Княгиня Ольга. Истоки

Глава I: Круги на воде

ГЛАВА I: КРУГИ НА ВОДЕ

Обычно наполненный разноголосицей звуков дремучий лес перед закатом был на удивление безмолвным: не доносилось щебетание птиц, не голосил хор из потрескивающих в высокой траве сверчков и цикад, не шумела раскинувшая свои широкие крылья над голубой извилистой лентой реки зоркая скопа.

Неся привычный для псковской чащобы аромат хвои и смолы, Стрибог-ветер на сей раз отличался едва уловимым оттенком чего-то чужого и опасного, и то самый страшный и жестокий житель этих мест — человек. Пропахший кровью и шкурами других зверей, вооружённый стальными мечами и вездесущими стрелами, он был настоящим бичом для всех обитателей зелёных чертогов, не делая разницы между быстроногой ланью и величественным туром, целясь одинаково и в векшу, и в куницу, и, единственный из всех тварей под небесным куполом, убивал других созданий не ради пропитания или спасения собственный жизни, но только для удовольствия своей души.

Человек — это сила, с которой приходится считаться.

Осторожный олень выживает благодаря ясным очам и подобному сполоху молнии стремительному бегу, медведь — хозяин леса — заслужил своё звание из-за первобытной мощи, а вот человек известен тем, что обретает невиданную власть над прочими зверями вследствие своей сплоченности. В стае возможности его безграничны, а с резвым конем под собою и остроглазым соколом в небесах чужими ногами настигнет он добычу, чужими зеницами увидит её, и тогда в ход вместо острых зубов пойдут булатные клинки да тяжелые палицы. Вот только что бывает с человеком, когда он оказывается во враждебной к нему чащобе совсем один? Здесь, в отличие от людских городов-муравейников, не имеет значения ни чин, ни твой род: остаться целым и невредимым до утра в дебрях ты можешь только тогда, когда представляешь из себя что-то по своей природе, но не положению, данному с рождения.

Иссиня-чёрная, словно сама ночь, крылатая тень снизошла на частокол деревьев, пронеслась меж густых еловых лап и спустилась вниз, туда, где изумрудный ковёр трав был смят верным спутником человека. Вороной жеребец, ещё какую-то пару часов назад полный сил, теперь лежал на месте и тяжело дышал. С хрипом он жадно втянул холодный воздух в свои большие, влажные от испарины ноздри.

Крупный ворон бросил взгляд умудрённых опытом угольных глаз на коня и взмыл ввысь над пиками хвойника и редких рябин, уже через несколько мгновений оповестив княжескую дружину о своей находке громким карканьем. Птице ответил густой и раскатистый звук охотничьего рога, вслед за ним донёсся топот от копыт дюжины лошадей, что пробежали по оставшимся после недавнего дождя лужам и подняли в воздух из-под своих ног тысячи сверкающих брызг.

Павший скакун громко заржал и тряхнул тёмной гривой, когда услышал приближение сородичей... но взор его потух, едва только с белой кобылицы спешился на землю витязь, на чьё плечо приземлился тот самый пернатый посланник. В глазах птицы отразился занесенный над конём клинок, что блеснул в полутьме серебряной молнией и оросил яхонтовую траву насыщенным багрянцем.

Княжеский любимец, Хроссбьорн (1), как называл его за аспидный цвет и внушающие уважение размеры хозяин, уже никогда не поднялся бы на ретивые ноги и не пролетел с седоком по лесам Плесковщины(2): хрупкие, отдавшие дорогую цену за свою молниеносность конечности коня не выдержали нагрузки, когда жеребец оступился на влажной и скользкой почве, и сломались, а следом за этим он свалился набок и из-за обрушившегося на ребра веса повредил и их. Тяжёлый клинок, который отсёк несчастному голову, лишь подарил рысаку быстрое и безболезненное избавление от страданий.

— Не мог князь оставить своего скакуна погибать одного... — проговорил глубоким голосом высокий и статный мужчина лет пятидесяти со светло-русой бородой, припорошенной кое-где снегом седины, а затем коснулся крыла ворона и поднял вверх могучую длань. — Мунин, взвейся над лесом и отыщи государя!

Взгляд холодных глаз проводил вскоре исчезнувшего на горизонте быстрокрылого летуна, а сам Вещий Олег нахмурился и сжал сокрушившие не одну сотню врагов руки в кулаки: разве мог предположить он, что обычная охота в окрестностях Плескова, откуда в Новгород двигалась княжеская малая дружина, приведет к потере Игоря?

Хозяин киевского престола, азартный и ветреный, всегда отличался своим жгучим норовом, но на сей раз охотничья лихорадка так сильно захлестнула князя, что тот в одиночку отправился за подстреленным волком в самое сердце непроходимого леса. Если конь властителя пострадал из-за вчерашней непогоды, то Игорь не имел возможности уйти далеко на собственных ногах в погоню за окаянным зверем, ежели только... Нет, не станет раненый и обозленный серый бирюк нападать на князя, коли хочет сохранить собственную жизнь! Значит, ручной ворон найдёт ушедшего недалеко сына Рюрика и приведёт к нему верных витязей во главе с самим государевым дядей.

Испуганные и не знающие, как понимать ранение княжеского коня, дружинники боязливо подняли очи на своего предводителя, и лишь один из них, низкий ростом, но чрезвычайно широкий в плечах, сделал шаг вперёд и робким, неестественно дрожащим для взрослого мужа и опытного воина голосом спросил:

— Мы можем разделиться и прочесать окрестные места ещё раз, а то смеркается, ночь в этих краях наступает быстро и неожиданно. Ежели подстреленный волк не изгой, рыскает поблизости в чащобе целая стая...

— Опасно в такое время в одиночку бродить, да и коням тёмный лес — не чистое поле, — Вещий Олег помотал головой и прищурился, всматриваясь в то пространство меж чернеющих стволов деревьев, где должна была бежать река, а на спокойном и испещрённом морщинами лице его отразилось по-отечески сухое, но от этого не менее искреннее беспокойство. — Бранимир, ты труби в своей рог: это и лютое зверьё разгонит, и даст князю знать, где мы стоянку устроили. Придётся заночевать здесь. Лют, Сверр, Колояр да Ари — пешими вместе обойдите лес до речного берега и обыщите каждый куст, каждую яругу, ничего не упустите! А на остальное — зоркий глаз ворона да воля Перунова.

Глава II: Тени над лесом

ГЛАВА II: ТЕНИ НАД ЛЕСОМ

Леса близ Лыбуты, минувшей ночью.

Покрытая мельчайшими каплями пота грубая рука тяжело легла на золотую фибулу (1), скреплявшую собой накидку на плечах витязя.

Самое сердце проклятой чащи едва ли было гостеприимным по отношению к человеку местом. Стрекотание сверчков, кваканье лягушек и звуки других ночных созданий наполнили тревогой густой мрак плесковского леса, а сквозь полог еловых крон с трудом виднелся узкий серп молодого полумесяца.

Лучи лунного света, тонкие и мертвенно-жёлтые, словно восковые пальцы утопленника, отбрасывали расплывчатые отблески на истлевшую подстилку из игл и сухих листьев, скользили по искривлённым ветвям деревьев, нависшим низко над головой.

Осторожный шаг вперед. Ещё один. Ещё.

Под ступней в кожаном сапоге предательски треснул сухой сучок. Всполошённая этим звуком, с еловой лапы бесшумно взмыла в воздух ожившей тенью сова, которая приняла шум за неосторожную мышь. Птица раскинула широкие крылья и задела ими макушку князя, прежде чем слилась с окружающей всепоглощающей темнотой; Игорь же испуганно схватился за грудь и сделал жадный, глубокий вдох.

Шаг.

