слишком худенькая, что нужно обязательно кормить меня пять раз в день, чтобы я не померла от своей слабости.

Если раньше меня это доводило до белого каления в попытках доказать бабушке, что я не слабенькая и что тумаки моему брату достаются от моих кулаков, и что я вполне себе способна выжить даже без усиленного откармливания — то в определенные моменты эта “слабость” играла мне на руку, когда я могла демонстративно слечь в постель или принять болезненный вид, чтобы не ходить на скучные уроки чистописания, а просто валяться и читать очередную увлекательную книгу из маминой библиотеки.

Кьестен де Торн схватил меня за запястье, подержал пару мгновений, будто успел за это время мигом “прочитать”, как открытую книгу:

— Подъем, свежий воздух помогает. — Он потянул на себя и заставил подняться. — Сегодня у нас в программе тяжёлая работа с дисциплиной. Начнем с тобой личные занятия, раз ты у нас особый случай.

Так вот почему заявился сам! Оказывается, одним избранием в команду я не обошлась, и теперь Кьстен ещё и мой личный наставник?..

Выпустив мою руку, он резко уточнил:

— Отправишься мыть тарелки или пойдешь тренироваться?

И, не оставляя пространство для споров, вышел за дверь.

Едва попадая в рукава, я оделась, собрала на ходу волосы в высокий небрежный хвост и вышла за тренером наружу, чтобы потом подняться на гору, где проходили утренние практики. Почти все уже разошлись по другим занятиям, и только с десяток учеников ещё собирали себя в кучку после долгой утренней медитации. Рассвело.

Поднявшись наверх, я встретилась взглядом с Мэй — и та улыбнулась как ни в чем не бывало. Кажется, никто вчера не заметил мою попытку за ней проследить. Значит, можно продолжать делать вид, что ничего и не было. И я ни о чём не знаю.

И мой “личный” наставник Кьестен де Торн отлично в этом помог — заставив с первых же минут забыть обо всем, кроме самой практики.

— Давай, я знаю, на что ты способна. К демонам лень, ну-ка, держи спину.

Он заставил повторить меня все движения утренней разминки начиная с приветствия солнцу и заканчивая позой воина, в которой я должна была сохранять баланс, равновесие, держать руки вытянутыми параллельно земле, следить за тем, как колено находиться над босой стопой, взгляд направлен вперед к солнцу, встающему над горизонтом, а вес тела смещен к центру. При всём этом мне следовало не забывать следить за дыханием, вдохом и выдохом, и чувствовать каждую частицу тела: от кончиков волос до пальцев, удерживая границы замкнутыми и не позволяя никому их нарушить.

Поза воина дарила силу и гибкость телу, и я с радостью чувствовала, как злость превращается в энергию, что теперь жглась в крови. Мне казалось, что никто, даже сам Кьестен, не способен поколебать эту растущую уверенность, но хватило одного лёгкого касания плеча, чтобы мой хрупкий баланс пошатнулся. Я споткнулась, едва не рухнув на сухую землю, но в последний момент упёрлась кончиками пальцев, удерживая равновесие.

— Ещё, — его голос был бесстрастным, но не терпящим возражений.

Я стиснула зубы и вернулась в позу, восстанавливая контроль над собой.

— Не удивляйся, что с тебя больше спрос, — скупо добавил Кьестен, наблюдая за мной с лёгкой тенью усмешки. — Огонь — величайшая сила. Но если ты не научишься держать себя, а затем его в узде, он сожрёт тебя первой.

Я молчала, сквозь стиснутые зубы контролируя дыхание.

— Для этого нужен контроль тела, — продолжал он, обойдя меня по кругу, словно оценивая хрупкость моей уверенности. — Всегда. В каждое мгновение твоей прежде бесцельной жизни.

Я резко подняла на него взгляд, но он даже не взглянул в ответ, словно произнёс это невзначай.

— Теперь у тебя есть, как минимум, одно стремление, — заключил он холодно. — Отточить контроль до совершенства. Или же придется наблюдать, как твоя сила разносит тебя на куски. Ясно?

Я сглотнула, но ничего не сказала. Видел ли он вчера, как едва не вспыхнули светильники? Или же просто знает?

— Ойренахата покажет все твои сильные и слабые места, и теперь ты должна работать на команду. Если другим поможет покровительство Метта или Кими, то твоя задача — искать помощи у Ойгона. Только чувствуя свое тело в каждый момент времени, ты сможешь спасти себя от разрушения. Ну и всех нас заодно.

