Княгиня Ольга. Истоки

Глава XXVII: Синее Пламя

ГЛАВА XXVII: СИНЕЕ ПЛАМЯ

С наступлением ночи на одной из башен крепости зажглось сине-зелёное пламя, отбрасываемые им жуткие тени своими длинными руками поползли в каждую улицу, в каждый конец лежащего внизу города. Завораживающее сияние освещает опустевший Торг с разгромленными лавками и наспех закрытыми владельцами питейными заведениями, скользит по потайным тропам Посада, прорезает бархатное чёрное небо над прилегающими к Новгороду слободками.

Предупреждающий и своих, и чужих символ виден из каждой точки города, будь то принадлежащие богатеям широкие улицы с мощёными деревянными помостами дорогами или же жмущиеся друг к другу в тесноте, словно замёрзшие зверьки в норе, лачуги простого люда.

Синее пламя не щадит никого, не делая различий среди сословий, достижений или происхождения.

По Посаду, мимо охваченных пожаром особняков и снующих туда-сюда крысами мародёров, мчит крытая повозка. Пару коней подгоняет суровый возница, сильные руки которого нещадно хлещут скакунов хлыстом; взгляд усталых глаз устремляется к укреплённым стенам городской твердыни, где пляшет далёкий синий огонёк.

— Негораздки (1)… — шепчет он себе под нос. — Околотни (2)!

Женщины с детьми, согнутые крючком старики, мирные жители от мала до велика Новгорода спешат к своим домам, закрывают окна на ставни, а двери — на тяжёлые засовы. Топот копыт становится громче… и из-за поворота перед телегой показывается дюжина марширующих вооружённых стражников.

— Взять его! — главный среди посадских воинов указывает рукой на воз, и один за другим его люди бегут к подозрительной телеге.

Хорошо, что конных ратников в Новгороде, за исключением боярских сынов, не было — от пехотинцев сподручнее уходить. Повозка резко разворачивается и дёргается прочь с места, а пузатые высокие бочонки в ней потряхивает от ухабов и ямок. Быстрее, быстрее!

Оставшиеся несолоно хлебавши вояки тормозят и вскидывают руки, но очень скоро их мечи находят новую добычу в лице кучи оборванцев, груженых мешками с награбленным добром. Несколько взмахов серебряных молний мечей — и улицы города орошает багрянец.

Повозка, колёса которой скрипят и чудом не расходятся в разные стороны, приближается к заветным валам окольного града, но покой её пассажирам может только сниться. На сей раз на пути возникает троица мятежников с факелами и холодным оружием, следующая навстречу возу.

— Что бы ни случилось, — уверенно произносит возница, обращаясь не то к усталым коням, не то к кому-то иному, — Оставайтесь на месте и ничего не делайте.

Уже через минуту они были здесь.

— Ты что забыл среди ночи тут, старик? — светит прямо в лицо хмурому мужчине самый молодой из троицы. — Куда дорогу держишь?

— К детинцу, — морщинистый палец показывает на источник синего пламени. — Бочки с мёдом везу, купец я.

— Мёд, стало быть? — парнишка вместе со своими подельниками обходит телегу по кругу и стучит в ближайшую кадку, та, до краёв наполненная напитком, почти не отзывается. — Не пригодится он им там, зато мы отпразднуем нашу славную победу! Или не слышал ты, что наше вече порешило?

— Чего же? — недовольно, даже брезгливо морщит нос спешившийся извозчик: рука одного из трёх смутьянов сплошь покрыта свисающей тёмно-жёлтыми струпьями кожей. — Для чего народ собрался?

— Князя нового мы избрали, нет больше власти у этого безвольного Игоря!

— Вместо взятия городов да воинской славы наверняка сейчас берёт свою молодую жену, — вторит ему ещё один голодранец и скалится почти беззубым ртом с бурыми обрубками клыков.

