Лабиринт кривых отражений

Глава 25

— Эти люди — городские стражники, — быстро объяснял Лео, пока они с Женькой шли ко входу в особняк. — Они терпимы к ауре смерти и хорошо относятся к некромантам. Если что-то пойдет не так, бегите к Войду, он выведет.

Что может пойти не так, спросить Женька не успела: Лео говорил быстро, четко, не давая ей шанса вставить ни слова. Шаг он ускорил, заставив Женьку едва ли не бежать.

— Главное, что я хочу выяснить: кто есть Кай на самом деле, и почему его имя всякий раз будоражит мир, стоит назвать его полностью.

Женька могла бы подтвердить: и в ее родном мире локальные землетрясения случались, стоило Каю представиться, причем там, где их быть не могло априори. Ну какие в Московской области землетрясения?

— Наша главная цель — уничтожить Сестрия, но им я займусь при посредстве остальных, — объяснял тем временем некромант. — Мы опережаем их на четверть часа. Аккурат есть время на маленькое представление.

— Я подыграю, — пообещала Женька, пытаясь не показать насколько сбила дыхание. Вроде и пробежали совсем ничего, а запыхалась она изрядно. — Насколько сумею.

— Не старайтесь очень уж сильно: Сестрий никогда не был в вашем мире и не знает о нравах тамошних жителей. Потому вы можете вести себя, как угодно — он не заметит фальши.

В следующий миг они остановились возле двери. Лео протянул руку и, не дотрагиваясь до ручки, толкнул перед ней воздух. Дверь не просто открылась, скользнула в бок и, видимо, встала в пазы, отворив темный проход, в дальнем конце которого горел свет. Там, вероятно, располагалась та самая комната, за которой они наблюдали, находясь за оградой.

— Особый вид бытовой магии, не пугайтесь.

Сказала бы Женька, что похожий встречается в ее мире в любом крупном супермакете, да не хотелось задевать Лео.

— Идемте, Женя.

Эхо в коридоре оказалось таким, что, как Женька ни старалась идти тише, звуки ее шагов многократно усиливались и уносились вверх и в стороны, докладывая всем и каждому о ее приближении. Лео, разумеется, передвигался бесшумно. Когда до освещенного участка осталось метров пять, темный силуэт вырос на пороге. Постоял пару мгновений, наверняка, посмотрел на них, изучая (ведь их черты, наоборот, должны были быть хорошо видны), и произнес хорошо поставленным голосом:

— Ба… да у меня гости! Проходите, не стесняйтесь.

Женьке очень не хотелось переступать порог. Показалось, войдя, она совершит серьезную ошибку, о которой потом пожалеет. Однако не разворачиваться же и не бежать обратно? К тому же Лео рассчитывал на нее. Они вошли. Женька даже успела рассмотреть торжествующую улыбку на лице того, кого звали Сестрием, и его очень нехороший маслянистый взгляд. Ну совсем как у того мерзавца в электричке! Видимо у всех светлых, задумавших гадость, возникал именно такой.

Само помещение было не особенно просторным, примерно тридцать квадратных метров, не более. Однако из мебели в нем оказался лишь длинный стол с несколькими придвинутыми к нему креслами, потому места казалось вдосталь. По периметру располагались огромные аркообразные окна-двери, выводящие в сад. Во всяком случае, Женька не сомневалась, что в хорошую погоду их можно раскрыть настежь, и тогда комната превратится в подобие беседки. Между окнами-дверьми висели светильники, светящие не столь ярко, чтобы слепить глаза, но и не тускло. При таком освещении вполне удалось бы читать или писать, не рискуя испортить зрение. Высокий потолок чуть подавался вверх, образуя конусообразный купол. В середине его венчала люстра, сейчас погашенная. По-хорошему, обстановка комнаты и темный сад, примыкавший к ней, должны были бы выглядеть уютно, но Женьке оставалось не по себе.

— Чудно, — произнес Лео.

В отличие от Женьки, некромант явно знал и понимал больше, а главное не паниковал.

— Ты запер меня, я — тебя, — довольно проговорил Сестрий. — Предлагаю отужинать, хотя тебе, Лео, вроде и ни к чему.

Он указал на длиннющий стол, сервированный на роту солдат, никак не меньше. Тарелки с золочеными ободками, высокие бокалы. Супницы и салатницы. Абсолютно пустые, сверкающие чистотой и золоченым блеском.

