Король уныния

ГЛАВА 31

Мы со Слоан провели вместе тихий День благодарения, прежде чем меня вызвали по делам клуба. Это были праздничные выходные, но это не помешало мне получать электронные письма о строительстве, освещении, инвентаризации и еще о миллионе вещей, о которых я должен был позаботиться до торжественного открытия.

В четверг и пятницу она ночевала у меня, а в субботу мы разошлись по своим делам. Когда мы прощались, она вела себя немного странно, но у меня было ощущение, что ее пугает совместное празднование такого важного дня, поэтому я не стал допытываться. Я не хотел отталкивать ее, слишком сильно на нее давя, особенно учитывая события недели.

Я все еще переживал из-за Реи и Пен, но, по крайней мере, я убедился у своего связного, что получу необходимую информацию. Он скоро подготовит первую партию новостей, и я смогу (надеюсь) успокоить Слоан.

Кроме Слоан, единственным человеком, которого я видел в выходные, был Лука. Казалось, он преодолел свои проблемы с Лиф и вернулся к работе в корпоративном офисе своей семьи в городе. Либо это так, либо Данте напугал его настолько, что это привело его в чувства.

Я до сих пор не знаю, почему отец включил Данте в комитет по наследству, и мои попытки расспросить его до сих пор оставались без ответа.

Возможно, Данте все еще был расстроен тем случаем, когда я уговорил Луку устроить вечеринку в пентхаусе в Вегасе, которая закончилась тем, что копы отправили нас на ночь в обезьянник. Если так, то для голосования во время первой оценки меня это не предвещает ничего хорошего, но я побеспокоюсь об этом позже.

У меня были более насущные дела.

— Наша система Void идеально подходит для этого помещения, — сказал мой новый подрядчик. — Она появится на рынке только в конце следующего года, но я буду рад предоставить тебе ранний доступ.

— Полагаю, по доброте душевной.

Киллиан Катракис одарил меня загадочной улыбкой. Имя номер семь.

Наполовину ирландец, наполовину грек, Киллиан был генеральным директором корпорации Katrakis Group, международной компании электроники, технологий и телекоммуникаций. Они продавали все: от сотовых телефонов и компьютеров, до телевизоров и коммерческих звуковых систем, что и послужило причиной его сегодняшнего визита.

Обычно на такие встречи приглашали руководителей отделов, а не генерального директора компании. Однако Кай напрямую соединил меня с офисом Киллиана, и Киллиан был на удивление заинтригован, когда я упомянул, где находится клуб. Он настоял на том, что сам осмотрит помещение и предложит одну из своих систем.

— Я бизнесмен, Ксавьер, — сказал он. — Я ничего не делаю по доброте душевной. — Он кивнул в нашу сторону. — Торжественное открытие этого заведения прогремит на весь мир, потому что оно связано с твоим именем. Каждый владелец клуба обратит на это внимание и попытается конкурировать.

— В том числе приобрести ту же звуковую систему, которую мы используем в ночь открытия. — Я приподнял бровь. — Ты очень веришь в то, что я смогу это сделать.

Причина, по которой он предоставил мне ранний доступ к Void, была проста, но я не поверил в то, что Киллиан беспокоится о рекламе новейшей звуковой системы своей компании. Линейка звуковых систем составляла лишь малую часть доходов Katrakis Group. Большую часть составляли доходы с продаж телефонов и ноутбуков, но, возможно, это был проект страсти или предмет гордости.

Миллиардеры бывают эксцентричными, и если слухи правдивы, то пресловутый холостяк был эксцентричен во многих отношениях.

— Я верю в твой проект, потому что вижу в тебе то же качество, что и в каждом успешном предпринимателе, — сказал Киллиан. — Голод. Ты не хочешь, чтобы это работало, тебе нужно, чтобы это работало, потому что клуб — это отражение тебя. Если он провалится, провалишься и ты, а ты сделаешь все, чтобы этого не случилось.

По моей шее поползло напряжение.

Киллиан меня точно раскусил, а ведь мы познакомились меньше часа назад. Неужели я действительно настолько понятен, или он действительно настолько хорош?

Мы закончили осмотр хранилища. Оно нуждалось в доработке, но костяк был понятен — каменный пол, оригинальные лепнина, сейфы, которые можно было превратить в витрины для бутылок. Когда я приведу его в порядок и доведу дизайн до совершенства, это будет чертовски красивое помещение.

