Его исключение (СИ)

Глава 21

Вдыхаю глубоко и замираю лёжа за широким диваном. Рванула в последний момент туда.

— Дьявол, сбежала, — произносит разъяренный Игнат, оглядывая оконный проем..

— Факир, найдем, — уверяет помощник и я тихо сглатываю в засаде.

— Длинноножка, зачем бежишь, меня больше только заманиваешь, — мысли вслух охотника перепугивают загнанную дичь, смешиваются с дымом пущенным в мою сторону. — Где ее гримерка? И выбрось эту дрянь, — Льдов обращается к помощнику.

— Привычка, — обескуражено заявляет верзила.

— Найди новую привычку, — строгая рекомендация Льдова одобрена ВОЗ. Удаляющиеся шаги мужчин дают надежду, что мне осталось чуть-чуть потерпеть.

— Не аристократы мы, — после этих слов разбойника вижу траекторию полета сигареты брошенной им, которая приземляется мне в ямку между ключицами.

Пошелохнуться боюсь, терплю, как окурок прожигает тонкую кожу.

— Надо было потушить, — шаги в мою сторону заставляют сжать зубы от боли.

— Змей, где застрял. Быстрее, — голос Льдова хмурый и завис свинцом у дверей.

— Ай, ладно, само потухнет, — еле тихо проговаривает помощник и закрывает дверь.

Сбрасываю окурок и слегка дотрагиваюсь до ожога, болит и подуть не могу, руками машу. Снаружи шум утихает, кажется, ушли.

Встаю и подхожу к двери. Рука зависла в воздухе над ручкой. С другой стороны ее кто-то надавливает вниз.

Я дергаюсь, но не успеваю добежать до спинки дивана, застываю, когда свет коридора разрезает мое тело на фрагменты. Медленно.

Я уже целиком видна и моя тень отброшена на кровать, как и мои призрачные надежды на спасение.

Спиной чувствую, что меня разглядывает пара мужских глаз. Они обжигают между лопаток, скользя вниз по позвонкам к ямочкам на ягодицах. Зверь не простит попыток бегства, сожрёт и не подавится. Не оборачиваюсь.

Я должна что-то начать делать для своего спасения, но тело предательски не считывает мои испуганные сигналы.

Животная аура страха заполняет всю комнату и не надышаться перед неизбежным. Он входит и закрывает дверь, не торопясь, с отсрочкой соблазна накинутся, движения неспешны и молчаливы.

Оброни хоть слово, дай зацепится за это, но временная контузия тела парализует желание к возражению.

Тишина делает воздух тяжёлым и замедляет дыхание. Хочу сорваться, но вот поздно трепыхаться.

Он наверное сейчас меня убьет, не меньше. Неторопливые шаги в мою сторону отсчитывают секунды до его победы и мои последние миллисекунды никчемны.

Я теряю волю к сопротивлению, просто выжидаю. Его руки покрывают меня, сжимают до боли, но такой приятной, тело приглушенно откликается и в животе зарождается сладкая истома.

Полумрак и тело истосковалось по мужской ласке. Разум здесь блокируется предательским возбуждением, порождающим необъяснимые чувства.

— Марта, что за самоуправство, — крадущимся голосом темноты оказался Николас.

— Ты напугал, — выдыхаю остатки одержимого страхом воздуха, как будто муж меня за чем-то непристойным застукал.

Продолжаю стоять спиной к нему, чтобы не выдать своего парадоксального состояния.

— Кого-то другого ждала, — делает интуитивные выводы.

— Нет, — вру не задумываясь своему любому гению. Я и взаправду не ждала, оно само пришло. Наваждение.

— Непривычно тихая ты, разомлевшая, — его слова колоколом моего уличения отстукивают.

Николас одним рывком стягивает топ вниз и он безвольной тряпочкой, широким поясом на талии теперь отсчитывает нулевой километр страстного периметра моего верха.

Прохлада ветра из открытого окна и его дыхание смешиваются и будят мои мурашки.

— Послушной надо быть, — его руки одаривают мои запястья теплотой горячей крови.

— Ты видел меня уже голой, так не честно, — пытаюсь перекроить возбуждение, которое породил в моей голове другой мужчина.

— Кто сказал, что честно играем? — его руки проходятся вверх, огибая ключицы и задерживаются на шее, разминая позвонки. Млею от затаенного дыхания на затылке.

— Тогда пощады не жди, — триумфально скалюсь собственным язвительным ремаркам.

— В жизни пощады не просил. Какая грозная. Мне начинать бояться? — кусая в изгиб шеи, он очерчивает линию подбородка и оттягивает пальцем нижнюю губу, заставляя мой рот приоткрыться.

