Король уныния

ГЛАВА 16

Некоторые вещи в жизни имели смысл. Например, понятие причины и следствия, солнечное тепло и самки богомолов, убивающие своих партнеров после секса. Никакого шума и суеты — они получали свое удовольствие, и самцы им больше были не нужны.

В некоторых вещах смысла было меньше, например в рождественских песнях в октябре или в том, что я решала, должен ли Ксавьер продолжать получать свое ежегодное пособие от отца, как это было до смерти последнего. Это было не идеально, но, поскольку условия получения наследства были связаны с образом в СМИ, я это понимала.

Но были и вещи, которые вообще не имели смысла, например попадание в комитет, в котором я должна была определить судьбу семи целых девяти десятых миллиардов долларов.

Я не была членом семьи, не руководила корпорацией и не понимала, какого черта я делаю в этом списке.

— Я не знала, — сказала я. — Твой отец никогда не говорил мне об этом.

Это был день после оглашения завещания, и мы с Ксавьером сидели у бассейна, пока два его кузена-подростка спорили над последним кроссвордом New York Times, сидя в нескольких метрах от нас.

В то утро я проснулась рано, чтобы позаниматься йогой, и когда возвращалась из тренажерного зала в особняке нашла его здесь. Мне нужно было отдохнуть от постоянных взглядов и перешептываний, и я не была до конца уверена, что Лупе не попытается зарезать меня во сне.

Кастильо были, мягко говоря, не в восторге от моего участия в финансовых делах их семьи.

— Я тебе верю, — Ксавьер провел рукой по лицу и помотал головой. Он был необычайно сдержан для человека, который только что узнал, что все его наследство зависит от одной работы и решения одного комитета. — Все это в стиле Альберто Кастильо.

Я чувствовала, что он не договаривал, но сейчас было не время для расспросов.

Если не считать случайных звонков и пресс-релизов, мои отношения с его отцом были ограничены. Альберто нанял меня, чтобы я занималась образом его семьи в СМИ три года назад, как раз перед тем, как Ксавьер переехал в Нью-Йорк. Поскольку его непосредственная семья состояла из двух человек, а Альберто редко пользовался моими услугами для себя, это означало, что я, по сути, была личным пиарщиком Ксавьера.

Я понятия не имела, почему Альберто так доверяет мне свои деньги, связанные с Ксавьером, но в его завещании также было указано, что я останусь семейным PR-агентом, если не уйду, так что моя работа заключалась в том, чтобы довести дело до конца.

— Я вижу, как у тебя в голове крутятся шестеренки, но есть простое решение, — сказала я. — Ты умен. У тебя есть степень по бизнесу и множество советников, которые могут тебя направить. Займи место генерального директора.

Обычно я не поддерживаю кумовство, но я действительно верю, что Ксавьер достаточно умен, чтобы справиться с этой ролью.

Он напряг челюсть.

— Нет.

Я уставилась на него.

— Это все твое наследство. От этого решения зависят миллиарды долларов.

— Я в курсе, — Ксавьер посмотрел на своих кузенов, которые были слишком молоды и слишком увлечены своим кроссвордом, чтобы обращать внимание на наш разговор. — Этот пункт — всего лишь очередная попытка отца заставить меня выполнять его приказы. Это манипуляция, простая и понятная, и я на нее не поддамся.

Ради всего святого. Я поняла, почему в детстве его семья называла его pequeño toro (прим. с исп. «маленький бык»). Он действительно был упрям как бык, и это упрямство преследовало его до самой взрослой жизни.

— Манипуляция или нет, но последствия реальны. — Меня не должно настолько сильно волновать, получит Ксавьер деньги или нет, потому что, честно говоря, он ведь не работал ради них. Но перспектива того, что он останется без гроша в кармане, потому что был слишком твердолоб, чтобы взяться за то, в чем он мог бы преуспеть, меня не устраивала. — Не будь импульсивным. Подумай, что означает отказ. Что ты будешь делать без денег?

— Найду работу, — рот Ксавьера искривился. — Кто знает? Может, я наконец-то стану продуктивным членом общества.

— Должность генерального директора — это работа.

— Но это не та работа, которая мне нужна!