— Впрочем, еды-то у меня и нет, — словно только теперь заметил хозяин. — И слуг нет, — в его голосе появилась обида. — По твоей, друг мой, вине.

— А ты полагал, будешь жить в свое удовольствие, — Лео не спрашивал, утверждал. — Думал, приговор — пустое сотрясание воздуха. И мое обещание — тоже.

— Отчего же? — зло проговорил Сестрий. — Я знаю: слов на ветер ты не бросаешь.

— В таком случае, должен понимать, что не выйдешь отсюда при любом раскладе.

Светлый маг очень нехорошо сощурился. Женьке показалось, он готов рассказать уже придуманный план по освобождению. Однако Сестрий то ли вовремя прикусил язык, то ли решил далее углубиться в тему несправедливости в отношении себя.

— Приговор приговором, но обрекать меня на голодную смерть — это уж слишком, — заявил он.

— А заманивать в ловушку и убивать средствами иного мира — то, что надо, — в тон ему произнес Лео. — К тому же не поверю, будто на кухне не осталось ничего съестного.

— Ты не оставил мне выбора! — отмахнулся Сестрий. — Сам, дурак, виноват.

— Неужели? — Лео криво усмехнулся. — Множество светлых живут, соблюдая законы королевства, занимаются своими делами, не пытаются свергнуть короля и перекроить власть под себя. У тебя всю жизнь был выбор, Сестрий. Ты мог остановиться множество раз, более того, тебя множество же раз не наказывали, спускали сотрудничество с врагами государства. Чего ты добивался? Решил стать патриархом у нас, в королевстве? Решил, в империи ты никогда своим не будешь, но зато здесь дослужишься до наместника?

Сестрий ударил кулаком по столешнице. Посуда протестующее зазвенела.

— Если бы переворот удался, тебе могла бы светить лишь должность в каком-нибудь надзоре над гражданами, — продолжил Лео. — Только там твои знания могли пригодиться. Что же касается наместников и прочих высоких начальников, то в империи нашлись бы претенденты на эти должности.

— У меня, по крайней мере, есть ради чего жить! Великая мечта, которая в связи с переселением основных конкурентов обретет реальность, — провозгласил (уж слишком много высокопарности и пафоса звучало в интонациях) Сестрий.

— Было ради чего жить, — поправил Лео. — Так себе мечта, как по мне: добиться власти любым путем, включая ложь, предательство, убийство.

— Тебе не понять! Ты всю жизнь положил на малозначащую возню!

Лео пожал плечами.

— Возможно. Что для тебя спасение десятков, сотен или даже тысяч жизней простых людей? Или уничтожение нескольких маньяков? Или обезглавливание зарождающихся заговоров…

— Ничто! Если ты продолжаешь жить в далеко не роскошном особняке, вечно переезжаешь с места на место и не имеешь ни славы, ни почестей, — заявил Сестрий и победно глянул на Женьку.

Думал, она оценит этот пассаж.

«Редкостный идиотизм», — подумала она.

— Я ни в чем не нуждаюсь и не нуждался, — заметил Лео и прибавил: — В отличие от тебя.

— Собачья работа да скучная никчемная жизнь! Что такое эти спасенные жизни в рамках даже половины столетия?! Подумаешь, не дал тварям выжрать жителей нескольких кварталов, примыкавших к месту памяти. Чем эти обыватели — тупые, мелочные, склочные, плохо образованные — важны?

— Может, тем, что они не такие уж тупые, как ты думаешь, немелочные и далеко не склочные? — поинтересовался Лео. — А главное, живые, думающие, чувствующие и осознающие себя.

— Мне без разницы.

— Тех, кто верит, будто жизнь — единственная и прожить ее нужно для себя, почему-то часто заносит в сторону полнейшего безразличия к окружающим и паразитизма на них, — заметил Лео.

— А вы вечно ходите по кругу из рождений и смертей. Самим не надоело?! Смысл в чем? В самопознании?

— Саморазвитии.

Кай когда-то сказал Женьке то же самое.

— А толку? — поинтересовался Сестрий.

— Уничтожение самого настоящего зла, — ответил Лео. — Чтобы тех, кто получает наслаждение от чужой боли, рождалось меньше. Чтобы практически исключить рождение тех, кто ради осуществления собственных желаний жертвует другими.

