Княгиня Ольга. Истоки

Глава XXIII: Длань Бога

ГЛАВА XXIII: ДЛАНЬ БОГА

До Торга они добрались за считанные полчаса, миновав извилистые улочки Новгорода и оказавшись в самом сердце городского рынка, что пульсировало выкриками зазывающих покупателей купцов и звоном монет.

Подобно рыбам Щука и Олав преодолели живое море из толпы посетителей базара, миновали ряды с едой, оружием и предметами быта, наконец-то нырнув в ту его часть, где находились лавки совершенно иного сорта — прибежище здесь находили всевозможные целители, лекари и продавцы талисманов.

Один из них, который имел неосторожность предложить переодетой княгине подделку из позолоченной латуни, мгновенно узнал пару юнош и торопливо отвернул своё лицо, ожидая худшего, но уже спустя минуту вздохнул с облегчением: сегодня они пришли далеко не за ним, а нанесли визит в соседнее заведение.

Тишину пропахшей снадобьями и травами лавки нарушил протяжный, напоминающий стон больного, скрип дверных петель, и вместе с солнечным светом в проёме показалось двое молодцев. Занятый взвешиванием каких-то ярко-синих высушенных цветов Хрущ вздрогнул от неожиданности и страха, которые уступили место удивлению, когда незнакомцы приблизились и он смог как следует рассмотреть их лица.

— Доброго дня, господа… — карлик поклонился потенциальным покупателям, отчего разница в росте между ними стала ещё заметнее; затем он прищурился и застыл с весьма забавным выражением лица. — Ты, право, Щука — конюший воеводы. А ты… неужели передо мной сама молодая княгиня?

Ольга вмиг побелела: такого скоропостижного раскрытия своей личины она не ожидала. Недостаточно туго перевязала грудь? Или, быть может, оставила лицо неиспачканным?

— Будь я выше и красивее, то не заметил бы странностей в стоящем передо мной юноше, но когда ты коротышка и не можешь даже дотянуться мечом до груди недруга, приходится делать острыми не клинки, а глаз, — купец горько усмехнулся и потянулся короткой ручонкой к своей шее, положив на адамово яблоко указательный палец. — Я не мог не запомнить такого прекрасного личика, госпожа… И советую в следующий раз прикрывать чем-то кадык — иначе его отсутствие выдаст Вас с потрохами.

Девушка так и не нашла, что ответить, совершенно обескураженная и застигнутая врасплох зоркими глазами члена торгового братства. Он, впрочем, рутинно продолжил свою работу и отмерил ещё немного засушенного иссопа, добавляя его к предыдущей навеске.

— Полагаю, что пришли вы в мою скромную обитель не за средством от головной боли, раз я вижу только прикинувшуюся юношей девицу и слугу, но никак не толпу дружинников? — напротив мешочка с цветками оказалась крохотная гирька, и обе чаши весов сравнялись, застыв в идеальной симметрии. — Так чем я могу служить моей княгине?

— Я хотела бы спросить Вас о трагической кончине градоначальника. Верите ли Вы, Хрущ, что он отправился в мир иной из-за случайности и ему в этом не помогли?

— Меня уже допрашивали люди князя, и я рассказал им всё, что знал — а знал я немного, поэтому наша беседа оказалась короче, чем мой рост, — вскинул одну бровь карлик и остановил свой взгляд исподлобья на Ольге.

— Его могли отравить? — не унималась варяжка, в серо-стальных глазах которой зажёгся какой-то дикий огонь, подпитываемый желанием узнать правду и облегчить тяжёлые думы вдовы посадника.

— Мой раб лично продегустировал все яства и напитки, которых касались губы Гостомысла — и остался в живых. Этого должно быть достаточно, чтобы отбросить все обвинения в попытке использовать яд.

В ответ на это дочь Эгиля потянулась к висящей на плече ташке и запустила туда руку; Щука же лишь едва заметно улыбнулся уголками губ — он знал, какого рода аргумент таился в недрах принадлежащей княгине сумки.

— Что касается пищи — да, но не лекарств, — в ладони Ольги блеснула склянка, заполненная мутной жидкостью — и Хрущ тут же изменился в лице: брови его поползли наверх, а зрачки расширились. — Мой отец говорил, что полезно заставать людей врасплох — тогда их лицо становится красноречивее любых лживых слов.

— Княгиня… — попытался парировать он, но варяжка не отступала и не оставляла купцу никаких шансов перебить её. Если и давить, то необходимо дожимать до самого конца — иначе рискуешь остаться не при барышах, а без штанов.

