Княгиня Ольга. Истоки

Глава XXII: Бустрофедон

ГЛАВА XXII: БУСТРОФЕДОН

Густые зелёные леса вдоль берегов Волхова огласили громкие крики, но на сей раз не радостные возгласы в честь молодожёнов, а полные скорби вопли. Богуслава, дрожа всем телом, бросилась к лежащему на деревянных носилках супругу и принялась гладить его по лицу, безмятежному и обрекшему вечный покой. Женщина провела пальцами по высокому лбу, по испещренным морщинами щекам, прежде чем медленно остановиться на едва приоткрытых губах посадника.

Вдова Гостомысла затем коснулась этими же пальцами и своего рта, будто в последний раз целуя отошедшего в мир иной возлюбленного. Она закрыла глаза и вдохнула аромат полевых цветов, которыми засыпали тело градоначальника, после чего на её лице появилась едва заметная умиротворённая улыбка.

— Прощай…

Богуслава кивнула собравшимся вокруг подготовленной крады (1) соратникам и друзьям супруга; повесив голову, она вернулась в общие ряды скорбящих и прижала к себе маленького сынишку. Гостомысл-младший совсем не понимал, что происходит, и больше боялся и волновался от огромного количества пришедших после тризны на похороны гостей, чем переживал из-за смерти отца — её в силу возраста он до конца не осознавал.

Знатные боярыни с красными от слёз глазами, немногословные купцы, дружинники и члены посадского войска с тяжелыми от горя сердцами расступились, пропуская вперёд Вещего Олега. Мужчина, сняв просторную рубаху и оставив на себе только кожаные штаны, жестом дал указание своим помощникам действовать: Щука накрыл лицо Гостомысла белоснежным полотном; Ари, Бранимир, Ходута и Сверр взяли одр (2) с градоначальником и переместили его хладное тело на краду.

Витающий вокруг аромат цветов, полевых трав и горящих благовоний, смешиваясь с запахом чуть влажной древесины, создал скорбную и одновременно величественную атмосферу, которая только усилилась, когда воевода зажёг факел, и на лике Вещего Олега отразились непослушные сполохи пламени.

Степенно, не торопясь, он подошёл к сооружённому погребальному костру и зажёг его. Богуслава согнулась в беззвучном плаче, прижимаясь к поддерживающим её Ольге и Лане; Гостомысла-младшего приобнял Ходута, который не сводил глаз с отца, что уходил в свой последний путь.

— Мы собрались здесь… — голос Вещего Олега дрогнул, но он продолжил свою речь, повернувшись спиной к огню и лицом — к гостям. — Дабы оплакать кончину великого государственного мужа, доброй души и неутомимого служителя этого города. Гостомысла, человека, чья преданность благополучию Новгорода не знала границ. Его наследие, высеченное в стенах посада и гаванях Торга, будет вечно храниться в памяти наших потомков! Словно вчера помню, как познакомился с ним, молодым, но таким же бодрым и полным сил, на приёме у его отца… Сейчас же он — лишь холодная окоченевшая плоть, но дело его будет жить в сердцах горожан, а кровь — в жилах потомков!

Мужчина сделал паузу, вглядываясь в мрачные, полные боли утраты лица окружающих. Выдаст ли кто-то себя кислой и скучающей миной? Покажется ли излишне, неестественно горестным или, наоборот, равнодушным?

Что бы не говорили остальные, в версию со случайной гибелью градоначальника опытный политик не верил. Вот так взять и подавиться? Кто угодно, но только не деятельный и превосходящий молодёжь в своём кипучем желании работы во благо города Гостомысл.

— Давайте же не будем предаваться скорби, а вспомним вместо этого несгибаемый дух и трудолюбие покойного, почтим его память как градоначальника, отца и супруга. Всем нам будет не хватать его опыта и мудрости, но, согласно традиции, Новгород останется в руках тех, кому он и государство могут всецело доверять.

Ходута хмурится: по учреждённому договору между князем Рюриком и его дедом, ещё одним Гостомыслом (да сколько их может быть!), должность посадника переходила в их роду по наследству от отца к старшему сыну, если таковой имелся. Даже если бы сам он хотел этого… какой из него градоначальник?!

