Его исключение (СИ)

Глава 12

Долго стою, собираюсь с мыслями. Пытаюсь понять зачем всё это. Я превратилась в шантажистку. Эта любовь дурная меня ослепила.

Любя можно причинить человеку боль. Получается что можно. А какая любовь без испытания. Нажимаю на звонок возле калитки. Звонок с камерой. Меня видят, я нет.

— Добрый день, Г-н Рождественский. Мы договаривались по поводу интервью, — смотрю в безликую камеру и мерещится всевидящий глаз.

— Добрый. Проходите. Дверь в доме открыта. Как зайдете, прямо и направо, — голос пожилого человека, выцветшая зажеванная плёнка. Легкий кашель в динамик, писк и калитка открыта.

Иду по дорожке к дому, а мысли роем гудят. Я сюда шла с чёткой целью шантажа. К интервью не готовилась.

Пускай он узнает, какие у него внуки. Это распущенность и безалаберность наследников ничего светлого не несёт. Управы на них нет.

Сжимаю флешку в пуховике. Сердце грохочет. Доплыла до середины озера и понимаю, что сил гребсти совсем нет, обратно надо на свой берег.

Затеяла опасную игру. Пытаюсь ввязать дедушку. А у него сердце слабое, вон, кашлял только что и возраст.

Ему покой нужен, а я с порочными интригами, грязными скандалами и недорасследованиями.

Может мне всё почудилось на том видео, и не было там ничего за рамки выходящих традиций. А если и вышли мне какое дело. Я в эту семью не вхожа. Так и буду в замочную скважину смотреть, облизываться.

Дверь в дом и вправду открыта, слышна классическая музыка Бизе Кармен Антракт. Ритм крадущейся мыши задает.

От коротких вкраплений басов вздрагиваю. Кот сейчас ее сцапает. Дверь в кабинет открыта и свет столбом пробивает коридор.

Щурюсь от яркого солнца, отражающегося от снега за окошком. В нос бьет запах сигарного дыма. Дедушка сидит возле электрического камина.

На столике фужер с коньяком. Снимаю пуховик, кладу на руку. Включаю привычно диктофон. Стучу костяшками о дверь, привлекаю внимание. Дедушка спохватывается, встает.

— Я вас ждал, — нотки радости ожили в его голосе.

Милый дедушка, которому нужно внимание и свободные уши, а члены большой семьи попросту разбежались все в кого-то.

Забирает у меня верхнюю одежду, кладет на темно-зеленый кожаный диван.

— Может дама предпочитает чай, кофе или что-нибудь покрепче? — галантный тембр окунает в заботу.

С Николасом можно и кофе бы попить, а с дедушкой предпочту покрепче. Смелой шантажисткой надо становится, на первую полосу в тираж выходить.

— Что пьет хозяин этого дома, то и я выпью, — с улыбкой заявляю и прохожу вглубь комнаты.

— Это правильное решение, — замечает он. — Сегодня открыл коньяк двадцать шесть лет выдержки. Давно это было, — мечтательно наведя справки в голове, вздыхает.

— Готовился к рождению младшего внука. Армянский, друг подарил, — крутит пузатую бутылку.

Рядом упаковка в виде черного портфеля, на нем буквы золотом отливают. Я на бутылку другими глазами смотрю, реликвия.

— Вчера вы позвонили по поводу интервью. Потом Николас, объявился, сказал, что женился на Алисе. Я немного растерян. Внук женился, а я не в курсе. Еще не скоро домой приедут. Медовый месяц запланировали. Вот решил отметить. Присоединитесь? — с надеждой прозвучал, обиженный голос.

— Радостное событие у вас г-н Рождественский. Выпьем за молодых, — решаюсь поддержать компанию доброго человека, подавляя чувство уязвимости и зависти к той, которая пробралась в сердце гения первой.