— Я опасный, Марта, жуткий. Люблю зрелища. Станешь семейным развлечением, если я попрошу, — вкрадчиво произносит, закусывая мочку уха и надавливая на промежность.

Я тут от счастья чуть не поперхнулась, а на меня как ушат помоев вылили. Отбрасываю его наглые руки, которые волнами изучают мое тело. Поворачиваюсь и врезаю оглушительную пощечину, натягивая другой рукой мокрую ткань на грудь. Холодит.

Неужели я создаю впечатление той, у которой нет принципов и достоинства?

— Справедливо. Заслужил, — пошатываясь, потирая ушибленное место, режиссер цинично улыбается.

— Ник, пошел ты… не надо мое светлое чувство втаптывать в грязь и смешивать с животным срамом, коего у вас и без меня предостаточно. Когда очнешься поговорим, — яростно закипаю от передоза негатива. — Я не попадусь в ваши раскинутые семейные капканы похоти. Мне за любовь мою крылья не сломать. Если тебе на нее наплевать, то мне нет, — добавляю ему в отместку за свои униженные чувства.

Совсем отчаявшись, добавляю.

— Ты меня хочешь братьям предоставить и надеешься, что они к Алисе лезть не будут таким образом?

— Откуда ты знаешь, как правильно любовь любится. Только громкими словами разбрасываешься. Смешная ты и твоя любовь смешная, — челюстью водит, проверяя не сломана ли. — Навоображала себе, а я повода не давал, мы с тобой даже не спали.

Я не рассчитала удар, сильно приложила. Так хочется погладить этот острый подбородок, унять боль скул целованием щек, но я отбрасываю эти мысли, как рабские любовные цепи.

— Лучше быть смешной, чем жестоким истуканом. В любви только двое есть, она не делится между оставшимися, — мое непримиримое видение вопроса, наверное, его уже не удовлетворит. Он смирился с участью разделяющего пирог.

В моих глазах одинокий вопрос.

— Почему? Почему ты выбрал ее, когда я была рядом? Протянуть только руку оставалось, только твоей могла быть.

— Ты знаешь уже мои чувства к тебе, — крепко сжимая пальцами мои ребра, он продолжает давить и убеждать себя, что ему все равно. — Она ворвалась в мою жизнь как Ева, сбежавшая из рая.

Никогда не думала, что перед мужчиной надо топлес бегать, чтобы влюбить. А как же загадка?

— Ничего, — глупо улыбаясь, добавляю. — Ты меня еще вспомнишь, совсем внезапно, я знаю, но будет поздно, меня не найдешь, — тяжёлое безоговорочное решение произношу для себя, отрезвляя свои мысли от трешовой влюбленности.

— Снимай, — произносит возле самого уха, отстраняясь от меня. Ник медленно стягивает рубашку.

— Далеко разогнался с такими запросами? Довольно!

— Марта, ты сегодня не выспалась что ли. Снимай мокрый топ, а то простудишься, когда ехать будем, — протягивая мне рубашку, удивляется моим изречениям.

— Куда ехать, я к себе в номер, — понимая, что опять опростоволосилась, разворачиваюсь в порыве прекратить общение. Ник подхватывает за талию. — Пусти, — требовательно заявляю. Достали эти игры.

— Тише, тише. Мне надо тебя отвести в безопасное место. Сегодня Льдов от тебя не отстанет. Он уже ломится в гримерку. Будет искать сегодня, а завтра уже уедет с острова. Не будем рисковать, выйдем через черный вход.

На заднем дворе стоит скутер, садимся. Я обнимаю недосягаемый торс, боясь дышать, и наш дорожный дуэт разрезает тишину прибрежной ночной жизни.

Мурлыкающий мотор несущийся вдаль, ветер в волосах, шум графитовой ленты опоясывающей витиеватые улочки и запах моего мужчины, его присутствие.

Сладкое мгновение побудь на языке, продлись бесконечно. Мысли, разбившиеся об асфальт, вновь взлетели подхваченные потоками воздуха.

Он просто доставляет меня в безопасное место, а остатки впечатлений указывают на то, что Ник украл и увозит от всех, прячет, чтобы нам никто и никогда не мешал.

— Проходи, — открывая дверь маленького помещения в одну комнату с видом на море, Николас пропускает меня вперёд. — Здесь ничего нет, кроме вина. Будешь? — спрашивает, порывшись в шкафчиках на кухне. Включает телевизор. На экране ведущая новостей.

