Утро выдалось пасмурным, низкие тучи рваными клубами неслись над землёй, в воздухе пахло дождём. Лягушки надрывали глотки то ли на речке, то ли на озере. Вчера осмотреться времени не было.
Веся ещё спала. Я не стала её будить и, одевшись, вышла на улицу. Во дворе сидел Тишка, остроносый кудлатый мальчишка лет десяти. Заметив меня, он бросил большую палку, с которой играл и подскочил ко мне:
– Там на кухне харчи, мамка велела передать.
– Спасибо матушке своей скажи. А ты что здесь?
– Сказали остаться, вдруг вам ещё что понадобится, – пацанёнок опять взялся за свою палку, более не обращая на меня внимания.
На звук разговора из конюшни выглянул Василий:
– Доброго утречка, Ваше Сиятельство! Снова наша взяла, – кучер довольно улыбался, потирая усы.
– Да, верно, – кивнула я ему, – а где же наши защитники? Горан и кто там ещё с ним был?
– Совестно им стало, что не смогли вас уберечь, – усмехнулся Василий, – да тут они, за домом. Следят, чтобы никакой тать из леса не пробрался.
– Ну и молодцы. Скажи им, с магами тягаться не по силам. Вчера ещё говорила об этом. Пусть себя не корят. Предупредить нас успели и то большое дело сделали. А ты где был всё время?
– Обижаете, – надулся кучер, – вы как Тихомира Яковлевича ножкой-то из окна да чуть пониже спины спровадили, так я его подхватил и дёру. Вон там в лопухах спрятал. Потом этих троих оттащил, маги-то их приложили, точно мёртвые лежали.
– Ты молодчина, Василий, повезло мне с тобой, – улыбнулась ему.
Кучер подбоченился:
– На том и стоим, Ваше Сиятельство.
– А где же тут умыться можно? Слуг всех вчера в деревню отправили, ни воды в доме, ни полотенец не нашла.
– Умывальников, как у нас, нет. Вон, в том корыте вода чистая. Хотите, так в лохань наберу али таз какой.
– Не нужно. И так сойдёт.
Умылась чистой колодезной студёной водой. Переплела волосы, сидя тут же на лавке под деревом. Воздух пах ближним лесом: грибами, хвоей, прелой травой. Красиво было в имении Тихомира. Бор обступал его со всех сторон, точно оберегая от всего мира. Великолепные дубы, рослые, словно былинные богатыри, возвышались над домом и пристройками. Вдаль уходили протоптанные тропинки. Высокий подлесок будто ширмой отгораживал усадьбу от дубравы. На ветках голосил целый птичий хор и стремительные белки, ничуть не пугаясь людей, рыжими молниями скакали по ветвям.
– Вот вы где, – вышел на улицу Василий Андреевич, – идёмте завтракать, Александра Николаевна. Путь домой неблизкий.
– Что с магами Речи?
– Веся испросила одну из карет Тихомира Яковлевича. Повезут их в столицу. Всех, кроме Бартоша.
– А этого куда?
Жадовский посмотрел на меня удивлённо:
– Неужто запамятовали?
В самом деле, Серый вчера сказал, сделают с ним то же, что он хотел сотворить с Павлом. Выходит, теперь маг станет марионеткой в руках Тайной канцелярии. Ловко. И правильно. На своей шкуре пусть всё испытает.
Мы вернулись в дом, на кухне уже хлопотала Веся. Задумчивая и опечаленная.
– Почему ты грустишь? – Улучшила я минуту, когда Жадовский вышел звать всех к столу.
– Пётр Петрович сейчас будет допрашивать Бартоша. Потом… после сама понимаешь чего… Его отпустят.
– Что тебя смущает?
Веся села на лавку, обхватив плечи руками:
– Мои родители. Столько времени прошло. Где они? Живы ли?
– Попроси своего начальника, чтобы дал тебе поговорить с магом.
Девушка подняла на меня глаза, в них блестели с трудом сдерживаемые слёзы:
– Сашенька, ты не понимаешь? Они подданные другой страны. А для Тайной канцелярии любой человек лишь пешка. Не хочу, чтобы их использовали.
Сунула руку в сумку на поясе, так и есть, у меня остался ещё один камень времени. Василий Андреевич своим так и не воспользовался, вернув его мне. Я вытащила его, положила на стол перед Весей.
– Что это? – Девушка взяла кристалл в руки.
– Камень времени. Когда будет возможность, дай ему слабый магический импульс и брось под ноги Серому. В твоём распоряжении будет полторы-две минуты. Точнее сказать не могу. Пётр Петрович о происшедшем помнить не будет.
– Спасибо, Сашенька! – Веся бросилась мне на шею, – ты просто вернула меня к жизни!
– Вот и оставайся такой, – погладила её по волосам, – не превращайся в Серого, то есть твоего Петра Петровича.
Девушка заливисто рассмеялась, на секунду став прежней:
– Я постараюсь, – и снова в глазах её показалась какая-то обеспокоенность, – хотела спросить… Как это – полюбить кого-то?
– Веся, если ты спрашиваешь, рискну предположить, есть кто-то милый сердцу?
Девушка потупилась:
– Барон Заварицкий. Мы всего-то знакомы три дня… Но он не выходит у меня из головы.
– Так отыщи его.
– Разве так можно?
– Нужно. Помнишь, барон думает, что ты парень. Как, по-твоему, он догадается о твоих чувствах или сможет ответить на них?
– Верно, – кивнула Веся, – понимаешь, я ведь об этом совсем не подумала.
– Даже теурги могут ошибаться, – усмехнулась я.
На кухню вошли мужчины, и разговор пришлось прекратить.
