Лабиринт кривых отражений

Глава 13

У заросшего пруда пели птицы. Временами раздавалось кряхтение неизвестной Каю живности и кряканье уток. Вода едва колыхалась, когда на нее налетал нечастый здесь ветер. Сновали водомерки, пускали круги по воде рыбы.

Он не умел восхищаться природой, но здесь Каю нравилось. Погожий день, живое спокойствие. Чего еще желать, когда провел взаперти целых три дня и только на четвертый позволил себе выйти. Чувствовал бы опасность, сорвался раньше, а скорее всего, неведомая магия вновь дала о себе знать и зашвырнула… куда-нибудь. Однако все оставалось спокойно, разве лишь кот приобрел привычку отлеживать ему ногу по ночам: конечно же, больную.

— И как часто вы… — проговорил Кай и умолк.

Женька посмотрела на него пристально, с укором. Вежливого обращения от нее удостаивались только коллеги и люди значительно старше. Обращаться же на «вы» к Каю она, по ее же словам, не могла патологически. С ним же самим все обстояло с точностью наоборот: «ты» следовало заслужить, причем на каком-то ментальном уровне. Однако скажи он об этом честно, Женька могла обидеться, а Кай не хотел обижать ее. И не только потому, что жил в ее квартире, ел принесенную и приготовленную ей еду, узнавал о чужом мире именно с ее слов.

Лео часто повторял: «Темные неспособны на страсть, зато умеют привязываться». Раньше Кай этого утверждения не понимал. Пару раз обжегшись по юности именно на несвойственной темным страсти, он уяснил, что сильные чувства ему крайне некомфортны и равносильны неприятной болезни. А вот сейчас… он честно не понимал, что происходит. Благо, сама Женька ни о чем не догадывалась… наверное.

— А вода уже теплая, — она, держась за ствол ивы одной рукой, другой поколыхала прозрачную воду у самой поверхности. За ее пальцами погнались мелкие рыбешки, но столь же скоро потеряли интерес. — Правда, я никому не рекомендовала бы здесь плавать: на дне может найтись все, что угодно, и даже то, чего в природе вообще не бывает.

Кай усмехнулся.

— К примеру, труп еще одного пришельца из другого мира?

— Ну, знаешь… — она мгновение помолчала. — Этому пруду невесть сколько лет. И в девяностые он также существовал. Вот и суди сам: платформа рядом, кладбище — тоже…

— А в девяностые у вас каждый убивал каждого?

— Ну… не настолько мрачно, но всякое случалось. Старая страна развалилась, вернее, те, кто кормились при власти, ее и повалили, потом обворовывали и проедали в четыре глотки все, до чего могли дотянуться, мразь пониже чинами тоже не сидела, сложа руки. Неугодные или мешающие этим тварям люди пропадали, а куда пропадали? В леса да на пустыри, в пруды, на свалки или в овраги-буераки. У нас все же не Питер, расчлененкой баловаться желающих мало.

— У нас тоже бывают тайные захоронения, — сказал Кай. — Когда их находят, преступников очень быстро ловят и казнят.

— Это потому что у вашего государства есть ты и такие, как ты, — парировала Женька. — А у нас: нету тела, нету дела.

«Неудивительно, что светлые мерзавцы решили перебраться именно сюда», — подумал Кай.

Он закрыл глаза, прислушиваясь к ощущениям. Старое кладбище было мертво, как месту памяти и положено. Видать, всей его силы только и хватило для создания одной живжиги, но Кай все равно открыл глаза, подошел к ограде и начал чертить на земле кривой (правильность формы никогда не являлась обязательной) круг.

— Что делаешь? — Женька слезла с ивы и поспешила приблизиться.

— Ритуал очищения. Просто на всякий случай.

Женька кивнула, отходить не стала, смотрела внимательно, и Кай почему-то не ощущал из-за ее интереса привычного раздражения: поместил в центр круга квадрат, в центр квадрата — треугольник, размотав повязку на месте укуса, саданул по подсохшей корочке ногтями, скрепляя начертанное собственной кровью.