— Глупость, — подытожил Сестрий. — Однако не стоять же столбами и дальше? Присаживайтесь.

Кто победил в споре, осталось неясным. Впрочем, кто сказал, будто обязательно найдется тот, кто одержит верх? Консенсуса или истины тоже не могло здесь родиться. Существовала, пожалуй, единственная причина для возникновения прений — Женька. Ее пытались убедить занять одну из сторон. А вот почему ее благосклонность была так важна, сама она не понимала. Магия, наследие… — такое объяснение попахивало безумием, даже если и являлось верным, а потому никак здравым не воспринималось. Все казалось, существует еще что-то, какой-то выбор, который она должна совершить.

— Присядем, — согласился Лео, и Сестрий сделал попытку подскочить к Женьке.

Уже руку протянул, чтобы ухватить. Да только она вовремя среагировала на движение. Да и мудрено было этого не сделать: у Женьки этот выпад проассоциировался с броском змеи. Потому отскочила она вовремя.

— Ну… зачем вы так?! — воскликнул Сестрий удивленно и обиженно. — Живой кавалер ведь приятнее мертвого.

— Меня устраивает тот, какой есть, — процедила Женька сквозь зубы, едва сдерживая рвущееся наружу возмущение.

«Ничего ж себе лоснящийся козел», — само всплыло в памяти высказывание закадычной приятельницы по институту Насти Баранковой: тех времен, когда они проходили практику в журнале, одинаково претендующем на прозвание глянцем и желтухой, и о серьезном входе в профессию еще не думали. Главред очень любил посылать именно их «не примелькавшиеся лица» на всякого рода тусовки звезд средненьких величин и не слишком большой яркости да стареющих кумиров прошлого. Насте в результате понравилась «светская жизнь». Она и диплом писала в том журнале, и на работу после защиты туда устроилась. А вот Женьку от всех этих «козлов» с холеными мордами и раздутым самомнением очень скоро начало подташнивать. Ее в своей газетке все устраивало, даже зарплата... ну почти.

А маг не только говорил так, словно одолжение делал, выглядел породистым… шпицем в пальтишке со стразиками: шуму много, а толка никакого. Один нос чего стоил. Женька не сомневалась, что этот самый нос Сестрий держал по ветру и успел сунуть не в одну коррупционную схему, как бы те ни назывались в этом мире.

— Жаль… — процедил Сестрий и опустился в самое шикарное кресло из тех, какие были подвинуты к столу: с гнутыми ножками, инкрустированными позолотой, округлой высокой спинкой, мягким даже на вид сидением, обитым белоснежной тканью, вышитой золотой листвой. Просто не кресло, а целый трон.

Им с Лео достались менее богато выглядящие кресла, но Женьку это устраивало и совершенно не уязвляло, а некроманта — тем более.

— Уверен, вы очень скоро перемените свое решение, милая барышня, — Сестрий сделал небольшую паузу, ожидая, что она назовется. Женька мысленно послала его в далекие дали на хутор бабочек ловить. Не дождавшись имени, маг продолжил рассыпаться в пошленьких комплиментах, которые Женька ненавидела всеми фибрами души: — Такому бриллианту нужна броская оправа. Из шелка и бархата. И спутник — не последний человек в этом городе.

— Обойдусь, — бросила ему Женька, словно собаке кость кинула.

«Вот же мерзость какая! — видимо, думала она слишком громко, во всяком случае, Лео тихо хмыкнул. А может, он наблюдал за Сестрием и читал на его лице? Они же были дружны, вернее, Лео так полагал. А значит, мага он изучил неплохо. — Неужели нельзя говорить спокойно, без вытанцовываний кружев из пошленьких фразочек? Словно я не разумный человек, а дура, которой лишь бы платьишко, брюлики и чтобы всю жизнь обеспечивали? Возмутительно! С другой стороны, у них здесь, по меньшей мере, часть женщин исповедует жизненный подход потреблядей. Потому поведение Сестрия вполне можно объяснить. И все равно противно!»

— Не возмущайтесь, — Лео решил присоединиться к «игре» и тоже не стал звать Женьку по имени. — Светлые всегда равняют окружающих по себе.