Внезапно "купец" отточенным движением тянет руку к сокрытым за волнами длинного плаща ножнам и, резко обнажив булатную сталь, скользит клинком по шее последнего негодяя, перечёркивая кадык алой линией по горизонтали, и швыряет его на дорогу.

Обладатель струпьев бежит в сторону противника, однако Вещий Олег, сняв с головы капюшон, рассекает мечом факел в руках бунтовщика пополам. Раздаётся треск, и вместе со щепками в лицо негодяю летят брызги раскалённого масла и искры, а сам он, вереща от боли, хватается за обожжённую физиономию руками.

Во второй раз меч воеводы выбирает своей целью брюхо голодранца и, прокрутив саксонскую сталь внутри плоти противника против часовой стрелки, покрытый испариной, маслом и кровью дядя князя вытаскивает его из захлёбывающегося собственными внутренностями неприятеля и вытирает лоб ладонью от капель пота.

Суровый взгляд находит последнего из троицы, самого говорливого, что мечется на месте и сжимает в руке свой топор так крепко, что, кажется, кожа на побелевших пальцах вот-вот лопнет от перенапряжения.

Парнишка бросается вперёд и ударяет воеводу коленом в бок, но тот почти не реагирует, лишь стискивая зубы. В следующее же мгновение Вещий Олег отвечает ему пинком по лодыжке, и подкосившийся мятежник падает лицом на землю, чувствуя на зубах своих хруст пыли.

— Ногами, стало быть, драться хочешь? — спрашивает воевода и один за другим обрушивает на него удары тяжёлого сапога: в живот, в рёбра, по лицу, между ног — куда только может попасть. — Будет по-твоему!

Внутри повозки слышится какое-то суетливое шевеление, и крышка одной из бочек открывается, падая на соседнюю. Оттуда, усталая и заплаканная, высовывает голову Богуслава:

— Воевода… Оставьте его, воевода! Давайте продолжим лучше путь, пока не наткнулись ещё на какое-то злоключение!

— Повезло тебе, — огрызается варяг и напоследок замахивается и ударяет ногой злодея так сильно, что тот сворачивается калачиком и принимается надсадно кашлять. — Следи за своим поганым языком, когда говоришь о князе нашем, иначе в следующий раз останешься без него.

* * * * *

Он уже потерял счёт тому, сколько времени стоял на крепостных стенах под промозглым ветром, дующим с северо-запада. Весь Новгород и его окрестности с голубыми лентами Волхова и Илмеря были видны отсюда, словно на ладони, и взгляд Игоря скользил по зелёным пятнам холмов, ежащимся колючим вершинами ельника и возвращался назад, к охваченному пожарами и волнениями поселению.

Новый город, отстроенный его родителем как будущая процветающая столица рядом с прежней резиденцией (2), восстал против рода Рюрика и запылал сотнями костров и готовых погибнуть за свои убеждения горящих сердец.

Неужто история повторялась?

Князь поёжился от порывов холодного ветра и вздрогнул, но на сей раз — уже от испуга. Размышления его прервало мягкое прикосновение к шее, которую обвила тонкая и нежная девичья рука.

— Холодает, княже, — обращается к нему Ольга и второй рукой приобнимает сзади, подбородок её ложится точно на плечо правителя, а горячее дыхание обдаёт ухо теплом. — Лучше вернуться нам в покои. Некрас выделил свою комнату, пусть тесновата она, но есть там всё необходимое.

— Не пойду я. Не хочу, — отрезает он и мотает темноволосой головой. — Здесь мне спокойнее, да и видно всё, как соколу с высоты.

— Соколы спят ночами, вместо них дозор несут сычи и неясыти. Отчего же тревожится князь души моей? Отчего велел зажечь синее пламя?

— Если после выходок своих ты будешь сомневаться в моих реше… — государь киевский замолкает, когда на уста его ложится ольгин указательный палец, и оторопело смотрит на варяжку.

— Не сомневаюсь, — шепчет она, обходя его и оказываясь лицом к лицу к супругу, привстаёт на цыпочки и накрывает губы мужа жадным, но коротким поцелуем, после чего стыдливо опускает глаза в пол и вздыхает. — Но хочу разделить с князем своим все его печали и тревоги.

