Дарханы. Академия Четырех богов

Глава 37. В которой я сталкиваюсь с тьмой

Казалось, вместе с рыданиями из меня вырывалась вся накопившаяся боль. Перед глазами плыло, в ушах стоял звон, и я тщетно пыталась убедить себя, что это неправда. Я осторожно, едва касаясь, дотронулась до руки наставника — она была холодной и совершенно неподвижной. Меня обожгло осознание неотвратимости случившегося, и в желудке вдруг всё скрутило.

Я ужасна, ужасна! И последнее, что я говорила наставнику — это грубость и ненависть. А теперь он мёртв, и его кровь словно течёт по моим рукам. Мертвый. Кьестен мёртв, и его кровь на моих руках. Я испачкала в ней светлые штаны, и на коленях теперь растекались красные пятна. В ушах зашумело, и меня накрыла волна тошноты.

Нужно было срочно звать стражу, кричать о том, что убийца рядом, где-то среди нас. Но ноги словно приросли к земле, а вместо крика из горла вырывался только тихий хрип. Слёзы беззвучно текли по лицу, и единственным отчётливым чувством была холодная, липкая уверенность: если бы я не отвлекла его своей глупой истерикой, Кьестен был бы жив.

С трудом я заставила себя отползти назад, дальше от мёртвого тела, и ощутила, как острая боль прострелила в коленях. Сжав в кулаки окровавленные, дрожащие пальцы, я наконец обрела голос и пронзительно закричала:

— На помощь! Помогите, кто-нибудь!

Мой голос разнёсся эхом среди древних каменных стен, и первые мгновения никто не отзывался. Но затем со стороны площадки донеслись встревоженные крики, быстрые шаги, глухие удары бегущих ног.

Первым рядом оказался Арден. Он бросился ко мне, застыл, побледнев, увидев тело наставника, и тут же рявкнул назад:

— Сюда, быстрее! Кьестен де Торн…

Кто-то из наблюдателей закричал громко, чтобы привлечь внимание гвардейцев, и вскоре холм наполнился обеспокоенными, испуганными голосами.

Всё вокруг завертелось в стремительном водовороте лиц, криков, вопросов. Но я уже ничего не могла объяснить, только сидела, тяжело дыша и чувствуя, как волна отчаяния всё глубже затягивает меня в свою черную бездну.

Кажется, рядом появился Бьёрн, но поняв, что де Торну уже не помочь, постарался оттащить меня в сторону и успокоить, сжав с силой за плечи и встряхнув.

— Ты цела? — наконец донеслись до моего сознания его слова сквозь кровавую пелену.

— Да… да, — сбивчиво пробормотала я, находя в хаосе спокойный серый взгляд и концентрируясь на нём: на том, как тихо сияют его глаза, выводя меня к свету. Успокоила дыхание. — Бьёрн, тут был убийца… в капюшоне. Я слышала их разговор. Это страшный человек, кажется, он убил… — мой шёпот потонул в обвинительных криках.

— Это она его убила! — ткнули на меня пальцем, и я не сразу поняла, кто.

— Принцесса убила, не сдержала огонь…

— Не справился Кьестен, смотрите, обжёгся!

Я резко отступила, мотая головой.

— Я видел, она ушла за ним, а потом столкнула в ярости, она неуправляемая!

Найдя пальцы Бьёрна, я вцепилась в них со всей силы и прошипела едва слышно:

— Скажи им!

— Ты маг стихии, Кейсара, ты закрыта от нас больше, чем обычный маг. Потребуют разбирательства, потому что у тебя куда выше возможность скрыть правду.

— Но ты же мне веришь? — встретила я его взгляд в упор.

Бьёрн в ответ только коротко пожал мою руку, а потом развернулся к бушующей толпе и успокои всех, подняв кверху руки:

— Тихо! Всё рассудят Четверо богов, и суд их будет справедлив.

Бешеная круговерть не останавливалась, меня забрали куда-то наблюдатели и повели прочь от холма. В горле колотилась одна мысль: “Только бы не к императору! Только не к нему!”