— Богуслава рассказала, что в последнее время Гостомысл страдал от болей в сердце — и именно Вы посоветовали ей толковую знахарку, что приготовила лекарство. До вчерашней ночи посадник его не употреблял, но при первом же глотке отправился к праотцам. Или и это Вы станете отрицать?

— Отчего же? — пожал плечами торговец, потянувшись рукой к весам, но остановленный мягким, но требовательным касанием пальцев молодой княгини. — Всё именно так, но это не значит, что я каким-то образом причастен к покушению, если оно вообще было.

— Если Вы лжёте…

— То лгу хорошо — в конце концов, я купец. Чтобы продать обман втридорога, он должен содержать хотя бы немного правды, так?

— Так, — кивнула ставшая чернее тучи девушка и поставила склянку со снадобьем на прилавок. — Сможете проверить, есть ли в этой жиже яд? И назвать имя и место, где живёт та знахарка? Тогда наш разговор может остаться между стоящими в этой лавке и не дойдёт ни до князя, ни до воеводы. Время — деньги, а терять и то, и другое в бесконечных допросах было бы обидно и убыточно.

— Не убедили, торговаться со мной слишком накладно, — помотал лохматой головой карлик, но всё же наклонился и достал из-под стола, накрытого длинной и покрытой пятнами скатертью, небольшую клетку. В ней, то и дело пища и беспокойно нюхая воздух, сидела смотрящая на окружающих чёрными испуганными глазами жирная крыса. — Но, скажу откровенно, девушка Вы необычная, госпожа. А быть подозреваемым в глазах такой непозволительно, поэтому, так и быть, мы проверим, насколько смертелен этот бальза…

— Хрущ! — откуда-то с улицы раздался пронзительный женский вопль, в котором воедино переплелись рёв раненой медведицы и жалобный плач, что вместе с высокими нотами перешёл в настоящий вой. — Хрущ!!!

Собравшиеся на рынке близ лавки аптекаря горожане расступились и стали удивлённо перешёптываться, отдельные новгородцы и вовсе показывали на незнакомку пальцами. Она, с густыми волосами мышиного цвета и облачённая в полуистлевшую от старости одежду, прижала к себе завёрнутого в лохмотья малютку.

Малыша, грудь которого больше не вздымалась — ребёнок был мёртв.

— Хрущ! Хрущ!!! — пронзительно выкрикнула она срывающимся голосом и выпучила глаза, становясь похожа на выловленную из Волхова густеру (1). — Выходи из своей норы, иначе я сама достану тебя оттуда и… прикончу своими… руками!!

Слова несчастной, казалось, значили даже больше, чем мог подумать случайный прохожий. Едва услышав последнюю фразу, из толпы слетевшихся вокруг любопытствующих зевак вышло несколько мужчин разных возрастов и сословий, и один из них, обладатель густой бороды с сединой, обратился к скорбящей с вопросом.

— Почему ты плачешь, женщина? Что сотворил этот карлик?!

— Мой сын… мой сын! — затрясла телом в пелёнке сокрушающаяся мать и продолжила навзрыд. — Он убил его!

— Быть такого не может… — заворчал тот самый торговец, которого пару дней назад допрашивали Ольга со Щукой. — Хрущ — уважаемый человек, да и лекарствами промышляет уже не первый год!

— Этот уважаемый человек обещал мне, что спасёт моё дорогое чадо! — не унималась женщина и, словно векша, прыгнула вперёд и подняла над головой всего сборища обмякшее тельце. — Я собрала последние накопления, влезла в долги… чтобы вытащить сына из лап смерти! А проданное им втридорога лекарство оказалось водой, перемешанной с маслом!

Будь сейчас кто-то из горожан чуть ближе, не тряси нищенка отошедшим в мир иной, словно тряпичной куклой, то они бы заметили, что местами кожа малыша уже покрылась багровыми пятнами, а от него самого шлейфом исходил почти незаметный, но приторный запах мертвечины — скончался он куда раньше, чем заявляла мать, если она вовсе являлась последней.

— Давеча продал он моей свояченице порошок от бесплодия, да то был мел! — подхватил один из тех горожан, что зашевелились при появлении скорбящей на улице, и кивнул нищенке.

— Сосед мой страдал от падучей болезни (2), Хрущ всучил ему ляпис (3) — да только издох он вскоре! — заголосила дородная старуха, прижавшая к себе лукошко с яблоками. — Родом клянусь!

Роптание среди народа усиливалось, во многом — благодаря действиям внедрившихся в толпу подставных пострадавших и их знакомых, которым ранее щедро заплатили. Дошло до того, что кто-то из них достал ножи или вооружился ножками от сломанных прямо в гуще споров табуретов.

