Лабиринт кривых отражений

Глава 26

План имперцев по захвату этого мира был прост: перетащить на себя часть накопленных и используемых защитным куполом сил. Для начала. Технический прогресс маги не считали чем-то важным, а потому полагали свое воцарение делом решенным. Захватив власть, возможно, подавив малые очаги сопротивления аборигенов (империус полагал, подавляющее их число, немедленно встанет на сторону светлых магов, поскольку верят во второе пришествие единственного справедливого и милосердного господа, ну, а прочих можно показательно сжечь или натравить тварей, уж после получения могущества, это выйдет устроить), они занялись бы куполом напрямую. Не требовалось многих расчетов, чтобы понять насколько огромна накопленная миром и практически не растрачиваемая магия. Вобравший ее действительно мог рассчитывать обрести божественность. Единственный вопрос, который занимал империуса: стоит ли назваться воплощением господа или стать им самому, без напяливания на себя этой маски. С одной стороны, он настолько часто говорил от имени света, что привык. С другой, плох тот светлый маг, каковой не желает вкусить безграничного могущества.

Потоки рассуждений и горделивого самопоклонения прервал раб… вернее, пока брат в вере, доложив, что плененное отродье пришел в себя.

Для расширения пространства и установки в нем инструментов, пришлось использовать больше половины привнесенный в новый мир силы. И то получились не подземные казематы, а их жалкое подобие. Впрочем, об этом знали светлые. Висевший на стальной паутине некромант обязан был испытывать ужас. Особенно — наблюдая застывшего подле себя паука, ощетинившегося клинками всевозможных форм. Паук являлся тварью некро-пироды, а потому отродье прекрасно знал, чего от него возможно ожидать, как и то, сколь желанна для этого существа теплая человеческая кровь.

— Удивлен тому, что жив?

Отродье пожал плечами. Несколько нитей натянулись при этом движении. Тонкая стальная леска, обмотанная вокруг его рук, до крови поранила запястья, но некромант того, кажется, не заметил. Лишь хмыкнул и произнес:

— Все оказалось сложнее, чем ожидали?

Империус скрипнул зубами. Он не терпел манеры темных отвечать вопросом на вопрос. Пленник — обездвиженный, бессильный, истекающий кровью и рискующий жизнью — молить о пощаде не собирался, похоже, даже издевался над своим пленителем.

— Ваши силы здесь изрядно искажены раз притащили этого палача. Я ждал много большего.

— Это ненадолго, — бросил империус.

В голове возникла неприятная непрошенная мысль: «А вдруг, темная некромантская сила нисколько не пострадала от перемещения?»

Но империус выкинул ее и забыл. Отродье наверняка пытается его запутать: ему такое выгодно, тьма до последнего стремится глумиться над светом.

— Значит, так и есть, — усмехнулся некромант. — Вы практически бессильны.

— Не в сравнении с тобой! Это существо разделает тебя, как мясник — тушу, — поддался гневу империус. — Было бы на кого силы тратить!

— На зловредного некроманта, — подсказал отродье. — Так чего ждете? Все некро-существа находятся в моем номинальном подчинении. Так есть и будет во всех осколках мироздания.

— Ты лжешь.

— А если нет? Что, если сумею договориться с этим существом и натравить его на вас?

Империус задохнулся от подобной наглости. Где-то внутри отвратительным склизким червем грызло сомнение, но то было испытанием для его святости. Светлые маги не имели право сомневаться. Этот мир был дарован им господом, а значит, не мог благоволить темным. От одной мысли о том, что некроманту ничто не мешало магичить, становилось кисло на душе.

Империус подошел к стальной паутине, натянул толстую перчатку в каких местные садовники подрезали колючие кусты и потянул за ближайшую нить. Пленник не издал ни звука, но прикусил губу, подарив империусу успокоение и удовлетворение. Отродье было в его полной власти, а что говорит неучтиво — такова его оскверненная природа. Темных не только боль не приводила к смирению, но и угрозы смерти.

