Княгиня Ольга. Истоки

Глава XXXIII: Воля Князя (II)

ГЛАВА XXXIII: ВОЛЯ КНЯЗЯ (II)

— Если он умрёт, — сверкает глазами на неприятелей в чёрном Милица, из последних сил зажимая рану на боку Ари. — То я отправлюсь за ним, но перед этим заберу и парочку ваших с собой!

— Милица… — шепчет дрожащими губами Богуслава, заметавшись по врагам испуганным взглядом.

— Двадцать три года уже Милица, мне терять нечего, — скалится девица в теле и хмурит брови. — Вместо того, чтобы стоять истуканами, принесли бы мне чистого тряпья! Или таков ваш новый порядок — оставлять способных принести государству пользу молодцев мёртвыми? Кто тогда защищать его будет, доходяги-крестьяне? Они ничего тяжелее рала (1) или мотыги в руках не держали!

То ли одетые в чёрное действительно пошевелили мозгами и взялись за ум, то ли командный тон, отработанный до совершенства ей во время службы в княжеском дворце, возымел свой эффект, но вскоре один из них принёс ей какую-то ветошь и кувшин с водой, второй же отправился куда-то по иным делам.

— Посмеешь уйти — на том свете отыщу и надаю тумаков, — разрывает мужчине рубаху вдова Вепря и осторожно, бережно принимается перевязывать рану, с помощью Богуславы приподнимая тяжелого богатыря. — И не прикидывайся, что не слышишь!

Милица снимает с себя тонкую золотую цепочку с подвеской в виде руны " ᛚ" и вкладывает её в руку мужчины, зажимая ту в кулаке дружинника (2).

— Когда ты подарил мне всё, что досталось тебе от умершей при родах матери… тогда, перед походом, то сказал, что руна эта означает "поток". Пусть же попутные ветра и стремительные течения принесут тебя обратно к нам, в мир живых… Ты нужен городу. Нужен своей дружине.

Словно горячий комок слёз к горлу, к сердцу её подступает щемящая тоска по прежним временам, и она кладёт на могучий кулак руку, накрывая тот своей ладонью, будто тёплым покрывалом.

— Нужен мне.

— Милица… — удивлённо хлопает глазами Богуслава, не веря своим ушам. — Имей честь… ты же вдова, ещё не похоронили супруга твоего, ещё не прошёл траур…

— Вот именно. Вепрь умер, а я-то жива. И… — второй рукой гладит она безволосую, начисто выбритую голову дружинника. — Любовь не терпит отлагательств, особенно когда на кону война и мы можем в любой момент попрощаться с жизнью. Разве и тебя не вела она?

— Вела, — кивает супруга посадника и прикусывает пухлую нижнюю губу. — И по сей день ведёт, продолжение нашей с покойным мужем любви в Гостомысле-младшем. Лишь бы ничего с ним не стряслось, не навредили ему эти люди…

— Если бы хотели это сделать, то давно бы избавились от него: ты знаешь, что с торговцами они не церемонились. Значит, нужен он им для чего-то живым. Может, выкуп, может — ещё что. Эй, ты? Не просветишь нас о целях вашего общества любителей чёрного?

Охранявший женщин воин так ничего и не ответил — и даже не шевельнулся. Милица тяжело выдохнула воздух из раздутых ноздрей и раздражённо посмотрела на "тюремщика", но больше ничего говорить не посмела — она и так достаточно испытывала терпение захватчика.

Дверь в зал в очередной раз открывается, и там появляется сначала повесивший голову Бранимир, на котором лица нет, а следом — приставивший к его спине нож ещё один "чёрный". Не проходит, однако, и нескольких секунд, как воевода резко ударяет надзирателя девушек в живот и отвлекает его внимание, второй же мужчина в чёрных одеждах парой коротких ударов ножом лишает стражника жизни.

— Бранимир… — облегчённо доносится с губ Богуславы, а потом она замечает его спутника и окончательно запутывается: к чему ему избавляться от такого же как он воина в чёрном? — Что… что тут происходит?

— Всё в порядке, это свой человек.

— И он, кажется, знает, где искать Вашего сына — если только его не перевезли в иное место, — разматывает тряпьё на лице незнакомец, оказываясь изменившимся Сверром, чумазым и без длинных волос. — Но для начала нам надо подумать, как выкурить этих злодеев из крепости и спасти Гостомысла.

— Ари от них досталось, — показывает на раненого дружинника Милица. — Сколько негодяев сейчас осталось в детинце, не считая тех, кто погиб при осаде или вернулся в город?

