Дарханы. Академия Четырех богов

Глава 31. В которой я горю, но не могу согреться, потом что кое-кто — зануда

Бьёрн заставил меня прихватить маленькую корзину с отжатыми полотенцами, сам взял большую и кивком велел идти за ним.

Я споткнулась, едва удержав корзину, всё ещё дрожа от холода и пережитого хаоса. Не сомневаюсь, что мой крик был слышен даже по ту сторону гор. Ильхас, чтоб его…

Выставил всё так, будто я действительно веселилась! Если Бьёрн сейчас скажет хоть слово, хоть намекнёт на это хоть одной колкостью, то я…

— Очень замёрзла? — Его голос раздался спокойно, на ходу, когда мы скрылись от чужих глаз.

Я сжала губы. Не могла даже ответить — от холода и озноба зуб на зуб не попадал, всё тело мелко трясло. Вздохнув, Бьёрн поставил мою корзину на землю и внезапно притянул меня в свои объятия.

Я вяло дёрнулась, но его сухое тепло и уже знакомый жар тела подействовали на меня сильнее, чем любая магия — пришло мгновенное расслабление, иголки на коже превратились в просто обжигающее тепло, и я наконец сделала спокойный вдох вместо судорожной тряски.

С неловкостью я замерла у его груди, чувствуя, как бешено колотится сердце — но быть может, сейчас так и надо, чтобы позволить моей крови согреть меня и вернуть к жизни. И вовсе не потому сердце бьётся, что я чувствую его запах и тепло, и больше всего на свете хочу поднять голову и чтобы он снова прикоснулся к моим губам…

Но, приведя меня в чувство, Бьёрн быстро отстранился, словно ничего нас не связывало. Только подхватил обе корзины и кивком приказал идти вперёд, даже ничего не спросив. Я потерла озябшие плечи, с удивлением заметила, что дрожь ослабла, и пошла наверх, осторожно ступая чавкающими от воды ботинками по камням.

Он привёл меня к своему дому какой-то новой извилистой тропинкой: мы пустились к веранде с другой стороны. Я было замерла в нерешительности, но Бьёрн кивком предложил зайти в дом.

Внутри было тепло, тонкий ковёр лежал на каменном полу, и я остановилась перед ним, чтобы не намочить мокрыми ботинками, и осторожно разулась.

— Держи, — Бьёрн протянул мне сухой комплект одежды из стопки тканей, лежащих на полках открытого шкафа вдоль стены.

Хотелось спросить, хранит ли он эти комплекты для других девушек, что оказываются гостьями в его доме, но, слава богам, от холода я ещё дрожала и благоразумно промолчала, отправившись переодеться за ширму, позади которой стояла лавка, покрытая пледом.

Наверное, здесь он осматривает заболевших?

Лавка была широкая и прочная, и, кое-как стянув в себя налипшую противную ткань, я уселась на плед и быстро принялась натягивать сухие штаны с завязками на поясе, которые были мне почти по размеру, и свободную рубашку.

Чувствовать себя обнаженной за тонкой ширмой, за которой чем-то громыхает мой прекрасный целитель, было… ох, святые духи, слишком волнительно! Конечно, в наше поместье приезжали знахари, когда я или брат заболевали, и даже магия отца не помогала быстро прийти в чувства. Но обычно это были седоволосые дедки или ведуньи, которым больше доверяла моя мать.

Нельзя докторам быть такими привлекательными, как Бьёрн. Не удивлюсь, если каждая вторая “заболевшая” слегка преувеличивает свои страдания… Я поджала губы, вспомнив, как сама первый раз оказалась здесь, сославшись на заражение в ссадине на ноге. И как Бьёрн посмеивался надо мной, сказав ошивающимся девчонкам, что у него тут “серьёзный случай”.