— Кто отвечает за дизайн? — спросил Киллиан, достаточно проницательный, чтобы направить разговор в более безопасное русло после своего сверхъестественного психоанализа.

— Фарра Лин-Райан из F&J Creative. — Имя номер восемь. Она была ведущим городским дизайнером интерьеров для ресторанов и гостиниц.

— Хороший выбор, — одобрительно хмыкнул Киллиан. — Мы работали вместе над несколькими проектами.

Я знал, что Фарра хороша, но услышать это от кого-то еще было обнадеживающе.

После еще нескольких вопросов о дизайне и рукопожатия Киллиан пообещал прислать контракт и ушел на другую встречу.

Я остался, впитывая все это в себя.

Это было второе посещение хранилища после того, как Алекс передал мне ключи, и я все еще не мог осознать, что оно принадлежит мне. Мое место, где я могу формировать, лепить и создавать дизайн по своему усмотрению (с некоторым профессиональным вкладом). Это была моя ответственность, что одновременно и волновало, и пугало.

В пустом пространстве раздался знакомый рингтон.

Я посмотрел вниз, и мой восторг сменился беспокойством, когда я увидел, кто звонит. У меня скоро было назначено свидание со Слоан, но я слишком волновался, чтобы позволить звонку перейти на голосовую почту.

— Все в порядке? — спросил я без предисловий, взяв трубку. Эдуардо не стал бы звонить мне посреди дня, если бы что-то не было не так. Но, с другой стороны, у меня не было больше родителей, которых можно было бы потерять.

Короткая, лишенная юмора улыбка мелькнула в моем мрачном лице. Механизмы преодоления во всей своей красе, какими бы болезненными они ни были.

— Я хотел узнать, как ты держишься и как идут дела в ночном клубе, — сказал Эдуардо. — Я слышал много хорошего от Слоан, хотя она может быть немного предвзятой, учитывая последние новости.

Итак, новости о наших отношениях дошли до Боготы. Я не был удивлен. Наверняка комитет по наследству следил за мной как ястреб за жертвой.

— Мы начали встречаться только после того, как мне пришла в голову эта идея, — сказал я. — Если ты беспокоишься, что это повлияет на мнение Слоан, то не стоит. Она не такой человек. Она будет честной независимо от статуса наших отношений.

Даже если бы она была из тех, кто делает мне поблажки из-за того, что мы встречаемся — а она не делает, — я бы этого не хотел. Я бы добился успеха своими собственными силами или не добился бы вовсе.

— Я знаю это, mijo, но все остальные нет. Все чаще говорят о конфликте ее интересов. Она твой PR-агент, и в мае она будет одним из твоих оценщиков, но вы двое… связаны, — деликатно сказал Эдуардо. — Это выглядит не очень хорошо.

— Мне все равно, как это выглядит. — Я упрямо сомкнул челюсть. — Мы взрослые люди. То, чем мы занимаемся в свободное время, — наше дело, и в завещании моего отца ничего не сказано о конфликте интересов, и оно не запрещает мне встречаться с членом комитета. Если кому-то не нравится, что мы встречаемся, он может обратиться к исполнителю его завещания. Слоан — одна судья из пяти, Эдуардо. Она не будет принимать или отменять решение.

— Если только не будет ничьей, но я тебя понимаю. — После его слов последовала долгая пауза. — Я никогда не слышал, чтобы ты так переживал из-за женщины.

— Она не просто женщина. Она… — Все.

Я почти сказал это. Слово прозвучало так легко, что соскочило бы с языка, если бы осознание его потенциальных последствий не врезались в меня как пуля.

Слоан не может быть моим всем.

Да, она была мне очень дорога, и нет, я не мог перестать думать о ней. Она воспламеняла мою кровь, когда находилась рядом, а когда ей было больно, больно было и мне. Она была единственным человеком, с которым я чувствовал себя достаточно комфортно, чтобы делиться секретами, и, если бы в эту самую секунду джинн выскочил из бутылки и попросил меня изменить что-то в ней, я бы не изменил ни единой мелочи.

Но все это было не то же самое, что если бы она была всем, то это означало бы, что она… это означало бы, что я…

— Ах… — Голос Эдуардо смягчился. — Понятно.

Я не знал, что он услышал в моем молчании, но я не был готов к этому. Пока не был.