— Десяток-полтора, а с этим, — Сверр наклоняется над телом надзирателя и волочет его назад, в сторону разрушенных баррикад из столов и бочек, чтобы спрятать усопшего там и не вызвать у остальных подозрений. — С этим — на одного меньше. Несколько ратников из посадского войска закрылись со Щукой в конюшне, может, и они нам помогут, если живы ещё…

— Не может быть, — замечает небольшое украшение, блеснувшее в разжатой длани лысого воина, старый воевода и снова повторяет. — Не может… не может такого быть…

* * * * *

Сегодня он не сын Рюрика. И даже не племянник Вещего Олега, напряжённый лик которого озаряет золотой диск восходящего светила.

Шаг — и вместе с лучами утреннего солнца растворяются все иллюзии, все воздушные замки, которые однажды он себе придумал.

Вдох — и разрываются, падая к ногам, невидимые цепи чужих чаяний и желаний, мешавшие дышать полной грудью.

Взгляд — и во врагах перед собой он видит что-то гораздо большее, нежели кучку решивших выступить против законной власти смутьянов.

Сегодня он — Игорь, князя новгородский и киевский, правитель русских земель, защитник варягов, славян и прочих племён, населяющих эти изобильные владения.

Вещий Олег, готовясь в любой момент вмешаться в происходящее, вмиг всё осознаёт, всё понимает: никого из последних негодяев племянник не наказал за предательство тем, что отобрал их жизни. Он всего лишь ранил бунтовщиков, отшвырнул их от себя, обезоружил — но не убил.

Неужели…

— Остановитесь! — рука князя взмывает вверх, давая знак всем защитникам государства не трогать мятежников, а сам он делает ещё один шаг вперёд, останавливаясь в нескольких аршинах от главаря войска недовольных.

Лицо смутьяна выражает плохо скрываемую насмешку.

— Твоё имя? — Игорь прищуривается и внимательно смотрит на одноглазого бородоча. — Тебя избрали эти люди своим вожаком?

— Кулота. Пока не посадили мы нового князя, — хмыкает мужчина, — веду их я.

— Не ты, а разочарование и гнев. Люд чувствует себя угнетённым, обделённым вниманием, забытым… Настолько, что готов пролить кровь. Я, однако, не желаю никому смертей: ни пришедшим сюда горожанам, ни своему войску. Довольно кровопролития. Довольно жертв.

Вещий Олег сильнее хмурится, а Некрас непонимающе глядит на прочих ратников из посадского войска. Послушать, что скажет князь до конца в своей речи? Или действовать сейчас, пока не поздно? Всё же безоружный правитель — слишком лёгкая добыча для негодяев.

Толпа шумит, не зная, как расценивать слова князя. Но решительный взгляд его глаз — и отправленный в ножны клинок — убедили их в том, что он искренен в своих намерениях.

— Мой отец жестоко подавил восстание Вадима, которого вы именуете Храбрым: с тех самых пор лежат в сырой земле кости не только зачинщика, но и всех, кто присоединился к нему, по своим убеждениям или же просто будучи обманутыми, введёнными в заблуждение его обещаниями. Я… не Рюрик и не хочу лишать город его жителей, отнимать у домов хозяев, а у семей — отцов. Решим всё не бессмысленной сечей, а с честью и мужеством, как завещали наши древние пращуры.

— О чём ты?

— Поединок. Предлагаю поединок один на один между мной и тобой… Кулота. Если, конечно, ты окажешься достаточно смелым, чтобы принять мой вызов. Одержишь победу — так и быть, город ваш. Проиграешь — я пощажу прочих бунтовщиков, если они сложат оружие и будут готовы уладить противоречия на языке слов, а не стали.

— Куда же мне со своим кинжалом против добротного княжеского булата? — увиливает Кулота, бледнея и нервно глотая слюну. — Или испугался князь нашего свободного войска? Обомлел перед нашими силами?

— Отнюдь, я сам предложил поединок, — племянник Вещего Олега закатывает рукава рубахи и лукаво, в упор, глядит на противника. — И уверенности в собственной победе и правом деле у меня достаточно. А вот ты кажешься малодушным… Неужели смел ты только тогда, когда за спиной у тебя целая армия? Неужели не сможешь постоять за свои убеждения в одиночку? Плох тот воевода, кто не хочет сохранить жизни простых ратников!

После речи Игоря в воздухе повисает напряжение, участники беспорядков обмениваются неуверенными взглядами и скользят ими то правителю, то по своему предводителю — и сравнение сейчас явно не в пользу последнего.

— Я же сказал… не чета мой нож твоему мечу, князь!

— Никакого оружия. Только кулаки — честнее некуда. По рукам?