Я искала взглядом Бьёрна, но его оттеснили прочь. Наша прогулка дорого мне стоила! Теперь все знают, что он предвзят, и не будут верить его словам. Но пусть… пусть Четверо богов рассудят — мне всё равно, ведь я невиновна. А настоящий убийца уже крадется тенью среди этих “мудрейших” дарханов, и если он будет убивать их одного за другим, они сами пожалеют, что обвинили меня!

Страх сменился злостью. Я тряхнула головой, вырвав свои руки, и пошла следом за сопровождающими сама, мрачно глядя в их спины.

Когда мы прошли храм и начали спускаться по ступеням в какое-то подземелье, я напряглась. Похоже, всё-таки не император, но… Не вынесет же мне приговор кто-то вместо Четырёх богов прямо здесь? Но я вспомнила успокаивающий взгляд Бьёрна напоследок, его едва заметный кивок, и с усилием выдохнула. Он знает, что прямо сейчас ничего не решится. На играх императору нужна безопасность — хватило того напряжения, которое повисло в воздухе после слов про смерть Теонира Ойгарда, короля Энарии.

Но теперь казалось, что кровавая жатва только началась, и какой-то кровавый Тёмный бог отправился собирать плату за своё покровительство. Покровитель! Убийца сказал, что служит ему… И почему-то я не в числе тех, кого этот единый бог жаждёт прикончить.

Меня привели в камеру, узкую и длинную, дальняя стена которой утопала в мрачной темноте. Я сжалась и забралась с ногами на скамью, подвешенную на двух цепях. Та качнулась подо мной — словно подтвердила шаткость положения — и жалобно заскрипела.

— Тебя призовут на суд, — мрачно бросил мне один из дарханов, и подумалось, что мое задержание сейчас лишь досадная неприятность, отвлекающая от чего-то более значимого и страшного, и все знают, что грядёт нечто… другое.

Что, если и этот дархан — из тех, что плетет заговор?..

У меня не нашлось слов, даже злость угасла совсем, и я притихла, глядя, как надзиратели забрали с собой свет.

Настала кромешная тьма.

Я ждала, что задержание продлится до середины дня, до вечера… но время тянулось, а ничего не происходило. Жалобно заныло в желудке — кроме скудного завтрака я ничего не ела. Хотелось пить.

Много раз я пыталась уйти в глубокую медитацию, которой нас учил Иллиан ди Вар — и каждый раз ходила лишь по краю так нужного сейчас состояния глубокого покоя, но не могла отпустить тревогу.

Временами мне хотелось, чтобы всё закончилось, чтобы меня привели на суд, поставили перед императором, и тот бы, взглянув в мои глаза, сразу прочёл все сомнения и вынес приговор. Пусть покарают убийцу и оставят меня в покое!..

Временами я молилась, чтобы про меня забыли. Пусть закончится игра, пусть все уедут, сочтут меня неважной — и я продолжу тихо влачить дни в этом монастыре, чтобы потом получить свободу и вернуться домой.

Домой… от одной мысли про дом навернулись слёзы. Холод подземелья пробирался под кожу, пробирал до костей — и я закрывала глаза и видела уютные огни родного поместья, смех и тепло отца, его ласковые, такие любящие объятия. Мягкое подтрунивание мамы, иногда умеющей любить, а иногда такой неловкой и скованной, словно она вспоминала свою юность, и за неловкими шутками она прятала свою давнюю боль.

Вспоминалось ласковое южное тепло, согревающее до самого сердца, плотность летних ночей, когда кажется, что ты даже дышишь этим густым, ночным светом луны и звёзд и отблесками океана.

Вспомнился запах лошадей, перезвон колокольчиков в упряжке и задорное хоровое пение работников на плантациях, чьи голоса доносились по утрам до моей спальни и будили своими мелодичными переливами.

И снова вспомнился то смеющийся, то нарочито-строгий взгляд старшего брата.