— Господь единый и милосердный, на тебя уповаю! — воскликнул Сестрий, и Женька решила, что никогда больше не станет поминать бога в суе, тем более, она не верит ни в одного. — Разве я сказал не то, что каждая женщина была бы счастлива услышать? Разве не наряды и украшения заставляют петь ваше сердце? В таком случае, вы ненастоящая женщина! Но… нет-нет, скажите, что это не так! Умоляю!

— Так себе манипуляция, — не оценила Женька.

— Побойтесь господа милосердного! — предпринял следующую попытку Сестрий. — Я вижу перед собой прекрасную барышню. Всем известно, что прекрасные барышни тают от возвышенных речей и любят подарки. И вдруг… Нет-нет, вы не можете разбить мне сердце. Неужели, вы откажетесь примерить платье, которое я старательно выбрал для вас? Мы пока утрясем с Лео все наши разногласия. Прошу… по лестнице вверх, в спальню. Мы договорим, а потом я поднимусь к вам…

— Спешу-спешу, спотыкаюсь и падаю, — прошипела Женька и, разумеется, не тронулась с места. — Лео, если все светлые маги таковы, понятно, почему вы их не любите.

— Барышня жаждет поговорить об оттенках магии? — задумчиво уточнил Сестрий. — Извольте. Вы убедитесь, сколь ослепителен и великолепен свет! Все умные люди признают наше совершенство! Тьма слишком ничтожна, чтобы обращать на нее внимания, — и бросив на Лео пренебрежительный взгляд, он выкрикнул: — Тень! Знай свое место!

Первым побуждением Женьки было вцепиться Лео в руку и во что бы то ни стало удержать подле себя. Лишь увидев старого некроманта, улыбающегося уголками губ, она сообразила, что никуда улетать тот не собирался. А вот она действительно вцепилась в рукав его куртки.

— А вот меня вы стали бы удерживать? — проговорил Сестрий вроде бы и задумчиво, меланхолично, но на самом деле зло. И на Лео он смотрел очень нехорошим взглядом. Как хулиган-мажор, некоронованный владыка школы смотрит на счастливого соперника, которого отчего-то предпочла симпатичная девчонка, которую уже почти считал своей. Идиоту почему-то приходит в голову, что, если устранить соперника, девчонка сразу переключится на него. Глупость, разумеется, но попробуй переубеди.

— Вряд ли. Я не люблю тех, кто превозносит себя, — сказала Женька.

— Светлые всегда спотыкаются на зависти, жадности и жажде признания, — сказал Лео.

— Можно подумать, вы лишены пороков! — губы светлого мага растянулись в самодовольной улыбке. — Не хотите ли послушать, барышня? — обратился он к Женьке. — В таком состоянии наш общий знакомый врать не может.

— В отличие от вас, — заметила Женька.

Сестрий хмыкнул.

— Я лгу ради величайшей цели и только. Очернить дохлого некроманта и всех его подельничков — разве то может считаться целью? Целька, целишка — не более. Двух фраз хватит.

— А еще ты лжешь ради собственной карьеры, ведь если не пройти по головам мешающих, цели великой не достичь. Лжешь для создания благожелательного отношения к себе. Лжешь, чтобы о тебе не подумали дурного. Лжешь, чтобы устранить с пути того, кто мешает. Лжешь, чтобы втереться в доверие, а затем использовать полученные сведения против доверившегося. Лжешь…

— Все так! Устраиваюсь с комфортом, — перебил Сестрий и пожал плечами. — Не вижу ничего зазорного. Бери все, что хочешь, как сможешь, не оставляя шанса конкурентам — таковы законы нашего общества. Цивилизованного, я замечу: на вершину забираются самые умные, хитрые, изворотливые и сильные. Иначе все пойдет прахом, Лео.

— Вот именно потому, что такие, как я, мешают вам, изворотливым и хитрым, обычные люди все еще живут, а не скормлены тварям.

Сестрий хотел возразить, но не стал, вместо этого он нахмурился, и взгляд его стал еще менее добрым, чем был, подозрительным и очень-очень нехорошим.

Лео же, повернувшись к Женьке, сказал:

— У темных имеется ряд ужаснейших недостатков. Кроме ауры смерти, которой вы отчего-то не страшитесь и, похоже, не чувствуете вовсе, мы, к примеру, не понимаем поэзии. Совсем.