— Я могу умертвить тебя в любую минуту, — напомнил империус. Некромант промолчал, не стал спорить. Вряд ли он осознал свою зависимость, скорее, не желал, чтобы подвел голос. — Однако передо мной ведь не только поганый темный маг. Ты гражданин светлейшей империи по праву происхождения и обладаешь силой, за которую плачено большой ценой.

— Что означает: я вам нужен, — сказал, как сплюнул, отродье.

— Нам необходим каждый человек, способный жить на два мира. Здесь, в отдалении от Родины… — империус сделал внушительную паузу. — Любой сомирянин греет душу. Тебе, некроманту, незачем объяснять, насколько нехорошо быть одиноким, — и его голос потеплел. Ровно настолько, чтобы зародить в оскверненную тьмой душу крупицы отравы, которые так легко принять за надежду.

— А для чего же вы вели охоту за мной? — спросил некромант, и империус понял, что его усилия увенчались успехом: разговор от угроз и оскорблений (а иначе все сказанное ранее и воспринимать не выходило) перешел в конструктивное (то есть в полезное империусу) русло.

— Я не знал о недальновидном, а возможно и преступном приказе того, кого больше нет в живых, — сказал империус, причем, не солгав: даже если он и ошибся, Сестрий очень скоро издохнет от рук темных.

— Туда ему и дорога, — пожелал отродье. — Но, повторюсь, ваши дела плохи, если собрались тащить врага в свою стаю.

— Тебе нравится в этом мире?

Отродье хотел снова попытаться пожать плечами, но передумал. Видать, боль на него все же действовала и подталкивала в сторону проявления благоразумия.

«Хорошо, очень хорошо, — удовлетворенно подумал империус. — Времени у нас много. Я подожду».

— Здесь столько дармовой силы, — закинул он пробный камушек.

— Не вашей.

— Почему? — удивился империус. — Здешние всю свою осознанную историю ждут кого угодно, пришедшего решить их проблемы. Отчего бы и не нас? И, замечу, они боятся смерти.

— На чем и так играет всяк, кому не лень, — огрызнулся отродье.

— Ты ведь уже освоился здесь, — проигнорировав неучтивый тон, произнес империус. — Ты можешь помочь.

— Сдается мне, за обещание денег или крупицы власти вам поможет любой здешний ублюдок.

— К слову об облюдках, — империус растянул в улыбке губы. — Знаешь, какого ты рода?

— Мужского.

Империус не сомневался, что пленник выдаст нечто вроде: «Некромантского». Оттого не успел перестроить фразу и выдал машинально:

— Ты ошибаешься.

Отродье задергался в стальной паутине. Смех явно доставлял ему неудобство и боль, но останавливаться некромант и не думал.

— Не дож-де-тесь, — выдохнул он, сотрясаясь от хохота.

Паук напрягся, засучил лапками. Пришлось выкрикнуть заклинание, чтобы его успокоить. При этом проклятый мальчишка, похоже, не заметил и не оценил оказанной ему услуги. Даже не услуги, а спасения! Мог бы и поблагодарить: его ведь освободили от участи быть растерзанным прямо сейчас.

— Я вижу, вы хорошо ознакомлены с некими деструктивными девиациями местных жителей, — сказал отродье, причем явно используя словеса мира этого. — Только не надейтесь, я не в вашем лагере.

— Твоим отцом был основоположник теории «золотой тысячи», великий маг, создатель ритуала, —объявил империус весомо и горделиво, как и подобало в таких случаях. Подавляющее число и магов, и лишенных дара людей рухнули бы ниц, завороженные силой его голоса и величественностью момента. Некромант же не оценил ни того, ни другого.

— Насколько знаю, он же был первым от ритуала и подохшим, — в тон ему произнес отродье. Если его и впечатлили эти сведения, он отлично скрыл это. — Туда и дорога. Надеюсь, до него дойдет, какую именно пакость натворил.