Слава богу, моя кожа не так ярко выдает смущение или стыд: румянец почти незаметен на моих щеках, а то вышла бы к Бьёрну красная, как свекла, от собственных мыслей и от того, как представила новый осмотр, который он мог бы устроить, если бы я сказала, что, кажется, заболела от холодной воды.

Я отряхнула мокрую одежду, отжала мокрые волосы, перекинув перед собой и осторожно выбралась в комнату: Бьёрна не было. Судя по звукам, он был на улице. Выйдя туда, я увидела, как он вешает тряпки, что мы стирали, на натянутых за домом веревках.

Его силуэт выделялся в тусклом свете: широкие плечи, сухие, уверенные движения. Как будто всё нормально, как будто он не спасал меня от холода своими руками — и всё это не имело никакого значения.

Может, он действительно умеет не привязываться. Но что, если я — нет?

----

Вечернее солнце застряло между горных хребтов, растекаясь огненной дымкой по крышам и стенам. Воздух был ещё тёплым, но уже с примесью вечерней прохлады, пахло камнем, сухими травами и далёким дымком из города внизу.

— Давай сюда, — прокомментировал он не глядя, продолжая свое занятие.

Бьёрн стоял спиной ко мне, закат полосой касался его плеч и лица, делая светлые волосы почти медными. Он развешивал постиранные полотна, неспешно, размеренно, как будто это был часть ритуала.

Может, он использует их для перевязок раненых. Вспомнился племянник сенты де Инес, которого привезли откуда-то всего в крови, и её такой искренний страх за его жизнь, а от запаха крови у меня тогда закружилась голова.

Я встряхнула свою одежду и повесила с краю, глядя на дархана искоса.

— Голос, что ли, потеряла? — усмехнулся он по-доброму и тоже взглянул прямо. — Не ожидал от тебя, львица.

Помотала головой я тоже молча и сложила руки на груди.

— Думала, ты злишься, — хрипло откашлялась я. — Твой тон… Ожидала новое наказание. Например, перестирать всю эту груду заново или…

— А какой у меня может быть тон, когда я наставник, а ты ученица?

— Хм… Ну, — я вдруг сама не ожидала от себя, что это меня смутит. В противовес своим же ощущениям, гордо вскинула голову, желая бросить Бьёрну вызов, и проговорила: — О, неужели нас связывает что-то особенное, о чём нельзя говорить при посторонних?

Оперевшись спиной о стену дома, я продолжала сжимать скрещенные руки на груди и сверлила лицо дархана своим взглядом: а тот не подавал вид, что поддается на провокацию, и будто бы совсем не помнит, что первый вздумал меня целовать…

И забрал от команды, заметив меня в объятиях Ильхаса, словно ревность всё-таки проснулась в этом бессердечном наставнике-целителе, который только и думает, как бы вывести меня из себя.

Не рассчитал только, что соперник окажется быстрее и ближе.

— Давай, вешай. Вот твоё наказание, — он сунул мне в руки корзину с оставшимися полотнами светлых тканей, которые, видимо, использует как целитель, и, улыбнувшись под нос, прошёл мимо меня в дом.

Когда я закончила и сердито вернулась в дом с пустой корзиной, Бьёрн возился с глубокой миской у очага. Пахло чем-то очень ароматным и насыщенным, аромат специй, чеснока лимона щекотал ноздри, и я вспомнила, что не успела сегодня даже пообедать.

— Садись за стол.

— Наказание ещё не закончено? — ехидно заглянула я ему в лицо.

— Угу. — Он подхватил две миски и вытащил на улицу, а потом, дождавшись, пока я сяду на лавку напротив, поставил ароматный суп передо мной.

— Что это? — недоверчиво принюхалась я.

— Тебе понравится.

— А если нет?

Бьерн не стал отвечать, но, усевшись напротив, бросил на меня выразительный взгляд. Он сидел напротив закатного света, отчего его глаза сейчас отливали расплавленным серебром, прямо в цвет сережек в ушах. И улыбался так коварно, едва уловимо, что хотелось запустить в него ложкой.

