Это лишь игра - 2

50. Герман

Спустя две недели

Просыпаюсь я всегда раньше Лены. Целую ее в кончик носа, в приоткрытые губы — она и бровью не ведет. Она вообще спит крепко и сладко. Не разбудишь. Может, это счастливая особенность всех праведников?

Если нет ничего срочного, даже не встаю — смотрю на нее спящую, теплую, трогательную. Любуюсь. И всякая дурь в такие моменты лезет в голову. Вроде: вот оно счастье… хочу, чтобы вот так было всегда… ну и прочая сентиментальщина.

Лена встает по будильнику. Это тоже забавное зрелище. Сначала при первых звуках она резко садится в постели, как встревоженный галчонок, и несколько секунд сидит с широко распахнутыми глазами будто в прострации. Потом уже начинает шевелиться, понимать, узнает меня, улыбается.

Утренний секс у нас вместо зарядки. Иногда это дело затягивается, и потом приходится всё остальное делать в спешке, чтобы она не опоздала на свою практику. К восьми везу ее в школу. Когда есть возможность — забираю ее после уроков. Когда не получается, она идет к себе домой, и я тогда позже заезжаю за ней уже туда. И вместе едем ко мне.

Днем мы редко видимся, и я скучаю. Сильнее, чем раньше, когда мы не жили вместе. Бывает, занимаюсь делом, бумаги изучаю или с кем-нибудь обсуждаю какой-то вопрос, и вдруг ни с того ни с сего накатывает тоска и острое желание увидеть ее прямо сейчас. Может, это просто усталость.

Зато вечера и ночи наши.

И какие ночи! Прежде я и подумать не мог, что моя маленькая скромница будет такой отзывчивой на ласки и податливой как воск. Будет такой искренней и открытой в своих эмоциях. Для меня это важнее опыта и умений. Потому что, наверное, это и делает секс чем-то особенным — полным откровением, настоящей близостью, не знаю…

Одно мешало. То, что Лена не знает о моей роли в деле её подруги. Несколько раз я пробовал вернуться к тому разговору, подобрать слова, объяснить. Но в последний момент все равно сворачивал.

Тема эта слишком болезненна для Лены. Особенно теперь, когда её подругу отчислили. Лена после этой новости несколько дней места себе не находила, еле её растормошил. Так что какие слова ни подбирай, а признаться ей — это всё разрушить и потерять её, наверное, уже навсегда. А я к этому оказался не готов. И чем дольше мы вместе, тем сложнее отказаться от нее даже в мыслях…

Решил в конце концов, что Лена всё узнает потом. Когда ситуация выправится. Когда это не будет для нее таким болезненным ударом.

Англичанка названивала мне всё утро. Точнее, я и не знал, что это она. Не отвечал сначала, потом, когда освободился, перезвонил сам.

— Ну, здравствуй, Герман. А я уж и не чаяла, что удастся с тобой поговорить, — съязвила она.

— Олеся Владимировна? Вы ли это? — ответил ей тем же тоном.

— Хочу поговорить с тобой. Наедине. Желательно сегодня.

И вот мы сидим с ней в кофейне недалеко от школы. Она внимательно изучает меню, морщится, бубнит под нос, что цены тут дикие.

— Я угощаю.

Она бросает на меня взгляд, полный оскорбленного достоинства.

— Я и сама способна купить себе чашку кофе, — произносит гордо.

— Да ради бога, — усмехаюсь я. — Только можно быстрее? Меня Лена ждет.

— Про Лену я и хочу с тобой поговорить. Ты знаешь, мне она небезразлична.

— Мне тоже.

— Да, вот только я лично в твою искренность как-то не верю.

— Ну ладно, — улыбаюсь я.

— Герман, — она подается вперед, почти ложится грудью на стол. — Я не Лена. Меня ты не обманешь. Я знаю, что ты за человек. Какую игру ты ведешь?

— Олеся Владимировна, у вас совсем своей жизни нет?

— Лена — часть моей жизни. И я за нее очень переживаю. Когда ты в прошлый раз уехал, мне, а не тебе приходилось ее буквально вытаскивать… Второй раз она такого просто не вынесет. Если у тебя к ней несерьезно… если ты ее вмешиваешь в какие-то свои делишки…

— У меня к ней серьезно, — обрываю ее.