“Ну ты попала, сестрица” — прошелестел как наяву в темноте мнимый голос Тавиана.

— Иди к демонам! — крикнула я вслух, но казалось, брат на самом деле рядом.

“Я, конечно, знал, что ты бедовая — но чтобы настолько…”

— Кто бы говорил, а?…

“А ведь тебя учили, что иногда нужно просто промолчать?”

Я сцепила зубы и сжала пальцами край скамьи. Отогнала воспоминания, которые лишь травили и раздирали душу, попыталась снова уйти в тихий молчаливый покой. Забравшись с ногами на шаткую лавку, я осторожно покосилась на чёрный угол, который и так было не разглядеть без света, закрыла глаза — ничего не изменилось — и начала следить за дыханием.

Вечность подступала из мрака, приводя все мои части в гармонию. Спокойнее стучало сердце, ритмично и равнодушно гнало кровь по венам. Я повторяла про себя слова Лайны де Сатори с уроков по управлению своим состоянием, которые мы повторяли часами на практиках. И теперь голос наставницы шелестел во мраке:

Я — есть любовь. Я — есть мягкая сила. Я есть любовь. Я есть мягкая сила. Я. Есть. Любовь. Я. Есть. Мягкая. Сила. Сила… Я — любовь. Я — сила…

Каждый вдох был такой холодный, серебристый, прозрачно-голубой, наполнял меня светом и покидал лёгкие теплым, розово-золотым.

Я ловила тишину за хвост и вместе с ней ныряла в глубины мироздания. Никогда прежде ни на одном уроке Удава мне не удавалось так надолго оставаться в этой исцеляющей пустоте. Она обступила со всех сторон, обняла в мягкий тёплый кокон, точно колыбель, и я почти перестала дышать.

Если Четверо богов существуют, они уже знают, кто здесь прав. И значит, мне ничего не грозит. Верю я в них достаточно или нет — света моей души и верного настроя достаточно, чтобы боги расставили всё по своим местам.

Я принимаю всё происходящее как часть своего опыта и становлюсь мудрее.

— Кейсара ди Мори, — повелительно произнёс чей-то голос, и поначалу я приняла его за голос Четырёх богов.

Одного из них, конечно. Наверное, Ойгона — едва ли с моими способностями и вспыльчивостью меня услышит Кими или Метта.

Я затихла, продолжая плавно дышать и сохранять то зыбкое чувство тепла и безопасности, которое едва удалось обрести. Но посторонний шум стал громче, и я осознала, что кто-то находится рядом.

Приоткрыв глаза, я заметила крохотный огонёк и лицо во мраке, прямо внутри моей темницы. И с удивлением поняла, что даже не вздрогнула и не испугалась настолько, чтобы закричать от неожиданности.

— Кто ты? — вырвалось у меня тихо с плавным выдохом.

— Твое спасение, — с сарказмом произнёс кто-то. — Иди за мной.

Быстрая же почтовая служба у Четырёх богов! Они слышат молитвы быстрее, чем летит голубь, рассекая неподвижное небо. Кажется, я начинаю в них верить…

Ещё находясь в покое и отрешенности, я встала и пошла за человеком, чье лицо толком и не успела различить. Он махнул рукой и ступил в тот тёмный угол, который так и не удалось разглядеть.

Одно нажатие на нужный камень — и древняя стена сдвинулась, приоткрывая узкий проход. Ни о чём не думая и полагаясь на волю богов, я пошла следом за проводником, мысленно окрестив его святым духом, ведущим меня к свету.

Кажется, впервые моя медитация удалась настолько, что Четверо снизошли к моим мучениям и показали выход из тупика.

По подземному проходу мы шли на тусклый свет, который разгорался всё ярче, превращаясь из туманного пятна в тёплый и яркий источник. Кажется, там горел огонь! Тот самый, которого так не хватало в темнице — мне не из чего было разжечь пламя. Моя магия потянулась к этому огню так радостно, как едва рожденное дитя тянет руки к матери, и я бездумно ускорила шаг, даже не осознавая, куда иду и за кем.