— Как продвигаются поиски генерального директора? — спросил я, резко сменив тему. Мне нужно было чем-то отвлечься от мыслей о Слоан, и вечный поиск генерального директора в Castillo Group, казалось, подходил для этого как нельзя лучше.

— Все в порядке. Совет директоров, вероятно, не примет окончательного решения до Нового года. Есть сильные разногласия по поводу того, кто из кандидатов лучше подходит на эту роль.

— Они должны выбрать тебя. — Я сказал это в шутку, потому что Эдуардо никогда не хотел быть генеральным директором, но чем больше я думал об этом, тем больше в этом было смысла. Его включили в список претендентов из вежливости, но почему бы им не выбрать его? Я видел другие имена; он с легкостью их обойдет. К тому же он не был засранцем, как девяносто процентов списка.

Он засмеялся.

— Ксавьер, ты же знаешь, что это всегда должно было быть временным соглашением. Моя жена убьет меня, если я возьмусь за это навсегда.

— Она может быть более открытой к этому, чем ты думаешь. — Жена Эдуардо была непреклонна, когда речь шла о семейном отдыхе, но она также была юристом. Она знала, как сбалансировать работу и личную жизнь, и я уверен, что Эдуардо тоже. — Ты заботишься о компании, у тебя есть знания о ней, и ты хорошо справляешься с работой. Ты помог моему отцу построить компанию такой, какая она есть сейчас. Какой кандидат со стороны сможет превзойти это?

На несколько секунд воцарилось молчание.

— Я не знаю. Это серьезное решение. Даже если я захочу, я не могу гарантировать, что совет директоров согласится на это.

— Просто подумай об этом. Наверняка совет не настаивает на этом, потому что думает, что ты этого не хочешь.

— Может быть. — Он вздохнул, в его голосе прозвучали грусть и разочарование. — Альберто как всегда ушел и оставил нас с этим бардаком, не так ли?

— Он всегда любил поиздеваться над людьми. — Я прислонился к колонне и уставился на стену старых сейфов напротив меня. Это зрелище вернуло меня в Колумбию: комната отца, письмо матери, запах старых книг и кожи во время оглашения завещания. — Знаешь, чего я не понимаю? Как и почему мой отец не заметил лазейку в своем завещании. Он не указал компанию, генеральным директором которой я должен стать, Эдуардо. Разве это похоже на Альберто Кастильо?

— Нет. По крайней мере, не на того Альберто Кастильо, которого я знал до его диагноза. Но приближающаяся смерть меняет людей, mijo. Она заставляет нас столкнуться с осознанием нашей смертности и переоценить то, что важно.

Я фыркнул. Когда дело касалось моего отца, Эдуардо всегда любил все приукрашивать.

— Что ты хочешь сказать? Что когда он лежал на смертном одре, у него вдруг изменилось мнение?

— Я хочу сказать, что в последние дни болезни у него было много времени подумать. О прошлом, о своем наследии и, прежде всего, об отношениях с тобой. — Еще одна, более тяжелая пауза, во время которой я слышал, как Эдуардо перебирает в голове слова. — Он нашел письмо твоей матери в начале года, когда приводил в порядок свои дела. Альберто хотел рассказать тебе об этом лично, но… — Он заколебался. — Вот почему я так настаивал на том, чтобы ты навестил его. Я не знал, сколько ему осталось, а некоторые вещи нужно говорить лично.

Холод пронзил меня насквозь и сдавил грудь.

— Не взваливай на меня это бремя, Эдуардо, — резко сказал я. — Ты знаешь, почему я не хотел возвращаться домой.

— Да. Я не обвиняю тебя, Ксавьер, — сказал Эдуардо, его голос был мягким. — Я просто хочу поделиться с тобой другой стороной истории. Но если уж на то пошло, твой отец не читал письмо. Оно предназначалось только для твоих глаз. Он достаточно знал Патрицию, чтобы понять, что она хотела бы именно этого. Но увидеть письмо от твоей матери… думаю, оно заставило его задуматься о том, что бы она сказала, увидев вас двоих после своей смерти. Как бы она ненавидела то, что ваши отношения развалились, и как бы разбилось её сердце, когда она бы увидела, что он обвиняет тебя в случившемся. Она любила тебя и твоего отца больше всего на свете. Ваш разрыв опустошил бы ее.

От его слов бетонная стена, которую я возвел вокруг своей груди, раскололась, ребра заныли, а горло сжалось.

— Он сам тебе это сказал или ты вложил слова в его уста?