От супа пахло аппетитно: в прозрачном бульоне дымились кусочки мяса, виднелся свежий зеленый лук и длинная лапша, и от одного запаха сводило желудок. Бьёрн взялся за еду, и я повторила за ним, выпивая ложку горячего бульона.

И едва не выплюнула его обратно: это было очень остро! Мгновенно обожгло рот и язык, и я замахала руками, чтобы утихомирить пожар, хоть есть от этого захотелось ещё больше.

— Ты хочешь меня убить?.. — проборомотала я, отчаянно дуя на ложку и глядя, как дархан ловко ест лапшу и совсем не подает виду, что это так остро.

Бьёрн даже не взглянул на меня, спокойно продолжая есть, но уголки его губ едва заметно дёрнулись вверх.

— Если бы я хотел тебя убить, Кейсара ди Мори, это случилось бы куда быстрее.

Я схватила кружку с водой, судорожно сделала глоток, но стало только хуже. Огонь во рту разгорелся ещё сильнее, как будто моя собственная стихия решила сразиться с этим проклятым супом.

— Ты это нарочно, да? — я выдохнула, щурясь на него, пока слёзы наворачивались на глаза.

— Ну, ты же любишь испытания, верно? — наконец-то он удостоил меня взгляда, и этот взгляд был просто воплощением невинности. Но в серебряных глазах плясал едва сдерживаемый смех. — И потом, купание в ледяной воде для неподготовленного организма весьма опасно, так что на твоём месте… — он сделал выразительный жест ложкой, предлагая продолжить.

Я вцепилась в ложку, раздумывая, стоит ли ею в него запустить.

— Это несправедливо. Думаешь, я собиралась… купаться вот так?!

— Не знаю. Но, кажется, судя по веселью на реке, тебе понравилось. — Он склонил голову, глядя на меня с интересом. — Ты ведь уже учишься управлять своими эмоциями, своим телом. Вот и попробуй справиться с этим. Это не сложнее, чем холодная река.

Я не ответила, только снова зачерпнула суп, теперь уже приготовившись к его вкусу, и, преодолевая остроту, проглотила, даже не моргнув. Хотела отставить в сторону, не вынося этот жгучий огонь, но внезапно я поймала себя на том, что приятное тепло разливается по телу от горла и до кончиков пальцев, а голодный желудок весьма охотно требовал продолжить, и я осторожно съела кусочек нежного, хоть и острого мяса.

Бьёрн довольно кивнул.

— Вот видишь? Не так уж и страшно.

Я подозрительно прищурилась.

— Ты всегда так учишь своих учеников? Или это только мне повезло?

Он усмехнулся и, допивая бульон, спокойно ответил:

— Ты особенная, ди Мори.

В его голосе не было ни насмешки, ни привычного безразличия. Только тихая, едва уловимая искренность, от которой почему-то стало жарче, чем от всего этого проклятого супа.

Я неловко взялась за лапшу, чувствуя себя по-дурацки неуклюжо и явно не аристократично, но есть это блюдо аккуратно было невозможно! Тонкие пряди лапши то и дело выскальзывали, а густой бульон обжигал губы, оставляя пряный острый след.

Стараясь не смотреть на Бьёрна, который наверняка посмеивался над моим видом, я снова набрала полную ложку обжигающего бульона и выпила, представляя, что это огненное лекарство — жжёт изнутри, пробирая лучше любого снадобья, согревая после морозной реки, разгоняя дрожь.

Ветер шевельнул ткань занавесей перед дверью. Я снова подняла голову и заметила, как уходящее солнце мягко золотило лицо Бьёрна. Выражение его лица изменилось — не осталось ни усмешки, ни той сдержанной иронии, к которой я привыкла. Серые с огоньками глаза смотрели на меня внимательно, с незнакомой теплотой.