Женька молча протянула ему чистый платок и помогла водрузить повязку обратно.

На погосте, пережившем их с дядей Митей ночные приключения, побывали тоже. Благо, дворник достаточно подробно (и не по разу) рассказал Женьке, куда нужно ехать.

Для автомобилей и посетителей предусматривался отдельный вход с широкими воротами и калитками; мощенными… асфальтом и плиткой дорожками; тропинками, посыпанными мелкими камнями (теми самыми, неприятно впивающимися в ладони).

Поначалу здесь все казалось неправильным, непохожим. Кроме дорожек с камнями. Однако сомневался Кай до тех пор, пока они не дошли до почти самого конца. Ограду никто не стал возводить: граница места памяти упиралась в практически отвесный склон, вышиной… ростов в десять, никак не меньше. На склоне росла чахлая растительность, торчал всякий мусор, и уцепиться за него казалось почти нереально. Во всяком случае, не уставшему человеку было изображать горного козла.

Женька присвистнула.

— Это оттуда ты слетел? — спросила она, кажется, уважительно.

Кай пожал плечом.

— Как-то не разобрал, но, судя по тогдашним ощущениям, не исключаю.

В зарослях почти непролазного кустарника, прозванного Женькой малинником (малина в этом мире кустилась и вымахивала в настоящие заросли, а не украшала клумбы), он обнаружил свой амулет.

— Это что?

— Амулет, — Кай передал его Женьке. — Скрывает ауру смерти.

— Это ту самую, которую ни я, ни кто-то еще у нас не чувствует? — она хмыкнула, взвесила амулет на руке. — Да им же убить можно. И вы постоянно таскаете на шее эдакую тяжесть?

— Только, когда необходимо. Во все остальное время — в кармане.

— Ага… — Женька снова покачала амулет в руке. — Полкило где-то, похоже, железный.

— Серебряный, — уточнил Кай. — Если, конечно, наше серебро и ваше железо зовутся именно так, как нужно.

— Кому нужно? — уточнила Женька.

Кай изводил ее вопросом, какого именно бога она имеет в виду, используя фразу «Слава те, господи». Женька оказалась более оригинальна и изобретательна, и теперь уже Кай не радовался, что первым начал эту «игру».

— Нам с тобой. Чтобы правильно понимать друг друга, — вздохнул он. — Согласись, если серебро окажется железом, а железо — серебром…

— То в ломбарде за него дадут разную цену, — рассмеялась Женька и сунула амулет в сумку, пояснив на недоуменный взгляд Кая: — Пригодится. А хотя бы для самообороны. Как раскручу да засвечу в лоб злыдню, сразу тому небо с овчинку покажется, и все равно станет железо там али серебро.

Ритуал Кай провел и здесь, хотя в том уже почти не было смысла. Снова «разбудить» это захоронение никто не сумел бы. Но оставались другие, и эти другие его тревожили.

Извозчики, дежурившие у ворот, ломили цены. Пришлось воспользоваться общественной каретой. В его мире такие тоже имелись, но Кай по понятным причинам их избегал. Да его, пожалуй, обматерил бы любой возничий, вздумай Кай распугивать попутчиков. А тут он и сам был бы рад разогнать хотя бы половину, набившегося в «карету» народу, да только не вышло.

Получилось другое: рассмотреть огромный город чуть пристальнее и особенно — высокие дома, настоящие небоскребы. Жить под самой крышей, по мнению Кая, могли лишь люди, считавшие себя потомками летучих мышей или птиц.

Женька рассмеялась такому изречению. Полная дама в летах, пропахшая рыбой и уксусом, лишь поморщилась. Не нравилось ей ехать плавно и на большой скорости в забитой «карете». А Каю неожиданно понравилось. Для него это был новый опыт. Почему-то, когда водитель притормаживал или разгонялся, пассажиры начинали роптать. А стоило ему резко повернуть, часть едва не попадала с мест. Кай такому неумению управлять собственными телами подивился, но уточнять или спрашивать не стал. Кто ж их знает? Возможно, в «общественных каретах», называемых здесь марш-рут-ками, предпочитают перемещаться увечные?