— Прощай, дорогой Гостомысл, наш друг, брат, соратник и защитник государства. Да обретёшь ты вечный покой в объятиях этого города, который так горячо любили. Покойся, ибо дело твоё сделано… а мы постараемся взрастить заложенные тобой семена и труды.

Наступила гробовая тишина, и каждый задумался о своём, дожидаясь, пока костёр достигнет самих небес и Сварожич заберёт душу умершего в лучший мир. Обессилевшая от слёз Богуслава опирается на плечи Ланы и глядит на алые языки пламени; Ольга едва заметно касается своими пальцами руки супруга, стараясь поддержать его — трагедия на собственной свадьбе если не подкосила Игоря, то оставила на нём неизгладимый отпечаток.

Великий князь киевский из-за происшествия не только не провёл с ней первую брачную ночь (что отчасти дарило юной супруге облегчение), но и не притронулся к еде с тех самых пор.

Милица, которую тоже держал за руку муж — но совсем по-другому, словно капкан угодившую туда жертву — бросила полный обиды и одновременно грусти взгляд на Ари; а Сверр обвёл взглядом присутствующих, пытаясь про себя пересчитать всех влиятельных гостей, в том числе и купцов из торгового братства.

Лана, хлопая оленьими глазами с густыми длинными ресницами, утешала безутешную вдову Гостомысла — раз. Рейнеке, старый рыжий лис, тоже был здесь, провожая в последний путь градоначальника вместе с малорослым Хрущом — ещё двое. Дородный Вепрь не отходил от пышнотелой молодой жены — четвёртый. Из всей пятёрки недоставало только Вола.

Совпадение или нет?

Впрочем, от размышлений его отвлекает строгий, суровый взгляд Бранимира. Рассматривать присутствующих во время прощания с покойным — неслыханная дерзость, поэтому молодой дружинник стыдливо опускает взгляд вниз.

Так и стояли они несколько минут, словно одно целое. Мысли и сердца провожающих посадника были наполнены одновременно скорбью и благоговением, а киноварное пламя поднималось всё выше и выше, озаряя красками серое пасмурное небо.

И в потрескивании дров они, казалось, слышали голос старого Гостомысла, нашептывающий древнюю мудрость и ведущий их вперёд по жизни, говоря, что смерть — это не конец, а лишь новое начало.

* * * * *

— И вы молчали?!

Сверр и Ари виновато опускают головы, не зная, как оправдать себя, и только Бранимир находит в себе смелость ответить воеводе.

— Это была обычная потасовка, мы сначала вообще за грабителя его приняли. Потом выяснилось, что негодяй вымогал у Вепря деньги, иначе грозил сжечь всего его склады с воском на Торгу, — старый дружинник хрустнул сомкнутыми в замок пальцами и вздохнул. — Не думаю, что покушение на него как-то связано со смертью Гостомысла… Да и разве не подавился он?

— Мы должны рассмотреть все варианты, — вмешивается в разговор до этого молчавший Игорь, на котором лица не было. — Одного видного новгородца хотели убить, второй у всех на виду погибает на княжеской свадьбе… Дело тёмное.

— Вепрь хотел побеседовать со мной во время нашего визита на корабль, где пятёрка проводит свои собрания, но я тогда сослался на занятость подготовкой к торжеству, — Вещий Олег прищуривается и пристально глядит на давнего соратника. — Бранимир, ты ему поверил?

— Доверять купцу, даже честному — это подозревать его в обратном сказанному. Может, я и поседел с годами, но глупее не стал, — мотает головой тот. — Мы взяли дело под своё личное расследование, допросили его — но ничего нового не услышали ни от него, ни от его молодой жены. Разве что, неназванные недруги подкинули ему отрезанный палец в качестве угрозы.

— Вымогателю — и убивать того, кого можно бесконечно запугивать и доить, как дающую сливки корову? Того, кто не пошёл к посаднику сразу за помощью? Либо этот душегуб пустоголовый, либо всё совсем не так, как рассказывал вам толстяк, — продолжает рассуждать вслух дядя великого князя. — Было что-то ещё, на что стоит обратить внимание?

