Дарханы. Академия Четырех богов

Глава 30. В которой я совсем мокрая

В очередной раз, сидя в одиночестве в своей келье под тусклым светом закатного неба, я корила себя за несдержанность — не стоило говорить шёпотом ни про императора, ни про де Торна: теперь казалось, что на меня косятся все и ожидают предательства, а слухи вот-вот докатятся до настоятеля монастыря или даже самого Сиркха.

Мол, как же так, мы рассчитывали на твоих родителей и их богатства, дали и тебе, и твоему отцу и брату возможность встать на одну ступень с самыми влиятельными людьми, а ты, такая-сякая, смеешь возмущаться?

И эта встреча с Айдан де Марит тоже выбила из колеи. Она была той, кто бросила вызов самому императору, и осталась жива и даже сохранила часть своей власти. Но я и правда понятия не имела, какой ценой и что стоит за всем этим.

Однако мои ворчания не стирали из памяти сцену с хранительницей библиотеки и её раненым племянником, не мирили со взглядами послушников-неодаренных, которые не могли подняться выше просто потому, что у них не было магии. Но конечно, в первую очередь мне самой не хотелось ни отдавать свою жизнь, ни свою свободу императору.

Может, в этом и была истинная причина моего протеста?

Может быть, я вовсе не благородная душа, которая жаждёт спасти всех обделенных и угнетенных — это лишь ширма для истинного страха моей души: самой попасть в жернова войны. И будто бы только падение императора спасло бы меня от этой участи.

Осознание впервые пришло ко мне в долгой медитации и Удара, и преследовало на занятиях с сентой де Лайной де Сатори, чья мягкая улыбка напоминала улыбку матери — такая же всепонимающая.

Уроки дарханки касались наших эмоций и чувств, идущих из самого сердца, она много раз говорила о важности понимания магии Кими и силы и ответственности.

— Только зная, что ты чувствуешь на самом деле, ты сможешь управлять этим. — Голос сенты де Сатори был мягким, но в нём звучала глубина, словно она заглядывала прямо в мои мысли, хотя обычно от её голоса хотелось спать.

Наставница, стройная и гибкая, плавной походкой шла между нашими рядами, и я чувствовала, как по коленям, которыми я едва не соприкасалась с Тьярой, пробегает волна тепла.

Тёмные глаза дарханки из-под тёмной чёлки встретились с моими.

— Мы не можем спрятаться от своих истинных эмоций, — продолжала она спокойно. — Мы можем лгать себе, надевать сколько угодно масок, можем пытаться убедить всех, что волнует судьба других и высшие идеалы… но что будет, если убрать все эти слои? Чего каждый из вас боится на самом деле?

— Я не боюсь, — улыбнулась Тьяра, отвечая на риторический вопрос де Сатори.

Лайна улыбнулась чуть мягче, словно она сказала нечто очень детское.

— Правда?

— Я верю в нашу судьбу, сента де Сатори. Нас призвали служить себе Четверо богов, и я готова с честью пройти все испытания.

— Твой дух силен, Тьяра. Но не забывай слушать не только разум, но и сердце. И особенно внимательно стоит слушать голос теней, что спрятаны глубоко в темноте. Кто-то называет их голосами демонов, но я знаю, что боги дали их нам как часть сокрытой силы. Иногда большая смелость состоит в том, чтобы лишь признать их существование.

— Что вы имеете ввиду? — спросила, не сдержавшись, я, пока Лайна стояла рядом.

— То, что принято считать злом или пороком: зависть, страх, эгоизм, жестокость, гнев. Если закрывать уши и не слушать эти голоса, то они всё равно не исчезнут, но будут точить вас исподволь, разрушая изнутри.

— То есть можно позволить себе быть злым и жестоким? — невинно уточнил Ильхас, скользя взглядом то по Лайне, то по мне, сидящей на полу с подобранными ногами. — Именно этого хотят боги?

— Нет. Но в каждом “пороке” своя сила. И эти тени могут стать нашими защитниками, чтобы спасти в сложных ситуациях. Большой талант опытного мага, мой мальчик, состоит в том, чтобы знать, когда можно призвать на помощь свою тень, а когда позволить свету растворить ярость и боль. — Лайна помолчала, призывая нас задуматься. — Мы не созданы изначально только светом, мы многогранны. Однако те, кто не обладают даром преодолевать границы своего тела и разума, не могут соединяться с другим живым созданием, чувствовать его как себя, гораздо чаще впадают в крайности, сливаясь со своей тенью, своим пороком, или пытаясь стать чистым созданием света — но это тщетно в земном воплощении.