Протягивает мне бокал, чокаемся. Передает мне тарелку с нарезанными дольками лимона, а сам занюхивает сигарой, проводит носом вдоль тлеющего цилиндра. Я замечаю фотографии на камине. Они в деревянных расписных рамочках.

— Моя супруга. Моя Муза. Моя Богиня. Ее нет давно, но я по ней сильно скучаю, — проговаривая эти слова, он воскрешает ее в этот период времени.

Она как бы сходит к нам с фотографии. Становится к нему в пару. Он мысленно с ней в том времени, до той точки невозврата.

— Я ценю моменты проведенные с ней. Ведь много времени до этого я делил одну девушку с другом. Влюбились шебутные. Она всё никак не могла выбрать. Я страдал. Честно, закрадывалась мысль жить всем втроем. Настолько, казалось любил, что готов был уживаться с другим мужчиной. Фарс, я вам скажу. Времена были другие. За такие фривольности могли б и в тюрьму загреметь, — откровения дедушки меня повергло в легкий ступор.

Колесо сансары заработало раньше положенного времени, возможен технический сбой.

Сизый дым, выпущенный от сигары, клубится. Я невольно слежу, как он вуалью перемещается на картину Влюбленные на качелях Пьера Кот, что висит аккурат над камином.

Произведение притягивает. Всматриваюсь. На картине двое влюбленных качаются на качелях, увлеченные друг другом, нежные, ласковые, юные.

Дедушка встает вблизи меня и тоже наслаждается видом картины.

Я пришла интервью брать и еще ни одного вопроса не задала. Стою, мысли разбежались, в кучку не могу собрать их.

— Знаете, а вы похожи. На эту девушку с картины, — замечает он, и стряхивает пепел в пепельницу. — Да, и его нынешняя супруга тоже. Светленькие. Ник в детстве, когда крутился в кабинете у меня, частенько засматривался на нее и выдавал. Деда, это моя будущая девушка. И глазками так стрелял, — хозяин дома расцвёл от воспоминаний. — Сейчас он вырос и уже женат как двое суток, — нахмуренно сдвинул брови и отпил коньяк.

— Свою Музу я увидел на рынке, — продолжил он. — Она торговала цветами. Каждый цветочек бережно укладывала, вплетала в различные композиции. При этом напевала веселые рифмы. Привлекала внимание всех людей на площади. Моя Кармен. Красная юбка, белая кофта и алый мак в темных волосах. Невольно заслушивался. И потихоньку влюблялся, слушал издалека. Вскоре она украла мой сон, мою душу. В один день пришёл и купил все цветы у нее и отправил их ей домой. В тот же вечер и сделал предложение. Удивительно, она согласилась. И это оказалось самым большим счастьем, — поставив бокал, дедушка опустился в кресло. Я растрогалась от записок воспоминаний прошлого. — Это было прекрасно. Тихие семейные вечера, где возле камина делились своими планами, достижениями, переживаниями и запах ее яблочного пирога. Вот чего мне всегда будет мало. Это единение, сближение родных людей, — добавил, скрестив пальцы рук.

Кроме фото его жены, стоит ещё одна рамка. Женщина с ребенком на руках.

— Это моя сестра родная и ее сын. Их давно нет в живых, — хмурит брови в сожалении. — Сработал детонатор под днищем авто. Пострадала она из-за мужа. Тяжёлая утрата для нашего отца была. Сердце не выдержало.

— Примите мои соболезнования, — от неожиданной новости застыла на месте.

Дедушка кивком головы даёт понять, что он справился с горем ещё в прошлом. Рана затянулась, но всегда рвется при воспоминаниях.

— Семью моей сестры уничтожили почти под чистую. Два поколения методично истребляли одним и тем же способом. Ее сын перенял дело отца, а это было фатальной ошибкой. Но ключевое слово почти. Остался внук. Талантливый парниша, которого оставили с теткой со стороны его отца. Я пытался забрать мальчика. Тщетно. Напоследок я ей сказал, что она воспитает бандита. Ему будет лучше среди братьев, но уперлась. Сама то она бездетная была. Да и замолвил за нее словечко ее же хозяин, влиятельный человек города.