Ласково, невесомо — точно крыльями горлицы — дочь Эгиля проводит ладонями по широким плечам князя, а затем запускает тонкие пальцы в густую шевелюру и принимается массировать затылок. Князь расслабляется и закрывает глаза, но уже через несколько мгновений прикусывает губу и пытается отстраниться.

— Твои горести — мои горести, твои несчастья — мои несчастья. Что на душе у властелина моего сердца? — Игорь берёт варяжку за запястье, крепко, до боли зажимая его, но девушка лишь опускает собственную руку ниже и кладёт ладонь на грудь супруга. — Уста могут лгать, но сердце не обманет. Вот оно и бьётся подобно трепетной птице. Тук-тук… тук-тук…

Игорь, окончательно сдавшись и опустив свои руки, смотрит на суженую каким-то надломленным взглядом, а на лике его отпечатывается смятение. Глаза, похожие сейчас на два блюдца озёр, сверкают от слёз — но так и не находят смелость дать им волю.

— Зол я… и страшно мне… — робея, молвит он и тут же замолкает, сам не веря произнесённым словам. — Трусом себе кажусь.

— Нет трус князь мой, а испуган. Стал бы трус признавать свои страхи? Поведал бы кому-то о них? А признавши свои страхи, делается человек смелее. Страх растёт из чувства опасности и боязни за свою жизнь — кто же за неё не беспокоится?

— Воевода… — продолжает Игорь, взгляд которого становится словно бы стеклянным и глядит не на ночной город, а будто сквозь него, в самую суть. — Дядя. Рассказывал мне, что была уже в этих землях смута до того, как отец срубил новый град, я тогда ещё не родился даже. Тысяцкий словенский, Вадим, собрал тогда под собой всех недовольных властью варягов и поднял восстание. Хотели они сместить князя и утвердить свои порядки, много тогда крови пролилось и мужей полегло — и со стороны дружины, и простого люда…

— Но подавили его, раз мы здесь сейчас? Значит, и с этими волнениями мы справимся, — прижимается к нему ближе Ольга и берёт в свои руки замёрзшие персты супруга.

— Ежели не пойдут супротив синего пламени лучшие люди городские. Тогда Вадима поддержали лишь простолюдины, купцы да бояре остались в стороне меж двух огней, посему и порубило войско Рюрика бунтовщиков, а сам отец обезглавил зачинщика прямо на поле боя. А сейчас… не уверен я в том, что не поколеблются они, не соблазнятся другой стороной (4).

— Меня греет мысль, что пока были и есть в Новгороде такие благородные мужи, как Гостомысл и Ходута, то есть и надежда, — Ольга улыбается и увлекает за собой терзаемого думами князя. — Холодает. Пойдёмте, княже, в покои, там я Вас согрею.

* * * * *

Какой бы силушкой богатырской не обладал самый крепкий из дружинников, тяжёлый четвертьпудовый замок даже ей не поддавался, поэтому сбежали они с чердака через окно, по связанным между собою на манер троса старым одеялам и ветоши.

Окольными путями пленники обогнули самые оживлённые во всех смыслах участки посада и затаились в той его части, где всё было тихо — пока не зажёгся в одной из башен детинца огонь.

— Да туды ж его через коромысло! — выкривает в сердцах Ари, глядя в сторону полыхающего на возвышении синего пламени.

Спутница его, не выпуская из рук своих увесистого канделябра, возмущается и сердито цокает.

— Тсс, вдруг услышит кто, — пробегает глазами по тёмной улице Милица и шевелит ноздрями. — Худо это, очень худо!

— Вернёмся, стало быть, лучше?

— Куда вернёмся? Половина улицы нашей горит, глядишь, и от нашего дома ничего не осталось кроме пепелища. И это не говоря уже о волками рыскающих по граду мятежниках! Добрый люд весь по домам схоронился и сидит тише воды да ниже травы.