Ильхас, который ещё секунду назад выглядел расслабленным, вдруг утратил своё вечное лукавство. Он слегка склонил голову, задумчиво проведя пальцем по гладкой поверхности пола — и я впервые подумала, что серьёзным он выглядит гораздо интереснее.

Тьяра, сидящая рядом, напряглась. Её спина, ровная, как струна, стала ещё прямее, а пальцы на коленях чуть дрогнули.

— Но ведь если ты знаешь, что внутри тебя есть тьма, зачем её будить? — наконец сказала она. В её голосе прозвучало не сомнение — скорее, твёрдое убеждение.

— Не будить — значит оставить её на задворках разума. — Лайна мягко улыбнулась, словно одобряя её рассуждения. — Но тень, оставленная без присмотра, растёт. Ты можешь её не замечать, но однажды она обернётся против тебя.

Тьяра нахмурилась, но больше ничего не сказала.

Ильхас лишь тихо хмыкнул, бросил на меня быстрый взгляд, но на этот раз не нашёл, что сказать.

Я же сидела, ощущая внутри себя присутствие своей собственной тени — впервые она заговорила достаточно громко, чтобы я смогла услышать. Что если вся моя борьба — это не борьба за справедливость, а просто страх за саму себя? Если Тьяра заявляла о том, что она ничего не боится, то я… ужасно боюсь! Потерять свою свободу, свое благополучие и свою жизнь такой, какая она была раньше. Никогда не считала себя трусихой, всегда состязалась с братом, а тут впервые увидела свой страх, и стало тошно.

И, искоса глянув на Тьяру, подумала на миг, что… да, демоны побери, я завидую её бесстрашию и отчаянию, с которыми эта девчонка готова идти вперёд, несмотря ни на что.

Остаток дня после занятий я думала отдохнуть, потому что тело ныло от напряжения, да и на душе было тошно. Даже слабовольно думала снова прийти к Бьёрну и пожаловаться на жесткость тренера, но снова на свою беду по пути лоб в лоб столкнулась с самим сентаром де Торном. Который буднично поинтересовался, почему я ещё не занялась стиркой. Кажется, с моих губ сорвалась очередная дерзость, и сухой рот дархана скривился в презрительной насмешке.

— Понимаю, вы ещё не так догадливы, принцесса. — Он приподнял голову, кинув взгляд. Цепкие глаза старика не оставляли сомнения, что он читает меня насквозь и готов вволю поиздеваться. — Так вот это была не пустая фраза, а приказ. Займитесь стиркой — вас ждёт куча тряпья. А чтобы вы прочувствовали свою ответственность не только перед собой, но и перед командой, которую подводите своим поведением на тренировках, работаете вместе с ними. Думаю, они скажут “спасибо”, верно?

— Это несправедли… — начала было я, но тут же смолкла под строгим взглядом наставника. По сухой коже Кьестена бежала живая сила, и я не сомневалась, что дархан способен убить меня одним резким движением. Кажется, сейчас действительно лучше помолчать. Я сглотнула, пытаясь подавить свою ярость. — Да, сентар.

— Утром жду белье чистым, если не будет сделано, отправитесь на второе дежурство. Думаю, остудить твой нрав в ледяной воде будет даже полезно. Тебе вон туда, — указал он узловатым пальцем направление, и тебя там уже ждут первые пташки. Так что поторопись, пока они не захотели тебя утопить.

После того, как он ушёл, я снова едва не разревелась от обиды, хотя сложно было вспомнить, когда последний раз я позволяла себе плакать. Но Кьестен нарочно изматывал меня, словно именно в этом заключалось моё обучение. Стать послушной единицей в его руках, чтобы не могла и слова возразить против воли императора.

Ещё и всю команду приплёл! Я тяжело вздохнула, представляя злость моих напарников, но кто может оспорить волю наставника? И я не сделала пока ничего такого, за что меня действительно стоило сослать на работы.

Кьестен точно знал, куда бить, чтобы выбить из меня последние силы, чтобы моя гордость сгорела медленно, без шанса на возрождение. Стирка? Хорошо, что не готовка — это было бы ещё большей пыткой.

По пути я то и дело спотыкалась о корни, срывая злость на камнях, что попались под ноги. Чем ближе я подходила к реке, тем прохладнее становился воздух. Ледяные потоки спускались с горных вершин, и я уже заранее знала, что вода будет пробирать до костей.