— Виновные наказаны? — всполошилась откровенной тайной.

— Они где-то близко и уходят всю жизнь от ответственности, — загадочно произнес дедушка. — Загрустили, что-то мы, а живым приказано жить.

Сколько загадок распихано в семейные шкафы Рождественских. Со стороны дедушки все чудесным образом хорошо, а вот с его сестрой все в точности да наоборот.

Мой взгляд перемещается на домашнюю библиотеку. Эммануэль, Декамерон, любовник леди Чаттерлей, госпожа Бовари. Глаза путешествуют на стеллажах с книгами.

— Вижу ваше внимание привлекает литература. Я так преклонялся перед своей богиней, что осваивал всевозможные книги для изучения ее удовольствия, — последнее слово было сказано с легкой ноткой игристого шампанского. — У вас же вопросы ко мне, задавайте смелее, не робейте, мой друг. А то старик разговорился, — победоносно передал пальму первенства мне.

— Расскажите о Николасе. Какой он? — кажется, меня интересовал только один вопрос. Полоскать, отсортировывать грязное белье не хотелось и вставлять палки под ребра запылившегося скелета в шкафу тоже.

— Честно признаться, Николас мой любимчик, — с гордостью заявил дедушка. — Смышленый малый, созидательный, влюблен в этот безграничный мир. Его внутренний огонь, дающий жизнь, моё долголетие, — продолжает он перечислять хвалебные эпитеты Николаса.

Я украдкой заглядываю в глаза дедушки. Они как у младшего внука, только в них отражение вселенской тоски, отпечаток времени, тяжелой судьбы без любимой.

Перебирая флешку в кармане, понимаю что это меня только отдалит от Николаса.

Надо бы отдалится, это правильное решение, но как вырвать все эти чертовы чувства.

Это не спасет, это не поможет. Палец нажимает на диктофоне кнопку стоп. Найти б ее в моем сердце.

— Спасибо вам за интервью. Мне пора, — обрываю его. Засиделась я в гостях. Уютно у них, но мне пора.

— Куда вы так быстро? Не успели начать и сбегаете, — в недоумении он разворачивается ко мне.

— Вы поведомили мне очень многое и даже больше, — придаю голосу заключительный тон, довольствовавшись этим кратким историческим семейным экскурсом. — Была рада встречи с вами, — искренне приплюсовываю к выше сказанному.

— Вам спасибо, мой друг, что уважили старика и составили компанию. Буду рад видеть вас еще, — галантно поднимает мою руку и целует кисть.

Зачем так о себе говорит. Вовсе и не старик он, а милый дедушка. А в молодости тем еще франтом был.

— Николас говорил, что вы ко мне загляните. Хоть я ему про интервью даже не обмолвился, — первая фраза одергивает меня возле двери.

Задумчиво забираю свой пуховик с дивана.

По окончании встречи выхожу в коридор. Длинный и одинокий. Я плыву по нему на нетвердых ногах, как алкоголь по моим венам.

Где-то комната Николаса. Он знал, что я приду. Как так. Он же счастлив, а значит и я должна быть счастлива.

Ведь эта формула истинной любви, говорят, но как это воплотить в жизнь, если он далеко от меня. Тяжело приказать сердцу, вбить это паролем.

Иду дальше и вижу приоткрытую дверь. Любопытство перевешивает, просовываю голову. Это домашний кинозал. Кожаные высокие сидения в два ряда.

Парящий экран на пол стены. Потолок усыпан мелкими лампочками. Звёздное небо прямо над головой. Проектор на столике по середине. Включаю. Свет конусом распределяется, частички пыли в нём зависают.