Под сводами шатра воцарилась тишина — и Сверр тотчас же нервно забегал глазами по всему его внутреннему убранству и сотоварищам. Ари, уловив намерения длинноволосого блондина, медленно помотал головой — только его плодов воспалённого воображения не хватало на выговоре от воеводы, однако самый молодой из дружинников уже сделал шаг вперёд.

Лысый друг выразившего инициативу обречённо закатывает глаза, и мгновением позже Сверр всё же решается заговорить.

— Княже… Воевода… Тот человек, что напал на Вепря — он не обычный. Он скрывал своё лицо и душил этого брюхастого трусливого борова верёвкой. А когда я кинулся за ним в погоню — бросил вслед, что я слаб и с хмельным воином он бороться не собирается.

— Что ты имеешь в виду? — вскидывает одну бровь князь Игорь.

— Эта фраза, привычка душить людей — неужели вы не узнали почерк Люта?!

— Щука рассказал, как сбежал от него там, на болотах, но зачем убийце и беглому дружиннику отправляться сюда? И нападать на Вепря?! — всё ещё не понимал, что к чему, наследник Рюрика. — Голос… голос был Лютов?

— Я… не знаю. Сиплый, низкий, словно разбойник болел или его самого душили. Нездоровый, что-то с ним было не то.

— Пустые разговоры. Меньше всего нам сейчас стоить беспокоиться о Люте, — осадил всех спорящих Вещий Олег. — Тем более, что это ещё не все тревожные новости.

Мужчина извлёк из-за своего пояса крошечный свиток и развернул перед всеми присутствующими, демонстрируя им его содержимое — странную, непонятную надпись. Отчасти она напоминала знакомую многим здесь кириллицу, но с другой стороны отличалась от неё начертанием символов и их положением.

— Что это?! — изумился Бранимир, принявшийся вертеть в руках записку.

— Добыча Мунина со свадьбы. Когда выпустили горлиц и голубей, ворон заметил рядом и другую пташку, поэтому принёс мне вместе с её тельцем и этот подарок, примотанный к лапе пигалицы.

— Щуку подозреваете? — прикусил губу Ари. — Он может быть в этом замешан?

— Я с ним поговорю, но… паренёк не умеет писать и грамоте не обучен. Да и зачем оно ему? Куда понятнее, если кто-то решил воспользоваться вылетом птиц в своих целях и торопился отправить послание.

— С Лютом он был рядом в день, когда тот сквозь землю провалился, — огрызнулся Игорь, не то ревнующий дядю к конюху, не то действительно уверенный в причастности слуги к происходящему. — И сейчас тоже, птицы — это его работа.

— Тебе напомнить, в каком он состоянии вернулся в охотничий домик?! — перевёл взгляд на племянника воевода, раздувая ноздри. — Если мальчик смышлёный и работящий, если хорошо управляется с птшками и конями, это не значит, что он виноват. Больше года он мне верно служит и ни разу не вызывал каких-то нареканий, в отличие от всех присутствующих здесь!

— Так может, в этом и дело?! — не унимается Игорь.

— Давайте вернёмся к обсуждению… более насущного вопроса, — выразительно повышает голос Бранимир, продолжая всячески переворачивать послание в своих руках под разными углами. — Ничего не понятно!

— Ты же не умеешь читать, ещё бы, — вздыхает Сверр и перехватывает записку у старшего товарища, всматриваясь в её содержимое. — На буквы похоже, уже радует.

— Всё, дело раскрыто, — подтрунивает его в отместку Бранимир. — Это буквы!

— Да что с вами такое… — не выдерживает Ари и смотрит поочерёдно на всех витязей в шатре. — Вместо того, чтобы разобраться во всём, издеваетесь друг над другом, обвиняете в чём-то, ссоритесь… Немудрено, что под носом у таких воинов творится всякая чертовщина, а они этого не замечают!

— Ари прав. Дай-ка мне, — Вещий Олег возращает себе послание и внимательно смотрит на него с разных сторон, прежде чем замечает воткнутый в землю меч, в котором видит своё отражение, и хмурится. — Принесите сюда что-то, что отражает предметы… Да побольше!