Это не тот горячий источник в купели, в укромном углу на западном склоне горы. Впрочем, стоило ли удивляться, что наказание надо исполнять в самом неприятном и холодном месте Сеттеръянга? Воздух здесь был свеж, пропитан горной прохладой, но моё раздражение было горячим, будто огонь внутри боролся с этим ледяным покоем природы.

Дорога спускалась вниз, в лощину, скрытую среди древних скал, заросших мхом и кустарником. Здесь, ниже основных уровней монастыря, песок превращался в мелкий щебень, а шум воды заглушал крики птиц в вышине и приглушённый гул гор.

Когда я из-за скалы вышла на крутой берег, первое, что бросилось в глаза — это белые, гладкие валуны, за сотни лет отшлифованные горной рекой, лежавшие у самой кромки воды. Река была узкой, но быстрой, её поток звенел, разбиваясь о камни.

На прибрежных камнях уже сидела часть моей команды, кто-то только подходил, но, похоже, будут не все. Тьяра сосредоточенно терла ткань о камень, Равенс сидел на корточках, задумчиво чертя что-то у берега, а Ильхас лениво переворачивал мокрые вещи, плывущие в потоке, даже не утруждая себя настоящей работой.

— Ты насмешка богов, Кейсара, — протянул Ильхас, подняв голову. Его голос был лёгким, хоть и с опасными нотками, но в глазах плясал интерес. — Тебя не учили, что иногда нужно промолчать?

Я метнула в него тяжёлый взгляд, как следует засучив рукава.

— Иди, я никого не держу.

— Не сомневаюсь, — усмехнулся он, но остался на месте.

Я вздохнула и подошла ближе, подворачивая рукава и представляя прикосновение к ледяной воде. Под поверхностью покачивались водоросли, среди которых поблёскивали круглые камни, отполированные течением. По берегу местами прорастала трава, но ближе к воде всё было влажным и скользким.

Ветер снова пронёсся по долине, качнув ветки кустарника и подняв несколько сухих листьев. Я невольно взглянула вверх — на скалы, что возвышались над рекой, на тёмные хвойные, чьи корни, казалось, держались за камень из последних сил.

У берега лежали груды белья на стирку, как я поняла, замоченные в мыльном растворе и стояли корзины для чистого и отжатого. Тьяра молча выкрутила первое хлопковое полотенце и тряхнула так, что брызги разлетелись во все стороны, слепя на вечернем солнце, и осели на мою рубашку и лицо.

Она делала всё быстро и аккуратно, привычно погружая одежду в воду, а потом с силой выбивая грязь. Я поняла, что даже завидую ей. Завидую, что кто-то умеет ловко делать работу без споров, как будто согласился со своей ролью, когда я никак не могла принять свою.

Я села на гладкий камень у берега, погрузив руки в воду, и в тот же миг по коже пробежали мурашки. Лёд. К берегу подошли здоровяк Арден вместе с насупленно молчащей Эллиан, а после и Джан из разведчиков на пару с кареглазой Аишей, на лице которой читалось презрение.

— Ты разревёшься? — лениво бросил Равенс, взглянув на меня исподлобья. На рыжеватых волосах наглеца бликовало вечернее солнце.

— От холода? Нет, я не настолько хрупкая.

Я взяла первую грязную ткань и опустила в воду, но стоило мне потереть её между ладонями, как пальцы начали неметь.

— Не так, — раздражённо бросила Тьяра, забирая у меня полотно. — Смотри. Ты не трешь, ты бьёшь. Раз, два — и грязь выходит. Потом споласкиваешь и отжимаешь.

— Грязь выходит, говоришь, если бить? — усмехнулся Ильхас. — М-м. Если бы так легко можно было избавляться от грязного и тёмного в нас самих.

— Угу. Не зря тебе Лайна сегодня про тени, — хихикнул Равенс, толкая в бок Ильхаса и едва не спихивая его в воду. — Хочешь, чтобы тебя кто-нибудь как следует отлупил?

— Только если нежные девичьи руки, — протянул Ильхас, переводя взгляд на меня.

Как назло вспомнилось, как на первом занятии он встал со мной в пару, и мне пришлось и касаться его рук, и обнаженного по пояс тела — и теперь он словно нарочно напоминает об этом, провоцируя.