После завтрака все занялись сборами. Тихомир напоследок проверял бумаги, не забыл ли чего. Василий Андреевич вместе с Тишкой и Гораном ушёл в деревню за продуктами. Мой кучер проверял две кареты: нашу и ту, что одолжили у Горского. В последней уже сидел связанный Чеслав и его одноглазый подельник, которого подлатал Жадовский. Третьего спасти не удалось, магическая атака наставника была слишком сильна.
Веся и Пётр Петрович заперлись наедине с Бартошем в одной из комнат первого этажа. Как мне не хотелось подслушать, понимала, что такая проделка с рук не сойдёт.
Я слонялась по дому, ожидая, пока все управятся с делами.
***
Павел
Шли дни, а с ними всё больше терял покой цесаревич. От Александры и Жадовского не было вестей. Камень молчал, хотя Павел отправил, наверное, тысячу сообщений. Что произошло, оставалось только гадать. То ли Василий Андреевич не добрался до имения Саши, то ли его любимая ввязалась в очередную авантюру. Зная её, цесаревич почти не сомневался во втором варианте развития событий.
Он метался по своим комнатам, не находя покоя ни днём, ни ночью. Томило, что не мог сам уехать к Саше. А вдруг она в опасности?
Василий Андреевич, пока добирался до Александры, рассказал Павлу через его камень о Тихомире и его открытиях. Цесаревич знал, что вся троица собирается отправиться за бумагами учёного. И оттого было ещё тяжелее на сердце.
Рассказать отцу не мог, предпринять что-то самостоятельно, тем более. А терпение давно закончилось.
На днях он разругался с Теодорой, причём и сам не заметил, как вспылил. Матушка уладила это дело, успокоила невесту и долго беседовала с Павлом о том, как надобно вести себя с будущей женой. Цесаревич не запомнил и слова из того разговора. Он просто перестал навещать невесту.
Павел пытался отвлечься в компании друзей, но и это не помогало. Тем более что Заварицкий и сам ходил точно в воду опущенный. Отвечал на вопросы невпопад, постоянно думая о чём-то.
Вот и сейчас он зло обрывал листья со сломанной ветви, опять не вникая, что ему говорит Павел.
– Послушай, – остановил его цесаревич, взяв за плечи и легонько встряхнув, – объясни, в чём дело? Или мысли о княжне Болтиной не дают покоя? Я обещал тебе познакомить вас, но ты ведь сам отказался.
Матвей махнул рукой:
– Не нужно…
– Недавно только собирался сражаться за сердце прекрасной Марии Васильевны… Не узнаю тебя, друг. Не в твоих правилах отступать от собственных слов. Или тут замешана другая прелестница?
Заварицкий поднял такой исполненный тоски и отчаяния взгляд на Павла, что тот невольно отшатнулся:
– Объясни же, в чём дело?! Не то, можно подумать, у тебя кто-то умер.
– Не могу, – со злостью в голосе ответил Матвей, – не проси. Я и сам себе объяснить подобное не в силах.
– Погоди. Может, вдвоём разберёмся. Мы так делали всегда, помнишь? – Павел не на шутку растревожился видом обычно спокойного и даже несколько флегматичного Матвея.
Заварицкий сильно разнервничался, таким цесаревич видел его впервые:
– Боюсь, даже ты не поймёшь меня, – он опустился на траву, под дерево и откинулся на широкий ствол.
– Прежде всего попробуй рассказать, – Павел присел рядышком.
Матвей запустил руку в траву и дёрнул так, что вырвал её с комом земли:
– Веся. Он не выходит у меня их головы, – барон отшвырнул траву, отряхнув руки.
– Мы все переживаем, но Василий Андреевич уверил меня, что тот в порядке.
– Я не об этом…, – Заварицкий надолго замолчал, – вернее, не совсем об этом. Я думаю о нём постоянно. И дело здесь не в заботе или переживании. Меня тянет к этому юноше, понимаешь?!
Барон вскочил дёрганно, почти рывком:
– Как такое возможно?! – Матвей заломил руки.
И тут Павел понял, о чём говорил его друг. И… Расхохотался, едва успев увернуться от кулака барона, покрасневшего в гневе:
– Тебе кажется это смешным?! – Заорал на него Заварицкий.
– Садись, – хлопнул цесаревич по траве, – поверь, у меня есть лекарство от твоей болезни.
Матвей замер, подозрительно глянув на Павла, но потом послушно опустился:
– Говори.
«Прости меня, Веся», – подумал цесаревич. Однако Заварицкий нуждается в правде. Принц знал своего друга и также знал, что тот способен в подобном состоянии на опрометчивый поступок.
– Твои терзания совершенно напрасны, – улыбнулся Павел.
На скулах Матвея заходили желваки, а в глазах блеснула молния.
– Спокойно, – поднял руки принц, – Веся – девушка. Всего рассказать не могу, и не спрашивай. Я, итак, нарушил обещание ради тебя.
Метаморфоза, произошедшая с бароном, поражала. Весь облик, растеряв воинственность и боль, стал наивно-обиженным и одновременно радостным, как у ребёнка.
– Боже, – он уткнулся ладонями в лицо, – что только не надумал я о себе.
– Поведал бы обо всём раньше, – хлопнул его Павел по плечу.
– Ты в своём уме? Я себе-то боялся в этом признаться, – счастливое его лицо вдруг омрачилось, – выходит, она у теургов. Значит…
– Нет, – тряхнул головой Павел, – на эту сделку Веся не пойдёт, и никто её не заставит. Она не будет ручной любовницей Тайной канцелярии. Жадовский обещал мне это. Ты знаешь, если он что-то утверждает, сомневаться в его словах не стоит.
Матвей молча кивнул:
– Мне всё равно нужно отыскать её.
– Мы не отступимся, – Павел поднялся, – но сначала надо дождаться вестей от Александры.