— Твоя же мать являлась дочерью пресветлого империуса. К сожалению, я не успел спасти его.

На этот раз отродье молчал дольше ожидаемого.

— Благ моей матушке в посмертии и в следующем рождении, — наконец произнес он.

Империус думал, лишь этим и ограничится, но ошибся.

— А вы, патриарх, изрядный плут, — заметил отродье. — Как лихо обставили собственное восхождение на престол.

Ожил паук. Удар лапы рассек кожу у некроманта на скуле. Порез, нанесенный вдоль руки, вызвал сдавленный вскрик. Империус с некоторым трудом призвал тварь к порядку, опустошив печатку-крест окончательно. В раздражении он стащил с пальца накопитель и кинул под ноги, в ярости выкрикнув:

— Ты будешь с нами!

— Так чего не так с местными? — спросил отродье.

— Барьер, — сомневаясь, что поступает правильно, ответил империус. С одной стороны, выдавать врагу секреты, чревато; с другой, отродье никому не расскажет. И… если уж решит сотрудничать (а иного выхода у него нет), пусть осознает, насколько его нужность неоспорима. — Даже если кто-то изъявляет желание нам помочь, ничем необъяснимые случайности мешают ему. Мы долго не обращали внимания на ряд совпадений, но… с каждым, готовым помогать нам местным что-нибудь да происходит. Кого-то сошлют из города по работе, кто-то на ровном месте оступится, подвернет или сломает ногу и попадет в лечебницу, другой влюбится и уедет, наплевав на наши договоренности… и вернуться уже не заставить. Аборигены не держат данного слова, не боятся нарушать взятые на себя обязательства. Их никто не наказывает за вранье — так не должно оставаться!

— Да уж… — вроде как даже оценил отродье. Но радовался империус явно зря, поскольку некромант добавил: — Это даже не идиотизм. Вас кретинами именовать впору. По-прежнему думаете, будто здешняя сила ничья?

— Господь…

— Плевать на выдуманных божеств, — не дал договорить отродье, который верил в посмертие и бессмертность душ, но отказывался признавать чью-либо власть над ними. Некроманты служили только своему королю, причем не слепо, не веря в его непогрешимость или власть, а с оглядкой, всякий раз измеряя приказы на своих вымышленных весах. — Сила создает защиту от подобных вам тварей.

— Ты такой же пришелец, как и мы! — напомнил империус, но отродье лишь усмехнулся. — Только я способен сохранить тебе жизнь.

— Думаешь, она стоит рабства? В отличие от тебя я точно знаю, что меня ждет в посмертии, и помню многое из прошлых жизней. Нет там никаких судилищ выдуманных божеств. Они ни к чему. Когда мы обретаем все знания и память, то в состоянии без подсказчиков и судий определить, что истинно, а что ложно. И вынести самим себе приговор, не выискивая оправданий.

— Господь награждает нас единственной жизнью, по которой и станет судить на вечный муки или блаженство обречь после смерти! — воскликнул империус. Он столь часто это говорил, что действительно поверил. — А все, мною сделанное, я свершил ради господа!

— Удобно творить мерзости не ради себя, а кого-то выдуманного, — сказал отродье. — Но ты прав: эта жизнь будет для тебя последней. Учитывая все отнятые с твоего соизволения жизни, все подлости, тобой сотворенные, единственное, что будет ждать тебя за гранью — развоплощение. За порогом смерти не существует оправданий, единого для всех закона или заповедей. Тот, кто творил зло, свое получит, даже будь он уверен, что «трудился» во благо.