— Мы-то, выходит, и не добрый люд вовсе? — смеётся лысый бородач и глядит на толстушку, что занесла над ним импровизированное оружие, да не посмела ударить шутника по его дурной голове.

— Нерадостно мне вовсе! И назад нет дороги, и дверь ни один постоялый двор, ни один знакомый нынче не откроет, — причитает шёпотом жена главы торгового братства, однако дружинник её словно не слышит, вместо этого наклонившись и не сводя глаз своих с одной точки. — Оглох ты или…

Скандинав, до этого несерьёзный, отводит одну руку за спину и даёт ею знак замолчать.

Из заброшенного переулка напротив выходит немногочисленная процессия из четверых мужчин и одной женщины, да не простой: то была сама Лана! Вдова Козводца медленно ступает посередине своих конвоиров, с опущенными в землю глазами и грязным от крови и пыли лицом.

— Лана? — не верит глазам своим Милица и только сильнее хлопает ими от недоумения. — Если за ней явились пройдохи из той же шайки, что навестили нас, то ничего хорошо в этом нет. Только посмотри на неё, эти ссадины и синяки…

— Разберёмся с ними? — спрашивает, уже засучив рукава и достав тяжёлый меч, Ари.

— С четверыми? Ты рехнулся?

— А что? У меня есть клинок, у тебя — эта штуковина, а они, погляжу, те ещё заморыши.

— Уверен? — с сомнением слегка подбрасывает канделябр бывшая ключница, словно оценивая его силу на вес.

— Вполне.

— В нашем положении "вполне" меня не очень-то устраивает, — раздражённо молвит и вздыхает Милица.

— Очень вполне. Так лучше?

Жена Вепря только кивает и нагибается, прячась среди деревянных стен, а вот Ари кидается вперёд с зычным криком.

— Пустите её! Пустите — а не то полетят ваши головы!

Негодяи один за другим ошарашенно смотрят то на свою пленницу, то на несущегося к ним молодца; лицо самой же Ланы вытягивается в гримасе удивления, а глаза становятся похожими на пару блюдец. Ближайший к Ари проходимец хватается за дубину, но движения его не так расторопны, как у опытного дружинника: стальной меч оставляет на грязно-белой рубахе противника длинный кривой кровавый след, и он тотчас же падает на мостовую.

На второго желающего сразиться обрушивается сначала тяжёлый кулак скандинава, а потом он получает в висок рукоятью меча и покачивается на месте, прежде чем сползти вниз по стене и обмякнуть.

— Есть другие смельчаки?! Налетайте!

Ещё один бунтовщик достаёт из-за пояса нож и выставляет вперёд вытянутую руку, держась на расстоянии в несколько аршинов от дружинника. Сверкая карими глазами, он щёлкает языком и будто дразнит противника — и тут же делает выпад вперёд.

Ари подобно разъярённому быку заносит на головой меч и бежит наперерез голодранцу, но он на удивление проворно отскакивает в сторону вертливым хорьком и размашистым ударом кинжала оставляет на предплечье дружинника глубокую алую рану. За спиной у викинга доносится смешок, и, обернувшись, он видит ещё одного негодяя, которого упустил в суматохе поединка.

Тот сжимает руки в кулак… и хребёт его трещит громко, точно ломаются доски в заборе. Мужчина плюхается ничком с вывернутой неестественным образом головой и верещит от боли, за ним же оказывается не на шутку грозная Милица со своим подсвечником наизготове.

— Осторожно! — кричит она и хватает за руку охваченную паникой Лану.

Отозвавшийся на предупреждение Ари нагибается — нож последнего из разбойников пролетает в ладони от его лысой головы — и вонзает тому в живот клинок, а затем отталкивает противника назад ногой, с мерзким хлюпающим звуком извлекая меч из раненой плоти.

— Я же говорил, — вытирает он оружие о собственную штанину. — Управились.

— Лана… Ты как? Что эти изверги с тобой сделали?