Они вышли возле огромного длинного здания и пересели в «менее оборзевшее» такси, «едущее по счетчику, а не как водятел восхочет». У Женьки почти сразу зазвонил телефон, и она углубилась в дебри своей работы, которая, пусть и удаленная, но ждала участия и приложения усилий. Кай глядел в окно: смотрел на странную кубическую архитектуру, обилие стекла, камня и металла, толпы людей и автомобилей, стараясь держать себя в руках крепко и не паниковать. Новизна постепенно приелась, и общество стольких людей начало откровенно давить на него.

Да, магия — и его собственная, и новая — находилась при нем. Однако Кай не видел ей применения. Он и себе не нашел бы здесь места. Только ругань Женьки и веселила. Что-то у нее не ладилось с ее «наставником», а вернее неким главредом.

— ПалПалыч, но я ведь журналист, а не писатель. Я не могу высосать из пальца «что-то красивое про наш городишко», — возмущалась она. — На любом писательском сайте и во фрилансах этих пейсателей пачки и штабеля, выбирайте любого. Что? Однотипное? А я по-вашему, выдавлю оригинальное и незаезженное? Вы обо мне…

Кай тронул ее за плечо, изобразил руками лист и перо и даже получил просимое. Самописка почему-то прекрасно вела себя даже в движущемся автомобиле, а бумага казалась на вид бессовестно дорогой. Писать на такой чушь было бы совестно, и он принялся словесно изображать то, что видел.

— А знаете, ПалПалыч… — Женька вперилась в литеры, высоко подняв брови. — Я возьмусь. Да-да, так и передайте этому таракану усатому. А по нашей с вами рубрике ничего нет? Ну… ладно.

Кай почему-то не подумал о том, что буквы мира этого и родного будут разниться. Было бы невозможным совпадением, если бы значки для передачи умственной речи совпали. Но тем удивительнее то, что именно это и произошло.

Женька, правда, отказалась воспринимать «А-яти» и для ствержения «эле» и прочих звуков здесь пользовались иными буквицами. Но в целом. Не считая настойчиво изгибающейся не в ту сторону «бу», грамота совпадала просто изумительно.

— Да что же это такое! — недоумевала Женька, когда они покинули такси и шли к подъезду. На Земле ведь куча всяких алфавитов: и используемых, и уже мертвых. А тут — раз, и вы почему-то пишете кириллицей. Несовременной, дореволюционной какой-то, но понять-то можно!

— Не знаю, — признался Кай. — Для меня это тоже загадка.

— И названия металлов схоже, и ругаемся мы похоже, и ложка — это ложка, стол — это стол! И часы с минутами! А в минутах у вас сколько секунд?

— Шестьдесят и какие-то сотые, потому ими обычно пренебрегают.

— Ага…

— Зато месяцев тринадцать, количество дней одинаково.

— А у нас просто… — она махнула рукой, — религиозные праздники, в общем, наложились. Уже и в религию эту верят немногие, а традиции блюдут. — Но чтобы совпадало настолько…

— Не знаю почему, — Кай отвечал на ее недоумение однотипно, но Женьке до этого дела не было. У нее, как говорилось в этом мире, «накипело», а после и «бомбануло». Теперь словесный пар вырывался наружу и уносился в голубые небеса.

— Да послушай же, Кай! — она остановилась посреди дороги, ухватила его за плечи и развернула к себе. — Такого не бывает! Если бы я сама не видела… того монстра и то, что ты вытворил, то решила, будто из психушки сбежал. Или мне вермишель на уши наматываешь.

— Я действительно сбежал, — признался Кай. — От шайки наемных убийц. По пути использовал «последний довод», поднял скрытое захоронение, надеюсь, отправил в дом умалишенных много виновных, и не задел случайных людей. А после оказался в туманном лабиринте и здесь. Не знаю, почему, — у нее оказались изумительно красивые глаза. Насыщенного карего оттенка, переходящего у зрачков в желтоватый цвет местного чая, а по краям — в болотную зелень. В Женьке могла дремать сила, и чем дольше Кай всматривался, тем сильнее не желал отводить взгляд. — У меня только предположения, не больше.