В глаза ударил свет — резкий, живой, словно лезвие. Я инстинктивно прикрылась рукой, морщась от непривычной яркости. Казалось, я вечность провела в темноте, и теперь само пламя выжигало глаза. Голова закружилась, и кто-то подал мне руку, проводя внутрь.

Пахло сыростью подземелья, но также воском свечей, благовониями и… остро и пряно едой, а от запаха горячего хлеба у меня даже свело желудок. Проморгавшись, я начала что-то различать.

Дверь за моей спиной закрылась без звука — глухо, будто стена просто сомкнулась. Я резко обернулась — ничего. Только гладкий, тёмный камень, ни ручек, ни щелей. Сердце сжалось. Я медленно повернулась к людям, сидящим за столом, и холодный ком страха прокатился от горла вниз к желудку.

Ведомая светом и надеждой я попалась в ловушку.

— Ну здравствуй, Кейсара ди Мори, — заговорил мужчина, сидящий в центре стола, и указал мне на свободное место на грубо сколоченной лавке.

Он выглядел непримечательно — короткая борода, простая тёмная туника с откинутым капюшоном. Его глаза были серые, как камни под дождём, и такие же холодные. Но стоило мне сесть напротив, как я поняла: именно он держал всех в этом зале. Даже в том, как он сидел — чуть сутулясь, с переплетёнными пальцами — было нечто уверенное. Это он — убийца де Торна?

Перед ним на столе стояла глиняная миска с варёной чечевицей, рядом — грубые куски тёмного хлеба, запечённого с маслом и травами, от которых шёл плотный, горьковатый аромат. В кружках на столе плескался какой-то напиток. Уж наверняка не “Глоток вечности” во славу императора. Я обреченно села напротив.

Сколько еще ходов, выходов и тайных комнат в этих подземельях под священным городом богов? И знают ли о них остальные дарханы — или помещения здесь настолько древние, что и старожилы позабыли о прорытых норах своих предков…

Мэй замерла неподалеку, непривычно настороженная и взъерошенная, но, встретив мое вопросительное выражение лица, осторожно кивнула. В комнате всего было человек пятнадцать — тоже мне, грозные заговорщики!

Похоже, долгая медитация прогнала страх, и больше всего на свете мне хотелось просто встать и уйти отсюда прочь. Но кто теперь отпустит, если я знаю в лицо тех, кто бросил вызов самому императору?

С удивлением я заметила среди малознакомых мне учеников Аишу из моей команды: кареглазая, высокая и темноволосая девчонка замерла, изучая меня с напряжением. Её дар воздуха слабее моего огня, и я думала, стихийная магия нас роднит. Но теперь я поняла, что её скрытность была не из-за характера и тяги к боевым искусствам, а из-за участия в заговоре…

Третьим знакомым лицом стал Равенс, бросивший в меня едкий взгляд. Неудивительно, этот рыжий гад всегда искал, как и где применить свою хитрость, а то и подлость.

Но совсем жутким было увидеть Иллиана ди Вара — учителя, мудрейшего наставника по глубоким медитациям, едва ли не проводника к самому Скадо! Высокий и хмурый, как всегда во всём кристально белом, он стоял у стены и смотрел на меня непроницаемым взглядом. Свет касался его одежды, но не его лица — будто он всё ещё был в тени.

Действительно, настоящий “Удав” — гипнотизирует жертвы, подкрадываясь ближе. Перед занятиями с ним многие шутили, что его молчание может продолжаться вечность, а теперь… Он вступил в ряды заговорщиков? Хочет посоперничать с самим Сиркхом за благословение Скадо? Думает, что возвысился так же? Однако Иллиан не внушал и десятой доли того трепета, который мне внушил император.

Я напряглась, сжимая пальцы на коленях и отчего-то боясь смотреть на мужчину в центре стола. А если я ошибаюсь? Если это просто странный совет по дисциплине и обряд посвящения в старших учеников?

