Фрося. Часть 1

Глава 4

Меир отлично сознавал весь риск и из специальной литературы знал, что лишь пятая часть женщин остаётся после такой операции в живых, но он не мог отказать Фросе в праве на жизнь. Хотя он ставил под угрозу благополучие и, возможно, даже жизнь своей семьи. Об этом он сообщил Риве, почему-то нисколько не сомневаясь в её ответе, потому что прекрасно знал свою обожаемую жену:

— Ривочка, ты осознаёшь степень ответственности, ведь не дай бог что, и наша участь будет незавидной. Ты же видела этого мужлана, если что не так, у нас прямая дорога в Сибирь, а то и того хуже…

— Милый Меирчик, ты же великолепный хирург и Господь тебе поможет, посмотри, какая она красивая и какая она несчастная… Такое чувство, что мужу безразлична её судьба, он только о ребёнке, похоже, беспокоится…

— Дорогая, я ведь могу без проблем освободить женщину от плода, и тогда её жизни ничего не будет угрожать…

— Меирчик, но ведь есть шанс спасти жизнь обоим, я верю в силу твоего таланта, я уверена, ты сделаешь это успешно, ведь какое будет для неё горе — потерять в таких муках выношенного ребёнка… А если бы я была на её месте…

— Я бы спасал вас обоих…

— Так представь, что это я…

Лицо эскулапа приняло одухотворённое выражение, и смелым движением руки он нанёс на низ огромного живота роженицы вертикальный надрез.

Нет смысла описывать течение этой сложной операции, известной ещё много веков назад, но завершающейся, как правило, печальным исходом, в результате которого мать чаще всего погибала, да и младенца далеко не всегда удавалось спасти.

Уже через четверть часа Меир подал Риве спасённого от пут пуповины, почти задохнувшегося и захлебнувшегося ребёнка, это был мальчик, а сам продолжал бороться уже за жизнь женщины.

Рива бережно обтёрла тёплой влажной пелёнкой тельце малыша, тихонько шлёпнула его по попке, и мальчик зашёлся таким криком, что Степан услышал на улице, и улыбка осветила мрачное его лицо.

Рива уложила быстренько завёрнутого в пелёнки малыша и вернулась к операционному столу, где Меир, испачканный кровью и слизью, своими тонкими изящными пальцами колдовал в чреве опавшего после извлечения плода живота. Уже с помощью своей незаменимой ассистентки он наносил и наносил один за другим швы, и молил бога, чтобы хватило у пациентки сил, крови и везения.

Все швы внутри завершены, последний стежок на коже живота, и врач сорвал с лица Фроси марлевую тряпочку, смоченную морфием. Отойдя от операционного стола, он с хрустом потянулся и швырнул резиновые перчатки в мусорный бачок:

— А теперь будем молиться мы нашему, а они своему богу.

Уставший врач вышел из операционной, чтобы привести себя в надлежащий вид и побыстрей вернуться к умирающей, а возможно спасённой роженице. Нужно было срочно подменить не менее уставшую жену, которой было совсем нелегко на восьмом месяце беременности выдержать все эти испытания физического и морального толка.

Путь ему заслонила мощная фигура Степана, и тот вопрошающе взглянул на доктора:

— Ну, что скажешь…

— Мальчик живой и, похоже, здоровенький, а жизнь Вашей жены в руках божьих… Я сделал всё, что мог, всё, что может сделать современная медицина, но роженица потеряла очень много крови, очень много крови, простите мне надо умыться и подменить уставшую жену.

Степан сиплым от недосыпания и огромного количества выкуренной махорки голосом спросил:

— Только минуточку, доктор, а что нужно от меня, и когда я смогу забрать малыша?..

— На ваше усмотрение, на ваше усмотрение… — рассеянно произнёс доктор и поспешил по своим делам.