Сердце заколотилось пуще прежнего, куда-то под ребра разом вонзилась тысяча острых иголок, расплёскивая смятение и превращая кровь в кипящую смолу. Внутри всё горело.

Шаг,

и со лба по щекам и густой бороде побежали тонкие струйки холодного пота. Дыхание сделалось учащённым и поверхностным, а во рту пересохло. Хочется кричать, но с губ сорвалась лишь немая мольба о помощи.

Шаг…

Внутренности скрутило от страха, избавиться от которого он больше не в силах. Игорь вцепился перстами в косой и тонкий ствол жимолости, попытался успокоиться и прогнать окаянное чувство прочь, но чем больше он старался выбраться из этой трясины сомнения и ужаса, тем глубже вяз в густой черноте ожившей чащи.

Шаг?

Хруст лесного опада прозвучал как издевательские смешки, вторил им шелест деревьев на ветру, что повторяли в княжеской голове знакомыми голосами те слова, что он всё это время боялся услышать.

Еловые ветви, похожие не то на волосатые и широкие руки исполинов-йотунов, не то на крылья несущей погибель хищной птицы царапали его лицо, цеплялись, хватали и не отпускали из своих смертельных объятий. Стволы вокруг медленно, будто пауки на закрученных корнях-лапах, поползли вперёд, к своей жертве, и кольцо из крон сузилось. Теперь он окружён.

Проклятая чаща двигалась навстречу, намереваясь задушить тёмно-зелёными когтистыми лапами и похоронить под грудой листьев и иголок. Мысли спутались, заметались, уступая место давно оставленным на задворках сознания страхам.

Прошлое отбросило на княжеское чело длинные тени; в охваченном пламенем сердце выгорели надежда и здравый смысл, а жуткие призраки и видения заполнили образовавшуюся в груди пустоту.

Игорь принялся мелко дрожать, отчаяния помутило его взор, на лице отпечаталась маска первобытного ужаса. Не в силах пошевелиться и ощущая себя запертым внутри собственного тела как в клетке, он обречённо застыл на месте. Из ловушки одиночества уже не выбраться.

Чёрные тени вокруг пустились в пляс. Порождённые его болезненным воображением или же отправленные богами ради мести, они стремительно пронеслись мимо в хороводе обезображенных лиц, искалеченных рук и ног, запёкшихся от крови косматых волос и искаженных кривых улыбок.

Взгляд Игоря беспомощно забегал по всему сонму призраков, узнавая в них какие-то отдалённые и размытые черты тех, кто раньше делил с государем и хмельные пиры, и поле брани. Стук собственного сердца ударами клюва дятла разнёсся по полуночной чащобе меж деревьев, а последние капли здравого смысла и рассудка утекли каплями пота с побледневших ледяных пальцев.

Страх стал слишком сильным, темнота — невыносимо удушающей, и витязю показалось, что он утонул в этом скользком, осязаемом кошмаре. Кто или что ждали его там, на дне?

"Ежели ты твёрдо стоишь на ногах, напротив всегда будет столь же твёрдо стоять двойником и твоя тень. Если ты боишься собственной тени…"

Однажды он уже столкнулся с подобным кошмаром, давным-давно.

* * * * *

Княжеский дворец в Ладоге, двадцать лет назад.

Шестилетний княжич метался и махал руками, ворочался по перине, обливался по́том и неразборчиво что-то бормотал во сне. Ни мелодичные напевы нянек, ни тлеющие диковинные травы, оставленные лекарем у изголовья ложа наследника, не могли успокоить юного Игоря и вырвать из удушающей хватки кошмаров.

Вещий Олег, его опекун, воспитанник и дядя, тогда подошёл к кровати отрока и увидел, каким страшным был тот сон. Он сел подле мальчика, разбудил и начал тихонько с ним разговаривать.

"Мой княже, — сказал мужчина, тогда ещё не столь седой и хладнокровный, — я вижу, что тебе снился дурной сон. И, ты знаешь, такое случается. Порой наши собственные мысли приводят нас в те места, куда мы не хотим идти, и в конце концов мы чувствуем себя напуганными и уязвимыми, брошенными и одинокими. Но есть способы избежать кошмаров, и я помогу тебе узнать о них, если ты будешь слушать внимательно. Договорились?"

Темноволосый мальчуган открыл глаза и посмотрел на родича, чувствуя утешение от одного только его присутствия и большой тёплой ладони на плече. От Олега всегда веяло спокойной и твёрдой уверенностью, словно он был живым воплощением неприступной крепости-детинца.

"Прежде всего, — мягко продолжил воевода, — важно подготовиться к хорошему сну. Это значит, что нужно избегать игр или громких песен перед часом отдыха. Вместо этого вспомни всё, чему научился за этот день и поблагодари богов за новые знания, чтобы расслабить свой разум".

Глава III: Предчувствие бури

ГЛАВА III: ПРЕДЧУВСТВИЕ БУРИ

Окрестности Лыбуты.

Частокол из молодого подлеска остался позади, и чем ближе они продвигались в сторону реки, тем сильнее ощущалось лёгким ветерком её свежее, слегка землистое дыхание. Ольга, напряжённая от макушки до кончиков пальцев ног, держала пребывающего в бессознательном состоянии боярского сына за ноги; Ярослав же ухватился за широкую спину молодца и осторожно ступал задом наперёд. Кряхтя и обливаясь потом, возлюбленный варяжки решил разрядить обстановку, подмигнул ей и по-ребячески обнажил ряд белоснежных зубов с засунутой между ними былинкой — и вот она уже заулыбалась, тронутая таким забавным поведением. И немудрено, ведь соседский сын был единственным, кто всегда мог рассмешить девицу и поднять ей настроение даже во времена долгого отсутствия отца, отправившегося в очередное плавание.

Раненого витязя в их руках кормили отменно — вместе с одеянием весил он так, что даже пара человек с трудом могла с ним управиться.

В какой-то миг земля под ногами перестала быть ровной и твёрдой, на смену цветам и деревьям пришли похожие на спутанные космы волос кустики осоки и ложбинки, в которых уже ощутимо хлюпала вода.

Лапоть юноши с боязливой осторожностью коснулся влажной почвы, словно мать — хрупкого новорождённого. До берега Великой оставалось совсем ничего, главное сейчас — не потерять равновесие и не упасть, иначе все усилия пройдут даром. И сами поранятся, и знатного боярина изувечат.

— Сюда его, — молвил, насупившись, Ярослав, и мгновение спустя раненый воин оказался на сырой от росы мягкой болотнице (1), а к его лицу устремилась почуявшая запах крови мошкара.

Не снимая рубахи, соседский сын направился к быстро журчащей прохладной воде. Юноша по пояс зашёл в стремительные волны Великой, подтолкнул ближе к берегу старый челн и чертыхнулся: каменный якорь надёжно удерживал лодку посреди стрежни, а если его прямо сейчас отвязать, судно рискует уплыть по сильному течению ещё до того, как кто-то окажется на борту.

Ярославу, мокрому и сердитому, пришлось повернуться обратно на берег. Замыслы его опять изменились.

— Ежели не хочешь остаться без отцовой лодки и живого боярина... Надо дотащить его туда самим.

Не оставалось ничего другого, как послушаться возлюбленного. Да и разве может она воспротивиться ему, куда больше смыслящему в такого рода делах? Ольга кивнула и сердитым взмахом руки отогнала прочь жужжащих над челом знатного воина комаров.

Великая, будто чувствуя намерения пары и имея собственное мнение на спасение раненого, изошлась пузырями и пеной, а её течение, ставшее ещё быстрее, грозило утянуть троицу в пучину с каждым новым шагом. Сарафан Ольги от воды надулся и ощутимо потяжелел, пуще прежнего препятствуя любым движениям, но девица полна неуёмной решимости доставить витязя в безопасное место и спасти тому жизнь несмотря на все препятствия. Сейчас прохладная вода доходила им только до коленей, но даже это мешало, делая ноги неустойчивыми и скользкими на илистой мели.