Но тогда почему Аиша отвела взгляд, а Равенс не улыбнулся своей привычной язвительной ухмылкой, а смотрел, как хищник на мышь, загнанную в угол?

— Ешь, — сказал бородатый и слегка кивнул на еду. Но нет, даже голодная, я не могла заставить себя прикоснуться к этой пище — всё вокруг казалось неправильным. — Ты выглядишь удивлённой. Разве не ты сама просила богов указать тебе путь?

Я не успела ответить. Иллиан медленно заговорил своим низким, пробирающим голосом, от которого хотелось поёжиться:

— Кейсара ди Мори. Мы знали, что ты рано или поздно услышишь зов. Этот мир разрушается. Снаружи ты видишь Империю, но внутри — мы видим её крушение. Император безумен, и его нужно остановить, иначе эта его война, что длится уже двадцать лет, никогда не закончится

Он говорил спокойно, без фанатизма. Но каждое слово звучало, как удар молота по внутренним устоям. Мир трещал, и я не знала, на какой стороне стою.

— Вы… вы убили Кьестена, — выдохнула я.

— Нет, — ответил бородатый, и в его голосе прозвучала усталость. — Его убил сам Покровитель.

Я снова почувствовала, как тело обмякает. Слишком быстро всё происходит. Слишком быстро тот спасительный покой, которому меня учил Удав, превращается в безумный хаос, разрушая всё, на что я пыталась опереться.

А снаружи — где-то там — всё ещё стоит храм. И, может быть, кто-то из Четырёх богов смотрит на меня.

А может, нет.

— И что вы хотите от меня? — голос предательски сорвался на высокие ноты.

— На суде будет голосование о твоей судьбе. Тебя обвиняют в убийстве одного из самых влиятельных дарханов Сеттеръянга, Кьестена де Торна. И ты была последней, кого видели рядом, а на погибшем — следы пламени, которое ты так и не научилась контролировать. Даже если скажешь, что это было непреднамеренно, ты не избежишь кары.

— Но я не убивала! Это сделали вы, — бросила я отчаянный обвиняющий взгляд в бородатого мужчину. — И если дарханы хоть что-то смыслят в чувствах, они проверят и убедятся, что я не лгу.

Он усмехнулся:

— Дарханы проголосуют. И, уж прости, ты даже не представляешь, сколько из них уже сделали верный выбор и готовы остановить безумца любой ценой. Твоя жизнь сейчас в наших руках, Кейсара ди Мори. Нас куда больше, чем тебе кажется.

— Вы требуете стать одной из вас?

Я чувствовала себя не за столом, а на острие ножа, и чем дольше сопротивлялась, тем глубже он врезался в грудь.

— Мы хотим, чтобы ты выжила, и готовы тебе помочь, — повторил он. — Но выживание, Кейсара ди Мори, требует выбора.

Я посмотрела на их лица — на всех. На Мэй, которая отвела взгляд, будто стыдилась. На Аишу, сидевшую с выпрямленной спиной, но с дрожащими пальцами. На Равенса, ухмылявшегося без тени сомнения. На Иллиана, непроницаемого, как всегда.

— Ты на особом счёту, — продолжил бородатый, буравя меня взглядом и сделал большой глоток настойки. В моем горле пересохло, но я не могла даже притронуться к кружке. — Твои родители нужны императору, принцесса с Юга, — прозвище он назвал на полном серьёзе, — и ты можешь подобраться к нему ближе, чем кто бы то ни было. С нашей помощью.

Я стиснула зубы. Горло пересохло, но я не могла даже коснуться своей чаши.

— Я не убийца и из меня плохой… заговорщик, — я медленно подняла взгляд, глядя на бородатого в упор. Они в самом деле думают, я на такое способна?!

— Подумай, — его голос стал мягче, обволакивающим. Разве не с этой мыслью ты приехала сюда? У тебя отняли семью. Прошлое. Из тебя делают оружие, послушное и бездушное. У тебя отняли семью, прошлое, ломая раз за разом. Тебя лишают всего, что тебе дорого — прошлого, происхождения, твоих привычек, твои мысли заменяют удобными тем, кто служит Четырём богам.

