Король уныния

ГЛАВА 35

Я не признался Слоан. Пока.

Я не был уверен, что она отвечает взаимностью на мои чувства, и мне нужно было придумать, как сказать ей об этом, не отпугнув ее.

Тем не менее я оставался с ней с вечера понедельника до утра вторника, когда она ушла на работу, а я перезвонил в офис Вука, извинился и подтвердил, что осмотр хранилища состоится позже в этом месяце. Остаток дня я провел в делах клуба.

В среду я занялся более неофициальными делами.

Теннисный клуб Артура Вандербильта был одним из старейших частных теннисных клубов на Восточном побережье. Излюбленное место отдыха людей, носящих поло и играющих в поло, он взимал неприличную сумму денег за годовой доступ и прославился тем, что приехавшая сюда суперзвезда тенниса Ричард МакЭнтайр набросился на мальчика с мячом со своей теннисной ракеткой и выбил ему несколько зубов. Я и не знал, что ракеткой можно выбить кому-то зубы, но, видимо, так оно и было, потому что МакЭнтайр и клуб уладили дело за обычные два миллиона долларов.

Как у Кастильо, у меня был автоматический доступ, поэтому в среду днем, в конце обеденного перерыва, когда банкиры более старшего поколения стекались на крытые корты, чтобы потренироваться и пообщаться с мальчишками, я прошел по коридорам к мужской раздевалке.

Когда я переступил порог меня встретила какофония звуков. Пар сгущал воздух, частично заслоняя панели из красного дерева и толпу финансовых братков, готовившихся вернуться к работе. Тем не менее мне не потребовалось много времени, чтобы найти того, кого я искал. Бентли Харрис II занимал место в заветном центральном проходе. Он был занят тем, что смеялся и шутил с несколькими парнями, которые выглядели как его копия: идеально выстриженные, чисто выбритые и наполовину одетые в деловой костюм.

Он стоял ко мне спиной, поэтому не заметил моего приближения.

— Наша новая секретарша горячая штучка, но она блондинка, — сказал он. — Мне этого хватает и дома. Джорджия в последнее время стала настоящей стервой. В понедельник она пришла домой вся в бешенстве из-за чего-то… Что?

Один из его друзей заметил меня и подтолкнул его. Бентли повернулся, и при виде меня его лицо погрустнело.

— Харрис. — Сказал я приветливым тоном, которым обычно приветствовал старого одноклассника или дружеского знакомого.

— Кастильо, — жестко сказал он. — Не знал, что ты являешься членом клуба.

— Они предложили мне членство в клубе, когда я только переехал в Нью-Йорк, — лениво сказал я, моя улыбка скрывала вспышку ярости в моем нутре. — Конечно, я не часто им пользуюсь. Зачем приходить сюда, если можно отправиться в Вальгаллу?

По воздуху прокатилась волна смущенного недовольства, едва уловимая, но отчетливая.

Я также почти не пользовался своим членством в Вальгалле, но все знали, что теннисный клуб — это утешительный приз для тех, кто не смог получить приглашение в Вальгаллу, как, например, Бентли и компания.

У Бентли отвисла челюсть. Его глаза метнулись к друзьям, прежде чем он выдавил из себя смешок.

— Как же нам повезло увидеть тебя здесь, — передразнил он. — Ты что, заглянул в трущобы, или тебя наконец выгнали из Вальгаллы, потому что поняли, что твое место может достаться кому-то более достойному?

— То есть, тебе? К сожалению, там все еще много людей, — проворчал я. — Что касается трущоб, то ты прав. Я зашел повидаться с тобой.

Шум в раздевалке затих, все безуспешно пытались сделать вид, что не подслушивают. Агрессия нарастала, как помехи перед грозой, а постоянное капанье воды из душевых звучало неестественно громко в напряженном воздухе.

Бентли сделал шаг ко мне, на его лице была улыбка, но глаза пылали от гнева унижения.

— Если ты хочешь меня видеть, запишись на прием, — сказал он с неуместным чувством бравады. Ему казалось, что здесь, в окружении друзей и привилегий, он в безопасности. — Я не общаюсь с безработными неудачниками.