Толпа наблюдает за происходящим в тихом ожидании, перешёптываясь и показывая пальцем на своего главаря; Некрас жестом даёт посадскому войску знак опустить оружие и повиноваться воле князя.

В голове Кулоты отчаянно борются между собой желание остаться в живых и стремление удержать власть над восставшими, пока, наконец, последнее не побеждает. Слишком ехидно смотрит на него великий князь, слишком громко обсуждают между собой предложение Игоря его люди, сомневаясь в храбрости одноглазого.

Откажи он — и авторитет мужчины разом упадёт на такие глубины, из которых никто больше не поддержит его как главаря собравшихся под знамёнами бунта и не пойдёт за ним.

— По рукам!

Оба войска разразились громкими выкриками, приветствуя решение своих предводителей, а затем…

Разъярённые, они мигом бросаются друг на друга как по щелчку.

Игорь, всё ещё чувствуя боль в левом плече, чертыхается и замахивается сжатой в кулак дланью, но Кулота ловко уходит от его выпада: по инерции продолжая двигаться вперёд, князь едва ли не падает на землю, но всё же находит силы твёрдо устоять на ногах и оборачивается.

Вовремя!

В последний момент правитель киевского престола отскакивает назад и избегает удара, направленного куда-то в грудную клетку, прямо в область солнечного сплетения. Одноглазый негодяй, однако, не отступает и лишь самоуверенно скалится, в то время как в единственном оке его отражается соперник, от слишком активного перемещения по полю боя растревоживший оставленную вражеской стрелой рану.

Не успела она запечься, как снова открылась: и теперь каждое движение будет отдаваться вверх, к колену и бедру, острой, похожей на подаривший ему рану зазубренный наконечник, болью.

— Я думал, калека тут я, — ухмыляется негодяй и, сплюнув сквозь зубы, продолжает. — Но таковым у нас оказался великий князь. Может, лучше признать своё позорное поражение прямо сейчас, пока не стало хуже?

Ни за что.

Выставив вперёд руки, Кулота пытается схватить князя за талию, дабы перебросить через плечо, но тот блокирует этот ход озлобленным, жёстким ударом локтём по его ладоням. Пламя в глазах Игоря разгорается всё сильнее, и теперь этот огонь праведного гнева может посоперничать и с маревом капища, превращённого Ольгой в пепел, и с грозным оружием греков, что унесло десятки дорогих ему жизней много лет тому назад.

Вторым локтём Игорь, стиснув зубы, старается попасть в кадык злодея, но тот прикрывает уязивмое место предплечьями и щерится ещё сильнее, раздражая и без того распалённого противника.

— Ну же?! И это — сын великого Рюрика?! Больше похож на сына лягушки! Не от водяного ли тебя мать понесла?!

Молодой князь, чаша терпения которого переполняется, выплёскивает свой гнев через край и, замахнувшись, бежит разъярённым быком на своего соперника — вот только терять самообладание во время кулачного боя было ошибкой.

Глухой удар — и рука Кулоты врезается прямо в нос Игоря, заливая лицо и плечи молодого правителя кровью; следом идёт и второй, на этот раз он приходится по виску. Перед очами сына Рюрика всё вмиг расплывается, меркнет и дрожит, но он делает усилие и что есть мочи давит на землю под собой раненой ногой — резкая боль возвращает его в чувства и не даёт окончательно провалиться в небытие.

— Нет, лягушата хотя бы скачут, а ты — шуровёшка (3)!

Успокойся.

Скольких бравых молодцев не ранит свирепый вепрь, скольким не вспорет животы своими клыками, охотники всё равно убьют секача и разделять меж собой его мясо и шкуру.

Стань охотником, уподобься бабру (4) или пардусу (5) — и тогда одержишь верх и над грозным кабаном, и над яснооким туром, и над своими страхами. Разум охотника должен быть ясен и хладен, как зимний день.

В тот же миг главарь мятежников целится в челюсть князя, но на сей раз Игорь ведёт себя более предусмотрительно и уходит в сторону, в ответ заряжая в живот противника кулаком. Кулота, согнувшись пополам, кряхтит от боли… и скользит рукой за пояс, где у него уже был припасён сакс (6) с толстым лезвием.

Остаётся выждать подходящий момент для атаки, для одного точного выпада — и тогда глаза потомка Рюрика закроются навеки.

Игорь, с залитым кровью лицом и тяжёлым дыханием, замечает блеснувшую в аршине от него сталь и, собрав остатки сил, здоровой ногой остервенело бьёт по лодыжке Кулоты. Если тот взялся за нож, то и князь имеет право использовать не только свои кулаки!