Он сделал медленный шаг, а потом остановился, смерив меня взглядом, в котором не было ни капли сочувствия.

— Увы, с вами, стихийниками, всегда сложнее, — проговорил он. — Не разбираете, где ваше, а где нет. Огонь или воздух — для вас это нечто естественное, да? Вы сливаетесь с этим, забывая, что у вас ещё есть тело и человеческое сознание.

Я продолжала молчать и возвращать себя в тело, удерживая сложную позицию и пытаясь переварить его слова, но учитель уже продолжал:

— Одно дело — схватить чужую мысль, эмоцию, слиться с кем-то из людей, присвоить себе часть другого. Это понятно, человеческое. Но совсем другое — отдать себя стихии, которой ты принадлежишь.

Он помолчал, давая мне возможность осознать его речь.

— Кстати, знаешь, где больше всего случаев помешательства? — его голос стал почти ленивым, как будто он говорил о чём-то скучном, но глаза изучали меня внимательно. — Среди таких, как ты.

Хотелось бросить язвительно в ответ, что может, мне надо другого учителя — того, кто хоть немного чувствует мир так, как я? Но Кьестен де Торн только пнул меня носком по стопе, заставляя выровняться в одну линию, и я плотнее сжала губы, не желая поддаваться на провокацию. Сделала вдох и застыла, скользя вниманием по дрожащим от напряжения мышцам и отдаваясь этой легкой боли — всё, что угодно, было лучше, чем вслушиваться в слова жестокого наставника.

С этого дня время поползло со скоростью улитки. Всё смешалось в единое мутное полотно: ранние подъемы, утренние практики, как в тумане — кажется, я снова пропускала часть из них — и снова и снова отдельные занятия с дарханом де Торном, чье непроницаемое лицо с тусклым взглядом, морщинами и жёстким непримиримым выражением начало мне сниться день за днём.

Казалось, он висит надо мной в воздухе, как угрожающий упасть на голову камень. Весь день меня преследовали его незримые замечания: “Стой ровно. Держи контроль. Спина. Ровнее. Выше голову, чтобы все Четверо богов видели твою макушку. Колени прямые. Выше. Ещё выше!" — и, конечно, неизбежное: "Где твоё внимание, ди Мори?!"

На пятый или шестой день я поймала себя на том, что судорожно отслеживаю “присутствие в теле” в каждое мгновение. Стоило мне отвлечься хоть на секунду, как я тут же встряхивалась и возвращалась в тотальное ощущение границ своего тела. Где кончаются мои руки? Мои ноги? Где проходит грань между мной и окружающим миром?

Я не могла думать ни о чём другом. Но вместо силы я чувствовала страх. Если потеряю дыхание хоть на миг — меня ждёт наказание. Изматывающее, беспощадное. Поза планки на вытянутых руках, пока не начнёт дрожать каждая мышца. Стояние в позе, пока не сведёт икры. Огонь в мышцах, переходящий в боль, а потом — в онемение, когда тело отказывается повиноваться.

В один из дней, когда Мэй подошла ко мне, что-то говоря, я вдруг осознала, что её слова не доходят — даже не слышу их. Только замечаю, как она тянется к моему плечу.

Прикосновение.

Как удар, как очередная проверка Кьестена.

Я резко отшатнулась, как будто меня пробило молнией.

Хранительница библиотеки сента де Инес говорила, что я должна принимать мир, чтобы он ответил мне взаимностью — но у меня, похоже, ничего не получалось!

— Прости, — бросила я тут же, видя, как неприятная тень пробегает по её лицу. — Я просто… — Я перевела дыхание, чувствуя, как перехватывает горло. — Ужасно устала. Я ни о чём не могу думать.

Кроме того, как дышать. Как держаться. Как не дать этому страху победить меня.

— Он слишком жесток, это все знают, но император его ценит, — сочувствующе заглянула Мэй мне в лицо, а я поняла, что теперь не смогу быть с ней откровенной. Хотя она была единственной здесь, кого я могла назвать своей подругой, но…

Друг она или враг?

Если тоже против императора и существующих порядков, захочет ли вмешать и меня в заговор? Или предаст, если я откажусь идти с ними на государственную измену?

— Да, — коротко выдохнула я и мимолетно взглянула в её лицо. — Как и многие из дарханов. Мы должны подчиняться императору и Четырём богам, чтобы стать на ступень выше к Великому Духу.

Мэй поджала губы, будто пытаясь удержать рвущиеся с языка слова. “Стань одной из нас, чтобы изменить всё это”. Так ведь?