— Пусть ответит за свои злодеяния, шарлатан!

— Хрущ!!! Выходи!

Живой лавиной несколько из самых внушаемых и горячих голов вместе с несчастной нищенкой принялись стучать в дверь, и низкорослый купец, торопливо спрятав в карман склянку со снадобьем, которым могли отравить посадника, нахмурился.

— Что это за люди? — начал испуганно бегать глазами по помещению Щука. — Что происходит?

— Не знаю, но вам с госпожой лучше скорее уйти отсюда. Становится небезопасно.

Стук усилился и из требовательного перерос в остервенелый, и ровно за мгновение до того, как двери и вовсе сорвали с петель, Ольга с конюхом воеводы по указанию аптекаря спрятались в крохотной кладовой, увешанной пучками с высушенными травами.

— Трус, трус и обманщик! — ворвалась внутрь охваченная яростью и болью женщина. Указывая остальным горожанам на него дрожащим пальцем, оборванка перешла на настоящий рык. — Это ты виноват!!! Твоё лечение не помогло, ты продал мне вместо надежды мешок со страданиями и пустышку взамен лекарства!

Лицо Хруща вмиг побелело от предъявленных обвинений, в глазах отразились глубокие печаль и потрясение — но лишь на мгновение. Карлик нахмурился, отчего две и без того широкие брови словно срослись воедино, и внимательно посмотрел на нищенку.

Он видел её впервые.

— Не припомню среди моих покупателей такого… — продолжая пытаться понять, что к чему, ответил купец и расправил плечи. — Ты, должно быть, ошибаешься: я веду записи о каждом приобретателе, заболевании и товаре, осталось только их провер…

— Лжец! — завопила женщина и обернулась к заполняющим лавку горожанам. — Он лжец, мерзкий обманщик и трус! Разве это — не есть доказательство?!

В очередной раз оборванка прижала к себе неподвижное тельце младенца и запричитала.

Разъяренные горожане, взбудораженные эмоциями убитого горем родителя, становились всё более беспокойными и неуправляемыми. Разгорячённые гневом, подпитываемые собственными страхами и тревогами, нагнетаемые слухами о других поступках торговца, они жаждали кого-то наказать. И маленький, но не дрогнувший ни на секунду перед градом их обвинений человек, показался им лёгкой добычей и козлом отпущения.

Среди моря лиц, искажённых злобой, раздался низкий мужской голос:

— Возьмём правосудие в свои руки! Ни посадник, ни князь, никто не накажет его, все они заодно против простого люда! Но видят боги, каждый ответит за свои злодеяния!

Это предложение зловеще повисло в воздухе посреди звенящей тишины… и толпа, застилаемая какими-то первобытными, низменными инстинктами, сплотилась вокруг него и сделала это послание движущей силой.

Ольга, наблюдающая за происходящим сквозь щели меж досок, дёрнулась вперёд, намереваясь спасти члена торгового братства, но Щука крепко-накрепко прижал её к себе одной рукой, второй же он зажал её рот ладонью. Варяжка отчаянно дёрнулась один раз, затем — ещё, но всё было тщетно.

— Если Вы не хотите отправить себя и заодно меня на тот свет, госпожа, — прошептал ей на ухо конюх, морщась от боли: ногти девушки глубоко впивались в кожу на руке. — То лучше ничего не предпринимать.

— Я не знаю эту женщину и, тем более, не продавал ей никаких лекарств! — выкрикнул Хрущ и швырнул в ближайшего направившегося к нему человека тяжёлый чугунный котелок. — Произошла ошибка!

Кажется, что преждевременная атака на одного из них стала тем самым пальцем, что отпустил натянутую до предела тетиву. С неумолимым ожесточением горожане набросились купца, схватили его подобно какому-то щенку и выволокли на улицу за шкирку.

Новгородцы подняли свои кулаки и ножи, объятые пьянящим чувством ярости, что размыл все грани между справедливым наказанием и беспредельной животной жестокостью. Разгорячённый люд окружил карлика, что свернулся клубком и прикрыл живот, в ужасе хлопая глазами и не осознавая до конца, что происходит.

— Стойте! — выкрикнула нищенка с мёртвым малышом на руках. — Добрые люди, остановитесь!

В этот момент толпа замерла, глядя на скорбящую мать, а у купца отлегло от сердца. Он, дрожа и сдерживая слёзы, ощутил облегчение — увы, обманчивое.