Сакс выпадает из хватки злодея на траву, а сам он выставляет вперёд обе руки и, не удержав равновесия, падает прямо на Игоря всем своим тяжёлым, в промокшей и пропахшей по́том одежде, телом.

Открыв веки, хозяин киевского престола видит перед собой лицо Кулоты, озлобленное и красное. Задыхаясь от усталости, смутьян тянет к князю руки, чтобы задушить последнего, а уста его замирают в паре вершков от губ великого князя.

— Прости… — Игорь хватает одноглазого за запястья и улыбается. — Но лобзаться с тобой я не намерен.

Силы обоих соперников уже на исходе: пусть с момента начала поединка прошло чуть меньше пяти минут, изнурение от битвы и раны давали о себе знать и отзывались болью в теле и одышкой.

Тут, однако, происходит то, чего Кулота ожидал меньше всего: князь неожиданно пинает его коленом прямиком в причинное место, а затем выворачивает правой рукой кисть врага, укладывает его набок и меняет позу, оказавшись теперь сверху оппонента.

— Готландский медведь (7), — шепчет не вмешивающийся в стычку Вещий Олег и вместе с разлившимся где-то глубоко в груди теплом ощущает отеческую гордость.

Кровь в висках стучала боевыми барабанами, раненое плечо заныло от напряжения, а почва под ногами и вовсе пришла в движение, будто бы её переворачивало наизнанку. Свободной рукой князь ныряет во влажную от росы траву, чувствует на своих пальцах шершавую рукоять из дерева…

И, вдавив локоть в кадык врага, резким движением вонзает сакс в единственный глаз врага: с хлюпающим звуком тот входит внутрь по самую рукоять, а затем поворачивается по часовой стрелке.

Ослеплённый Кулота дико визжит, превратившись в ком судорожно дрожащих ног и трепещущих рук, что схватились за рукоять кинжала, всё лицо его залило багровыми потоками так, что он начинает кашлять и захлёбываться собственной кровью — но уже через минуту злодей обмяк и замер, отправившись к праотцам по примеру Вадима и его бунтовщиков три с лишним десятка лет тому назад.

— Есть… — с разбитым лицом, задыхаясь, поднимается на усталых ногах Игорь и глядит горящим взглядом на каждого из бунтовщиков. — Есть ещё те, кто хочет присоединиться к этому псу?!

Молчат.

Не могут поверить, переварить гибель своего предводителя? Или же впрямь задумались?

— Кулота был воином, хорошим воином. Но сколько подобных воев среди вас? Десяток, может, полтора? Едва ли больше… — князь вытирает рукой лицо и только сейчас замечает на ней сгустки крови: от железно-солёного запаха, бьющего в ноздри, к горлу подступает тошнота. — Ратному делу дружину и половину войска посадского обучают сызмала, так, что игрушками им становятся копья и мечи, друзьями — кони да дядька-воевода, призванием — война. А вы — бортники, купцы, ремесленники, охотники да землепашцы, ваш удел — мир. Из оратая (8) доброго ратника не выкуешь, как и воина не заставить сулицей вместо плуга вспахивать поля.

— К чему клонишь ты, князь? — вопрошает, наконец, один из бунтовщиков. — О чём ведёшь свою речь?

— Посадскому люду не победить рать. Выступив против неё, вы сложите свои буйные головы, оставите детей своих сиротами, жён — вдовами, вместо богатств и даров принесёте им горькие слёзы, нищету и скорбь. Такого будущего вы хотите для своих семей, чтобы повторилось всё так, как с бедовым Вадимом и его приспешниками?

— А что нам остаётся? Борьба или смерть, мы все до одного сюда явились висельниками, — шмыгает носом второй голодранец.

— Объединиться. Ратное дело оставьте воинам, себе — своё ремесло. Забудем все распри и обиды, сплотим воедино силы на благо города и государства и разделим плоды их. Как вытекает из Илмерь-озера могучий Волхов, так и мы объединимся и построим новое будущее.

— И снова станем платить дань тебе и твоей дружине, князь?!

— Не дань, но вознаграждение за порядок, за безопасность на пограничье и внутри государства, за возможность возделывать землю и трудиться в лавках и мастерских, не волнуясь о жизни своей.

— Чтобы продолжило торговое братство творить бесправие?!

— Торговое братство мертво, а те, кто выжили, ожидают справедливого суда, а не самочинной расправы. Я же клянусь именем отца своего, Рюрика… и древними богами… — смотрит Игорь на всех восставших не как на сорную траву, которую полагалось вырвать с корнем и уничтожить, а на оставшиеся без воды, света, тепла и заботливой руки цветы. — Что не упадёт больше от рук моих ни единого волоска с головы простых новгородцев, не прольётся и капли крови.