На полотне кино показывается из прошлого. Выбегают три мальчишки.

Узнаю каждого.

Вот, маленький Арон ударяется о преграду, падает, но не плачет, встаёт и дальше бежит отнимать игрушки у Виктора и Николаса.

Вик начинает сопротивляться, рьяно отстаивать свою машинку, звать маму.

Николас же поднимается и идёт к полке с книгами. Читает, потом закрывает томик, оборачивается в белую простынь, становится на стул и зачитывает стих.

Он такой чудной. Особенно милый кадр с дедушкой, который показывает Нику, как пользоваться детской видеокамерой. У него такой огонёк в глазах загорается сразу.

Мой гений… Все не привыкну, что уже не мой.

Подхожу к экрану ближе. В меня впивается свет от проектора. Я сама одна большая тень на фоне маленького Ника.

Мне хочется обнять его через экран. Кажется, я любила его всегда. Он не знал и я не знала. Это любовь шла с нами параллельно.

Касаюсь губ ладони. Запечатываю в нее всю нежность. Пытаюсь это донести до экранного малыша, но тут сменяется картинка.

Водные процедуры братьев на экране. Моя рука закрывает нижний участок тела Арона. Конечность непроизвольно дёргается. Перемотать бы.

Да, сколько можно.

Выключаю проектор, вдыхаю аромат платка Ника. Ткань пахнет неуловимо тонко, как весенний ветер, гуляющий в волосах гения.

Добавлю пару капелек своего дождя на островок из букв. Моя азбука Брайля состоит из двух символов, обвожу с закрытыми глазами, запоминаю эти знаки на подкорке моей беспомощности.

Я хотела бы к нему, но он с ней. Моими последними слезами пишется заглавие не моей новой жизни. На небе много звёзд. Бери любую. Эту нельзя. Она у меня в ладошке, надо отдать.

А как моё сердце говорит? Может оставить себе хотя бы это без каких-либо ожиданий. Решение просто необходимо принять. На этот сеанс билеты разобрали, я не успела.

Верну платочек хозяину. Мои мысли останутся со мной, в моём дневнике. Память будет меня всегда возвращать. Буду их перечитывать, когда забуду, что люблю его.

Выхожу на крыльцо. Разбитая. В никуда. Как же холодно. Этот холод из меня идёт. Вокруг одиночество. Прикладываю руку к груди.

Здесь теплится надежда, она погаснет и я вместе с ней. Не знаю, когда всё это закончится и от этого тяжелее дышать.

Любовь в моём сердце его доспехи. Вырываю влюбленное сердце для защиты. Пустота еще долго будет болеть, останется келоидный рубец. Ну и пусть. Какая моя душа без него? Смогу ли я вновь мечтать?

Солнце прикрыто тучкой и валит снег. Хлопья просто огромные. Слышу заливистый лай. В сугробах виднеются два хвоста. Какая-то шайка здесь промышляет, оставляя за собой две траншеи. Все в снегу, отряхиваются, ластятся.

— Что за ревность? — глажу щенка и приговариваю. Он уже излизал мне нос, принялся за ухо. — Люблю обоих, мои родные. Забыли про вас хозяева. Не до вас им.

Достаю из кармана флешку. Показываю влажным носикам.

— Что мне сделать с этим фантом? — спрашиваю у них.

Высунули языки, хвостами-бубликами виляют. Щенок пытается взять флешку в зубы, я пальчиком показываю нельзя.

Пока отвлекаюсь, другой хватает устройство и убегает. В недоумении стою растерянная. Подхожу к калитке, поворачиваю голову. Боковым зрение вижу фигуру дедушки в окне.

Звонок с работы отвлекает.

— Хотела отпуск? Ты его получишь. Отправляешься в командировку на испанские острова. За сенсацией! — динамик раскалывается от напора моего работодателя.

— А отдых? — возмущаюсь основательно.

— Между сенсациями. В кулуарах.