Как и до этого, Ярослав взял на себя основную ношу в виде туловища гостя, Ольга же держала того за лодыжки. Медленно, но неуклонно они стали приближаться к потемневшему от волн челну; голова и руки молодого дружинника беспомощно болтались между ними. Влюблённые делали маленькие, осторожные шаги, прокладывая себе путь через беспокойные воды, и каждое их движение было хорошенько взвешенным и рассчитанным. Подойдя к лодке, они подняли мужчину и положили его в середину судна. Под весом боярского сына лодка принялась раскачиваться, но Ольга и Ярослав, продолжая крепко стоять на дне, держались за борт, чтобы та не опрокинулась.

Раненый по-прежнему лежал без сознания и единого движения, несмотря на холодные брызги воды и назойливый гнус.

— Места на двоих там не будет, — соседский молодец помотал головой в русых кудрях, понимая, что большую часть пространства в челне занял их несчастный сотоварищ. Руки его отцепили от судна пеньковую веревку, которой был обвязан камень-якорь с отверстием. — Ты меньше и поместишься в лодке, я же едва смогу сесть в ней с таким-то крупным уловом. Справишься? Я повернусь в лес и заберу оставшиеся вещи, негоже дорогим ташке (2) да мечу пропадать при живом владельце.

— Справлюсь, — нехотя кивнула Ольга, одновременно и держа обиду на спутника за то, что оставляет её в одиночестве, и осознавая здравый смысл его предложения, прежде чем с натугой выдернула из воды весло, рукоятью воткнутое в мягкое, зыбкое речное дно. — Встретимся у тятенькиного двора.

Руки варяжки крепко ухватились за деревянный шест с лопастью и одним движением оттолкнули лодку от прозрачных волн. Сперва она проводила взглядом мокрую, в разводах от крови и грязи, спину Ярослава, поспешившую в лес, затем — взглянула на раненого витязя, отчаянно надеясь увидеть хотя бы какие-то признаки улучшения его состояния. Время не терпит, и каждая потраченная зря минута может стать для того последней. Жизнь её невольного попутчика всецело зависела от того, насколько расторопно она доберется домой, где тому окажут необходимую помощь.

С каждым гребком дочь Эгиля всё больше напрягалась и боролась с течением, изо всех своих сил делая всё, чтобы челнок двигался быстрее. Так же стремительно, как деревья на берегу, проносились в голове девицы и тревожные мысли.

Веки темноволосого воина дёрнулись, и в сердце с облегчением вздохнувшей Ольги забрезжила надежда; на горизонте тем временем показалась дюжина одинаковых тёмных крыш родной Лыбуты.

А издалека, откуда-то из непроходимой лесной чащи, эхом снова раздалось предупреждающее карканье ворона.

* * * * *

Опытный и мудрый воевода свирепым барсом пронёсся мимо кучки дружинников, что выстроились перед ним в ряд и стыдливо склонили головы. Похожие на грозовые тучи седые брови Вещего Олега то поднимались, то столь же стремительно опускались, лоб сильно хмурился, становясь ещё морщинистее, а зрачки в воспалённых глазах блуждали по остальным воинам и сверкали таким лютым взглядом, что, казалось, ещё немного, и оттуда полетят Перуновы громы и молнии.

Веремудов Сказ: о Деве-Лебеди да роде Рюриковом (Интерлюдия I)

ВЕРЕМУДОВ СКАЗ. О ДЕВЕ-ЛЕБЕДИ ДА РОДЕ РЮРИКОВОМ.

Старый воспитатель склонился над постелью маленького князя, освещаемой лишь бледным пламенем лучины, а его морщинистые, бледно-жёлтые руки нежно коснулись волос отрока. Игорь в очередной раз заворочался и, будучи неспособен заснуть, надул губы от недовольства.

Веремуд лелеял наследника киевского престола не первый год и понимал, что юный правитель был встревожен и нуждался в чём-то, что могло бы утихомирить взволнованный мальчишеский ум.

«Тише, мой маленький княжич» , — прошептал он сладким, словно медовый сбитень, голосом и положил ладонь на грудь непослушного чада. — «Закрой глаза и позволь мне рассказать тебе сказку о прекрасной деве-лебеди и твоём славном предке. Быть может, она тебя успокоит?»

Глаза Игоря расширились от любопытства, и он ещё глубже закутался в тёплое одеяло, желая услышать новый сказ от славившегося знанием легенд и преданий учителя.

«Давным-давно, в далёком-далёком Ругаланне жил отважный князь по имени Валь, что значит «сокол». Отстав однажды от своей дружины во время охоты, увидел он трёх прекрасных лебедей, что прилетели к холодному лесному озеру, сняли с себя пуховые белоснежные одеяния да обратились в необыкновенной красоты дев. То были лебединые девы, валькирии, которые в виде птиц обыкновенно прилетали купаться в реки и озёра, сокрытые от взора простых смертных. Удачливый Валь воспылал страстью и принялся караулить лебедей, дабы поймать одну из них и завладеть ей. Дождавшись, пока девицы начнут играть и плескаться в студёных волнах, вышел князь из засады и спрятал одно пуховое платье. Облачились две девы в белые одежды, превратились рукава их в крылья широкие, да только одна дочь неба так и осталась на сырой земле.

Бросился князь к девице — а она в сторону. Схватил тогда он красавицу за белы ноженьки грязными руками и повалил на травушку. Оттого у лебедей отныне лапы черны как сажа.

Закричала громко девица, взмолилась о помощи богам да сёстрам-валькириям. Блеснул нож в руке у разгорячённого Валя, отрезал он несчастной язык её. С тех пор у лебедей ярко-алый клюв, а вместо колдовского пения они лишь хрипят и шипят, аки немые.

Овладел Валь небесной дочерью, с тех самых пор начал он жить с ней как с женой. Белокурая дева подарила ему двенадцать сыновей по числу месяцев в году да семь дочерей по числу звёзд в Стожарах (1).

Упросила слезами и жестами однажды дева у мужа позволения надеть дорогую сердцу лебяжью одежду. Дал согласие своё Валь, ибо любопытно было ему посмотреть на любимую жену и увидеть, по-прежнему прекрасна ли она в своём пуховом платье? Накинула та на себя одеяние, обернувшись птицею, и вылетела в отверстие в крыше избы, откуда выходит из очага дым.

В то время младший сын девы гнал со двора стадо коров. С криком «Куда ты, матушка?» вцепился он ей в хвост, да только не удержал и упустил сильную птицу. Снегом пуховые перья легли на его тёмную головушку, окрасив сединой одинокую прядь.

То был знак избранности самим старцем Одином, хозяином Вальхаллы и повелителем валькирий. Принесёт он мудрость и непобедимость его потомкам.

Закружилась лебёдушка над избой, прилетели к ней из-за леса на зов сёстры. Крыльями ударяли по Валю и его чадам, клювами щипали, шеей длинной били, да только не подпускали к жене и матушке ни на пядь!

Молвила тогда старшая лебедь: «Вы, жители земные, оставайтесь на земле, сестра наша небесная же полетит на свою родину, в облачные чертоги! Как только станет день пребывать после ночи Йоля (2) — совершайте обряд в её честь, прилетит тогда лебёдушка с севера и обратится девицей красной. Повернётся она в семью, но как минует Мидсоммар (3), пойдёт день на убыль — позовут её сёстры обратно домой».

С тех самых пор половину года жила девица-лебедь с сёстрами своими, другую половину проводила с Валем и детьми. Пошло поверье у рода его сверять полёт лебедей с удачей будущих походов и набегов, куда клювы их укажут при полёте — там будет богатая добыча.