— Пятьдесят на пятьдесят. Мы с твоим отцом дружили с детства и достаточно доверяли друг другу, поэтому ему не обязательно было озвучивать свои мысли, чтобы я их читал.

Ячейки на мгновение расплылись, а затем я проморгался.

— Отлично. Давай представим, что все, что ты сказал, правда. Какое отношение это имеет к завещанию?

— Не могу сказать точно. Он не говорил мне о том, что меняет завещание до самого конца, — признался Эдуардо. — Я не знал о новом пункте о наследовании и не знал, что буду входить в оценочную комиссию. Но ты прав, Альберто Кастильо не был человеком, который упустил бы из виду такую вопиющую лазейку, а значит, он включил ее туда специально. Я подозреваю… — На этот раз в его колебаниях прозвучал намек на осторожность. — Это был его способ одновременно протянуть оливковую ветвь и подтолкнуть тебя ближе к твоему потенциалу. Он мог легко лишить тебя наследства, если ты не будешь следовать любым его условиям, или вообще вычеркнуть тебя из завещания. Но он этого не сделал.

Оливковая ветвь от моего отца. Идея была настолько абсурдной, что мне хотелось смеяться, но Эдуардо не ошибся. Мой отец мог лишить меня наследства. Это была бы его последняя возможность насолить мне перед своей смертью.

Я думал, что он изменил условия наследования, чтобы манипулировать мной, заставляя делать то, что он хочет, даже после своей смерти. Это определенно было частью дела, но… возможно, в этой истории было что-то большее.

Или, может быть, я наивный и заблуждаюсь.

— Не похоже, чтобы он изменил свое мнение во время нашего последнего разговора, — сказал я.

Повзрослей, Ксавьер. Пора бы тебе хоть раз стать полезным.

Телефон выскользнул из моей руки, и я крепко сжал его.

— Я не говорю, что он был святым. У него была своя гордость, и я также подозреваю, что он думал, что ты отвергнешь любые его предложения. Последнее, чего хочет умирающий человек, — это еще одна ссора с сыном, — заметил Эдуардо. — Не стоит воспринимать все, что я сказал, как истину. Это мои предположения, а не чистая правда. Но позволь себе поверить в то, что это правда, и пусть это станет твоим успокоением. Твоего отца больше нет, Ксавьер, но ты все еще здесь. Ты можешь вечно держать свою обиду и позволить ей поглотить тебя, а можешь оставить прошлое там, где ему место, и двигаться вперед.

Слова Эдуардо еще долго звучали в моей голове после того, как я повесил трубку.

Первым моим инстинктом было отвергнуть его интерпретацию событий. Я любил его сильнее собственного отца, но он был слишком предвзят, когда дело касалось его старого друга и делового партнера.

Однако в его словах был какой-то странный, извращенный смысл, и это до смерти меня пугало. Я цеплялся за свою обиду на отца как за спасательную шлюпку во время бурь в наших отношениях. Без нее я мог бы утонуть в море сожалений «а что, если».

Тучи неуверенности последовали за мной из хранилища на улицу, где они рассеялись под натиском шума и активности. Я знал, что они снова появятся, когда я останусь один, но сейчас я с радостью отодвинул их в сторону, ведь я шел на свидание со Слоан.

Люди могли говорить о городе все, что угодно, но он отвлекал как ничто другое.

Когда я пришел, Слоан уже ждала меня в ресторане. Была ее очередь выбирать, и она отдала предпочтение крошечному семейному ресторанчику, расположеннему в самом сердце Корейского квартала. Пахло невероятно.

— Прости, я опоздал. — Я нежно поцеловал ее, прежде чем занять место напротив. — Звонил Эдуардо, и наш разговор затянулся.

— Все в порядке. Я приехала не так давно. — Ее глаза стали острыми от понимания. — Он звонил по поводу твоего наследства?

— Вроде того. — Я кратко изложил ей суть нашего разговора.

Когда я закончил, ее лицо смягчилось от сочувствия.

— Как ты относишься к тому, что он сказал?

— Не знаю. — Я выпустил долгий вздох. В своем письме мама забыла рассказать мне об одной вещи: как усложняется жизнь, когда мы взрослеем. Каждый год на Земле добавлял еще один слой поворотов и драматизма.

Жизнь была легкой, когда в ней было только черное и белое. Когда грань между ними размывалась, все становилось непонятным.