Игорь тотчас же возвращается с отполированным бронзовым кувшином, и воевода прикусывает губу, глядя на полученное отражение, в котором содержимое записки изменяется в очередной раз.

— Понятнее не стало, — морщит лоб великий князь.

— Стало, — увлечённо глядит в отражение Вещий Олег, глаза которого прямо-таки сверкают от любопытства. — Если мысленно перевернуть начертанное вниз головой… И вторую строку прочесть слева направо…

— Птица не сеет, не жнёт, а сыта живёт, — кивает Игорь и прикусывает губу. — Обычный девиз торговцев, чтобы опознавать своих, новгородских.

— Какой в нём смысл?! — нервно сжимает кулаки Бранимир. — И зачем тогда столь витиевато писать послание, стараясь его зашифровать?!

— Содержимое не имеет смысла, — соглашается Ари.

— А если дело не в содержимом? А в самом шифре или тому, как можно прочитать отдельные буквы в том или ином порядке? — пытается разгадать тайну письма великий князь.

— Первая строка слева направо… Вторая — наоборот, справа налево… — закрыл глаза Сверр и приложил кончики пальцев обеих рук к вискам. — Так, получается?

— Да, — кивает ему Вещий Олег. — Ты что-то знаешь?

— Одна мастерица-гречанка в весёлом доме (3) вытворяла точно такие же движения своим языком с мо… — продолжает самый молодой из дружинников, пока его не останавливает сморщившийся от отвращения воевода.

— Прошу, избавь нас от подробностей, — жестом прерывает его Вещий Олег. — В чём суть?

— Слева направо, справа налево — она называла это буто… Бустрофедон (4), кажется. Если я верно понял её объяснения, то это напоминает ход быка с плугом по полю, — добавляет блондин.

— Бык… — напрягается Игорь, отчаянно пытаясь свести воедино все факты. — Бык… Владислав, что Вол! Его не было на похоронах! Кто-то хотел указать на него!

— Сначала покушение на Вепря, теперь — записка с Волом. Да будь я проклят, если кто-то не хочет разобраться с нашими достопочтенными купцами из братства! — выкрикивает Вещий Олег. — Немедленно отправляйтесь к ним, по одному, и предупредите об опасности да расспросите как следует!

— Вепря… — тут же первым выступает добровольцем Ари, надеясь закончить назревавший долгие годы разговор с Милицей. — Вепря я беру на себя.

— Лана, вдова Козводца, — произносит Сверр, получая в ответ сальную ухмылку лысого товарища.

— Тогда я возвращаюсь в особняк Гостомысла, чтобы поговорить ещё раз с Ходутой и Богуславой, а потом — к Рейнеке, дом его не так далеко от их жилища, — говорит Вещий Олег. — Князь, Бранимир — тогда вы за Хрущом и Волом, они почти безвылазно на Торгу. Встречаемся вечером. И… будьте предельно осторожны, мало ли.

* * * * *

— Оставь нас ненадолго с мамой вдвоём, хорошо? — Ольга протягивает маленькому Гостомыслу красивый печатный пряник, и мальчуган, довольный угощением, кивает и ей убегает куда-то вглубь пышного яблоневого сада.

Затем супруга великого князя переводит взгляд на Богуславу, что сидит напротив с полными скорби глазами, и гладит её по бледным как мел рукам.

— Могу я чем-то помочь тебе? Разобрать его вещи, взять на себя указания по хозяйству для прислуги, раз уже пока мы с Игорем живём у вас… или просто поговорить по душам?

— Последнее, пожалуй, самое ценное, — грустно улыбается вдова и пожимает плечами. — Все принесли мне соболезнования, все обещали, что на них можно положиться — но почему-то я здесь с сыном совершенно одна, и только Вы соблаговолили остаться после похорон и не отходили от нас с тех пор ни на минуту.

— Это меньшее, на что я способна… Да и в оставлять тебя в таком состоянии одну, совершенно разбитую и сокрушённую горем, я позволить себе не могла.