По сей день это сказание живёт в запретах убивать или употреблять в пищу белых лебедей.»

— А что с Валем и его детьми сталось?
— Сделал Валь ясного сокола символом своего рода, выбрал лебедь белую дланью Одина, ведущей к победам, — прошептал Веремуд тихим убаюкивающим голосом. — И стал далёким потомком младшего сына Валя отец твой, княже, великий Рюрик, родившись с такой же меткой Одина, седой прядью. Так что и в тебе течёт кровь прекрасной небесной девы да отважного воина.

Глаза маленького князя потяжелели от рассказа воспитателя, и вскоре он задремал; сны его наполнились образами храбрых предков и невиданной красоты девицы-лебеди.

Старый Веремуд улыбнулся, наблюдая за сном маленького князя и зная, что старинное предание принесло ему утешение и покой. Он продолжил сидеть у кровати отрока, заботливо положив руку тому на плечо, до тех пор, пока не убедился, что наследник престола крепко заснул.

* * * * *

Примечания:

1) Стожары — звёздное скопление Плеяды;

2) Йоль — зимнее солнцестояние;

2) Мидсоммар — летнее солнцестояние.

Глава IV: Маленькие волны

ГЛАВА IV: МАЛЕНЬКИЕ ВОЛНЫ

Реченька течёт и плещет,

Неспокойна светла голова.

Сердце девичье трепещет,

Не найдёт оно словá...

Белой птицей в вышине

К ненаглядному летит.

Без ответа, в тишине

Реченька бежит, спешит,

К цареградским берегам

К расписным палатам.

Мне милёнка дорога́

Улыбка, а не злато...

Старая неприметная лодка с неслыханным для такого судёнышка упорством шла против течения, прорезая собой, будто лезвием, тёмные и быстрые воды реки; шлейфом за ней оставался вздувшийся белый след из пены и пузырей.

Брызги студёной влаги время от времени падали на шею и задумчивое лицо Ольги, которая закончила напевать себе под нос придуманную ей же песню и теперь просто сосредоточилась на своей работе. Подчинившись однообразным гребкам и последовательным ударам куска дерева о воду, дочь Эгиля через несколько минут не то задремала, не то впала в подобие какого-то забытия. Сегодняшние события навалились на варяжку холодными волнами и захлестнули с головой, поэтому она и искала какого-то отчаянного спасения в этих нудных, до боли простых действиях. Обычное утро вместо радости встречи со старым другом принесло тревогу и раненого гостя, а ведь солнце ещё только достигло вершины неба, и неизвестно, какие ещё подарки преподнесёт остаток дня.

Весло привычно погрузилось в реку... и сначала половина его пропала в стрежни Великой, а затем сокрытая в глубине часть снова сделалась доступной взору, вот только показалась теперь неестественной, надломленной, искривлённой из-за причудливой игры света в толще воды.

На мгновение варяжская дочь решила, что это знак свыше, предзнаменование чего-то дурного, прежде чем её взгляд зацепился за знатного господина напротив. До этого не подававший никаких признаков жизни, кроме медленного дыхания, незнакомец пошевелился и повернулся на бок, лицом к одному из бортов челнока.

Медленно, с трудом он открыл глаза, которые раньше казались намертво слипшимися и отяжелевшими, как будто веки его были закрыты целую вечность. Зрение всё ещё расплывчато и не привыкло к дневному свету, а отблески солнечных зайчиков, отражённые от зеркальной глади, слепили и вызывали неприятную резь.

В голове отголосками ночных злоключений отдавалась тупая боль, мысли по-прежнему спутаны и затуманены, словно переплетения ветвей в дремучем лесу. Лишь чудом витязю удалось нащупать среди дымки забвения путеводную нить, за которую он, как за последний шанс, ухватился и попытался восстановить ход событий последних часов в свой памяти.

Огромный чёрный волк. Погоня. Поскользнувшийся на распутице верный конь. Сумерки и мучительное блуждание по густой чаще, которое длилось целую вечность.

Когда чувства и воспоминания постепенно возвратились, сердце воина принялось колотиться от страха и растерянности. На мгновение он снова ощутил себя уязвимым и незащищённым, как раненое животное, ожидающее своей жестокой участи, но затем на его кожу упала отрезвляющая капля холодной воды.

Сейчас он не там, не в ночном лесу.

Теперь он в безопасности.

Вот только где?

Вяло моргнув несколько раз, князь в замешательстве осмотрел окружающую обстановку и, кряхтя, постарался сесть, однако горько пожалел об этом: от резкого движения лодка всколыхнулась, задрожала, а поторопившийся молодец тотчас ударился головой о скамью и взвыл от боли.

Не на земле он, а в холодном и влажном челноке!

Посреди боли и сумятицы Игорь услышал голос, который звал его; голос одновременно знакомый и в то же время какой-то далекий.

— Спокойно, муж, — обратилась к нему девица, и воин почувствовал на своём челе нежную руку, успокаивающую и умиротворяющую. — Тебе ничего не грозит, в прошлом остались все беды из дурных снов.

Почему в груди у него спёрло дыхание и одновременно разлилось тепло? Почему глаза его наполнила солёная влага?

Оказаться снова среди людей после пережитого кошмара — словно заново родиться.

Игорь ощутил внезапный прилив благодарности и облегчения, но говорить с кем-то всё ещё было непривычно, поэтому голос князя прозвучал хриплым шёпотом, едва слышным среди плеска речных волн.

— Спасибо, — пробормотал раненый.

Рука на лбу витязя сдвинулась, и он встрепенулся, когда к ссохшимся губам прижалась прохладная ткань влажного края рукава сарафана и вытерла испарину. Всё ещё размытый образ его спасительницы потянулся к брошенной слева от весла фляге и прислонил горлышко к изнемогающему от жажды рту.

Решившись сначала сделать маленький глоток, князь, однако, не зная меры, залпом проглотил всё содержимое сосуда и закрыл глаза, чувствуя, как освежающая жидкость потекла по его пересохшему горлу, успокаивая и исцеляя.

Вслед за слухом и голосом постепенно возвратилось к нему зрение, и теперь Игорь как следует смог рассмотреть свою спасительницу, свою берегиню.

Она была совсем юна.

Светлые, цвета спелой пшеницы волосы заплетены в тугую косу и обвиты атласной алой лентой, над ухом виднелось скромное украшение — маленький белоснежный цветок. Безупречная гладкая кожа холодного оттенка, кажется, светилась на солнце подобно перламутру. Полные губы напоминали о ещё не созревших до конца в эту пору года червонных ягодах смородины, небольшой нос и щеки с лёгким румянцем только дополняли тонкие черты лица, не совершенные, но правильные, красивые и придающие незнакомке невинное очарование молодости.

Но больше всего внимание князя привлекли пронзительные серо-голубые глаза. В глубине своей они сияли с какой-то спящей огромной силой, что ждала своего часа так, как таился перед прыжком на добычу пардус или блестела за миг до удара серебром дамасская сталь.

Глава V: Ветер перемен

ГЛАВА V: ВЕТЕР ПЕРЕМЕН

Просторная, тускло освещённая изба стала сегодня пристанищем для целой дюжины усталых воинов: такого числа гостей она отродясь не принимала! Поэтому пространство внутри теперь чем-то напоминало жужжащий пчелиный улей: воздух дрожал от смеха, перезвона посуды да оживлённых бесед.

Тяжёлые палицы, клинки и копья вместе с походными плащами и потрёпанными в сражениях доспехами лежали в углу неопрятной расплывчатой кучей. Чуть поодаль, вдоль стены в сенях, несколько утомлённых событиями последних дней дружинников расслабленно сидели, откинувшись спиной на мешки с зерном, и наслаждались передышкой после безуспешных (до последних событий!) поисков князя. Кто-то уже подносил к губам своим глиняные чаши, смакуя насыщенный вкус поданного ягодного киселя, другие же предпочитали горячему напитку его полную противоположность — прохладную ключевую водицу из колодца.

