Фрося. Часть 1

Глава 44

Старшим детям Фроси исполнилось по двенадцать лет, и она, помятуя о том, что говорил ей когда-то раввин Рувен, собралась ехать с девочкой в Вильнюс.

Но для того, чтобы отправиться туда, надо было предварительно поговорить с Анечкой, рассказать ей историю её рождения и спасения, о её где-то живущей матери, и, главное, признаться в том, что она, Фрося, ей не родная мать. А это было самое трудное и самое неприятное в предстоящем разговоре.

Анечка к этому времени превратилась во вполне сформированную девочку с чертами девушки. Она уже очень отличалась от своих многих сверстниц развитыми формами. Несмотря на стройность, у неё была достаточно пышная грудь, под осиной талией выдавались выразительные бёдра, на тонкой шейке гордо восседала головка с пышными чёрными кудрями. Хотя лицо трудно было назвать красивым, его всё же портил крупноватый нос с горбинкой, но в чёрных глазах было столько огня и таинственной глубины, а в смуглых бархатных щёчках, полных губках было столько чувственности, что она казалась очень даже симпатичной.

А к этому добавим, что Фрося ничего не жалела на своих детей. Они были одеты, обуты совсем не хуже детей начальства и интеллигенции города.

И вот в один из майских дней 1953 года Фрося выпроводила по каким-то делам мальчишек из дому, заперлась с дочерью в спальне и начала этот тяжёлый разговор, который мог перечеркнуть всю их жизнь. Она усадила Аню напротив себя на кровать, взяла её ладошки в свои натруженные мозолистые руки, стала мять и поглаживать их и никак не могла решиться начать разговор.

Девочка смотрела на мать непонимающим взглядом и молча ждала, когда она заговорит.

— Милая доченька, мне очень тяжело рассказывать об этом, но думаю, что пришло тебе время узнать правду, хотя я не совсем уверена, что поступаю правильно, но, думаю, будет хуже, если это откроется, когда ты будешь совсем взрослой. Я надеюсь, что ты правильно меня поймёшь и не осудишь…

Аня не выдержала и поторопила мать:

— Ну, мамочка, я сейчас умру от любопытства и страха, рассказывай, пожалуйста, побыстрей…

И Фрося поведала девочке, как она тяжело рожала Стасика, как при родах им спасли жизнь талантливый врач Меир и его жена, добрейшей души человек, замечательная Рива. О том, что Аня родилась накануне войны, двадцать первого июня. И как в августе этого же года гнали пешком евреев их города мимо Фросиного дома. Как Рива вручила в её руки жизнь маленькой девочки Ханочки, такое настоящее имя Ани, как в ту же ночь с помощью её любимого человека, отца Андрея, они покинули этот дом и скрылись в её деревне, где она сама родилась и выросла, там они прожили почти до конца сорок пятого года.

Потом Анечка должна уже хорошо помнить, как они жили рядом с костёлом у Вальдемара. И, конечно же, Анечка помнит, как переехали уже сюда, в этот дом.

О том, что только через несколько лет Фрося узнала, что Рива их разыскивала сразу после войны. Она всё же уцелела каким-то образом в еврейском гетто. Меир, настоящий отец Ани, погиб, светлая ему память. Обо всём этом Фросе поведали в Вильнюсе, где Рива жила какое-то короткое время.

После того, как Рива потеряла надежду отыскать дочь, она уехала в Польшу, а оттуда уже в Палестину. И где, наверно, да будет милостив к ней господь, она до сих пор и живёт, эта страна теперь называется Израиль, там, наверно, живут все евреи.

Фрося очень бы хотела выяснить всё о судьбе Ривы, но между нашими странами плохие отношения, и Вальдемар умоляет этого не делать, чтобы не навлечь на них большие неприятности.

Фрося говорила и говорила, перескакивая от события к событию. Сбивалась, уточняла что-то и всё рассказывала, и рассказывала, будто боялась остановиться. Она поведала девочке о том, как они жили в деревне, как она ездила в Вильнюс к евреям, про беседы со старым раввином Рувеном, о том, как ей там помогли евреи кое-что продать, поддержали советом и делом.

Мелькали события, имена, а Фрося всё не могла остановиться, глядя в глаза дочери, в которых, плескались недоумение и страх, непонимание и осознание чего-то…

Фрося вдруг схватила с комода заранее приготовленный маленький свёрточек, судорожными движениями развернула его, и на ладони девочки легли красивые золотые вещи: колечко со сверкающим камнем, с такими же камешками серёжки и два массивных обручальных кольца…

Аня уронила украшения на кровать и смотрела во все глаза на Фросю. Её всегда яркие губки побледнели, большие глаза стали просто огромными, в бездонных глубинах тёмных зрачков металось такое количество чувств, что Фросе стало страшно за дочь. Но слёз в этих колодцах не было, и она впервые подумала, что зря она затеяла разговор, хотя и понимала, что обратного пути уже нет, просто всё нужно было как-то переварить, ведь им теперь с этим придётся жить…

Аня вдруг крепко обвила руками шею Фроси и стала целовать в лоб, в глаза, в волосы, без конца повторяя:

— Ты, спасла мне жизнь, ты спасла мне жизнь, мамочка, ты спасла мне жизнь!..