— Не марайте ваши руки, боги запретили нам проливать кровь людскую, — блеснула своими безумными глазами голодранка и наступила на кисть коротышки, с силой давя на неё и стараясь сломать каждую фалангу, каждое сочленение в пяти маленьких пальцах. — Вот только если карлой (4) сотворён, то в люди не тянися! Если и заслуживает он какой-то смерти, если есть в мире справедливость — то рождённый букашкой букашкой и подохнет! Раздавите гниду!

— Правильно! — подхватил один из сообщников и прыгнул на ногу Хруща: лилипут взревел, а в кости раздался громкий треск.

Купец завыл от ужаса и протянул руки к окружившим его жадным до крови горожанам, моля о пощаде.

— Пощадите… прошу! Клянусь, я ни в чём не виноват! — сорвалось с его высохших губ. — Отпустите, я дам столько золота, сколько попросите! Позовите князя, проведём справедливый суд… я готов отвечать за свои прегрешения, но никакого ребёнка я не убивал!

— Слышите?! — не унимается убитая горем мать. — Он хочет купить наши души! Думает, что всё в этом мире позволено тем, чья мошна набита до отказа!

— И то правда! Заодно все они — князья, бояре, знатные купцы!

Один за другим взбудораженные горожане набросились на Хруща и стали остервенело прыгать на нём, давить, пинать, отбивать всё, до чего могли дотянуться их ноги. Совсем скоро член торгового братства, покрытый синяками и пылью, перестал сопротивляться и остался лежать на земле в жалком состоянии, с переломанными конечностями и угасающим сознанием.

Жестокость толпы была воплощением их ярости, их веры в то, что они вернули себе власть не только над неуправляемой силой смерти, но и над городом. И одной несчастной жертвой их жажду разрушения уже было не утолить.

— Народ построил Новгород, народ здесь живёт и торгует — так покуда мы будем терпеть гнёт от тех, что ставит себя выше?! — забравшись на бочку, выкрикнула нищенка. — Торговое братство, что обирает всех до нитки и обогащается за наш счёт?! Посадник, делающий вид, что не замечает творящегося произвола?! Или князь-иноземец (5), решивший, что лучше нас всех?! Довольно!

— Пришла пора вернуть то, что нам принадлежит! — забурлила толпа.

— Настало время показать, кто хозяева на новгородской земле!

Лозунги подкупленных агентов настолько вселили уверенность в горожан, что они принялись повторять их и схватились за всё, что можно было использовать в качестве оружия. Заряженные опасным коктейлем из гнева, решимости и желания вернуть себе отнятое, жители Новгорода подобно наводнению хлынули на улицы торгового града, и поток этот двинулся в одном направлении — в Посад, к домам, принадлежащим оставшимся в живых из пятёрки богатейших купцов.

Не все из бунтовщиков, однако, покинули рынок. Один из них, подливавший масло в огонь восстания наравне с убитой горем матерью, остался внутри заведения Хруща — и теперь за его действиями из-за старой двери в кладовую следили одновременно две пары очей.

Глаза мужчины забегали по сторонам, ища любые признаки нужного ему предмета. Половицы заскрипели под его сапогами, когда он сделал шаг вперёд, к покрытому толстым слоем пыли стеллажу. На полках аккуратными рядами стояли баночки со всевозможными настоями и мазями, на которых были указаны их лечебные свойства, ниже в коробочках из лыка лежали самые разные талисманы и обереги.

— Где же он…

В нетерпении он принялся шарить морщинистой рукой между банок и флаконов, небрежно отбрасывая их в сторону в поисках спрятанных сокровищ. Часть их открывалась налету, и теперь в воздухе, смешиваясь с поднятой торопливыми движениями пылью, парили сухая лаванда, порошок из ромашки и цветы душицы. За минуту ровные ряды с лекарствами превратились в хаотичное нагромождение пузырьков и их разбросанного содержимого.

Следом взгляд бунтовщика остановился на богато украшенном сундуке за прилавком, и сердце заколотилось в предвкушении. Не раздумывая, он бросился к стойке, скидывая оттуда и весы, и клетку с принадлежавшей Хрущу крысой.

Сундук оказался открыт, но, к своему разочарованию, он обнаружил внутри лишь аккуратно разложенные документы и несколько золотых монет. Разочарование нарастало в нём, выливаясь в необдуманные поступки.

Переполненный яростью и разочарованием, мужчина с размаху ударил рукой по полкам, отчего зелья посыпались на пол. Помещение наполнил тошнотворный запах из перемешавшихся микстур, отваров и бальзамов, а новгородец продолжил превращать когда-то полную порядка лавку в обитель хаоса. Кувшины были разбиты, травы разбросаны по полу, мебель опрокинута.