— Травля ее подруги — твоих рук дело? Не удивляйся, я знаю, зачем ты вернулся из Канады… Уж точно не ради Лены. Я знаю про твоего отца. И про твою помолвку с дочерью губернатора я тоже в курсе. Лена со мной делится… Делилась. Пока вы не стали жить вместе. Теперь она отдалилась, замкнулась и избегает общения. Я полагаю, это всё твое внушение. Ты ее настраиваешь против меня. Вопрос — зачем? Может, тебе есть что скрывать? Может, ты боишься, что я достучусь до нее в конце концов… открою ей глаза…

— Олеся Владимировна, очнитесь. Если бы я захотел, чтобы Лена перестала с вами общаться, Лена бы уже давно с вами не общалась, уж поверьте. Но я из пушки по мухам не бью. Поэтому если Лена от вас отдалилась, значит, так хочет она сама. Нет мысли, что у нее своя голова на плечах есть? Что она хочет жить своим умом? Что ей просто надоело, когда ее постоянно поучают? Я благодарен вам за помощь Лене и ее бабушке. Искренне благодарен. Но не лезьте в нашу жизнь. Займитесь своей. Извините, мне действительно пора.

Я встаю из-за стола, прощаюсь с ней и иду на выход.

— Герман, — выкрикивает она. — Не смей ее обижать! Не смей играть с ней!

Не оглядываюсь, выхожу на улицу. Не знаю никого, кто бы меня раздражал хотя бы вполовину как она. Однако стоит отдать ей должное — догадалась же она… точнее, верно предположила, что травля Лениной подруги началась с моей подачи. Могла ведь и Лене такую мысль внушить.

Подъезжаю к Лениному старому дому. Через пару минут выскакивает Лена, тащит с собой какие-то пакеты, книжки. В душе я этому радуюсь — потихоньку перебирается ко мне. Вскоре, надеюсь, переедет окончательно. Помогаю всё уложить на заднее сиденье.

Пока едем в Листвянку она рассказывает про открытый урок. Это, как я понял, последний урок в ее практике, на котором присутствовала не только англичанка, но и какая-то комиссия.

Вчера весь вечер она к этому уроку готовилась. Просила меня изображать учеников. Сама рассказывала мне тему, демонстрировала разные карточки, задавала вопросы. Немного путалась, иногда сбивалась и начинала заново. Потом я играл роль этой самой комиссии. Тоже несколько раз. В итоге все её реплики мы оба выучили наизусть. Ну хоть не зря.

— Ты представляешь, меня так хвалили! — возбужденно говорит Лена. — Даже Качерян меня хвалила, а она вообще никого никогда не хвалит! Девочки про нее рассказывали, что она всегда придирается, всегда недовольна, а тут такая: прекрасно! И похлопала в ладоши. Мне! И остальные за ней следом похлопали. Представляешь?!

Киваю, улыбаюсь.

— Молодец, Леночка. Я очень горжусь тобой.

— Правда? Спасибо! И за то, что вчера помог подготовиться, огромное спасибо! Я хотела с Олесей Владимировной потом обсудить, но она сразу после урока куда-то делась…

Знаю я, куда она делась. Но пока молчу.

Дома за ужином Лена опять вспоминает пережитые эмоции, как волновалась на уроке, как радовалась потом. Телевизор привычно включен и тихо бубнит фоном. И вдруг Лена бросает взгляд на экран, обрывается на полуслове, берет пульт и делает погромче. Это какой-то местный канал.

«Уже которую неделю не утихает скандал вокруг Вячеслава Леонтьева, сына действующего губернатора. Напомним, студентка одного из местных вузов обвинила его в изнасиловании и запросила немалую сумму за поруганную честь. А получив отказ, обратилась с заявлением в полицию. Есть запись, на которой она угрожает и требует заплатить. Однако до сих пор всплывают новые подробности, в свете которых всё больше вопросов возникает уже к так называемой жертве. Например, почему все свидетели происшествия единогласно отрицают какое-либо насилие. Кроме того, стало известно, что девушка и ранее уже пыталась «заработать» таким образом».

В кадре возникает какой-то стриженный пацан.

«Да, было такое, — говорит он, не глядя в камеру. — Мы бух… гуляли на вечеринке. Она напилась, ну как и все. Садилась ко мне на колени. Танцевать звала, прижималась сама. Потом мы с ней… ну это… переспали. С ее полного согласия. Даже больше по ее инициативе. Кто это снимал, я не знаю. Там было много разного народу. А после этого она потребовала с меня денег. Крупную сумму. Или, сказала, напишет заявление в полицию. Я отказался. Просто кто-то снимал еще, как она… ну там на коленях у меня сидела, целовала. Короче, что сама всё… что никакого насилия не было…».

— Герман! Кто это вообще такой? — потрясенно восклицает Лена. — Откуда он взялся? Что он несет?

Но в кадре уже другие лица.

«Так же мы попросили прокомментировать ситуацию менеджера ресторана, где до недавнего времени работала Юлия. Здравствуйте. Что вы можете сказать по поводу всей этой истории?»