— Как я могу тебе помочь? — Мэй украдкой разглядывала мои дрожащие от напряжения пальцы, которыми я завязывала пояс на талии.

— Ну, пожалуй, вижу только два варианта: или убить де Торна, или лишить меня дара, чтобы я стала свободной, — я хмыкнула, чувствуя, как привычный сарказм брата начал просачиваться и в мою речь.

А я раньше думала, что это прерогатива мальчиков, но оказывается, у нас это семейное. Вспомнив Тавиана и его обращение “кроха” на нашем последнем совместном ужине, я даже почувствовала, как защипало в глазах.

Кажется, в следующий раз, когда я встречу брата, то посмотрю на него совсем другими глазами.

Мэй взглянула на меня в упор, но ответить не успела: меня позвали на следующее занятие по глубоким медитациям, которые я, признаться, выносила с трудом: уж лучше зубрить даори и выводить раз за разом хитрые символы, чем проводить часы в молчании. Удав в этот раз оказался мне не менее жёстким, чем де Торн. Но теперь я шла на практику с мрачной решимостью: кто знает, вдруг меня настигнет вселенское спокойствие и ясное понимание, зачем я здесь.

На следующее утро была назначена очередная личная практика с де Торном, и я ждала её с обреченностью. Полуголые тела учеников уже не казались мне вызывающими: за время, проведенное в монастыре, я смирилась с тем, что нас учат не только контролировать свое тело, но и намеренно размывать границы личности — именно это происходило утром, когда Кьестен заставлял нас сбрасывать всё лишнее, включая одежду.

Вдох через нос, выдох через рот, почувствовать, как расширяется грудная клетка, как расходятся в стороны рёбра. Как ветер гуляет по оголенной коже, как чувство прохлады уходит, когда ты перестаешь чувствовать свои пределы, соединяясь с миром.

И даже тренировка в паре способствовала тому, чтобы ощутить другого как самого себя и тем самым проникнуть в глубь таинства человеческого сознания и живой магии, царящей вокруг нас.

Почувствовать дыхание Великого Духа, пронзающего бытие.

Снова вдох через нос, медленный выдох через рот.

— Мы больше, чем наши тела — мы бессмертные души, заключенные в телах для проживания нового опыта, — звучал в голове голос Удава сентара Иллиана ди Вира. — Почувствуйте это на кончиках пальцев, вдохните жизнь и выдыхайте все ложные установки, которые вас ограничивают… Будьте свободным потоком…

Иногда чувство слияния с течением энергии мне действительно нравилось. И этим утром я пыталась его воспроизвести — вернуться в момент практики, когда на время переставала быть собой и когда даже огонь не казался мне опасным: нельзя обжечь того, кто не имеет тела.

Даже огонь будто стал лучше подчиняться мне, и я в какой-то момент решила, что надо заявить, что мне достаточно уроков с наставником. Что я уже научилась контролировать себя достаточно, чтобы не срываться на мелочах.

Но Кьестен де Торн, будто нарочно почувствовав во мне изменения, подверг очередной проверке, заставив выйти вперед и повторить то, что мы делали с ним в личной практике. И на сей раз был ещё более жесток, даже не пытаясь защитить от насмешек.

Я думала, Бьёрн — мое личное испытание.

Я была не права.

Боги, как же я была не права!

— Зажги огонь, — приказал он вдруг, оставив в покое мои силовые навыки и контроль тела. — Проверим, на что ты на самом деле способна.

И указал на одиноко торчащую сухую ветку — одну на многочисленных мелких кустарниках, окружавших скалы и стелющихся в щелях между валунами и мелким сухим песком.

От одной мысли, как здесь вспыхнет всё, не сумей я удержать стихию, закружилась голова. И потом, я могла соединяться с уже существующим пламенем, но не разжигать его из ничего.

Де Торн считает, что я для него цирковая собачка из передвижного цирка, готовая устраивать фокусы на потеху публике?

— Я плохо его удерживаю, — упрямо подняла я голову, замирая посреди склона и тяжело дыша. Стараясь не думать о том, что сотни глаз смотрят на меня в насмешливом ожидании. — Не стану этого делать.

— Хочешь оспаривать приказы? — подозрительно склонил он голову набок.

Обвинение в том, что он видел мое общение с заговорщиками или подозревает меня в связях против императора, снова вспыхнуло в его выражении лица.