Империус вздрогнул. Его словно ошпарило крутым кипятком, в ушах зазвенело. На миг подумалось: а не сказал ли некромант правду. Империус немедля прошептал молитву и осенил себя крестным знаменем, но червячок сомнения все же заполз в его душу и даже истовая вера в господа не сумела от него спасти. А ведь еще несколько минут назад империус не сомневался, что обладает железной волей, которая устоит перед всем. Его не коснутся проклятия некроманта. Он с легкостью сломает мальчишку. Особенно учитывая его кровную связь с имперской элитой. Да какой сломает! Отродье сам примкнет к ним, когда поймет какого он рода! Глупо ведь и недальновидно претенденту на престол выслужиться перед чужим королем!

Но нет. Империус проявил недальновидность. Оскверненный тьмой мальчишка сумел проклясть его. А кроме того, убивать его по-прежнему было нельзя.

— Значит, ты подохнешь ни за что, — постановил империус, чуть подождал, но отродье не проронил ни слова. — Не рассчитывай на быстрый… кхм… переход, как вы зовете смерть. Эта милая зверушка станет по капле выжимать из тебя жизнь. Время и боль ломали и упрямцев посильнее. А тебе нужно лишь позвать и согласиться служить.

Империус развернулся и ушел. То как «паук» подобрался к некроманту и вонзил в него жвала, он не видел.

***

В доме пахло сыростью. Ее не могли отогнать ни разожженный камин, ни горячее питье, ни теплый плед, в который кутался его святейшество Визарий: бывший советник предыдущего властителя пресветлой империи и соавтор последних попирающих скверну тьмы булл. Проклятая глушь. Как это несправедливо, что новый империус оставил его здесь — в оплоте темных сил — ждать воцарения ордена света в том, лучшем, мире. Мире, дарованном светлым избранным самим господом.

Конечно, последнее обстоятельство примиряло с мыслью о том, что ждать не придется долго. Раз путь представителям «золотой тысячи», от которой, к величайшему прискорбию, осталось всего десятка два, осветил сам господь, то и воцарения не придется ждать долго. Не может быть сомнений, местные все, в едином порыве, примут и их руку, и веру в единого и милостивого, в которой они итак должны пребывать. Впереди ждет всеобщее преклонение, блаженство, радость и свет, обретенные при жизни. Требуется лишь потерпеть.

Да и мог ли пресвятой Визарий не обрести блаженство и благости после гибели всех тех, кем он пожертвовал ради господа и воцарения света? Конечно, конечно…

Тихий едва слышный стон пронесся по особняку. Визарий снял его в этой глуши всего на десять дней. Затем, если его не призовут в лучший из миров, он отправится на юг, в следующий городок, где снова устроится на неделю. Увы, но святейший из святейших вынужден был вести кочевой образ жизни. Слишком сильны были оскверненные тьмой, в каждом уголке проклятого темного королевства обосновались ищейки короля-выродка, посмевшего прямо отказать империусу в его праве уничтожить темных магов.

Скрываться приходилось именно в этом оплоте тьмы. Из всех соседей, окружающих пресветлую империю, беженцев принимали лишь здесь. Все прочие государства континента укрепили границы и обещали уничтожать всякого имперца, посмевшего их преодолеть без соответствующих разрешений. Из королевства также не вышло выехать: подорожные не перестали выдавать, но их обязан был заверять некромант, служащий в тайном сыске. Как и любые прочие документы!

И никто ведь из жителей королевства не роптал! Даже светлые маги! Те, с кем поначалу святейший Визарий пытался наладить отношения, лишь посмеивались. Мол, делают темные свое дело, пусть: никого не притесняют, взяток не берут. За границу, наоборот, выехать стало намного проще. Тем светлым Визарий так и не открылся — понятно ведь, что предадут. И прекратил попытки водить дружбу с чиновниками: денег такое времяпрепровождение отнимало много, поскольку чиновники всегда были рады пить и есть за чужой счет, а толку оказалось никакого. Вот и кочевал Визарий, проклиная всех встречных. Только это не помогало! Люди королевства, как жили себе хорошо (лучше, чем большинство имперцев, обремененных дополнительными налогами на благость и дополнительным святым трудом во славу господа), так и жили. И даже больше обычного болеть не начали: лекарская служба работала по заветам какого-то преступника, не видящего разницы между светом и тьмой. И, конечно, не случалось никаких катаклизмов: тьма надежно хранила свой оплот.