Бранимир, вытерев усы от бодрящего сбитня, кивком с лёгкой улыбкой поблагодарил приветливую и радушную хозяйку: такого вкусного узвара он давно не пробовал!
Ждана, мать Ольги, смущённо рассмеялась и подлила старому вояке добавки — разве можно оставлять братину столичного гостя ненаполненной?

— И вооот так подпрыгнул тогда от страха Мал, завидев под стенами Коростеня (1) княжескую дружину! — рассмеялся Лют, легонько подбросив в воздух и тут же поймав сидящего на его коленях купеческого сынишку.

Шестилетний малыш громко захихикал, а булгарин, не желая останавливаться, со скорченной забавной гримасой склонился над его лицом и принялся щекотать мальчишку.
— Впервые вижу его таким, — медленно, лениво поместив в рот спелую ягоду земляники из плетёного лукошка, указал перстом на самого яростного воина из новобранцев лысый Ари. — И какая муха укусила нашего Люта?

Действительно, обычно оправдывающий своё имя Лют на поле брани был безжалостным и напоминал хищного зверя, своей жестокостью, спрятанной в невысоком и худом теле, подчас пугая даже сотоварищей. Сейчас же его добродушие и игривость по отношению к ребенку показывали более мягкую сторону витязя, которую никому из дружины не удавалось заметить за суровым выражением лица степняка.

— Советую в его присутствии так не шутить, особенно касаемо мух, — проговорил сидящий рядом Сверр; одновременно с этим он теребил кольцо на указательном пальце, покручивая его в одну, то в другую сторону. — Был у него братишка, лет десяти. Конь испугался пчёл, взбесился и понёс отрока в лес. Тот удержать скакуна не смог... и разбился о дерево. Лют тогда начал себя винить в беде, что рядом не был, ушёл из семьи и подался в наёмники, даже имя сменил. Никому не говорит, как родители нарекли. Вот и вымещает злобу лютую в бою, на себя держит горькую обиду до сих пор. Так что к лучшему это, пусть играет. Может, то первый шаг к примирению с собой.

— И давно ли ты любомудром (2) сделался? — собеседник долговязого дружинника проглотил ягоду и продолжил с по-доброму ехидной усмешкой задавать вопросы. — И откуда знаешь о прошлом нашего нелюдимого друга?

Сверр бросил на воина слева снисходительный взгляд и цокнул языком, следом за этим покачав головой:
— Любомудром был в душе всегда. А коли ты не проводил бы всё свободное время с конём и уделял больше внимания людям вокруг да не болтал с ними сам, а слушал и слышал то, что они хотят рассказать, то и сам бы всё давно понял.

Ари на такой выпад лишь многозначительно сморщил лоб и закатил глаза, предпочтя продолжению беседы ещё одну сладкую ягоду. Как-никак, хороша была земляника! Сверр же, словно цапля, повернул любопытную голову на длинной тонкой шее вправо, наблюдая за конюхом Вещего Олега.

Взгляд рыжеволосого прислужника, внимательный и уверенный, сейчас был прикован к острому кинжалу в его покрытой веснушками руке. Уверенное движение — и кусок сырого мяса с белой окантовкой из жира он разрезал лезвием пополам, а через долю мгновения и вовсе измельчил на шесть ровных, почти одинаковых алых лоскутов.

Парнишка осторожно взял один из ошмётков оленьей плоти указательным и большим пальцами и протянул его старому ворону, устроившемуся прямо на грубой деревянной столешнице. Огромная птица, едва завидев добычу умными глазами, встала на кончики пальцев когтистых лап и принялась возбуждённо размахивать крыльями.

Молниеносное движение тёмно-серого, похожего на копьё клюва — и угощение оказалось проглочено целиком. Впрочем, на этом Мунин не остановился: прожорливая птица продолжила трапезничать оставшимися кусками мяса из рук помощника воеводы.

— Ишь чего, Олег позволяет ему кормить Мунина, — внезапно прошептал на ухо Сверру Ари, отчего высокий дружинник вздрогнул. — Разве не запрещал он нам строго-настрого трогать ручного ворона?

— Нам, Ари. Нам. Что до мальчишки... Как его, Щукой звать? — Сверр ответил вполголоса, косясь на рыжего, — С четырнадцати лет он воспитывался при Олеге, до этого жил год в столице у боярина одного, рода хазарского. Отец юнца, поговаривают, был сокольничим у ростовского князя Всеволода, так что с детства обучали его искусству соколиной охоты. С птицами и лошадьми он горазд поладить, вот и заслужил доверие воеводы. В конце концов, ворон старшего князя умнее уж точно трети всей дружины, если не половины её.

— Даже спрашивать не буду, откуда ты это знаешь...
— Отрада, Даромилова служанка, — сладко улыбнулся скандинав, вспомнив о девице из киевских хором. — Она была при княжне с её отрочества, поэтому знает все сплетни, уж насчёт семьи воеводы и столицы — точно.
— Наш пострел везде поспел... — Ари раздосадованно вздохнул, завидуя осведомлённости и славе бабника у товарища, и тут же поймал на себе угрюмый и тяжёлый, исподлобья, взгляд Щуки, который нарочито медленно вытер покрытое кровью и жиром остриё ножа своим рукавом.

Буквально кожей чувствуя на себе ответный дотошный взор пары дружинников напротив, на миг Щука почувствовал себя каким-то отребьем, незначительным и жалким слугой в их глазах. Смазанное лезвие скользнуло и оставило на его большом пальце брусняную широкую царапину, на дощатый стол почти сразу упала крупная круглая капля крови, оставившая на том неровный алый след.

Ворон же, воспользовавшись заминкой, схватил лежащий рядом второй кусок мяса и вместе с ним, тяжело захлопав крыльями, улизнул в тёмный угол.

— Что ты натворил, мальчишка? — прошипел Ари, глядя на то, как быстро орудует на полу своим клювом пернатый разбойник. — Замешкался и проморгал кусок добытой на охоте оленины?! Теперь остался ты без мяса на обед, а птица едва ли сумеет взлететь с таким грузом в животе, да и ещё запомнит тебя как невнимательного глупца. Проворонил... да перед вороном!

Конюх и прислужник Вещего Олега встрепенулся от оскорбления, но чудом сохранил на своём челе спокойствие. Он понимал, что должен быть осторожнее в присутствии этих мужчин, которые были и старше, и выше его по положению. Одно неверное слово, один малейший взгляд искоса — и несдобровать ему.

— Позволю себе не согласиться, господин, — ответил Щука, голос его был на удивление звонким и ровным. — Что вороны, что соколы хорошо помнят руку, что их кормит. А дополнительное угощение — отличный способ заслужить доверие летуна. Труд мой вкупе с умением находить общий язык с пернатыми требует терпения, выдержки и преданности, но стоит всех потраченных усилий и может стать ценным подспорьем на поле боя.

В ответ бритоголовый обладатель окладистой светлой бороды насмешливо фыркнул.
— Ценное приобретение? Какая польза от птицы на поле боя, ежели это не княжеский ворон-разведчик? Мы разбиваем наших неприятелей мечами и копями, а не перьями да когтями.

Щука язвительно улыбнулся.
— Ах, и тут ты ошибаешься, господин. Хорошо обученный сокол может отвлечь противника или даже даже напасть сверху. Он способен вселить страх в сердца коней под нашими врагами, ударяя тем по глазам или мельтеша перед мордой, и подарить преимущество в битве.