— Если Вы намекаете на то, что я могу наложить на себя руки, княгиня… — продолжает Богуслава с горькой усмешкой на лице. — То, увы, даже на это я не способна: сыну я нужнее, чем погребальному савану, как бы облачиться в него и сбежать от мучительной действительности моему разуму порой не хотелось.

— Я уверена, что князь с остальными выяснят, что именно произошло этой ночью, но… Могу и я поинтересоваться, какими были последние часы жизни твоего супруга? Вдруг это поможет нам всем, если смерть его — вовсе не трагическая случайность? А даже если и она, то ты хотя бы выговоришься и поделишься тем грузом, что лежит тяжкой ношей на твоих плечах, Богуслава.

— Вес всего небосвода теперь на мне и давит, давит так, что порой даже дышать становится тяжело, — вдова посадника кладёт свою руку на ладонь Ольги, а второй вытирает влажные от слёз глаза. — Желаю, чтобы ты никогда не испытала ничего подобного и не оплакивала мужа с малолетним сыном на руках и опустошением в сердце…

Женщина ненадолго прервалась и прорыдалась, после чего продолжила:

— День был совершенно обычный, рядовой. Мы позавтракали, затем с остальными отправились из города к месту торжества. Я ела с Гостомыслом с одних блюд, вкушала вино из того же кубка — поэтому как бы не утешала себя неслучайностью его смерти, последствием чьего-то злого намерения, окажись пища отравлена — я бы давно воссоединилась с ним в ином мире ещё на вашей свадьбе.

— Каждый кубок вы разделяли вдвоём? Каждое яство?

— Да, он всегда сначала… всегда сначала заботился обо мне и угощал чем-то съестным, а уже потом доедал это сам. После рождения сына он меня словно на руках повсюду таскал и сдувал пылинки, ведь на склоне своих почтенных лет он не только ощутил себя любимым и словно помолодевшим, но и стал отцом… Разве что…

— Разве что? Что такое, Богуслава?

Вдова градоначальника помрачнела, став темнее тучи, а в пустых, до этого безжизненных глазах загорелись искры сомнений и одновременно — ярости.

— Кажется, было кое-что, что он не делил со мной… Не угощения, не вино с мёдом — лекарство. В последние месяцы у него временами болело сердце, особенно после обильной жирной пищи, вот одна знахарка и изготовила для него снадобье, после которого Гостомыслу становилось лучше. И…

— И? Пожалуйста, продолжай, это может быть важно!

— И новую, последнюю порцию зелья он не принимал до вчерашней ночи, — сама не веря в произнесённое, пролепетала Богуслава.

— Что за знахарка? Где живёт, каково её имя?

— Я… не знаю… Помню только, что посоветовал её мужу Хрущ, мол, опытна она и знает толк во всевозможных травах чуть ли не больше его самого.

— У тебя осталась склянка?

— Да, она в доме… — непонимающе захлопала ресницами вдова. — Но для чего она тебе? Неужели сумеешь понять, яд ли был внутри?

— Я — нет, зато Хрущ — наверняка, — отвечает молодая княгиня и делает глубокий вдох. — Его и надо как можно скорее навестить.

* * * * *

Тишину пасмурного дня на заросшем сорной травой поле нарушает лишь карканье кружащих в вышине ворон, но ненадолго. Владислав, промышляющий торговлей оружия и известный как Вол в среде купцов, в три погибели сгибается от очередного удара в живот и пытается вырваться из хватки вцепившихся в него сзади наёмников, но та слишком крепка.

Из кучки стоящих напротив него негодяев выходит один, высокий и длинноволосый бородатый воин с повязкой на одном глазу. Он смотрит на члена торгового братства со смесью отвращения и издёвки.

— Что… что вам ещё от меня нужно, если ключ я уже… отдал, как вы и требовали в обмен на мою жизнь?! — с затравленным взглядом глядит Вол на главаря разбойников, который держит в руке подвеску в виде искусно изготовленного из серебра человеческого пальца.

— Наш щедрый хозяин велел сделать с тобой то же самое, что пришлось пережить ему, — один из помощников вручает лидеру негодяяв плеть, и тот довольно улыбается.