Может, мне просто показалось?

И как только он всегда оказывается рядом в нужный момент: что тогда после игры в тафл с Ильхасом, что сейчас в тот момент, когда он меня чуть не утопил в этой речке.

“…тебе кажется, что ты одна, но на самом деле на тебя всегда кто-то смотрит,” — прозвучали в голове слова Айдан де Марит.

Но прежде чем я успела что-то сказать, Бьёрн чуть качнул головой, словно возвращаясь к себе, и снова усмехнулся.

— С тебя убрать посуду, — легко бросил он, поднимаясь из-за стола.

Я лишь возмущённо моргнула, глядя, как он неспешно выходит из дома, оставляя меня одну — с супом, горячими щеками и ощущением… что в этой игре победил не он.

Подхватив тарелки, я притащила их на его кухню к тазу, закатала длинные рукава и осторожно опустила в едва теплую воду. Бьёрн подхватил с огня горячий котелок с ручкой и принялся разливать по двум кружкам какой-то ароматный отвар, уперевшись лбом в полку над столиком.

Только сейчас я обратила внимание, что внутри у него было очень уютно: широкая низкая постель скрывалась за такими же плетеными занавесями из мелких веревок, как у входа, что слегка шуршали на сквозняке. А по другую сторону комнаты тянулся ряд полок с книгами: их здесь было, похоже, не меньше полусотен! Я смутилась, представив, как Бьёрн лежит вечерами на этой постели, обставленной свечами, и листает эти фолианты в поисках тайных знаний — отчего-то эта картина показалась мне вызывающе притягательной.

— То есть сейчас тебя не волнует, что подумают другие о моём визите в твой дом, где мы остались наедине? И это после того, как ты сам пришёл за мной и позвал… — заговорила я, повернувшись и следя за ним искоса боковым зрением, чувствуя, как продолжают гореть огнём губы. — Что бы ты знал: в нашем обществе после столь возмутительно близкого общения ты уже должен бы был на мне жениться!

— Ты в гостях у дарханов, хм… тут другие законы.

Он прошёл за моей спиной за тряпкой так, что едва не коснулся и наверняка нарочно выдохнул, обжигая дыханием.

— Ты хотел сказать “в плену”? То есть можно целовать и не только… и это ничего не значит? — повернулась я к нему лицом, закончив вытирать тарелки.

— Ох, ты никогда мне этого не забудешь?

Он бросил это так мимолетно, что показалось, я ослышалась.

— А… то есть… ты, значит, уже хочешь это забыть?.. — выдохнула я ошарашенно, не скрывая свои эмоции и то, как сильно меня это задело.

Нет, определенно этот дархан сведёт меня с ума!

Приближается первый, откровенно выводит на эмоции, ловит на моей слабости и целует, чтобы потом предлагать это не вспоминать, но снова и снова оказывается рядом… Не боится, что мой огонь сейчас взметнётся, вырвётся из-под контроля и охватит тут всё, как моя ярость?!

Бьёрн де Ларс в ответ на мои слова подошёл вплотную, так, что я приподняла голову и почувствовала снова тепло его тела и то волнение, которое рождалось от его близости. Казалось, ещё полшага — и он прижмёт меня к краю столешницы.

— Не знаю, что ты за насмешка богов, Кейсара ди Мори, — хрипловато повторил он прозвище, которое дал Ильхас, — но тебя определенно при всех усилиях сложно забыть. Однако нас связало гораздо сложнее, чем я думал. Я обещал твоему брату присмотреть за тобой, но совсем не так себе это представлял…

Его рука мягко легла на мою шею, а пальцы едва ощутимо обхватили затылок под мокрыми ещё волосами, рождая тысячу мурашек. И если он сейчас прижмется к моим горящим губам снова с той же нежностью и страстью, забирая этот невыносимый жар и окатывая с ног до головы волнительной дрожью…

Ох, я, кажется, не посмею возразить.