Несколько мгновений вдова Козводца испуганными глазами смотрит на лица своих спасителей, пребывая в неудомении, прежде чем отвечает:

— Я… в порядке. Пара синяков да разбитая губа ничто по сравнению с тем, что они сотворили с Хрущом и Волом. Мертвы они, а головы их выставили людям на потеху и воронам на съедение посреди майдана на Торгу.

— А Вепрь… Видела Вепря ты? — не теряя надежды, перебивает её Милица и крепко сжимает губы. — С вами он был? Куда повели они его?

— И Вепря нет больше. Мне… очень жаль.

Воздух вокруг Милицы вмиг сделался густым и холодным, а дыхание замерло от тяжёлой новости. Дрожащими руками она потянулась к Лане и схватила её за плечи так крепко, что женщина прослезилась и попыталась вырваться из железной хватки, но тщетно.

— Откуда ты знаешь?! Не могли его тронуть! Не могли!

— Своими глазами я видела… Пусти!

Ари кладёт ей на запястье тяжёлые руки и сжимает их, заставляя отпустить несчастную вдову Козводца, и следом пышка просто падает на колени и прижимает сложенные словно в молитве ладони к груди. Слёзы неудержимым потоком текут по щекам, а мир вокруг с мрачными улицами, тенями и синими сполохами вдалеке расплывается и издевательски стучит нестерпимым гулом в голове.

— Милица, — хлопает её по щекам, пытаясь хоть как-то привести в чувство, дружинник. — Милица! Прошу, давай отложим это на потом, сейчас не место и не время для траура. Я… не хочу, чтобы кто-то ещё пострадал сегодня ночью. И тебя терять я тоже не собираюсь.

— Всё равно мы сгинем до заката, — вставая на дрожащих ногах, безразлично отвечает она и расплывается в безумной улыбке. — От рук захвативших город безумцев или же от шальных стражей из посадского войска, нигде мы не найдём спасения от синего пламени.

— Ты права, в городе остаться в живых будет тяжело, весь Посад кишит жадными до крови, — прикусывает он губу и теребит пальцами складку на рубахе. — Остаётся один путь — по воде.

— Что ты имеешь в виду? — вскидывает бровь осматривающая тела негодяев Лана.

— На пристани в Торгу полно лодок, если доберёмся туда, то по реке сумеем доплыть прямиком до детинца, уж там никакие смутьяны нам не угрожают.

* * * * *

Насколько уверенно потянула она за собой князя, настолько медленно и робко, боясь оступиться, шагала сейчас по освещаемым лишь редкими сполохами факелов коридорам крепости. Вдруг она сделает что-то не так? Вдруг совершит ошибку и не сумеет исполнить супружеский долг, навсегда потеряв расположение мужа, которого и без того уже разочаровала, глупо попавшись в своём наряде посреди города?

От этих мыслей Ольга вздрогнула и свершилось то, чего она больше всего опасалась — лодыжка неестественно вывернулась, и, вскрикнув, девушка стала терять равновесие, как вдруг сильные руки обхватили её за талию и притянули к себе.

Сначала приблизилась грудь в льняной рубахе, затем шея и, наконец, лицо Игоря с лукавыми, дразнящими глазами, в глубине которых искрилось желание — как тогда, в пекарне перед их свадьбой.

Рука князя скользнула к капюшону и освободила упавшие волнами волосы от плена мальчишеского облачения, тыльной стороной ладони он провёл по щеке варяжки, и она, испытывая неведомые ей доселе ощущения, затряслась мелкой дрожью — совсем не от гуляющего по коридору сквозняка. Вслед за сердцебиением участилось и дыхание, чего не мог не отметить сын Рюрика — и только увереннее продолжил свои ласки.

Всё тело хозяина киевского престола напряглось, мышцы на груди обрели твёрдость, а ниже живота блуждающая словно слепой котёнок ладонь Ольги нащупала куда более каменную плоть. Пальцы мужчины, тонкие и красивые, стали играть на ней, будто на гуслях, плавно скользнули по щеке, задержались на устах и едва приоткрыли рот.