Я тряхнула головой, прогоняя наваждение. Знаю, что все маги могут воздействовать не только на телесные реакции, но и влиять на силу воли. Хоть, согласно заветам Лайны де Сатори, мы обязаны свято соблюдать заповеди Четырёх богов: никогда не нарушать чужие границы без крайней на то ситуации, не лгать, не подчинять своей воли того, кто не в силах противостоять и многое другое.

Интересно, вбивают ли это дарханам в головы каким-то чудесным образом? Вдруг после того, как Ильхас станет одним из них, он резко поуменеет?

— Может, проще притопить в этой речке? — буркнула я. — Смотри, тоже помогает. — Я даже не заметила, как сказала это, пытаясь отжать тяжелую ткань, пока не почувствовала взгляды всей команды, что собралась на берегу.

Что, слишком дерзко перечить капитану?

— Кажется, кому-то и впрямь стоит пойти на практику контроля собственного языка, — проговорил Ильхас с угрозой, но в его голосе прозвучало скорее коварство. Он потянулся и небрежно кинул отжатую рубашку в таз, демонстрируя свою силу и ловкость. — Думаю, Удав тут будет лучший: умеет укорачивать лишнее. Впрочем, нас ждёт это на посвящении.

Тьяра фыркнула себе под нос.

— Это ты пытаешься обвинить Кейсару в несдержанности? — вмешалась она, не отрываясь от работы. — Ты, который не может провести и несколько мгновений без колкостей?

Ого, кажется, Тьяра впервые встала на мою сторону. Если, конечно, это не ревность… Он явно ей нравился, только вот будто сам Ильхас этого и не замечал.

Но показалось, что ей моё упрямство перед де Торном даже понравилось. Может, я завоевала этим хоть долю уважения? Хотя едва ли: судя по её словам в пещере, для Тьяры быть частью ивварской армии — почётно, что стать одной из Соколов Сиркха едва ли не её мечта. Но всё же…

— Вот поэтому я здесь, среди вас, смертных, — подвёл итог Ильхас, выпрямляясь.

Джан, молча взявшийся за дело, усмехнулся.

— Значит, мы смертные, а ты кто? Божественное наказание за наши грехи?

— Я — глас Четверых, который развлекает вас, пока вы стираете бельё, — с достоинством заявил Ильхас.

— Хороший бы из тебя бог получился, — пробормотал кто-то из команды.

— Бог сарказма и случайных пакостей? — уточнила Аиша, усаживаясь на камень и вступая в разговор.

Её темные волосы контрастно смотрелись на фоне сидящего за ней Ильхаса, а крепкие руки быстро и ловко отжимали очередную тряпку. Легко было представить, как этими руками она так же ловко метает кинжалы и чертит символы на даори.

Она тоже явно не из тех, кто пойдет против Сиркха.

— А почему бы и нет? Боги любят веселье, иначе зачем они нас создали?

— Четверо богов сейчас на тебя смотрят, и мне кажется, ты им не очень нравишься, — заметила я, отжимая рубашку.

— А мне кажется, они меня обожают, — ухмыльнулся он. — Просто ты не видишь.

Какой же дурак! И всё же с усилием и ощутимым облегчением я выдохнула, когда поняла, что никто не собирается объявлять мне войну за это наказание. И будто бы даже наоборот… всем нравилось то, что происходит! Хотя это обременение крадёт у них свободное время, которое они могли посвятить отдыху.

Ох уж этот Кьестен! Интересно, кто-нибудь слышал, как я пожелала ему смерти? И есть ли тут те, кто тоже, как и Мэй, готовы устроить заговор по свержению власти императора и дарханов?

Я опасалась рассматривать сейчас всех собравшихся на этот счёт и вцепилась в ткань так, будто могла выжать из неё всю свою злость.

— Давай помогу, — предложил Арден, неожиданно зашедший босиком в воду.

Он схватил второй край длинной простыни, которую я неумело возила в воде, и удержал с одного края, пока я схватилась за второй. А потом ловко и быстро скрутил свою часть и начал выжимать так, что холодная вода потоком хлынула обратно в реку.

На его лице щетина уже превращалась в короткую бороду, и под ней стала видна добрая насмешка, когда Арден забрал у меня полотно и быстро и ловко сложил в таз.

— Чувствуется, у тебя большой опыт, — наконец улыбнулась я.

И украдкой оглянулась, заметив, что Ильхас каким-то образом превратил унылую стирку в развлечение — и вот уже другие скорее хихикают, чем злятся. Похоже, я его недооценивала, как капитана нашей команды, он и впрямь влияет на них, пусть даже своей дуростью и паясничением.