Я отпрянула назад, ошеломленная яростью его ответа. Его кузены замолчали и уставились на нас.

Костяшки пальцев Ксавьера побелели на краешке стула, но потом он расслабил их. Он глубоко вздохнул и сказал более тихим, напряженным голосом:

— Скажи мне, Слоан. Кто, по-твоему, мог бы принести компании больше пользы? Кто-то квалифицированный, кто действительно хочет быть там, или я, нежеланный наследник, которого поставили туда по умолчанию?

Кто-то квалифицированный. Тон его голоса, тени в глазах…

И вот оно.

Под шутками и упрямством скрывался корень его отказа: страх. Страх неудачи. Страх не оправдать ожиданий. Страх сбежать и разрушить империю, построенную на его фамилии.

Я никогда не замечала этого раньше, но теперь, когда увидела, не смогла не заметить. Это была яркая серебряная нить, пронизывающая каждое слово и лежащая в основе каждого решения. Оно было написано на его лице, закрытом от посторонних глаз, и что-то внутри меня распахнулось достаточно широко, чтобы оно вынырнуло и украло горсть рациональности.

— Думаю, нам нужно выйти и проветрить голову. — Я тут же придумала план. — Мы слишком долго сидели взаперти.

Особняк был огромным, но даже дворец будет казаться гнетущим, если его нельзя покинуть.

Глаза Ксавьера сверкнули настороженной интригой.

— Я думал, мы должны были оставаться внутри и избегать прессы.

— С каких это пор ты делаешь то, что должен?

На его губах медленно и плавно, как мед, растеклась улыбка.

— Хорошая мысль. Полагаю, у тебя есть план?

— У меня он всегда есть.

Все репортеры расположились у входа, что позволило нам легко проскользнуть через задний вход для садовников. На нас были обычные маскировочные очки и шляпы, но они сработали, и мы хорошо вписались в толпу.

Выйдя за пределы территории, мы быстро добрались до ближайшей оживленной улицы, где поймали такси и поехали прямо в Ла-Канделарию, где находятся самые популярные достопримечательности Боготы. Было холодно, но не настолько, чтобы отказаться от поездки.

Как только мы приехали, затеряться в толпе туристов, направляющихся в один из близлежащих музеев или охающих и ахающих над уличными фресками, было легко.

У меня было ощущение, что Ксавьер похож на меня. В сложные времена я не хотела оставаться наедине со своими мыслями; я хотела потеряться в шуме и активности, и позволить миру заглушить мои тревоги.

В течение следующих четырех часов именно этим мы и занимались.

Богота была оживленным городом. Его колониальная архитектура цвета радуги составляла поразительный контраст с окружающими зелеными горами. Музыканты наполняли воздух ритмами реггетона и валленато, а из ресторанов и уличных палаток доносился аппетитный запах лука, чеснока и специй. Не было недостатка в отвлекающих факторах.

Мы с Ксавьером бродили по музею Ботеро, а затем присоединились к бесплатной пешеходной экскурсии по граффити и полюбовались замысловатым дизайном Театра Колон. Когда мы проголодались, то зашли в ближайший ресторанчик, чтобы отведать ajiaco santafereño, местное фирменное рагу из курицы, картофеля, каперсов и кукурузы, а на десерт побаловали себя вафлями oblea.

Мы не говорили ни о работе, ни о семье, ни о деньгах. Мы просто наслаждались нашим первым вкусом свободы с момента приземления в Колумбии, но, как и всему хорошему, ему должен был прийти конец.

Завтра состоятся похороны Альберто, а послезавтра мы должны будем лететь домой. Колумбийские похороны обычно проходят в течение двадцати четырех часов после смерти, но тщательно продуманные пожелания и статус Альберто диктовали более длительные сроки. Международные руководители и главы государств требовали более тщательного планирования, чем обычные гости на похоронах.

— Раз уж мы остались вдвоем, скажи честно, — сказала я, когда мы пробирались мимо ряда разноцветных домов к площади Боливара. — Ты действительно готов бросить все, чтобы насолить своему отцу? — я говорила мягко.

Эмоции Ксавьера, понятно, зашкаливали, но он должен был понять всю серьезность своего положения.