— Грандиозное событие, происходящее один раз в десятилетие, сорвано. Что послужило триггером драки выясняется. Ущерб заведению исчисляется в крупном размере. Очевидцы, говорят, что были слышны выстрелы. Пострадавших по данным правоохранительных органов нет. Не переключайтесь. Наши корреспонденты следят за событием. Вы узнаете все из первых уст.

О.О.О.

Оёй!

Оёечки!

Глаза блюдцами примагнитились к экрану, пальцы у рта сложила.

— Что я наделала…

— Лапушка, не переживай. Там все равно скука смертная. Через десять лет будет хоть, что вспомнить на очередной встрече толстых кошельков.

Я должна была добыть сенсацию, но оказалась ею сама.

Я пострадавшая.

Авансом.

На ближайшем совещании. Это точно.

— Да, — соглашаюсь задумчиво. — Нам стоит снять напряжение. Николас, твоя рубашка, — делаю попытку ее снять, ведь он замёрз. Сама планирую натянуть юбку на подмышки. Топ ещё не высох.

— Забей. Давай лучше выпьем, согреемся, — звякая бокалами подходит ко мне и протягивает один из них.

Смотрю на него, когда он разливает бордовый напиток, и вижу странное спокойствие на его лице.

Как будто не было моей дерзкой выходки и он не торопится к жене, что с братьями осталась, и, возможно, они будут утешать ее всю ночь известными только им троим способами. Ник ровно дышит, нежно стучит бокалом о край моего и задумчиво смотрит.

— За что пьем Марта? — передает эстафету в тосте мне.

— За то, чтобы эта ночь не заканчивалась, — чуть помедлив, произношу и отпеваю сангрию. Страшно подумать, во что я вляпываюсь.

Участница мирового скандала. Меня по головке редактор точно не погладит.

— Вот как. А солнце ты не любишь? День лучше. С недавних пор не люблю ночи, — отпевая глоток красной жидкости, интересуется.

— Ты рядом и все равно, что там на небе. Смотреть прогноз погоды не буду, — расслабленно заявляю и присаживаюсь на диван.

Ник опускается рядом возле меня и отворачивает воротник рубашки.

— Что это? — указывает на розовое пятнышко между ключицами. — Он тушил окурок об тебя?

— Нет. В меня он прилетел, — иронично замечаю.

— Урод.

— Ник, говорю это не он. Так вышло, — оправдываю Льдова и успокаиваю гения.

Продолжаем сидеть молча. Он о чем-то думает, отрешен, видно по глазам, мысленно сопротивляется.

— Ты расскажешь другу, что тебя тревожит? — спрашиваю, повернув голову набок.

Ставит бокал на столик.

— Нет, — отрезвляющий ответ, но я не сдаюсь.

— Почему?

— Нет, Марта, не расскажу, — настойчивее повторяет и взгляд уже в глаза пристальный, одурманенный. — Друзей не хотят поцеловать.

— А ты хочешь? — бессовестно смотрю ему в губы. Правильная девочка в этом теле не живёт.

— Не верю я в дружбу между мужчиной и женщиной. А ты достаточно привлекательна, — подмечает романтично. — Прости, я был груб и неоправданно жесток в номере. Нес чушь, — опустив голову, гладит мои ладони, уходя от ответа. — Держись от Арона и Виктора подальше. Я не знаю, как уберечь от их подлостей. Они просто сломают, развратят, — больно надавливает пальцами на каждом слове. — Не хочу потерять и тебя. Потому что мне не все равно, Марта, — его встревоженное лицо застыло напротив меня в надежде найти утешение. — Ты чудесный человечек.

— Ник, почему ты это позволяешь? — интересуюсь с затаенным дыханием.

— Спать, пора спать, — хлопает по руке и в очередной раз уходит от ответа. — Марта, сегодня трудный день был, да и ночь под стать ей. Ложись на диван, я на полу буду. Поищу пледы, — вспоминает, что хотел сделать.

Ник пошел искать, а я тихонько свернулось калачиком и лежу в его рубашке, глаза прикрыла.

— Уже спит, — замечает мое состояние Николас. — Сладких снов, — проговаривает, накрывая пледом.

Приоткрываю глаза и наблюдаю, как он снимает джинсы и ложится на мягкий ковер, как и́ог, выпрямляется.

Смотрю на него сквозь планетное свечение и сон не идет, перевозбудилась сегодня и надышаться на него не могу. Как бы себя успокоить, уснуть, отрубиться, упасть в темноту.

В голове всплывает образ Льдова. Теперь точно всю ночь ужастики снится будут. Б-р-р…