Князь оборачивается к соратникам и даёт знак опустить оружие, взгляд его встречается с глазами дяди, в которых видятся одновременно и смятение, и любопытство, и гордость.

— Как присягнул мой отец этой земле, а народ — ему, так и я обещаю служить во благо Новгороду и преумножать его богатства, — кожу на ладони рассекает лезвие меча, и на траву падает несколько багровых капель. — Клянусь кровью рода своего. Повелеваю не на словах, а на деле скрепить наш договор. Клянётесь ли вы?

* * * * *

Холодный ветер треплет плащ за его спиной, но бастард (9) будто бы не обращает на непогоду внимания, вместо этого вцепившись в голову дракона на носу корабля обеими руками и громко распевая песнь собственного сочинения:

— Плывёт Инг к Хольмгарду,

Рюрика гнезду.

За звоном монеты

Ведёт он орду.

Невысокий, поджарый, с пухлыми губами и плотоядным взглядом водянистых глаз, он смотрит вперёд, на приближающиеся городские укрепления. Кажется, что протяни ты руки — и сумеешь достать и до обожжённых стрелами башен, и до сорванных таранами с петель массивных ворот.

И руки эти… были необычными.

Появившийся на свет от пленницы-рабыни и одного из ярлов, Инг с первым же вздохом, с первым плачем заполучил клеймо калеки и уродца — и врождённые увечья сразу же закрыли ему путь к власти. Благодаря попарно сросшимся указательному и среднему, безымянному пальцу и мизинцу на обеих конечностях (10) он заслужил прозвище Трёхпалый.

Сначала таким именем его дразнили и оскорбляли, но позже для этих же людей оно стало символом разрушения и смерти, вселяющим в их сердца страх. Он отомстил своим обидчикам, почти сравнял с землёй не принявший его город, расправился с законной женой отца и унёс столько богатств, сколько смог!

С набранной армией всевозможных голодранцев, преступников и дезертиров он продолжил сеять хаос на побережье семи морей и заслужил репутацию отъявленного мерзавца. И сейчас гребцы, мастерски орудуя вёслами, думали о том, как совсем скоро сменят их на оружие.

— Воюет за деньги,

Но жаждет вкус крови.

А что до приказов,

Хозяина воли…

Наёмничество открывало перед его войском яркие перспективы: за вознаграждение Инг не раз грабил корабли чьих-то конкурентов по торговле, сжигал неугодные фактории и поселения, пополнял запасы рабов для отправки их на продажу — в том числе и по заказу Козводца.

Впрочем… если очередная кампания сулила более крупный улов, чем пару мешков драгоценностей, ничего не мешало ему расторгнуть условия договора и присвоить причитавшиеся лавры себе.

— Забрать всё богатство

И город в придачу!

Кому — святотатство,

А кому — удача.

Жена новгородского работорговца ещё больше недели тому назад отправила ему письмо с выгодным предложением: нанести городу как можно больше повреждений, превратить выживших в невольников, а всё, что уцелеет…

Этим Инг мог распорядиться по своему собственному усмотрению, не говоря уже о щедром авансе.

Таких отчаянных и безумных женщин он ещё не встречал! И чем ей все не угодили?

— Скользят вперёд снеки, Хольмгард уже около…

Свернёт махом Инг шею его сокола!

* * * * *

1) Рало — земледельческое орудие, близкое к плугу. Основная функция рала — рыхление почвы. Имело деревянную основу и металлический наконечник ральник. Обладало дышлом, в которое впрягался скот. Тягловой силой для рала были волы или лошади;

2) См. Глава XVI: Сон и Морок. Часть I;

3) Шуровёшка (диал.) — в северо-русских говорах то же, что и головастик, личинка безногих земноводных;

4) Бабр — тигр;

5) Пардус — леопард, гепард;

6) Сакс — массивный нож с односторонней заточкой, который обычно имели почетные граждане в северо-восточной Европе. В силу веса колющие удары саксом были страшны по силе. Он протыкал и хорошую кольчугу, и кожаный доспех.

Более длинная, в полуметр, разновидность именуется скрамасакс.

7) См. Глава XIV: Суета сует;

8) Оратай (возвышенно) — пахарь;

9) Подробнее об Инге Трёхпалом можно узнать в книге "Трофей для братьев";

10) Синдактилия — врождённый порок, генная наследственная болезнь, проявляющаяся в полном или неполном сращивании пальцев кисти/стопы в результате не наступившего их разъединения в процессе эмбрионального развития.