Ари лишь покачал головой.
— Ты всего лишь мальчишка-прислужник, не имеющий настоящего опыта войны, а не дружинник. Не смыслишь ничего в том, о чём говоришь.

Рыжеволосый юнец стоял на своем, его зелёные глаза сверкали уверенностью... и незаметной, лукавой издёвкой.

— Возможно, это и так. Но я хорошо знаком с соколиной охотой. И знаю, что для победы в сече нужна не только грубая сила. Куда сподручнее будут хитрость, сноровка и умение приспосабливаться к меняющимся обстоятельствам. Поверь, господин, всеми этими навыками сокольничий обладает в избытке.

Двое дружинников обменялись удивлёнными взглядами, явно ошеломлённые смелостью парнишки. На мгновение они, казалось, потеряли дар речи и не знали, что тому ответить.

Глава VI: Грозовые раскаты

ГЛАВА VI: ГРОЗОВЫЕ РАСКАТЫ

Дзынь!

Охваченный ужасом Ярослав сокрушённо наблюдал, как кольцо покатилось по деревянным половицам, поймало на себе сполохи от горящего очага, сверкнуло начищенной до блеска поверхностью... Серебряный сокол упорхнул из его хватки и распростёр выгравированные золотарём крылья так, что вместе с хищной птицей улетели прочь и надежды юноши сохранить собственную жизнь.

Поблёскивающий перстень в воображении лыбутчанина внезапно увеличился в размерах, изменил свои очертания и странным образом превратился в его буйную головушку, кудрявую и отрубленную, что медленно и горестно полетела в угол. Выпученные глаза потеряли внутренний свет и теперь выражали лишь страдание, слегка приоткрытый рот застыл в беззвучном крике, а увядшие и побледневшие губы обнажили зубы в гримасе, полной отчаяния.

Пытаясь отогнать кошмарное видение, Ярослав прикусил губу и, продолжая лежать на полу, с надеждой протянул свою длань вперёд. Дрожащая рука суетливо принялась щупать доски среди полумрака и пыли, пока, наконец, не наткнулась на холодный металл и не зажала его в кулаке.

Получилось!

Взволнованно рассмеявшись не то от выходки Люта для отвлечения окружающих, не то из-за внутренней тревоги и чудом найденной спасительной соломинки в виде пойманного обратно перстня, соседский сын поднялся, отвёл обе руки за спину и поклонился Вещему Олегу.

— Что ты прячешь за своей спиной? — словно обухом по голове безжалостно ударили Славку сорвавшиеся с губ внимательного Люта слова.

Сердце юноши заколотилось пуще прежнего, глаза суматошно заметались по сторонам. На мгновение в голове промелькнули мысли о побеге, но голос разума твердил, что бежать уже некуда. Он попал в ловушку — и строгий, непримиримый взгляд воеводы без слов потребовал от него показать ладони.

Обе длани затряслись, зубы застучали; Ярослав ощутил, что холод серебра на коже вот-вот превратится в жестокий клинок, который перережет его горло, а вес кольца обернётся пудами земли над его бренным телом в могиле.

Страх молодца перерос в отчаяние, и с предательским неровным дыханием он медленно протянул вперёд обе свои руки и раскрыл взмокшие ладони перед глазами княжеского дяди. Лицо Вещего Олега разом из бледного стало красным, он ударил по столу могучим кулаком с такой силой, что посуда на нём затряслась и попадала с углов вниз, на пол.

— Как ты смеешь красть у великого князя и обманывать его?! — прогремел воевода и, схватив за шкирку побелевшего Ярослава словно нашкодившего котёнка, швырнул наглеца в бревенчатую стену.

Он тотчас ударился головой о выступающий брус и рухнул вниз с глухим звуком, словно набитая сеном тряпичная кукла, уже без сознания.

* * * * *

Первым, что он почувствовал, очнувшись от беспамятства, были верёвки. Прочные путы резали запястья и впивались в тонкую кожу; сам он, связанный по рукам и ногам, пригвождённый к воткнутому в землю бревну, словно к позорному столбу, едва ли мог пошевелиться.

Ярослав запрокинул голову, его воспалённым глазам с красной паутинкой сосудов стало понятно, что минуло уже несколько часов. Тёмное небо над преступником застелили облака, и сквозь их полупрозрачную траурную пелену поглядывали невольными зрителями несколько звёзд. С реки тихо дул прохладный ветер, заставляя пламя факелов во дворе Эгиля колебаться.

На крыльце сидел, не обращая внимания на проснувшегося вора, окаянный Лют; в полумраке он чистил от грязи влажной тряпицей свои сапоги. Смуглая худая рука опустила кусок ткани в деревянное ведёрко, дождалась, пока тот набухнет, и отжала ветошь от лишней жидкости, отчего струи воды с громким журчанием полились обратно в сосуд.

Почему-то нестерпимо захотелось пить.

— Воды... во... — пролепетал в мольбе Ярослав, с усилием разлучая слипшиеся подобно двум влюблённым губы.

От упадка сил у него ещё сильнее пересохло во рту, а сиплый голос прервался на полуслове.

Булгарин поднял на него глаза и усмехнулся. Стражник ненадолго замолчал, будто бы отмеряя миг, когда взгляд Славки станет по-настоящему жалким и потеряет человеческое достоинство, прежде чем ответил:
— С дружиной князя следует говорить с должным почтением, верно?

— Про... шу прощения, господин, — на зубах Ярослава заскрипела пыль, а в животе заурчало. — Можно мне... глоток воды? Я умираю от жажды...

Кочевник отложил тряпку прочь и взял ведёрко с водой в руки, через несколько шагов он оказался в непосредственной близости от соседского сына. Темноволосый воин с издёвкой посмотрел на простолюдина прищуром обжигающих карих глаз, уголки его рта поднялись и скривились в ухмылке:

— Не дело, если ты умрёшь не от решения нашего князя, а от жажды, презренный тать. Так уж и быть, свою воду ты получишь.

Со злобной гримасой Лют приподнял кадку, остановил её в считанной пяди от своего собеседника, Ярослав потянулся пересохшими губами к потемневшему от влаги краю... и дружинник с размаху выплеснул всё содержимое ему в лицо.

Славко закашлял и задрожал, на его глазах выступили слёзы — то ли от хлёсткого удара холодной водой, то ли от горькой обиды.

— За что?! — отплёвываясь, с горящим взглядом обратился он к своему надзирателю. — За что?!

— Что именно? Чуть не затянул на цыплячьей шее петлю? Поставил при гостях подножку? Напоил твой лживый рот водицей? — прорычал Лют, кулаки его сжались так, что вены на руках вздулись, а костяшки пальцев побелели. — Таких презренных червей как ты я вижу насквозь, а червям место среди праха и грязи в сырой земле! Жду-не дождусь, когда лично по приказу князя удар за ударом, пинком за пинком выбью из тебя жалкую душонку.

Ярослав с ненавистью посмотрел на дружинника, что занял своё место на крыльце, но вместо остроумного ответа или обвинений своего мучителя по грязным щекам юноши градом покатились слёзы. Всё, что он сейчас мог сделать — это оплакивать собственную судьбу, пока сверху на бедовую русую головушку падал мертвенно-бледный лунный свет.

Глава VII: Гром и молнии

ГЛАВА VII: ГРОМ И МОЛНИИ

Снаружи бушевала страшная летняя гроза, ослепительные молнии били за окном так близко, что, кажется, только протяни ты руку вперёд — и ощутишь гнев стрел Перуна на собственной шкуре. Зигзаги янтарного цвета раскалывали таусинное ночное небо на части, а раскаты грома, словно их верные приспешники, ломали и крушили звёзды да месяц своими низкими голосами.