И похоже, я сама впервые за долгое время позволила себе открыто улыбаться и даже смеяться. Может быть, Мэй права, и я смогу найти здесь… друзей?

— О да, — усмехнулась Тьяра, приподняв голову. — Он у нас самый опытный. Его ссылали сюда раз пять или шесть, верно, Железный Арден?

— Семь, — скромно поправил её Арден и, бросив первую чистую ткань в таз, потянулся за следующей. — Кажется, они ещё не поверили до конца, что холодной водой меня не испугать.

Я с содроганием смотрела на то, как он стоит босыми ногами в воде — и даже густая поросль на голенях едва ли защищала от холода реки. Но Арден был уже почти полностью обученный маг, а значит, хорошо умел управлять своим телом — и мог даже не мерзнуть?

Хотелось бы так, но увы, мне подчинялся только огонь, а не скорость крови в жилах, иначе я бы запросто научила себя сдерживаться и не мерзнуть здешними ночами.

— За что же тебя? — вскинула я голову, щурясь на большое лицо здоровяка, вместе с которым мне вскоре предстоит защищать нашу Искру в игре.

Этот человек казался самым терпеливым и невозмутимым среди нас.

— О, это отдельная история, — протянул Ильхас, который, конечно, в каждой бочке затычка. — Он, можно сказать, жертва собственной доброты. Каждый раз так боится своей силы, что неизменно получает в нос. Видишь, какой красавец?

Нос у Ардена и впрямь был большой и горбатый, но думалось, что это скорее наследственная черта, чем из-за проигрыша в драке. Он усмехнулся:

— Иногда говорят, что я не пользуюсь всем своим потенциалом. И отправляют подумать над этим к реке. Мол, что было бы, если бы бурный поток преградила плотина. А ещё раньше наш “Медведь” де Хальт очень не любил, когда я пропускал его занятия. Мне просто плохо даётся история, совершенно не запоминаю даты, — бросил Арден на меня задумчивый взгляд, сощурив и без того небольшие глаза, и пожал плечами.

Мне сентар Адриан де Хальт нравился, на мой взгляд, он обладал талантом превращать сухие факты исторических событий — в целое театральное представление. Если бы здесь проводили спектакли, он бы точно мог стать постановщиком. А я бы, быть может, даже сыграла одну из ролей.

— Арден — это наш моральный компас, — добавила Тьяра, вытягивая рубашку из воды. Кажется, ей понравилось меня поучать, и она вошла в роль наставницы: — Его отправляют сюда за излишнюю мягкость, а не за грубость, как остальных. Но знаешь, что забавно?

Она прищурилась, бросая на Ардена оценивающий взгляд.

— Он всё равно сильнее нас всех. И даже когда его за это наказывают, он остаётся собой.

— Глубокомысленно, Тьяра, — хмыкнул Ильхас, снова привлекая к себе внимание. — Но не кажется ли вам, что если наказывать за доброту, то меня давно должны были увековечить в легендах за мою щедрость?

— Ты про свою щедрость словами? — уточнил с ехидцей Равенс, который тоже умело создавал видимость работы, в то время как рядом усердно трудилась тихоня Эллиан.

— Ну а что, кто, как не я, дарит этому миру столько замечательных изречений?

— Если болтовня — это дар, то ты, конечно, живое воплощение благословения богов, — устало вздохнула Аиша.

— Приятно, когда меня наконец-то ценят, — довольно улыбнулся Ильхас.

Некоторое время мы молча, но уже гораздо веселее перестирывали уже замоченное белье, полоская в прозрачной воде так, чтобы она снова стала чистой, а не мутной. Кто-то переговаривался, Лия что-то напевала себе под нос.

После небольшого перерыва, пока я пыталась отогреть ладони под мышками, пришлось вернуться к работе под укоризненными взглядами команды, хотя выстиранное и отжатое белье стремительно наполняло корзины.

Но едва я успела вновь погрузить руки в воду, как сразу простонала:

— Не знаю, как вы это делаете, но у меня сейчас всё насмерть замерзнёт.

— Неужели ты совсем не умеешь обращаться к живой магии? — поинтересовался Ильхас с искренним любопытством.

Я молча покачала головой. Конечно, бесконечные тренировки Кьестена научили держать границы и не позволять другим их нарушать, но вот так умело контролировать биение сердца, дыхание, скорость крови в жилах — и управлять ими по одному лишь своему желанию, не боясь ни холода, ни зноя, ни болезней — это мне по-прежнему казалось запредельным.