— Я больше не могу сдерживаться.

Наклонившись, он накрыл губы супруги своими, а затем прикусил нижнюю, становясь всё более азартным и ненасытным. Пытаясь достойно отвечать на его касания, Ольга подалась вперёд и запустила обе руки под тонкую ткань рубахи, проводя по бугрящимся мышцам на спине. Их поцелуи были лихорадочными, глубокими, страстными, обжигающими — словно никого сейчас не было вокруг них, а весь мир полыхал в синем пламени.

Княжеские ладони, казалось, находились везде и повсюду: дочь Эгиля ощущала их лёгкие и вместе с тем требовательные прикосновения на тонкой шее, на ключицах, а затем они проворными горностаями устремились ещё ниже, обвивая девичий стан на талии.

Сильное, тяжёлое — но было в этой тяжести что-то приятное — тело накрыло варяжку сверху и прижало к стене, и вот она уже не отдаёт отчёта своим мыслям — и изгибается, слегка постанывая под каждым движением.

Ещё через минуту они оказываются в предоставленных тысяцким покоях. Тяжёлым, с поволокой взглядом Игорь глядит на кровать с медвежьей шкурой и резким движением сначала бросает последнюю на пол, а затем бережно кладёт на неё и свою супругу. Одежды летят в сторону, и они остаются наедине друг с другом совершенно нагие, будто новорождённые младенцы.

С момента прибытия в Новгород Ольга десятки раз прокручивала мысли об этом в своей голове, страшась близости и представляя её как нечто неприятное, но то, что творил с ней великий князь, оказалось во сто крат лучше и, как бы странно это не звучало… красивее?

Оказавшийся сверху наследник Рюрика решил наконец-то положить конец её девичеству и плавно, но настойчиво качнулся и погрузился в неизведанные для него доселе глубины. Девушка лишь тихо, сдавленно вскрикнула и побоялась даже пошевелиться, оцепенев от кратковременной вспышки обжигающей боли и заполнившего её естество мужества.

Взгляд князя, пронзительный и жадный, она словно физически почувствовала на себе и, распахнув веки, прошептала:

— Продолжайте, княже…

Движения его сделались глубже и быстрее, а потолок, казалось, затанцевал у неё над головой и слился в одно тёмное и бесформенное, похожее на кляксу, пятно. Прислушиваясь к своему телу и пытаясь понять, что с ним происходит, варяжка отдалась какому-то наитию и стала отвечать на каждый толчок поцелуем, принялась гладить плечи и спину мужа, который более не мог сдерживать порывов.

Лицо князя исказила гримаса, и оно поднялось вверх так, что видна осталась лишь аккуратная борода и напрягшаяся шея. Послышалось сдавленное рычание, и в тот же момент низ живота Ольги накрыла волна жара, вторая, третья…

Когда Игорь, наконец остановившись, прерывисто задышал и заглянул ей в глаза, девушка уже не чувствовала собственного тела. Прикосновение сильной руки к зардевшей щеке и сдержанный, короткий поцелуй стали для неё провожатыми в глубокий, спокойный сон.

* * * * *

1) Негораздок — недалёкий человек;

2) Околотень — недоумок, придурок;

3) Имеется в виду т. н. Рюриково городище, гипотетическая резиденция варягов с прилегающим поселением, располагавшаяся у озера Ильмень до постройки нового города — т. е. Новгорода;

4) Речь о спекулятивном восстании ильменских словен во главе с Вадимом Храбрым против Рюрика и его дружины. Упоминается в Никоновской летописи: "Въ лето 6372… Того же лѣта оскорбишася Новгородци, глаголюще: «яко быти намъ рабомъ, и много зла всячески пострадати отъ Рюрика и отъ рода его». Того же лѣта уби Рюрикъ Вадима храбраго, и иныхъ многихъ изби Новогородцевъ съветниковъ его…"