Напрасно хлёсткие удары ливня по крыше желали напомнить Ольге о том, что продолжало биться, а значит, и жить, девичье сердце. Просили дышать и двигаться дальше печальные завывания ветра, проникающие сквозь щели в деревянном закуте, но она их не слышала.

Куда более жуткая внутренняя буря сейчас обрушилась на юную лыбутчанку и всецело захлестнула её без остатка.

Жестокие слова князя Игоря о выборе вновь всплыли в мыслях, заставив задуматься об их истинном значении. Каждый день мы принимаем решения, следуя за своими желаниями и мечтами, но порой не видим общей картины со стороны и неминуемо ошибаемся.

Когда-то ей сказали, что на ошибках учатся.

Вот только права на ошибку у Ольги не было и не могло быть.

Четырём сторонам света девица готова была кланяться и молиться, лишь бы услышали просьбу дочери Эгиля боги и смилостивились. Четырём ветрам отдала бы она свои тяготы и тревоги, избавившись от тяжёлых оков. Четырём временам года посвятила бы всю оставшуюся жизнь, лишь бы не забирали жизнь другую, любимую...

Страх охватил всё её существо, когда она посмела представить себе будущее без Ярослава. Боится она того, что предписано судьбой, или же даже думать об этом не смеет, не допускает вероятности принять предложенный договор? Мысли о том, что в обоих случаях, как ни крути, она потеряет своего возлюбленного, засели в сердце острыми осколками да раскалёнными иглами.

Смятение едким дымом проникло в разум, когда она попыталась понять, как остальные могли одобрить это соглашение. Имеет ли она право сомневаться в том, какие чувства ими двигали? Задаваться вопросом, действительно ли они преследуют благие намерения?

Не хозяйка она больше своей судьбе. Не осталось ни твёрдой земли под ногами, ни ясности в глазах — одно лишь туманное грядущее, серой хмарью сгустившееся над её головой.

Печаль холодной и тёмной трясиной засосала варяжку на самое дно, туда, где суждено ей оплакивать прежние мечты о счастливой семье до конца собственных дней. Надежды, что лелеяло девичье сердце, дарили ей веру в лучшее и смысл к существованию, но теперь все эти чаяния оказались разбиты.

Беспомощность липкой паутиной сковала по рукам и ногам, когда Ольга осознала, что у неё не хватит сил изменить свою горькую участь. Станет ли тяжесть этого бремени непосильной? Достаточно ли у неё решимости повлиять на ход собственной жизни... и жизни столь дорогих ей людей?

В глубине души она не желала поддаваться доле, которая была ей уготована. Всё ещё горела, не желая потухать, искра юношеской непокорности, шептала обещания иного будущего, где любовь и свобода не были неясными мороками и призраками. Стоит прислушаться к этому внутреннему голосу... или же, напротив, навеки его заглушить?

Вместе с упругими потоками воды, что проливались с небес, прочь утекало сквозь пальцы и самое ценное — время.

До рассвета оставалось непозволительно мало.

А вместе с первыми лучами солнца она вынуждена будет дать и свой ответ.

* * * * *

Два часа назад

Первые капли дождя, крупные и холодные, застучали по листве в саду, но падающая на голову вода едва ли могла остановить Ольгу. Сердце девушки до сих пор пыталось вырваться из грудной клетки, а всё тело от макушки до стоп трепетало от устроенного великим князем позора. Варяжка почувствовала, что ещё немного — и она упадёт, но, ухватившись за ствол старой яблони, всё же сделала несколько шагов вперёд. Останавливаться нельзя.

До безвольно повисшего без сознания Славки, привязанного к позорному столбу, оставались считанные семь аршинов.

На неё пристально взглянули блестящие карие глаза — не ждал Лют гостей, особенно в непогоду.

— А, ещё одна сломленная душа ищет утешения в этом саду. Голубке опасно летать в ночи, в темноте которой прячутся хищные филины и лисы.

— Я не голубка, — сглотнув вставший в горле ком, резко ответила она суровому воину и встретила его таким же неотрывным и пронзительным взором серых очей. — И смогу постоять за себя.

— Что тебе нужно? — дружинник недовольно вздохнул, поняв, что покой в ближайшее время ему будет только сниться. — Воевода чётко приказал не подпускать никого к этому червяку. Правила ясны.

— Сам государь позволил мне с ним увидеться, — не сводила она уверенного взгляда с собеседника, в глубине души надеясь, что уловка окажется правдоподобной и убедит булгарина пойти ей навстречу. — Только что от него. И воевода тоже был там.

— Я могу спросить, — недоверчиво прошипел сквозь зубы Лют, уставившись на девушку.

— И они подтвердят каждое моё слово, — кивнула она ему и расплылась в самодовольной улыбке. — Сделаешь это сейчас или потом? Что-то мне подсказывает, что оставлять пленника одного, без охраны, воевода тоже запретил. Или...

Глава VIII: Медные трубы

ГЛАВА VIII: МЕДНЫЕ ТРУБЫ

Едва закончили трезвонить первые петухи, соперничавшие по громкости с охотничьими рожками и недавними раскатами грома, как из-за тёмно-зелёного ершистого ельника взошёл золотой диск Ярилы. Небо окрасилось в мягкие, спокойные цвета: оттенки розового, жёлтого и янтарно-медового отбросили тёплый свет на скромные избушки и деревянные тыны. С первыми лучами солнца, упавшими на землю, жители Лыбуты начали шевелиться, пробуждаясь ото сна и готовясь к выполнению привычных им ежедневных дел.

Воздух после грозы влажен и пахнет свежестью, с подувшим с севера ветром он наполнился травяным ароматом окружающих лесов и полей. В густой зелени защебетали ранние пташки, их напевы смешались с протяжным мычанием и блеянием домашнего скота да медленным грохотом тележного колеса.

Из отверстий в крышах взмыли вверх тонкими змейками серые струйки дыма. Дети, смеясь и играя в догонялки, кинулись к колодцу, набрали полные холодной водицы вёдра, начали поливать и полоть грядки с репой. Ребятишки постарше отправились в закуты, провожая рогатых кормилиц на выпас.

Пока детвора помогала с делами снаружи, женщины занялись очагами, разжигая огонь, который бережно хранили всю ночь. Под треск и тепло пламени они принялись замешивать тесто, готовя скромный обед для домочадцев, да утешать проснувшихся младенцев треском простеньких погремушек из рыбьего пузыря.

Тем временем мужчины один за другим ушли в окрестные просторы, будь то леса, поля или речные берега. Вооружившись луками, стрелами, косами или сетями, они рыскали в поисках пропитания по знакомой им как собственные пять пальцев местности. Вот в этой заводи живут самые жирные лини, а в малиннике неподалёку примята влажная от росы трава — значит, совсем недавно здесь лакомилось ягодами семейство вепрей.

Пока иные находили себя в охоте или земледелии, другие рубили дрова или латали пострадавшие от бури крыши. От стука молота по дереву до отдалённых отголосков песен и смеха, Лыбута жила бы обыденной, привычной жизнью, если бы сложившийся порядок не нарушили полтора десятка человек, что собрались с утра на берегу Великой.

От этих гостей из столицы и зависело всецело всё будущее деревни. От них и одной-единственной уроженки поселения, которая сейчас страдала от мук выбора.

Вся сопровождавшая князя в его охоте малая дружина была здесь. Облачённые в рубахи с южными киевскими узорами, бородатые и проснувшиеся совсем недавно, они лениво потягивались, отчего закалённые сражениями мышцы под одеждами бугрились и напрягались. Сгрудившись вместе, высокородные мужи перешёптывались между собой, глаза их сверкали от возбуждения и праздного любопытства — ведь причину утреннего собрания им не озвучили.