Хотя вот, Аиша тоже — маг воздуха, а не живой силы, но всё же справляется лучше меня. Может быть, они знают какой-то секрет.

— У тебя просто не было правильных тренировок, — с сомнением проговорил Ильхас, а потом вдруг сбросил ботинки и шагнул в воду и поджал губы, будто проверяя её магическими способностями.

— Ну, что скажешь? — с любопытством спросил Равенс.

Ильхас стоял в воде, не морщась, хотя я видела, как по его коже на руках и груди побежали мурашки. Зато Арден, отжимая очередную ткань и склонившись к воде, наблюдал за северяниным с лёгкой снисходительностью — ему-то как будто всё нипочём.

— Освежает, — признал Ильхас. — Но, мне кажется, управлять собой не так уж сложно, — продолжил он, наклоняясь к воде и набирая в ладони горсть ледяного потока. — Достаточно просто… почувствовать, как твоя магия течёт вместе с кровью.

Он слегка разжал пальцы, и вода стекала между ними, но я видела, как его кожа даже не побледнела от холода.

— Конечно, тебе проще, — буркнула я, снова опуская руки в воду и морщась от обжигающего прикосновения. — У меня сейчас вместе с кровью течёт только лёд.

— Уверен, ты сможешь разжечь свой огонь…

Прежде чем я успела среагировать, Ильхас коварно подкрался в два шага ко мне, балансирующей на большой валуне, ловко перехватил за запястье и плавным движением дёрнул к себе!

Вода захлестнула меня с головой, выжигая воздух из лёгких, мы оба рухнули в реку. Ледяной поток сомкнулся надо мной, сердце ухнуло вниз, а весь мир на мгновение исчез в бурлящем потоке. Холод сомкнулся, как капкан, течение взметнуло подол моей одежды.

Я вынырнула с громким вздохом, отплёвываясь и вцепившись в Ильхаса, пока со всех сторон раздавался громкий смех команды. Поток неглубокой реки уволакивал за собой, и я схватилась Ильхасу за шею и плечо, чтобы нащупать опору.

— Ильхас!!! — взвизгнула я, заливая его водой, сгребая волосы с лица.

— Дыши, — приказал он, тоже смахнув потемневшие волосы со лба. — Не позволяй холоду тебя победить. Давай признаем, что тебе уже не так холодно. Теперь ты одна из нас.

Тело и впрямь начало гореть огнём, но это скорее пугало.

— Отпусти меня, идиот! — выдохнула я, всё ещё держась за Ильхаса, цепляясь за его плечо так, что он давно должен был рухнуть — но упрямец стоял на дне как вкопанный.

— Ты сама на мне висишь, принцесса, — ухмыльнулся он, но руки инстинктивно легли мне на талию, поддерживая, чтобы я снова не ушла под воду.

Я слишком поздно поняла, насколько близко мы друг к другу — сжав пальцы на его мокрой рубашке, чувствуя, как и моя холодная одежда липнет к коже так, что я теперь едва не голая.

Меня трясло так, что я не могла отцепиться и не могла сама шагнуть к берегу.

Ткань, что я полоскала, уплыла по течению, пока Лия не перехватила у самого изгиба реки.

— Если ты продолжишь меня так обнимать, все решат, что у нас уже всё серьёзно, — шепнул он, но я даже не успела оттолкнуть его, потому что внезапно с берега послышался шум.

— Любопытный способ заняться стиркой, ди Мори, — раздался спокойный, но до боли холодный голос.

Я резко обернулась.

На берегу, скрестив руки на груди, стоял Бьёрн, которого я не видела уже неделю, не меньше. Абсолютно невозмутимый, только прищуренные глаза выдавали едва уловимое раздражение. Я наконец отпустила Ильхаса, судорожно отступая, но поток снова дёрнул меня вниз, и я едва не потеряла равновесие.

— Если вы закончили с водными обрядами, может, вернётесь к делу? — Бьёрн не шелохнулся, но его голос прозвучал как плеть. — Мне нужны помощники. Закончите работы и отнесите на сушку, ди Мори, идешь со мной. Ильхас, за старшего.

За моей спиной Ильхас фыркнул, но благоразумно промолчал.

А я, мокрая, замёрзшая и окончательно разозлённая, поняла, что мне нужны все мои силы, чтобы суметь сохранить спокойствие.