Или посмею? Мои пальцы сжались на крае стола за спиной.

— О, я смотрю, Тавиан нашёл, кого просить, — из последних сил улыбнулась я с вызовом, но в голосе против моей воли прозвучали слишком мелодичные нотки: — Того, кто не видит большой проблемы в том, чтобы целовать всех приятных девушек, которые оказываются в его доме или которых нужно срочно-срочно исцелить?

Бьёрн не ответил сразу, но его пальцы на моей шее чуть сжались, а тёплый выдох обжёг кожу едва ощутимо, но слишком близко.

Интересно, Тавиан вступился бы за меня, если бы знал, что его друг себе позволяет? Ей-богу, сейчас захотелось, чтобы старший брат и впрямь поколотил Бьёрна за упрямство и нахальство. Или отец, он мог бы приструнить этого дархана!

Отец всегда вступался за меня, даже перед мамой, если я совершала проступки. А сейчас мне так нужна была бы его поддержка… Потому что Бьёрн явно заслужил хорошенькой взбучки!

За нарушение всех правил.

За то, что он первый испытывает меня на прочность.

За то, что отдаляется.

И за то, что… что ставит под сомнение мою репутацию, как минимум!

— Ты ведь не хочешь, чтобы я это подтвердил, верно? — его голос был низким, опасным, как натянутая тетива лука.

Я не отступила, не позволила себе моргнуть или податься назад.

Да, стоять так, почти прижатой этим наглым дарханом к столешнице, с его рукой на затылке — это безрассудство. Но разве он не хочет именно этого?

Я судорожно вдохнула, пытаясь сгладить напряжение, но он уже видел мою ошибку. Видел, что я сделала шаг в его игру, что поддалась — пусть на мгновение, пусть самую малость, но этого хватило.

— Если ты ищешь во мне врага, Кейсара, я, боюсь, для тебя слишком опасен. Если друга — это сложно для меня. Если спасителя… — его пальцы скользнули по моей шее вниз, чуть касаясь кожи, и я вздрогнула.

Это было невыносимо.

Моя бедра уже почти упёрлись в столешницу, и если бы он подался ещё чуть ближе, я бы не смогла больше отступать.

— …забываешь, что я дархан, который вымотает из тебя всю душу.

— Ты уже!.. — выдохнула я, поднимая взгляд к его глазам.

Это был не упрёк и не жалоба — честное признание.

Губы Бьёрна дёрнулись, но в глазах не было насмешки — только тот же тёмный огонь, который я видела в нём раньше.

— Такова наша суть. — Если он пытался пошутить, то вышло неважно.

Он убрал руку, но остался стоять передо мной, глубоко дыша, словно и его равновесие сейчас едва не пошатнулось.

Не надо было ему звать меня сюда.

И не надо было подходить так близко, раз он сам боится сложностей.

— Верно, — я сглотнула и заговорила, — один из вас уже вовсю пытается свести меня с ума. Если благодаря де Торну я устрою пожар, убью кого-нибудь или брошусь со скалы, не удивляйся.

Бьёрн прикрыл глаза на миг, будто собираясь с мыслями, затем медленно вдохнул и провёл ладонью по лицу, стирая с него прежнее напряжение.

— Ты же понимаешь, что это не выход, верно?

Боги, что я хотела услышать?

Я глухо рассмеялась, но смех вышел какой-то хриплый, нервный.

— О да. Вы, дарханы, говорите о выходе так, будто у меня он вообще есть. Ты сейчас предлагаешь мне что? Смириться? Стать послушной? Или вообще сбежать?

Он смотрел прямо на меня, пристально, слишком изучающе — так, будто видел меня насквозь, будто разбирал мои мысли, чувства, страхи на отдельные части.

— Я предлагаю тебе выжить.

Вот как? Выжить. Если он следит за мной, если тоже в чём-то подозревает Мэй и других заговорщиков — и этими словами пытается предостеречь от опасности… то выходит у него так себе.