Женька фыркнула. Эка изъян! Она и сама стихами не увлекалась никогда, воспринимая их некой школьной повинностью: дабы жизнь легкой не казалась. А вот Каю, кажется, нравилось, как читала Фета городская сумасшедшая. Странно.

— Мы не умеем чувствовать тонко искусство, восхищаться красотой. Мы слишком рациональны, — продолжал Лео тем временем.

— По-моему, ничего страшного в том нет, — сказала Женька. — Скорее, плюсы сплошняком: работаете, а не хренью страдаете про цветуечки-лепесточки.

— Вы все еще не понимаете, — рассмеялся Сестрий, — они не умеют любить. Любовь в их представлении — привязанность, не больше.

— Зато ради этой… привязанности мы готовы свернуть горы. Случись беда, мы никогда не побежим спасать кого-нибудь, если нашей собственной семье, близким, друзьям грозит опасность. Нам ни к чему признательность и слава героев.

— Только кому это сдалось? Без страсти? Кстати, милая барышня, ревновать они не умеют тоже.

«Слава богу!» — чуть не воскликнула Женька, но вовремя прикусила язык. Она уже попадала в дурацкие ситуации, когда за это пустое высказывание ее причисляли то к христианам, то к мусульманам, а то вообще к сектантам: в зависимости от того, кого поддерживал или, наоборот, терпеть не мог оппонент.

Потому она вздохнула поглубже и спокойно произнесла:

— Боюсь, Лео вы, с моей точки зрения, просто идеальны.

А еще она ощутила себя девицей на выданье из какого-нибудь наивного водевиля. Один претендент весь из себя выкаблучивается, другой родича нахваливает, ведь и так ясно, кого Лео выгораживает, как умеет: мол, он хороший, пусть некромант, зато верный, честный и правильный. И как хорошо, что Лео не знаком с полнейшим идиотизмом известного штампа из ее мира, по которому «деффачки выбирают плохих мальчиков».

— Да неужели? — прошипел Сестрий. — А если я скажу, что этот идеальный не знает жалости? Не измените свое отношение, пришелица из мира, который дарован нам господом?

— Помечтайте! — сказала, как выплюнула, Женька. — Я против пришлых мразей с недоноском, который что-то там им разрешил!

— С вашей готовностью кинуть на растерзание население пусть маленькой, но все же страны, лучше уж мое отсутствие гуманности, — произнес Лео. — Да, я не кинусь выправлять лапу несчастной кошечке, если заподозрю у нее бешенство, я, скорее, убью ее, чтобы никого не заразила. Если понадобится, при собственном ребенке, а потом объясню, почему это сделал. Ты это хотел услышать, Сестрий?

— Твой Кай — такая же темная тварь, как и ты.

— Зато оба мы тогда остались живы и не допустили эпидемии в том городке. По вине никчемной и опасной жалости.

— Означает ли это, что ты будешь также безжалостен ко мне, Лео? Мы ведь можем договориться? Ты выпустишь меня?

По лицу некроманта прошла тень.

— На твоей совести, Сестрий, смерть двоих некромантов, не считая меня, — напомнил он. — Приговор не подлежит обжалованию. Разве лишь Его Величество мог бы отойти от правил. И я готов даже переправить тебя в столицу.

— Неужели в память о нашей давней дружбе? — деланно удивился Сестрий.

— Односторонней? — Лео поморщился. — Нет. Мне нужны сведения.

— О моих подельниках? Тебе до них не добраться в любом случае. Ты ведь… как бы так попроще… заточил себя в этом мире. С дуру и жажды мести.

— Было бы кому мстить, — ответил Лео. — Ты скажешь, кто являлся родителями Кая, и что за имя такое я ему дал, которое не значится ни в одной метрической книге империи.

Сестрий громко расхохотался, услышав такие условия.

— Только и всего? Ну хотя бы после смерти ты стал больше думать о себе и меньше о благе королевства!

Раздался стук и дребезжание. В большое аркообразное окно врезался человек… один из некромантов. Вот только он не только не разбил стекла или вышиб не слишком прочную на вид раму, золотое свечение, возникшее из ничего, отбросило его назад: в кусты. Женьке даже почудился короткий вскрик. В следующий миг появившаяся у другого окна-двери Корва ударила по стене и стеклу чем-то темным, напоминающим сконцентрированный в ладонях вихрь. Безрезультатно.