— Так говори!

— Параллельных, перпендикулярных, перетекающих один в другой миров слишком много. Однако то заклинание, которое угодило в меня, как и в тех, кто стремится привести твой мир к катастрофе, не позволило бы прийти нам в пустоту, огненный или ледяной миры, не кинуло бы к людоедам или совсем уж в непонятную бытность. Мы очутились там, где люди пошли по очень схожему пути развития; в мир, полный теми же ресурсами, похожими обычаями. Нас зашвырнуло туда, где мы сумели бы выжить. А потом… ну кто ж знает, может, мы не первые. Отчего бы не принять как рабочую версию взаимное внедрение?

— Фантастика… Ненаучная, — буркнула Женька и, взяв его под локоть, продолжила путь. И получилось у нее неожиданно естественно, совсем не жеманно, не напоказ. Потому обычно очень ревностно относящийся к личному пространству и независимости Кай, возражать и не подумал.

Они продолжили делиться впечатлениями, строить предположения. Потому неудивительно, что не видели ничего и никого вокруг.

***

Их оказалось трое. Один так и остался сидеть на лавочке, а двое других попытались взять в своеобразные клещи.

Не тут-то было. Даже удивительно, что местная шантрапа, не учла четыре стороны света. Кай, поняв их маневр, слегка сместился влево и встал так, чтобы прикрывать Женьку плечом.

Богатой его помощница не была, для нее поездка на такси и то считалась тратой из разряда хотелось бы обойтись. А потому за сохранность Женькиного кошелька Кай готовился врезать ублюдкам умеючи и так, чтобы отбить на всю оставшуюся жизнь тягу к легкому заработку.

— Ых, — крякнул главарь, — какой борзый.

Говорил он не без удивления в голосе, отчего Кай немного опешил. С его точки зрения, он сделал самое разумное: в ситуации уже подошедших грабителей, встал так, чтобы видеть всех троих, а Женьку поместил за спину. В конце концов, на нем заживает, как… на некроманте, и чудодейственных средств в шкатулке бабушки Женьки еще много.

— А другие чего же? Застывали и ждали? — поинтересовался Кай. — Может, причитать начинали: ах, только не приближайтесь, все отдам добровольно?

Хищная ухмылка скривила губы, а голос понизился помимо воли. Он был взъерошен и рассержен столь дешевым, глупым и наглым нападением. Тьма за спиной просто не могла не отреагировать: шевельнулась и уплотнилась, потянулась к людишкам пока невидимыми для них щупальцами.

Женька положила руку ему на плечо. Чуть успокаивая, напоминая, где и с кем Кай находится. Еще бы он не помнил! Любой отброс, промышлявший грабежом в его родном мире, уже сообразил бы, на кого наткнутся, и улепетывал быстрее собственной тени в полдень. Однако этот лысый, приземистый и широкоплечий, с мышцами, раздутыми скорее для внешнего лоска, чем профессиональных умений, опасности не ощутил. Совсем. Слишком полагался на свою внешность, привык к непротивлению его злу.

«Значит, сам будет виноват», — решил Кай: естественный отбор на то и есть, чтобы выбраковывать слишком тупых и агрессивных особей.

— Я ж говорю: борзый. Недаром хромаешь, — повторил главарь.

Держащийся рядом с ним второй — очень худой, даже субтильный, с узким вытянутым лицом и мешками под глазами с полуопущенными веками, отчего разглядеть их оттенок не получалось — гнусно захихикал. Он, несмотря на болезненную внешность, вовсе не собирался переступить грань жизни и смерти, наоборот, обладал неплохим здоровьем для того странного образа жизни, который вел. Парень почему-то спал не более трех часов в сутки и ел дважды в день, причем не самую здоровую… как бы не искусственную пищу. Третий остался на лавочке, но весь обратился в слух: никак не мог понять, надо ли присоединяться к компании или лучше сделать вид, будто сам по себе.