Без откровенности этот разговор обречен на бессмыслицу!

— А ты, Бьёрн, сам-то выбирал, как тебе жить? Или тоже идёшь по чужим дорогам?

Что-то мелькнуло в его глазах — тень эмоции, мгновенной, почти незаметной, но я её уловила. Он чуть качнул головой, словно признавая мой удар.

— Мы оба ещё не знаем, чем всё это закончится, Кейсара. — Он отстранился, разрывая напряжение между нами, делая шаг назад — но медленно, не спеша, будто проверяя, позволю ли я ему уйти. — И ты не единственная, кто не любит терять контроль.

Мне хотелось услышать больше. На чьей же он стороне?! Готов на всё ради императора и дарханов? Но Бьёрн, как всегда, оставался неуловимым, хоть и явно намекал, что знает и про таящейся в сумерках заговор, возможно, пока безобидный.

А может, они уже готовы перейти к чему-то опасному?

Должна ли я вмешаться и рассказать Бьёрну про Мэй — или лучше делать вид, что я ничего и ни про кого не знаю…

— Значит, ты опять уйдешь от ответов? — Я коснулась влажных волос, что уже скрутились в мелкие кудри, машинально переплетая пряди на плече в подобие косы, но не сводила с него взгляда. Хотелось услышать такой же прямой ответ, как тот, что только что бросила ему.

Он всё ещё был слишком близко, в той самой точке притяжения, что уже однажды толкнула нас к ммм… необратимым последствиям. О которых кое-кто хочет забыть.

— Мне жаль принцесса, с любым другим ты могла бы победить но не в моем случае, — Бьёрн мягко улыбнулся и поднял руки, якобы сдаваясь. — Хотя твоя магия сильна.

И он сейчас явно не про огненную стихию.

— Это почему же не в твоем случае?

— Ты росла с братом и знаешь как обращаться с мужчинами…

— Но? — я улыбнулась, чувствуя что устала спорить с упрямцем, и что вид виноватого, поддавшегося хоть ненадолго мне Бьёрна обезоруживает.

— Но у меня есть две младшие сестры, — он рассмеялся, тепло, по-настоящему, впервые за весь вечер. — Так что в этой игре тебе не одержать победу.

______

С праздником 8 марта, дорогие мои читательницы!

Хотелось пожелать, чтобы мужчины вокруг радовали вас и были надёжной опорой, чтобы волновали ваши сердца, дарили свое тепло и заставляли кровь бежать быстрее. Но не были такими упрямыми как Бьёрн!))) (хотя я его всё равно люблю, надеюсь, вы чуть-чуть тоже?)

Но в первую очередь горячо желаю вам веры в себя и любви к себе — берегите своего внутреннего, путь порой упертого, но искреннего ребенка, ту маленькую девочку, которая когда-то так искрометно любила весь мир!

Пусть это чувство из самого детства снова сияет в ваших глазах, зажигая огоньки счастья, радости нипочему и настоящего наслаждения жизнью — всё это зависит только от нас самих, и для этого не нужен никто вокруг. Танцуйте под музыку и без, пойте песни, гуляйте под солнцем. Сочиняйте и воображайте, играйте, мечтайте!

Будьте странными, если этого хочется, будьте фееричными, если в вас много эмоций, будьте спонтанными и делайте то, что хочется прямо сейчас.

Будьте не_хорошими и не_удобными.

Будьте свободными.

Будьте собой!

В нас великая, просто ОГРОМНАЯ сила, и я знаю, вы это тоже чувствуете! И пусть мужчины сходят от этого с ума;)

Бьёрн взял две дымящиеся кружки, в которые подлил кипяток, и вышел обратно на веранду к столу. Теперь солнце почти село, и небо окрасилось в оранжево-пурпурный.