Он вырос в семье миллиардера и не имел ни малейшего представления о том, каково это — жить без огромной денежной подушки.

Он замолчал на долгую минуту.

— Кем хотели видеть тебя родители, когда ты была маленькой?

Я удивилась такому резкому вопросу и честно ответила:

— Они хотели, чтобы я была идеальной светской львицей. Учиться в колледже Лиги плюща, чтобы получить мужа, а не работу, выйти замуж за человека из респектабельной семьи и провести остаток жизни, украшая и устраивая благотворительные вечера.

Во всем этом не было ничего плохого. Просто это было не для меня.

— А теперь ты крутая пиарщица. — Мы повернули за угол, и перед нами открылась площадь. — Допустим, вы с отцом все еще общаетесь. Что бы ты сделала, если бы он сказал, что ты останешься без денег, если не бросишь работу и не выйдешь замуж за какого-нибудь придурка по имени Гидеон, играющего в поло?

Как банально.

— Я бы сказала ему, чтобы он отвалил. — Что я, в общем-то, и сделала. — Хотя, по иронии судьбы, я встречалась с игроком в поло по имени Гидеон в старших классах, и да, он был придурком.

От этого Ксавьер тихо засмеялся.

— Твоя очередь быть честной, — сказал он. — От тебя зависит репутация и средства к существованию людей. Ты когда-нибудь боялась, что все испортишь?

— Иногда. — Я была уверена в своих навыках, но, как и у всех, у меня были моменты сомнений. Дала ли я клиенту плохой совет? Не использовала ли я неправильный оборот речи? Должна ли я была подтолкнуть их к интервью с тем или иным изданием? Этих сомнений было достаточно, чтобы вывести меня из себя, но в конце концов я доверилась своей интуиции. — Но в том-то и дело, что репутацию и средства к существованию можно восстановить.

— Осторожно, Луна. Ты звучишь почти как оптимист.

Я закатила глаза, но наружу грозила вырваться улыбка, пока мы шли к Дворцу правосудия, стоящему на одной стороне площади.

— Ты говоришь так, будто я все время мрачная и угрюмая. Я веселый человек.

— Хм…

Я нахмурилась.

— То, что я не хожу в клубы каждую ночь и не тусуюсь на яхтах каждые выходные, не значит, что я не веселая.

— Угу.

— Прекрати это делать!

— Делать что? — невинно спросил Ксавьер.

— Издавать эти звуки. Я слышу твой скептицизм.

Глупо было обижаться, учитывая, что моя работа не предполагала веселья, но я знала, как хорошо провести время. Мы с друзьями еженедельно собирались на счастливые часы в Нью-Йорке, и я (с неохотой) согласилась на танец на коленях у стриптизера во время девичника Изабеллы. Ради всего святого, я танцевала на барной стойке в Испании! Конечно, в тот момент я была в стельку пьяная, но главное — само действие.

— Я не произнес ни слова. Какой вывод ты сделала из моих звуков, это все на тебе, — проворчал Ксавьер.

— Если бы манипулирование семантикой было работой, ты был бы генеральным директором, — пробормотала я. — Ты… — минуточку.

Я так внезапно остановилась, что туристы позади нас чуть не врезались в меня.

— Нет, — мое сердце набрало скорость и заколотилось, как пойманная колибри. — Это не может быть так просто.

— Что? — потребовал Ксавьер. Он оглянулся вокруг нас на случай неприятностей.

Я прокрутила в голове чтение завещания. Я была почти уверена… нет, я была уверена в своей правоте.

— Оно у меня, — задыхаясь, сказала я.

— Что? Ты должна сказать понятнее, Луна.

— У меня есть решение твоей проблемы, — я схватила его за руку, слишком взволнованная, чтобы сдерживаться. — В завещании твоего отца сказано, что ты должен занять пост генерального директора. Но не сказано, что ты должен стать генеральным директором его компании.

Ксавьер уставился на меня.

Вокруг нас сновали туристы, бормоча свое раздражение на разных языках, но я практически слышала, как за этими темными глазами крутятся шестеренки.

Затем медленно, так медленно, словно солнце показалось из-за горизонта, на его губах расцвела улыбка.

— Слоан Кенсингтон, мне нравится ход твоих мыслей.