— Хромота приходящая и уходящая, а вот глупость, коли уж завладела человеком, приходится выдирать с мясом, кровью и потом, — сообщил троице Кай.

— Угрожаешь?!

— Философствую.

— А не пошел бы ты на хрен, Алексей, — неожиданно резко сказала Женька.

— Ты знаешь их? — спросил Кай, не оборачиваясь.

— А-то!

— И они тебе дороги?

— Нисколько.

На ладони Кая начал формироваться крошечный мглистый шарик, и уже его лысый проигнорировать не сумел, как и его худющий приятель. Главарь хотя бы попытался удержать выражение лица грозным, второй же ахнул и, наконец распахнув веки, уставился на Кая огромными серыми с карими окружьями глазами — взглядом мага. Очередного мага, отчего-то не обладавшего силой в должной степени.

— Леший… Лешик… — пробормотал он и потянул лысого за рукав. — Пойдем-ка отсюда, а?..

Тот отмахнулся, выпятил вперед квадратный подбородок, насупил брови, упер взгляд в Женьку и неожиданно гнусаво заканючил:

— Так, значит, да?! А я-то думал, ты потому и ввернулась, что чмыреныши городские приелись. Поняла, что с четкими пацанчиками тусить надо.

— По-моему, Алешенька, — едко произнесла Женька, — я тебе еще в восьмом классе объяснила, куда ты можешь катиться, когда за гаражами отметелила.

Главарь подавился воздухом, но не разозлился, а расхохотался, мгновенно растеряв всю показную грозность:

— Бьет — значит, любит! Нет, скажешь?

— Накось высоси… тьфу, выкуси, — ответила Женька.

Похоже, грабить ее не собирались, а собирались… устроить сцену? Только ничего это не меняло, и планы Кая надавать по головам нахалам — особенно. Он перехватил беспомощный взгляд худого и на этот раз вложил в свой чуть больше силы. Прекрасно знал, какой эффект это даст: светло-серые глаза, так и не ставшие с возрастом темно-карими, положенными любому некроманту, мгновенно почернели: настолько, что и зрачков стало не разглядеть. Могло даже показаться, будто именно зрачки увеличились и затопили собой радужку.

Лысый глядел только на Женьку и видел, похоже, ее одну. Но вот худой побледнел в прозелень и задрожал. Пожалуй, не цепляйся он за лысого, упал бы. А может, и не видел главарь некромантских фокусов Кая. В Алексее чувствительности не было ни капли, и магом он не стал бы никогда, даже если бы родился в другом мире.

— Что? Страшно? — спросил Кай одними губами. Худой все равно услышал зловещий шепот. У себя в голове.

Тот закивал, задрожал, словно удав перед кроликом.

— То ли еще будет, — пообещал Кай.

Лысый же расплылся в улыбке и снова заканючил:

— Ну Жень… Женька, правда, заканчивай. Я приревновал. Кончай комедию ломать. Все осознал, буду паинькой.

— А я ненавижу, когда меня ревнуют, — прошипела та разъяренной кошкой. — Ты чего устроил? Я тебя одного отшила, так ты группу поддержки притащил?

— Ну и притащил, — чуть смутился лысый. — Чтоб ты поняла, какая за мной сила! Бабы ж ценят силу, не так ли?..

Лица Женьки Кай видеть не мог, но по движению тьмы сообразил, что лысый перешагнул некую черту. Такой ненависти — яркой, завораживающей, удивительной — он не ощущал даже от поверженных светлых врагов.

— П-шел вон... — Женька не повысила голоса, он остался спокойным, даже равнодушным, но что-то зазвенело в пространстве, будто бы принялись лопаться незримые нити. Наверное, умей его тень свистеть, она непременно присвистнула. И головой покачала. — Я не шучу: слинял с дороги. И больше не появляйся.

«Ну и кто после такого здесь самый страшный темный маг?..» — промелькнуло в голове у Кая.