Кажется, каждый его поступок был ради того, чтобы пошатнуть мое равновесие и убедиться, что я скрываю что-то противозаконное. Быть может, он давно следит за Мэй и её компанией? Так пусть бы цеплялся к ней, а не ко мне!

Или весь его план — нарочно издеваться, ожидая, когда я выдам свои тайные убеждения и заслужу публичный суд или даже казнь за измену.

— Хочу разумного обучения! — бросила я, следя за Кьестеном исподлобья. — Вы ни разу не показали мне, как взаимодействовать со стихией. Но уже требуете показать.

— Боишься?

Меня обожгла ярость, и её сложно было удержать в груди. Этот старик возомнил, что много лет обучения у дарханов и его ловкость и сила для его возраста дают ему повод издеваться над учениками. Но что если он сам мечтал бы прикасаться к стихиям, да только силой духа не вышел?

Ойгон, его покровитель, лишь младший из богов, верно?

— Может, боитесь вы? — слова сорвались против воли, и я только в последний миг прикусила губу, но по рядам учеников уже пронёсся гул.

— Нет. Ты ни на что не годишься, — в сердцах вдруг бросил наставник, остановившись надо мной. — Было лучше иметь дело с твоим братом. Избалованным девицам не место среди лучших людей императора. — Он стащил с шеи полотенце, которым вытирал пот, и швырнул им прямо в меня. — Займешься лучше стиркой. Урок закончен, все свободны.

Он пошёл прочь своей пружинистой ловкой походкой, которую я успела запомнить и которую уже терпеть не могла. Думал, что ему под силу меня сломать — но не на ту нарвался!

Ошарашенная и оглушенная, я даже не сразу скинула влажное полотенце на землю. Руки и ноги дрожали, горло сводило от невысказанных слов и обид. Защипало глаза. Все зрители разошлись так быстро и бесшумно, что я не успела заметить. А может, тому мешала пелена перед глазами. Я осталась на склоне, села на колени и закрыла лицо ладонями, беззвучно шепча ненавистному учителю вслед:

— Что б ты сдох… ненавижу!

Не знаю, сколько я так просидела, покачиваясь и пытаясь успокоиться, хотя в голову то и дело лезли мысли о том, что стоило пойти за Мэй до конца, стать одной из них и свергнуть к демонам правление дарханов.

Даже слёз не было, хотя душила злость и унижение. Но они не находили выхода, в горле застрял ком.

В какой-то момент мне показалось, что я тону — задыхаюсь в этом прозрачном горном облаке, в этом равнодушном небе, в этом мире, к которому не приспособлена. Захлебываюсь воздухом, что льется в лёгкие, и не могу сделать новый вдох.

Мышцы в ногах пробивала крупная дрожь, руки казались сухими и безжизненными, не способными укрыть от неприятного душащего чувства. Наверное, мне бы помогла медитация и практика дыхания, но… не хотелось, чтобы стало легче.

Хотелось, чтобы злость придала сил. Хотелось дать волю своей обиде и насладиться ей сполна — пусть она и отравляет душу. Плевать. У меня нет здесь никого, ни Бьёрна, ни Мэй, ни единого друга, никого, кто бы понял.

Я одна.

Почти как император, сидяший на троне.

Когда-то он был так же одинок — долгих десять лет.

Каково это? Может, мне в самом деле стоит пойти его стопами?

Я подняла голову к небу, пытаясь дождаться ответа от Четырёх богов, когда услышала за спиной шаги и мелодичный женский голос:

— У тебя тут особая практика?

Вздронув, я обернулась и увидела красивую черноволосую женщину с непривычно короткой стрижкой: её пряди легкомысленно раздувал ветер, и они то падали на её лицо, то взлетали, открывая прямой, даже дерзкий взгляд крупных, чуть навыкате глаз.

Одета женщина была во всё чёрное, похожее на военную форму: весьма обтягивающе высокие штаны на красивых бёдрах, высокие сапоги и плотный камзол на пуговицах, удлиненный сзади и короткий спереди.

— Кто вы? — не слишком вежливо бросила я, качая головой и сдувая прядь кудрей из высокого хвоста, которые летели в лицо.

— Всего лишь наблюдатель, — протянула она лениво, чуть прищурившись, проходя по склону и усаживаясь на камень. — Ты забавно смотришь в небо, словно ждёшь, что Четверо лично спустятся и дадут тебе знак.

Я напряглась, не зная, шутит она или насмехается. Наверняка видит разводы от пыли и опухшие глаза. Она не была похожа на дарханку, по крайней мере, не носила их одежды, поэтому я терялась в догадках, как же стоит к ней обращаться.