Однажды — он тогда еще жил в столичном пригороде — с расстройства Визарий собрался отвести душу и ночью прогуляться в поисках распутной женщины. В империи подобные имелись даже в деревнях. Взяв такую, он мог бы отомстить и покарать тьму в ее лице, а потом непременно зарезать, чтобы никому не рассказала. Распутные женщины так и так плюют в лик господу, отнять их жизнь — благость.

Однако ни одной стоящей в ночи куртизанки святой Визарий так и не нашел. Наверняка они были, но, видно, сидели по борделям, зарабатывая неплохие деньги, имея под боком лекаря. Никто не шел торговать телом ради пропитания. И это казалось сильнейшей пощечиной для империи и господа.

С еще большего расстройства, медленно перетекшего в ярость и гнев, Визарий подкараулил в темном переулке двух припозднившихся девиц, видимо, учащихся вечерней школы. Подобного расточительства для казны здесь имелось невыносимо много: корона держала бесплатные школы и даже университеты, лечебницы и библиотеки, в которые мог прийти всякий желающий. Неудивительно, что вера в господа приживалась среди местного даже обделенного даром населения трудно. Кто ж станет истово верить, когда и лечат, и учат его за счет казны? Причем учат наукам, а не слепому поклонению!

«Раз девицы в столь поздний час ходят без сопровождения, то сами дуры виноваты», — решил пресвятой Визарий. Он собрался напасть внезапно, оглушить одну и сразу зарезать другую. Умерщвленную Визарий сожжет с помощью артефакта (дикари королевства очень неохотно приобщались к цивилизованному захоронению мертвых, предпочитая отдавать умерших именно огню), другой он воспользуется так, как и должно мужчине, а затем удушит.

План казался Визарию хорошим. Но отвести душу ему не дали. Та оскверненная тьмой тварь, каковую он уже мысленно разложил и оприходовал, вытащила из кармана — господи, какой изувер додумался шить женскую одежду с воистину мужскими тайничками?! — некое устройство и направила в переулок. От его активации у Визария потемнело перед глазами, а проклятая девка еще и вякнула нечто вроде: «Береженного бог бережет».

После такого глумления над господом, верой в него и самим пресвятым, Визарий, собственно, и уехал в это захолустье, снял особняк и теперь страдал от сырости, ненависти к тьме и неустроенности. Слуг он отпустил. Вдруг, в их число затесались темные шпионы? И правильно сделал, поскольку желание кого-нибудь убить крепло у него с каждым новым днем все сильнее.

Сумерки сгустились над убогим его временным обиталищем, когда до ушей Визария вновь донесся тихий стон. И еще один… и еще. Старые деревянные перекрытия, видать, тоже жаловались на погоду и сырость. Пресветлый маг кинул в зев очага очередное палено, но теплее и суше не стало. Наоборот, по спине пополз холодок, а вскоре в темном коридоре раздались шаги.

Проклятые некроманты из тайного сыска все же нашли его! А может, эти темные твари никогда и не выпускали его из виду? Наслаждались его метаниями по темному королевству. Радовались его злобе, ведь ничто так не ласкает душу, как чужое отчаяние!..

Первым призраком, вплывшим в комнату, оказалась маленькая худенькая девочка с тонкими светлыми волосами. Ее Визарий — тогда еще юный послушник — задушил, когда только поклялся в верности свету. Девочка явно была темной. Наставник подтвердил, что Визарий не ошибся на счет нее и покарал тьму, действуя абсолютно верно. В конце концов, чем сильнее мучается оскверненный тьмой перед смертью, тем господу радостнее.