По лицу лысого прошла тень. Худой снова потянул того за рукав. Кай скатал комочек тьмы в горошину и запустил в сторону сидящего на лавке третьего. Некромант по своей природе ненавидел тех, кто как бы готов был идти в бой со всеми, но предпочитал отсиживаться в сторонке. Загребать жар чужими руками — излюбленная тактика светлых мерзавцев.

Если бы лысый кинулся в драку, худой поддержал, а Кай каким-то образом пропустил удар и упал, этот третий непременно возник рядом и оттоптался бы по его ребрам. Но только будучи абсолютно уверенным в том, что ничего ему не сделается за это. А вот если бы Кай взял верх — сделал вид, будто не при чем, а то и сбежал бы.

— Э? Э-э… Э! — повторял третий все время, что горошина летела в его направлении. Видимо, тоже почуял, а может, и видел.

— Леший! — закричал худой, но лысый только отмахнулся, прорычав:

— Отстань, Глист!

Горошина с дзиньком отскочила от бутылки с наверняка дешевым пойлом, отравив его содержимое не сильно, но действенно (тот, кто хоть глоток сделает, сутки с отхожего места не сойдет), и проникла в третьего. Тот тотчас сложился пополам и рухнул с лавки, истошно завопив.

— А!!! Ведьмак! — худой возопил тоже, хотя Кай ему ничего плохого не сделал. И он же кинулся к гниловатому приятелю, оставив главаря в гордом одиночестве. — Ща, Клоп, ща, все пройдет… Держись, братан!

Кай, выждав для острастки секунд десять, щелкнул пальцами, уничтожая выпущенное проклятие. Третий тотчас перестал скулить, выпрямился, потрясенно потряс головой и ошалело принялся оглядываться по сторонам.

— Помощнички… — пробормотал лысый. Похоже, он был непроходимо туп, раз не понял в какой опасности находится.

— Каков человек, такие и друзья! — Женька обогнула Кая, запустила руку в сумку, но, вопреки подозрениям, вытащила не амулет (раскрутить и влепить злыдню по лбу), а небольшой цилиндрический предмет. Ничего не объясняя, она вытянула руку в сторону лысого и нажала на кнопку.

Главарь отпрянул и, сверзившись на задницу, принялся тереть глаза.

— Дура! Зачем так-то?!

— А чтобы дошло раз и навсегда!

Кай чуть отступил. Все равно им больше никто не угрожал, а ударившая в физиономию лысого жидкость обладала отвратным запахом.

— Пошли, — Женька взяла его за руку и потянула к входу в подъезд.

— Эй, ведьмак? — прежде, чем они поднялись по лестнице, позвал худой. Удивительно, но в голосе его уже не было недавнего страха. Видимо теперь он беспокоился за приятеля гораздо сильнее, нежели за себя. — Чем ты его?

Удара от него Кай не ожидал, а потому и оборачиваться не стал, однако ответил:

— Проклятие. Плевое. Проблевался бы да пошел, даже если бы я проклятье не убрал.

О припасенном в пойле «сюрпризе» Кай решил умолчать.

— Забирайте этого, — Женька указала на лысого. — Глаза пусть промоет от перца, жених хренов.

Они вошли в подъезд, поднялись на свой этаж, и только тогда Кай поинтересовался:

— Будешь ругать?

— За что? — похоже искренне удивилась Женька.

— Ну как… — он попытался услышать фальшь в ее интонациях, но той не было. Женька действительно не сердилась. — Воспользовался силой, проклял того, кто не сумел бы ни защититься, ни ответить должным образом. Разве это честно?

Женька скрестила руки на груди и склонила к плечу голову.

— А ты у нас еще и рыцарь без страха и упрека?

— Нет. И даже не знаю, кто это.

— Ну наконец-то! — обрадовалась Женька. — Хоть что-то не совпадает. А в остальном, знаешь, обижать слабых действительно нехорошо. Если они к тебе самому не лезут. А если наглеют, то не возбраняется.