Однажды поздним вечером, когда уже стемнело и вступил в силу комендантский час, Фрося услышала негромкий стук в калитку дома. Сердце у молодой женщины подпрыгнуло и бешено заколотилось. Никто и никогда в такое время к ней не приходил. Раздираемая страхом и любопытством, тихо приблизилась к калитке и спросила шёпотом:
— Кто там?..
И сквозь тонкие деревянные жерди она услышала тихий, почти забытый и такой любимый голос:
— Это я, Алесь…
Фрося быстро отвернула щеколду и, открыв калитку, тут же оказалась в объятиях молодого человека, ощутив на своих губах его горячий поцелуй. Она понимала, что нужно отстраниться, что не имеет права отвечать на эти жаркие проявления любви, но ничего не могла с собой поделать. Не в силах противиться губам и рукам любимого человека, Фрося сама всё плотней и плотней вжималась в тело Алеся.
Наконец они оторвались друг от друга, вдвоём порывисто дыша. Фрося взяла Алеся за руку и потянула за собой в избу, приложив свой палец к его не остывшим ещё от поцелуев устам. Они вошли в дом, Фрося закрыла двери на все запоры, и между ними образовалась пропасть. Молодые люди смотрели влюблёнными глазами друг на друга и не могли произнести не слова.
Вдруг за дверью спальни заплакал ребёнок. Фрося порывисто открыла дверь комнаты, взяла на руки сына и вышла в горницу к Алесю.
— Фросенька, я всё знаю, мне дядя всё рассказал. Он умолял меня не ходить к тебе, но я не мог не придти. Я люблю тебя и не представляю больше жизни в разлуке. Я не имею никого права осуждать тебя, что ты не дождалась меня. Да и как можно осуждать? За что? Сам во всём виноват, а вот простишь ли ты меня и позволишь ли любить и оберегать, зависит только от твоего слова.
Фрося показала жестом присесть ему на лавку возле стола, а сама присела напротив и продолжала молчать. Ребёнок на руках был как щит от любимого и самой себя.
Алесь после затянувшейся паузы продолжил:
— Дядя преднамеренно отправил меня в Варшаву, чтобы разлучить нас с тобой, но я его не осуждаю. У меня самого не хватило воли противоречить ему и побороться за своё счастье. Я это осознал почти сразу, как только приехал в Варшаву, но вернуться уже не мог, германские власти не пропускали никого на территорию Советского Союза.
Ты не представляешь, как я страдал без тебя, до меня доходили письма от дяди и друзей, и я всё знаю о тебе. Только не знал, любишь ли ты ещё меня или нет?
Мне сообщили, что ты чуть не умерла от родов, что тебя спас наш врач Меир. Не буду скрывать, мне известно, что ваши семейные отношения со Степаном не кажутся людям хорошими, причём во многом, и поэтому я пришёл сегодня к тебе.
Мне и сейчас было очень тяжело вернуться сюда из Польши, но я владею хорошо немецким, польским, белорусским и русским языками и добился, чтобы меня послали в Поставы работать в комендатуру переводчиком. Ты, не думай, что я немецкий прихвостень, я их ненавижу. Ты не можешь даже представить, что они делают с евреями… Но я очень хотел быть поближе к тебе, оберегать тебя, и если ты позволишь, то и любить тебя…
Наконец Фрося разомкнула уста:
— Алесик, как ты не понимаешь, я замужняя, у меня есть муж, который ушёл на войну, у меня есть ребёнок от него, и, даже если я соглашусь быть с тобой, как на это посмотрит твой дядя, наша католическая вера, соседи и родня Степана?..
— Фросенька, милая, мне на всех наплевать — и на веру, и на соседей, и на родню… С дядей мы рассорились, и, похоже, навсегда. Я высказал ему всё в лицо, обвинил в том, что он разрушил моё счастье. Сказал, что из-за него я упустил любимую девушку, и, если будет твоя воля, я постараюсь наверстать всё то, что мы потеряли за эти два года разлуки. Теперь только твоё слово, а ребёнок ко мне привыкнет, а я уже смотрю на него, как на своего.
— Лесик, не горячись, ступай домой, всё обдумай, что ты сейчас мне тут наговорил. Мне надо кормить грудью ребёнка, а при тебе я это делать не могу… Не перебивай меня, ты ещё не дослушал. Я завтра оставлю открытой калитку и дверь дома, и если ты не передумаешь, если ты действительно так любишь меня, то приходи ко мне в полночь, я буду тебя ждать. Мы оба подумаем о нашей дальнейшей судьбе, но я знаю точно, что теперь я не мыслю жизни без тебя…
Но сейчас уходи. Завтра ночью, если переступишь этот порог, я стану твоей и только твоей, а что будет потом, мне уже всё равно, я за тобой сбегу хоть на край света.
Алесь внимательно вгляделся в лицо Фроси, кивнул и молча вышел за дверь.