Камера берет крупным планом женщину в солнцезащитных очках. В отличие от пацана она говорит уверенно:

«Правда это или нет, пусть разбираются компетентные органы. Но если вас интересует моё личное мнение, то я ей не верю. Я знаю такую породу людей. Я их называю охотницами. До чужих денег. До чужих мужей. Как повезет, видимо… Юлия эти свои намерения никогда и не скрывала. А что касается Вячеслава Леонтьева, то я его прекрасно помню. Это наш постоянный гость. И знаете, ну бывает так, что деньги, положение как-то влияют на человека, на его поведение… Но у Вячеслава ничего такого не было. Воспитанный, во всех отношениях приятный молодой человек. Юлия обслуживала не раз его столик, иногда просила девочек поменяться, чтобы его обслуживать… Более того я сама лично слышала от нее такую фразу: «Он у меня на крючке». Это она сказала про Вячеслава. А буквально накануне… ну, этого происшествия она уволилась. По собственному. Я ее спросила, куда она уходит, в какое место. На что Юлия мне уверенно ответила: «Никуда. Я теперь вообще больше работать не буду. Не придется».

— Они всё выворачивают с ног на голову! — возмущается Лена. — Юлька действительно уволилась, потому что ей надоело. Но она надеялась на то, что у нее с этим Славой будут нормальные отношения…

Женский голос продолжает:

«Многие усматривают во всей этой истории политическую подоплеку. Грязные игры конкурентов, ведь действующий губернатор баллотируется на второй срок и в предвыборной гонке занимает сейчас лидирующие позиции…»

— Всё! Не могу больше это слушать! — Лена выключает телевизор. — Герман, это какой-то ужас…

Я перетягиваю ее к себе на диван, но Лена продолжает возмущаться:

— Юлька далеко не ангел, конечно, но это просто откровенное вранье! Не представляю, как она до сих пор держится. Другая бы давно с моста… Ладно, давай про что-нибудь другое, да? А то невыносимо просто…

— Давай, — соглашаюсь я.

— Что ты сегодня делал? Где был? — Леночка изо всех сил старается вести светскую беседу, хотя вижу, как внутри ее колотит.

Поразмыслив, отвечаю правду:

— Встречался с англичанкой.

— С Олесей Владимировной? — удивляется Лена. — Как? Случайно встретились?

— Нет, она позвонила, захотела поговорить.

— О чем?

— О ком. О тебе. Ее беспокоит, что ты отдалилась от неё. И еще больше ее волнует то, что я тебя… обижу.

— Ну да… — мнется Лена. — Но я не то что отдалилась. Просто она мне все время про тебя говорит всякую ерунду. Мне это неприятно. Я это не хочу слушать.

— Например, какую?

— Да разное… Ну, глупости, если честно. Она же тебя не знает. Придумывает черт-те что. Я даже не понимаю, за что она так к тебе… Представляешь, она считает, что это ты организовал весь этот ужас с травлей Юльки, — со смешком говорит Лена. И смотрит на меня так, типа, давай посмеемся вместе над таким абсурдом.

Я не свожу с нее взгляда, но чувствую, как каменею. Только внутри щемит, и одна-единственная мысль колотится: «Прости меня, прости…».

— Так, может, она права, — произношу через силу. — Может, действительно я всё это придумал…

Лена еще несколько секунд улыбается, затем улыбка гаснет.

— Что? — произносит она, и лицо ее буквально на глазах сереет, а взгляд просто вопит от боли от ужаса. — Ч-что?

Переспрашивает она. Побелевшие губы дрожат.

— Герман, скажи, что ты пошутил…

В горле встает ком, с трудом его сглатываю и не своим голосом наконец говорю:

— Пошутил… конечно, пошутил…

Лена оживает, но все еще дрожит.

— Не шути так больше, пожалуйста, никогда.

Затем она льнет ко мне. Обвивает шею тонкими руками, утыкается в плечо лицом и горячо шепчет.

— Я так сильно тебя люблю… но иногда мне так страшно…

— Не бойся… со мной тебе нечего бояться… — успокаиваю ее, а у самого будто кол в груди.

Ночью она отдается с каким-то особенным отчаянием. Впрочем, я с тем же отчаянием беру, словно в последний раз хочу насытиться. Но это же ерунда… просто нервы…

А среди ночи — Лена, к счастью, уже крепко спит — мне вдруг звонит Леонтьев. Выхожу из спальни, потом только отвечаю на звонок.

— Герман, — тяжело дышит он в трубку. — Герман, сынок, приезжай… Вика сбежала… где она — неизвестно…