— Я в замешательстве, — сказал я. — Простейший путь — продолжать ненавидеть отца, но я должен… Я не могу сейчас об этом думать. Слишком много всего происходит. Кстати говоря, у меня для тебя кое-что есть. — Я протянул через стол конверт из плотной бумаги. Кристиан Харпер доставил его посыльным сегодня утром, и я носил его с собой весь день. — Надеюсь, я не переборщил.

К счастью, Слоан не стала перебивать меня за очевидное уклонение от темы. Она открыла конверт и пролистала документы, ее глаза с каждым прочитанным словом расширялись.

Когда она закончила, ее взгляд оказался на мне.

— Ксавьер, — вздохнула она. — Как ты…?

— Я знаю кое-кого, кто специализируется на поиске информации. — Я постучал по конверту. — Пен все еще в городе, у нее нет серьезных проблем со здоровьем, и у нее новая няня. Надеюсь, это означает, что Джордж и Кэролайн не собираются отправлять ее за границу.

Это было немного, но я надеялся, что этого достаточно, чтобы успокоить Слоан. Иногда неопределенность была хуже, чем боль от любого знания.

— Надеюсь. — Глаза Слоан заблестели от эмоций. — Спасибо. Это было… ты не… в любом случае, — она прочистила горло и положила бумаги, подтверждающие местонахождение и самочувствие Пен, обратно в конверт. Розовый цвет украсил ее щеки и шею. — Тебе не нужно было этого делать, но я ценю это. Искренне.

— Тебе не нужно меня благодарить. Я был счастлив сделать это.

Наши взгляды задержались, шум ресторана утих под тяжестью невысказанных слов.

Солнечный свет проникал в окна, отбрасывая тени на скулы и подчеркивая тонкие светлые пряди, обрамляющие ее лицо. Ледниково-голубые озера, закрывающие ее глаза, треснули, обнажив уязвимость, которая схватила мое сердце и сжала.

Она была так чертовски красива, что смотреть на нее было почти больно. Интересно, знает ли она об этом?

Интересно, знала ли она, как много она занимала моих мыслей и как я отсчитывал минуты, чтобы увидеть ее вновь.

Я задавался вопросом, не перевернул ли я ее жизнь так же, как она мою, — до такой степени, что без нее все перестало бы складываться в единое целое, потому что она была не пит-стопом, а пунктом назначения.

Пуля, полученная ранее, вонзилась еще глубже.

Я открыл рот, но Слоан моргнула и отвела взгляд, прежде чем я сказал то, о чем пожалел — не потому, что не хотел этого, а потому, что это было бы слишком много и слишком быстро для нее.

В равной степени разочарование и облегчение захлестнули меня.

— Кстати, о звонках. Вчера вечером мне позвонила Рея, — сказала она, прервав разговор. Она заправила прядь волос за ухо, и розовый цвет на ее щеках потемнел до сумрачного розового. — Она сказала, что вчера в ее почтовом ящике таинственным образом появился чек. Отправитель не раскрыл свою личность, но денег достаточно, чтобы покрыть расходы на еду и проживание по крайней мере на год вперед.

— Правда? — я сохранил нейтральное выражение лица. — Это большая удача. Думаю, с хорошими людьми случаются хорошие вещи.

— Наверное, да, — Слоан сделала паузу, а затем резко сказала: — Я упомянула адрес Реи на День благодарения, не так ли? Когда я сказала, что вышлю ей деньги, чтобы она могла продержаться, пока найдет новую работу?

— Правда? — я взял меню и пролистал его в поисках чего-нибудь вкусненького. Нужно поскорее сделать заказ, я умирал от голода. — Я не помню.

— Хм, — рот Слоан дернулся. — Уверена, что не помнишь.

В ответ на ее знающий тон мы слегка улыбнулись, но никто из нас не продолжил разговор в этом русле. Вместо этого мы переключились на что-то еще более приятное: месть.

— Мы все еще собираемся на вечеринку Данте и Вив в эти выходные? — спросила она.

Она рассказала мне о своем плане операции «ПУ», и вечеринка имела решающее значение для его осуществления. Кроме того, это даст мне возможность поговорить с Данте и, надеюсь, получить ответы на некоторые вопросы. Но самое главное, я смогу провести больше времени со Слоан и ее друзьями — не то, чтобы я ищу их одобрения или чего-то подобного. Но, если они будут на моей стороне не повредит, не так ли?

Я улыбнулся.

— Я ни за что не пропущу это.