— Послушайте… — начало было я, но он так же вкрадчиво продолжил:

— Тебя лишили даже любви твоего сероглазого друга сентара де Ларса — он, как истинный дархан, послушно отступил в сторону. Бросил. Потому что велели. Всё ещё считаешь его достойным? Мужчина, который готов отвернуться от того, кого любит, лишь потому что ему приказали.

Меня бросило в жар. В грудь ударила такая боль, что хотелось застонать. Этот жар пронизывал меня, пронзал каждую клетку, каждое дыхание, словно огненный поток, и я не могла остановить его.

— И они — все эти дарханы, возомнившие себя богами — не остановятся, пока от твоей личности не останется лишь жалкая тень, — продолжал заговорщик. — И пока ты сама не станешь бессловесной силой императора-безумца. Ты пойдешь на бессмысленную войну умирать за то, во что не веришь?

Наступила гробовая тишина. Только потрескивание свечей да редкие вдохи за длинным столом.

Я подняла глаза. Всё вокруг будто поплыло. Лица за столом размывались, расплывались, теряя черты. Мэй, Аиша — вместо них были силуэты, густые, как дым, и такие же чужие. В центре — он, бородатый мужчина, говорил, говорил… но теперь казалось, что его лицо стёрлось. Остались лишь два глубоких, бездонных глаза, холодные, как рассвет над могилой.

В каждом лице теперь был он.

Демон…

Покровитель?

Именно это имя вспыхнуло у меня в голове.

Покровитель. Тот новый бог, пришедший из Аркетара — и под знаменем которого готовится новый кровавый переворот, в который меня втягивают против воли…

— Нет, — сказала я, неловко поднимаясь — упала одна из кружек, разливая настойку. Голос прозвучал неожиданно чётко, даже для меня самой: — Я не с вами! Не отдам свою душу ни вам, ни ему!

У Равенса дрогнул уголок губ, как будто он ждал этого ответа… или надеялся. Бородатый в центре не пошевелился. Меня убьют теперь?!

Я отпрянула дальше к той стене, в которой был проход, ударила пяткой, глупо и наивно надеясь, что меня выпустят. Я сама пришла сюда, доверчиво, как за пастырем — и сама виновата, что попала, идиотка, в липкую ловушку опасного паука. Это о нём говорил Бьёрн!

— Оставьте её, пусть бежит, — донесся до меня сквозь грохот крови в висках голос бородатого. — Она всё равно будет с нами.

— Она предаст нас! — рявкнул Равенс.

— Оставь, — гремело эхом в ушах. — Она увидит всё на суде, и ей не отвертеться. Мы достанём её там. Есть время подумать…

И в этот момент, откликнувшись на мои чувства, вспыхнул ярче огонь в лампадах и свечах и пламя сорвалось с кончиков пальцев. Оно полыхало откуда-то изнутри, рвануло по моим рукам, не обжигая — живое, как дыхание.

Кто-то вскрикнул, кто-то начал шептать на даори, кто-то бросился в сторону…

Пламя метнулось по стенам, закружилось над столом, над головами, в каждой чаше, кувшине, где раньше плескалась настойка, полыхало жидкое сияние. Густой чёрный дым пропитал воздух, и заговорщики вскочили с мест, стало душно и жарко. Здесь я была не в ловушке — я была силой, огненной и бесконтрольной.

Позади меня раздался щёлчок.

Движение камня. Щель. Свет, что плеснулся в подземелье. Свежий воздух. Свобода. Как пламя из очага, я выскользнула из этой комнаты и бросилась прочь, зная, что меня не будут преследовать.

Тьма за мной сгустилась, и я бежала, путаясь в подземелье и темноте, задыхаясь и не оборачиваясь, пока не выбралась каким-то чудом обратно в свою темницу и не схватилась за решётку, отделяющую от свободного мира.

Проход, ведущий во тьму, сомкнулся так, словно его и не было.