Ропот слухов и домыслов перелетал пугливой птицей от одного воина к другому — и это женщин они ещё называли любительницами посплетничать! В разгар шума пересудов среди дружинников появился и сам великий князь в сопровождении Олега и Бранимира. Толпа, словно ожившая волна, расступилась, дабы дать дорогу своему государю.

Витязи заговорили тише и склонили головы в знак уважения, устремив любопытные взоры на Игоря и его умудрённых опытом спутников. Дядя повелителя щурился довольным лисом, второй воевода казался чуть более взволнованным и несобранным. Всё ли пройдёт так, как ими задумывалось?

Сегодня хозяин престола шагал вперёд с несвойственной ему уверенностью, на лице его было запечатлено гордое и расслабленное выражение. Одного взмаха длани оказалось достаточно, чтобы вокруг воцарилась звенящая тишина; воины смолкли и застыли в ожидании речей своего предводителя, прислушиваясь к каждому слову, которое он произнесёт.

Княжеский голос, твёрдый и звонкий, прозвучал как гром среди ясного неба над залитой солнцем поляной.

«Славная дружина! Мои соратники, мои товарищи, мои братья! Я собрал вас здесь сегодня, чтобы объявить о важном решении. Решении, что отзовётся в сердце каждого из нас».

Высокопарные слова прозвучали настолько уверенно и вдохновляюще, что безраздельно приковали к себе внимание всех присутствующих. Мужчины обменялись взглядами, вопросительно подняли брови и подняли очи на государя — о чём же последний желает сообщить?

Игорь уловил лёгкий кивок Вещего Олега и, словно наслаждаясь мгновением, ненадолго умолк. Дружинники клюнули, осталось заставить их замереть в ожидании и подогреть любопытство. Про себя он медленно начал считать ровно так, как учил его когда-то дядя: один, два, три, четыре... Пять.

В глазах сына Рюрика промелькнул загадочный блеск, и он продолжил.

«Помните ли вы красавицу дочь хозяина, давшего нам вчера приют? Ту, которая вырвала меня из рук смерти да возвратила моей дружине, моей второй семье? Её, дочь варяга и словенки, что воплощает собой дух этой хлебосольной земли и доблесть нашего народа, решил я назвать своей невестой!».

Слова прозвенели в воздухе, и каждый из ратников изумлённо остолбенел, глядя на великого князя с одним безмолвным вопросом. Взять в жёны простолюдинку, а не дочь прославленного правителя или представительницу древнего благородного рода?

Какое-то мгновение спустя лица мужей загорелись неподдельным счастьем, кто-то принялся довольно выкрикивать имя князя, другие же и вовсе бросились обниматься. Само осознание того, что достойная девица из их народа станет спутницей великого князя, наполнило сердца дружинников радостью и гордостью!

Глава IX: Вода

ГЛАВА IX: ВОДА

Лыбута, минувшим утром

Полная воды лужа, оставшаяся после ночной грозы, перестала быть спокойной, когда в неё торопливо наступил чей-то сапог и нарушил привычное положение вещей. Обладатель его куда-то торопился и чуть и не поскользнулся на влажной почве, лишь в последний миг он удержал равновесие, а вместе с ним и сумку со своими пожитками.

Пока окрылённые недавней новостью о княжеской свадьбе дружинники сновали вокруг, словно слепые котята под ногами, стараясь не забыть в гостеприимном дворе Эгиля ценные вещи, оружие или же просто дорогие сердцу безделушки, Ярослав молча наблюдал за прибывшими из столицы гостями.

Ноги и руки его всё ещё ломило и разрывало от боли, а дышать было тяжело не только из-за сильной жажды, но и заложенного носа с осипшим горлом: целая ночь под проливным дождём не прошла для ожидающего своего наказания татя бесследно.

Обрывков отдельных речей было вполне достаточно, чтобы понять, благодаря чему прямо сейчас его отвязывал от позорного столба столь ненавистный сердцу лыбутчанина кочевник, но Люту и этого мало.

— Ты точно не достоин своей возлюбленной, — как будто между прочим сказал он, освобождая от крепких узлов пленника — в искусстве управляться с верёвками ему не было равных. — Она, смелая и благородная, не чета тебе, гнусному червяку. Связать свою жизнь с князем, а не мелким воришкой — мудрый выбор, жаль, что она упросила сохранить твою жалкую голову... Я бы с удовольствием выбил из неё всю дурь.

— Судишь меня, даже не зная причин, по которым я прихватил тот несчастный перстень? — качнулся на затёкших, непослушных от многочасовой пытки ногах Славко и опустил глаза вниз. — Или думаешь, что я не раскаиваюсь в совершённом?

— Не думаю, — сквозь зубы процедил Лют и сплюнул на траву. — Совсем не думаю о таких, как ты и том, что ими движет. Преступлениям нет оправдания.

В чёрных глазах булгарина горело такое ярое пламя, что собеседник его как будто не украл ценное кольцо, а собственноручно зарубил всю его семью, сжёг родное поселение, окропил земли вокруг солью и вспахал так, чтобы на месте его больше никогда ничего не росло и не жило.

Обладатель русых кудрей вздохнул и, не смея отвечать дерзостью своему тюремщику, лишь нехотя кивнул, будто бы соглашаясь с его мнением. Желудок молодца настолько иссох и прилип к хребтине, что даже сил заявить о своём состоянии недовольным бурчанием у него не было.

— Могу я узнать, когда мы отправимся в путь? Не все дружинники ещё собрали свой скарб...

— И не мечтай, что в Новгород мы поскачем вместе с сопровождением князя и его избранницей. Поедем скоро, окольными, но более быстрыми путями. Сбагрим тебя людям посадника в Пскове, дальше пусть уже они разбираются с тем, кто и как доставит тебя в Ладогу или куда ещё близ Новгорода определят тебя в гребцы...

— Можно поесть перед дорогой? — сухо, будто совсем не волнуясь насчёт решения Ольги или своей участи с трудовой повинностью в чужих ладьях, спросил с погасшим взором Ярослав. — Как бы ты не хотел моей гибели, но силы для путешествия в Псков, пусть до него два десятка вёрст, после вчерашнего сложного дня и такой же трудной ночи мне понадобятся.

— Вон, отправляйся к Щуке, — ухмыльнулся Лют, жестом указывая на конюха, протягивающего кобыле Вещего Олега лакомство в виде сладкой репы. — Может, у него для тебя что-то и найдётся.

Даже конюх обращается со скотиной ласковее, чем с ним сейчас ведёт себя булгарин.

Измученный и усталый Славко бросил мрачный взгляд исподлобья на своего "любимца" среди дружинников и на ослабших, отвыкших от тверди под собой ногах медленно заковылял к прислужнику воеводы.

— Голоден он, — прошипел вслед татю Лют и, бережно смотав верёвку, спрятал её за поясом. И тут каким-то краем, боковым зрением, он заметил самого великого князя, что стоял в дюжине аршинов от него и пристально глядел, жестом подзывая к себе.

Булгарин задумчиво кивнул и сделал несколько шагов навстречу государю.

* * * * *

Уже совсем скоро великий князь вместе с дружинником неспешно направились из деревни в сторону дубовой рощи на востоке от Лыбуты, что раскинулась у берега Великой в считанной версте от окраины поселения.

Лют, обычно бесстрашный и даже наглый, в обществе правителя вёл себя совершенно иначе. За время, прошедшее с начала прогулки, Игорь не вымолвил ни слова, и теперь под кожей булгарина мурашками бегали сомнения о причине такого поведения. Хотят его наказать? Выгнать из дружины? Или вовсе лишить головы?

По выражению лица самого Рюриковича сложно было сделать какие-то выводы. Поэтому воин бросил ещё один вопрошающий взгляд жгучих глаз на государя, а его левая рука сжала в кармане крохотную, с мизинец, деревянную фигурку коня на удачу.