— А что, может, и дадут, — отозвалась я наконец, выпрямляясь. — Если бы вы знали, через что приходится проходить здесь, то тоже захотели бы получить одобрение богов.

— О, я знаю, — неожиданно серьёзно ответила женщина, скрестив руки на груди. — Я знаю, каково это — пытаться выжить там, где каждый ждёт твоего поражения. Где каждое твоё слово, движение, даже взгляд оценивается. Где тебе кажется, что ты одна, но на самом деле на тебя всегда кто-то смотрит.

— Вы тоже здесь учились, — осознала я.

— Можно и так сказать, — её большой выразительный рот изогнулся в ироничной усмешке, но на лице сквозила горечь. — Но это в прошлом. Пришлось, однако, в него вернуться, чтобы отдать должок. Сеттеръянг не отпускает так просто тех, кто уже попал в его сети. Остаётся, знаешь ли, навсегда с человеком и прорастает в сознании, чем бы ты потом не занималась. Увидишь это позже.

— Не сомневаюсь, — криво усмехнулась я, вспоминая, как после возвращения Тавиана со службы косилась на то, как изменился брат, и пыталась примириться с этими изменениями.

— Могу узнать ваше имя?

— Айдан де Марит, — прямо глянула на меня женщина.

Та самая Айдан де Марит? Прошибло наконец догадкой. Про эту женщину нам рассказывали на истории ордена дарханов — ведь она та самая ученица императора, великого нашего Сиркха, что однажды посмела восстать против своего учителя, собрать мятежников и дважды попытаться убить его.

Я поднялась, отряхиваясь от каменной пыли. Непривычно видеть легенду лицом к лицу. Император раскрыл мятежницу, которая много лет была его правой рукой, но он — наш милосердный и мудрый правитель — не убил её за предательство, а только лишил магического дара, демонстрируя всему миру не только свое благородство, но и силу духа.

Сиркх не боится даже той, что ударила ножом в спину — зато может лишить её магии и заставить раскаяться в совершенном и даже остаться служить его правлению вместе с генералом ди Арстоном, который эту мятежницу и остановил.

— Значит, вы были магом, а теперь нет, — произнесла я медленно, наблюдая за её реакцией и за тем, как под высоким воротом и украшением на шее тянется причудливая татуировка — магический кагард, сотворенный императором. — Каково это?

— Ну, — протянула она, чуть сощурив глаза. — Мне повезло потерять дар, а не голову.

Я удивленно приподняла голову, не ожидая такой откровенности.

— Впрочем, это не значит, что ты не можешь рискнуть потягаться силами с императором, — продолжила она, равнодушно пожав плечами. — Хочешь — попробуй. Вдруг тебе тоже повезёт.

Я сжала губы, чувствуя, как раздражение смешивается с сомнением. Айдан не выглядела человеком, который жалел себя. Она не пыталась скрыть, что потеряла магию, и не казалась из-за этого сломленной. Наоборот — в ней было нечто… свободное?

— Если уж тебе суждено ходить по краю, лучше бы научиться не падать, — добавила она, откидываясь назад и глядя на меня с лёгким интересом.

Она явно не стала слабее из-за лишения магии. Она всё ещё была здесь, и её явно уважали. Но я не знала, каким был её путь. Какой ценой она сохранила жизнь, если сама говорила о том, что ей повезло?

— Вы… — Я колебалась, но затем, сжав пальцы в кулак, всё же спросила: — Вы хотели этого?

Айдан посмотрела на меня с лёгким удивлением, но затем хмыкнула.

— В какой-то момент — да, — призналась она. — В какой-то момент мне казалось, что потерять магию — это единственный способ сохранить себя.

Я задержала дыхание, напряжённо следя за ней..

— Но знаешь что? — её глаза вспыхнули чем-то похожим на вызов. — Теперь, когда у меня её больше нет, я понимаю, что не магия была проблемой.

— А что же?

Она не стала пояснять. Только улыбнулась — холодно, чуть лениво — и встала, стряхивая с брюк невидимую пыль.

— Ладно, посмотрим, насколько ты упорная. Пока что ты слишком много думаешь о том, чего хочешь лишиться. Попробуй подумать, что ты можешь сделать с тем, что у тебя есть. — Она изучающе смотрела, откровенно демонстрируя свою мудрость и прожитый опыт. — Император хочет, чтобы мы следили не только за безопасностью, но и ходом игры. Он скоро прибудет — и начнётся самое интересное.