Призрачная девчонка не просто пришла к нему этим вечером, она обвиняла и проклинала. За что?! За то, что он исполнил свой долг? Порадовал господа?..

Пресвятой Визарий лишь посмеялся бы над ней, но следом шли другие! Еще и еще. Некоторых он успел забыть, кого-то даже не знал, видимо их убили прислужники по его приказу… Призраков было много, слишком много. Будь визитеры воплоти, их этот особняк не вместил бы. А вслед за призраками явились кошки. И ведь ни одной темной твари здесь точно не было, когда Визарий заселялся! Он самолично проверил чердак и подвал!

Кошек ненавидели, гнали и истребляли в пресветлой империи. И плевать на расплодившихся грызунов, в конце концов, всегда можно продавать отпугивающие их артефакты. Но в королевстве кошачьих, наоборот, привечали, некроманты так и вовсе обожали их. И ясно почему. Именно кошки этой ночью натянули на себя личину палачей.

«Они растерзают меня», — понял пресвятой Визарий и отскочил к окну.

К счастью, то не было зарешечено и находилось достаточно высоко от земли.

— Будьте вы прокляты вместе с вашей тьмой! — воскликнул Визарий, попусту сотрясая воздух: светлые не имели власти проклинать в отличие от некромантов. Но Визария распирала злоба и ненависть, которые очень хотелось выплеснуть хотя бы так.

В следующую минуту он вылетел за окно головой вниз.

…Возле уютного маленького особнячка в тени разросшегося шиповника, источавшего одуряюще-восхитительный аромат, стояли некроманты: мужчина и женщина. Святой Визарий пришел в ужас, увидев последнюю. По его разумению, женщины были созданы господом для одного: служить удовлетворением мужской похоти. Однако тьма исказила и этот святой замысел!

Вначале Визарий собирался драться, пусть и давно привык, что за него бьются другие. Однако он не сумел даже приблизиться к врагам.

— Ого! Какой шустрый, — проронила некромантка красивым грудным голосом. Высокая и стройная, с черными очами и темными в синеву волосами. Она воплощала собой все то, чего Визарий вожделел и ненавидел.

— Все они таковы, Дилайна, если призываешь сразу после перехода.

— Зато память не пострадала, — отмахнулась некромантка. — Итак, маньяк и убийца Визарий, ты мертв. Будешь рассказывать о всех своих подельниках добровольно или попробуешь сопротивляться?

Визарий взвыл. Он, летя вниз, истово веровал в то, что предстанет перед ликом господним, а его выдернули обратно эти темные твари! Неужели, не лгали все те, кого он мучил на допросах, раз за разом повторяя о посмертии и той стороне?..

— Я буду сотрудничать, — проговорил Визарий… если то, как он теперь издавал звуки, подходило под определение «говорить». — Только не отправляйте меня в ничто.

— Никаких сделок с убийцей, — быстро сказал некромант, обращаясь к спутнице. — Я на свою совесть не возьму такого обременения.

— Я готов быть твоим рабом, — смиренно опустив голову, обратился Визарий к некромантке. — Только не отправляй… туда.

— Мне не нужны слуги, — ответила та. — Уж точно не из маньяков и насильников. Рассказывай без условий.

— Иначе будете пытать?

— Зачем? — некромант удивился. — Ты ведь желаешь побыть здесь подольше. Вот и начинай.

Визарий даже не заплакал, заскулил, подобно подзаборному псу, осознав, какую страшную ошибку совершил, самовольно лишив себя жизни. Струсил! А ведь мог попытаться бежать или хотя бы сражаться. Должно быть, господь оттого и отвернулся от него? Либо… его никогда и не существовало.

Так или иначе Визарий понял, что слишком страшится уходить на ту сторону. Он действительно сделает все, только бы его не отправляли туда подольше. И, конечно, расскажет обо всех, о ком ему известно (а знал он многих).