Его исключение (СИ)

Глава 5

Игнат

— Змей, умой лицо, — толкаю дверь сортира. Вид форменного клозета создаёт впечатление, что если здание не видело ремонта со времен перестройки, то убогое помещение для справления нужды не видело уборки со времён царя гороха. И рядом с этой комнатой студия порнухи. Как символично.

— В смысле застряли в пробке? Город не такой большой, но вы умудрились, — возмущается высокий голос из кабинки. — Да, я все дела отменил на сегодня. Это капец.

Голос до омерзения знаком. Родственничек, которого хочется грохнуть прямо сейчас. Здесь замочить, где и место этим выродкам.

Когда они грелись под одеялом с родителями и пили горячее молоко с медом, я прижимался к печке-буржуйке. Ел чёрствые сухари, а белый обжаренный хлеб с маслом и сахаром был поистине вкуснее французских десертов.

" — Всё-таки решился работать на меня? — скрежет десертного ножа по тарелке, раздавался голодным эхом в моем желудке. Я был голоден, кажется, всегда. Подростком жрать хотелось неимоверно. И мяса, мяса, а не кашки.

Гасконец сидел за столом и непринужденно обедал. Я исходил слюнями и уже был готов продать душу за сытный хавчик.

— Ты себя неплохо проявил на мелкой работе. Стоять на стрёме малому хорошо. Юркий, — промокнул губы салфеткой и отпил вина из бокала. — Но ты вымахал и можешь решать другие задачи.

По лестнице в шелковом платье и меховом манто спускалась очередная любовница Гасконца. Моя тетя их ненавидела и при мне могла называть их очень нелицепристойно. Она работала прачкой в его доме и подглядывала за жизнью главного бандита города.

Молодая девушка закурила мундштук и придвинула себе тарелку с икрой.

— Запомни, Игнат, — поймал он мой голодный и затравленный взгляд.

Щёлкнул пальцами, указав на румяную утку посреди стола, и тут же слуга ретировался, сгреб в ткань блюдо. Завязал узлом приготовленную птицу и всучил мне в руки.

— Власть это не только много еды, но и врагов. Их надо периодически истреблять. Вот только тогда ты сможешь спокойно спать и есть. А врагами могут быть твои вчерашние друзья. Те, кто стоит за дверью и ждёт твоей слабости, твоего неверного решения. Знаешь, с чем всегда сплю я? — он потянул длинные бусы девушки на себя, что та схватилась за них в попытке снять.

Они впились в ее крохотную шею стальной нитью. Гримаса боли и неожиданности исказила ее лицо, мундштук выпал из рук.

— Я ненавижу курящих женщин. Пошла вон! — бросил ей конец бус в лицо. Та, поперхнувшись собственной слюной, отбросилась на спинку стула. — Вон из моего дома!

Два амбала подскочили к заплаканной девушке и, несмотря на ее вопли, вытолкнули за дверь.

— На чем я остановился, — задумчиво приложил пальцы к вискам. — Ах, да, — улыбнулся загадочно и быстрыми движениями рук выхватил пистолет у охранника. — Вот с чем.

Достал из обоймы патроны и высыпал их в бокал с вином. Тот расплескался красной жидкостью на белую скатерть.

— Лови.

С этими словами пистолет по столу прилетел в мою сторону и застыл на краю.

— Аккуратно бери, — предостерег, глядя как я глаза выкатил. — Дуло направлено на тебя. Возможно, там последний патрон. Никому нельзя верить. Тот кто твой друг сегодня, завтра тебя предаст".

— Змей, — крикнул, когда его пятая точка зависла над кроватью. — Здесь не меняется постельное белье после срамных сцен месяцами. Имей ввиду, в машину сесть не дам потом.

Запах табака и смрада оргий стоит в студии, хоть окна открыты на проветривании. Нюх у меня отменный и я сочувствую самому себе.

Вульгарный красный цвет постели. Просто безвкусица очередная, как и новоявленный режиссер, мнущий себя создателем короткометражек дешевых отношения.

— Игнат? — уставился вошедший Николас после сортирной переговорной. Руку протягивает. Наивный дурачок. Я к нему не чаи гонять пришел. Тем более пожать ему — это себя не уважать.

— В моем городе не будет сниматься порнуха. Езжай за сто первый километр, в глухую деревню. Снимай избу и потрахушки на лавке, выкладывая это как шедевр киноиндустрии. Но в центре ты свои съёмки заканчиваешь, — расписываю его план на ближайшее время, рукой опрокидывая студийный свет.

— Что ты творишь? — возмущается на мою выходку и пытается спасти технику. — Ты знаешь сколько это оборудование стоит?

— Думаю, побольше твоей чести, — давлю лампочку и характерный треск стекла под моей подошвой препарирует тишину.

— Ты уже все границы перешёл, больной, — огрызается мелкий Рождественский и закатывает рукава на рубашке.

Умалишенный в детстве любил драться, но не умел. И сейчас кичится. Нос сломать ему в два счета. Да, только рубашка белоснежная испачкается.

— Не быкуй, — схватив за ворот, разворачивает его охранник и встряхивает. — Факир, дело говорит. Прислушайся. И целехонькая останется твоя камера.

— Беспредельничать-то зачем, — швыряя пиджак на кресло, в студию заходит Арон. — Я все зафиксирую, — спокойно добавляет, откручивая крышку минералки.

— Николас, у тебя на вызов братьев где-то красная кнопка имеется? Нажал втихаря? Один никак не справляешься. По старинке гурьбой только.

Со старшеньким повозиться подольше придется, но и его прижучу. Сколько отмазал бандитов. Кейс на него состряпать ещё быстрее получиться.

— Третьего не хватает. Жалость.

— Ничего. Мы передадим твои извинения, — отхлебнув, Арон многое на себя берет. — Хотя ты знаешь, что на свой счёт я принимаю только деньги.

Хмыкнул на лицедейство.

— Отлично все получается, братишки, — переступил через черную треногу света.

У Змея щелкнул затвор на пистолете.

— Какая прекрасная мелодия? Вы не находите? — решил понаблюдать за их реакцией.

— Прекраснее только звук одетых наручников на твои руки, — сзади доносится голос Виктора. Легок на помине. — Забыл зажигалку, Ник.

— Держи, брат, — младший шарится в карманах джинс и кидает зажигалку.

Я перехватываю. Провожу большим пальцем по колесику. Пламя вспыхивает перед глазами.

— А вы так и не поняли, что курение убивает?!