Моя ярость с вечера понедельника вновь вспыхнула — не из-за его колкости в мой адрес, а из-за того, что он говорил со Слоан с той же ехидной снисходительностью.

— Вот тут ты ошибаешься, — сказал я, сохраняя приветливый тон. — Я здесь не для того, чтобы разговаривать.

Затем я отвел руку назад и ударил его кулаком в лицо.

Раздался приятный хруст костей, за которым последовал вопль боли. Кровь фонтаном хлынула из его носа, и он, пошатываясь, попятился назад, а зарождающаяся буря оборвалась, вызвав неистовые крики и насмешки: остальные обитатели раздевалки толкали друг друга в поисках лучшего вида на драку.

Никто из них не вмешивался, но шум толпы подстегивал мой гнев, быстро и горячо разгоравшийся.

Я не был жестоким человеком. Мне редко приходилось прибегать к физическому насилию, чтобы решить проблему, а в случае с Бентли мне не пришлось, я сам этого захотел.

Он достаточно пришел в себя, чтобы броситься на меня, сжимая кулаки, но я был готов к этому.

Я уклонился от его дикого замаха и, воспользовавшись случаем, нанес мощный удар ему в центр живота.

От удара он сложился вдвое и схватился за живот, задыхаясь. Я не дал ему шанса прийти в себя, прежде чем поднял его за воротник и ударил о ближайший шкафчик.

— Это было твое первое и последнее предупреждение, — сказал я, произнося слова достаточно тихо, чтобы они достигли только его ушей. — Еще раз прикоснешься, заговоришь или даже подумаешь о Слоан, и я сделаю так, что то, что Ричард МакЭнтайр сделал с тем мальчиком с мячом и теннисной ракеткой, покажется прогулкой по гребаному парку. Это касается и любого косвенного контакта. Если ты хоть как-то осложнишь ей жизнь, тебя внесут в черный список нью-йоркского общества так быстро, что у тебя голова закружится.

— У тебя нет власти, — усмехнулся Бентли, но в его мутных глазах мелькнул отблеск страха. Для такого, как он, попасть в черный список было еще хуже, чем быть избитым.

— Думаешь? — мягко сказал я. — Рискни.

Я не часто злоупотреблял богатством и фамилией своей семьи, но я все равно был Кастильо. Даже с моим наследством и репутацией бездельника я мог раздавить Бентли Харриса II, как чертову букашку.

Он знал это не хуже меня, поэтому и промолчал, когда я повалил его на пол, как мешок с картошкой.

— Передай это сообщение своей жене, — сказал я, мое лицо ожесточилось. — То же самое касается и ее.

Я не стал трогать Джорджию. Отношения Слоан с сестрой были ее прерогативой, но это не означало, что я должен был стоять и смотреть, как Джорджия пытается уничтожить женщину, которую я люблю.

Люблю.

Это было странное понятие, с которым я не сталкивался в прошлом. Но теперь, когда я определил его, я не мог поверить, что мне потребовалось так много времени, чтобы осознать его.

Мой разум сознательно и бессознательно фиксировал каждую деталь, связанную со Слоан, словно я утону, если не буду вдыхать ее в достаточном количестве. Комфорт, который я испытывал, делясь с ней своими секретами, и учащенный пульс, когда она оказывалась рядом. Тепло, ревность, яростная, всепоглощающая защита.

Я любил ее целиком и полностью, и будь я проклят, если позволю кому-то причинить ей боль.

Бентли, должно быть, услышал злобную решимость в моем голосе, потому что он не пытался сохранить лицо перед своими дружбанами. Крики остальных стихли до разочарованного ворчания по поводу того, как быстро закончилась драка, но я не ожидал, что она затянется.

В конце концов, такие люди, как Бентли Харрис, были трусами. Трусы никогда не задерживались надолго перед лицом тех, кто готов был проверить их блеф, и я знал, с полной уверенностью, что они с Джорджией больше никогда не побеспокоят Слоан.

Я перешагнул через раскинутые ноги Бентли и вышел, оставив его истекать кровью и униженно лежать на полу.

Я не потрудился поприветствовать других членов клуба и не воспользовался пустыми кортами по пути к выходу.

Мое дело здесь было закончено.