— Но… — нервно забегал глазами по сторонам Вол и ещё раз предпринял попытку освободиться — тщетно. — Но я не понимаю, в чём вы меня обвиняете! Я ничего не делал!

— Всё видел и не вмешался? Порой бездействие хуже ошибки.

На лице Владислава проступает страх, и он наконец-то понимает, чьих рук это дело. Спланировать всё так, заранее, прислать предоплату и назначить встречу по покупке партии мечей за городом — чтобы избавиться от его охраны и захватить и товар, и самого купца…

Сделать это мог только тот, кто знал его достаточно хорошо.

— Разве… разве я мог вмешаться, рискуя потерять своё положение? Я добивался его годами не для того, чтобы вмиг лишиться всего из-за помощи како…

— Молчать! — одноглазый ухмыляется, не обращая внимания на мольбы предателя. — Наш хозяин не только щедр, но и великодушен. Если ты оправдаешь своё прозвище, то, так и быть, останешься в живых. За дело!

Наёмники окружают купца, избивают его руками и ногами, обвязывают верёвками его запястья и лодыжки, пинками заставляя опуститься на четвереньки, на сырую от прошедшего дождя землю. Вол, словно дикий зверь, рычит и сопротивляется, но даже ему не по силам справиться с десятком соперников, которые превосходят его если не умением сражаться, то числом.

— В телегу его! Живо!

Негодяи подходят к стоящей неподалеку телеге и выпрягают из неё апатичного быка, насильно ставя на его место Владислава и надевая на шею тяжёлое ярмо (5). Тот продолжает сопротивляться — и получает болезненный удар плетью, что свистит в воздухе и с силой врезается в плоть на спине знатного купца.

Одноглазый замахивается кнутом ещё раз, в его глазах появляется зловещий блеск.

— Пошёл вперёд, работы у тебя — непаханое поле!

Издав смешок, он снова ударяет кнутом по спине купца. Свист от плети эхом разносится по полю, когда Вол пошатывается на месте от истязаний. В его глазах клокочут, сражаясь, непокорность и боль… и вторая всё же одерживает победу — он начинает медленно, с трудом, тащить за собой тяжёлую телегу с волочащимся позади неё плугом.

— Быстрее! Или вол ты только на словах? Быстрее, кому я сказал?!

С каждым последующим ударом кнута тело Вола содрогается, а лицо искажается в полной мучений гримасе. Пот капает со лба, смешиваясь с кровью на плечах и влажной землей под ногами, в которой предательски вязнут ноги.

Вол тяжело дышит и хрипит — боль становится невыносимой.

Наконец, ноги мужчины подкашиваются, и он, поскальзываясь, падает на сырую, грязную землю. В воздухе раздаётся хохот негодяев, празднующих свою победу.

— Избавьтесь от него.

Словно почуявшие падаль стервятники, остальные вооружённые наёмники бегут к обессилевшему Волу и наносят ему беспорядочные удары кулаками, ногами, кинжалами, камнями — всем, что попадёт под руку — до тех пор, пока тот не перестаёт трепыхаться и дышать.

— Одним перстом у длани меньше, — ухмыляется главарь душегубов. — Теперь их уже не пять.

* * * * *

1) Крада — ритуальный костёр в виде высокого параллелепипеда, доходящего до плеч людей. На одну домовину, напоминающую по виду ладью или лодку, брали дубовые или берёзовые дрова, превосходящие весом её вес в десять раз. Обязательным условием обряда было поставить ладью носом на закат, а покойника положить головой на запад.

2) Одр — в одном из значений — носилки для выноса покойного.

3) Весёлый дом — бордель.

4) Бустрофедон (греч. βοῦς — «бык» и στρέφω — «поворачиваю») — способ письма, при котором направление письма чередуется в зависимости от чётности строки, то есть если первая строка пишется слева направо, то вторая — справа налево, третья — снова слева направо и так далее. Это движение напоминает движение быка с плугом на поле («змейкой»). При перемене направления письма буквы писались зеркально.

5) Ярмо — деревянный хомут для рабочего рогатого скота.