Такие закаты мы иногда встречали на океане с отцом, когда выезжали на конную прогулку — над водой солнце отражалось миллионами ярких бликов, а здесь тонуло в бесконечных скалах, песках и крышах Сеттеръянга.

Я поняла, что привыкла видеть этот пейзаж и будто бы уже давно не скучала, как в первые дни. Что это, смирение? Или мое влечение к Бьёрну, которое скрашивало учебные будни, жестких преподавателей и даже вредность некоторых учеников.

— Рассвет и закат — особое время, — подтвердил он, усаживаясь на скамью лицом к пылающему орелу солнца над горой. — Чувствуешь, насколько тонок сейчас мир? Мне в это время кажется, что небо может надломиться, просыпав на нас все это буйство красок, а мы прикоснемся к Источнику.

— И он сожжет нас дотла, — мрачно продолжила я, усаживаясь с ним рядом и берясь за глиняную кружку с очередным ароматным зельем.

— Ты всегда так жизнерадостна?

— Здесь — да.

Я сделала большой глоток и убедилась, что это вкусно. Похоже на ягодную настойку с травами, но от неё не ведет голову, как от того, чем угощали в пещере.

— Где же ты хочешь быть?

— Хм… — я даже удивилась, поняв, что не знаю, что назвать в первую очередь.

Дом? Но как будто уже нет. Не могу же я в самом деле бросить всё на полпути и вернуться с позором, так ничему и не научившись.

Я поёжилась и взглянула на Бьёрна сбоку.

Закатное пламя мягко скользило по его лицу, оттеняя сильный, резкий профиль — прямой нос, четкая линия подбородка, чуть приоткрытые губы, словно он собирался что-то сказать, но передумал. Светлые волосы, собранные в тугой узел на затылке, выбились парой скрученных прядей, падая на шею и виски.

Я чуть склонила голову, будто пытаясь разгадать его, изучить, понять, о чём он думает в этот момент.

— Ну, я бы хотела увидеть тот город, что внизу. — Слова сорвались с губ сами, пока я всё ещё разглядывала его. — Мэй говорила, там красиво, но нам нельзя… одним.

— Угу.

— Почему же?

— Отвлекаетесь от учебы.

Мои руки дрожали, и я только сейчас обратила на это внимание. Мелкая дрожь пробегала по пальцам, которыми я обхватила кружку. Однажды я читала, что это первый признак безумия, которое может настигнуть тех, кто связан со стихиями и не умеет держать себя в руках. Как император… да, он силен, но кто знает, не сошёл ли он с того пути, что когда-то себе наметил?

— Просто… — проговорила я чуть огрубевшим голосом, и откашлялась. — Хотелось перевести дух перед игрой. Иногда мне кажется… — я до боли стиснула пальцы, — до неё не доживу либо я, либо мой учитель.

— О, я забыл, что у нас тут принцесса королевских подмостков и великой драмы, — улыбнулся Бьёрн, повернувшись ко мне вполоборота и только сейчас заметив, как дрожат мои руки.

Я сделала жест, покрутив ладонью, словно отвесила поклон со сцены.

— Прошу! Овации, занавес!

Но Бьёрн не рассмеялся, а нахмурился, и обхватил своей широкой ладонью мою руку, что еще обхватывала кружку. Под его пальцами стало тепло и щекотно, но я тут же отдернула руку так, что едва не уронила кружку на себя.

— Спасибо, — я неловко выбралась из-за стола и встала. — За угощение, за сухую одежду. И за поддержку и понимание! Думаю, мне пора. Расскажу потом, как суровый сентар де Ларс наказал меня развешиванием стирки, мытьем посуды и ужасным обжигающим супом, чтобы уж точно никто не подумал, что нас связывает что-то кроме испытаний, которые обожают все дарханы на свете.

— Браво, — усмехнулся одними губами Бьёрн, глядя на меня через плечо.

Но вид у него отчего-то был совсем не весёлый.