На мгновение он обернулся и пристально посмотрел вперёд, обратив внимание на шорох за дверью в кладовую — но не придал тому большого значения, особенно с учётом того, что под его ногами… что-то блеснуло.

— Нашёл, — расплылся он в улыбке до ушей, подняв с пола лежавший в одной из коробочек отлитый из серебра палец и внимательно рассматривая его в рассеянном дневном свете. — За него мне дадут больше, чем за все прошлые дела вместе взятые!

Как только обрадованный мужчина выскочил из разгромленной лавки, своё убежище покинули и Ольга со Щукой. Девушка, вдохнув полный пыли и частичек высушенных трав воздух, быстро схватила лежащее на полу полотенце и намотала его на шею, закрывая горло: пусть она не во всём была хороша, но зато быстро училась на совершённых ошибках.

— Нам нужно во что бы то ни стало догнать того человека и допросить, — Ольга открыла клетку, выпуская на свободу несчастную крысу, и вместе со Щукой выбежала на улицу. — Было что-то… за что следует зацепиться взгляду?

— Жёлтый кушак считается?

Конюх воеводы схватил спутницу, засмотревшуюся на оконченевшего хозяина лавки с оберегами и лекарствами, за руку и показал пальцем на нырнувшего в переулок обладателя яркого матерчатого пояса.

* * * * *

В дверь особняка настойчиво постучали, затем — ещё раз. Хозяйка дома не ожидала чьего-либо визита, поэтому гость был незваным, а тех, кто приходил без приглашения, жена главы торгового братства не любила ещё со времён службы в столичном дворце.

На всякий случай спрятав в длинном рукаве сарафана острый кухонный нож, Милица отворила дверь… и увидела напротив никого иного, как Ари.

— Пошто явился?! — недоверчиво прищурилась девушка, в глубине души удивлённая личностью гостя, отчего её глаза стали и вовсе парой узких щёлок. — Чего надобно тебе?

— С Вепрем переговорить, — дружинник в противоположность своей собеседнице не смел смотреть ей в глаза и опустил взгляд куда-то на порог.

— Нет его дома, отлучился по делам — на склады прибыла новая партия воска. А что стряслось?

* * * * *

— Раз не хочешь говорить нам подобру-поздорову — придётся наполнить твой молчаливый рот ещё раз, — одноглазый мужчина кивнул своим подельникам, и те поднесли к связанному дебелому купцу корыто, полное желудей. — Назвался Вепрем — так получи свою трапезу. Ну?!

Торговец отчаянно замотал головой, пытаясь всеми силами отвернуть её от собравшихся вокруг наёмников, но те бесцеремонно схватили его за заплывшее жиром лицо, разжали челюсти и принялись проталкивать между губами пригоршню плодов дуба.

— Ну же! Либо говоришь нам всё, либо жуёшь!

Вепрь сжал зубы настолько сильно, насколько мог — до скрипа, до треска, но сопротивление оказалось бесполезным. Ожидавшие его на собственном складе люди ударили купца по челюсти и запихали внутрь горсть желудей.

Такого натиска он не выдержал и принялся жевать их: с хрустом острые твёрдые осколки разодрали его нёбо, дёсны начали кровоточить, а губы и язык покрылись багровыми пятнами.

— Хочешь ещё или не наелся? — одноглазый схватил его за губы и рассмеялся, на что Вепрь, издав нечеловеческий рык, выплюнул прямо в лицо обидчику смесь из слюны, сгустков крови и пережёванных желудей.

Главарь наёмников лишь молча вытер рукой склизкую жидкость и схватил лежащий у его ног пыльный мешок, куда запустил свою кисть… и вытащил оттуда за бороду бледную, синюшную мужскую голову, которой потряс перед лицом задрожавшего торговца воском.

— Узнаёшь своего товарища? Сначала он тоже сопротивлялся, но ему эта упёртость никак не помогла. Ты, думаю, умнее и не хочешь закончить таким же образом?

* * * * *

1) Густера — рыба семейства карповых, близкая к лещам. В изобилии водится на Северо-Западе Европейской части России.

2) Падучая болезнь — эпилепсия.

3) Ляпис, он же "адский камень" — нитрат серебра (I), соль, в Средние века использовавшаяся для лечения эпилепсии. Обладает токсическим действием.

4) Карла (устар.) — то же самое, что и карлик, человек необычайно низкого роста.

5) Автор придерживается теории о том, что и по материнской (Ефанда), и по отцовской (Рюрик) линиям князь Игорь имеет скандинавское варяжское, а не славянское происхождение.